Нагадали мне суженого

Наталья Андреева, 2013

Анфисе Лебедёвой кажется, что она ясновидящая. Дар открылся у девушки после нервного потрясения, когда она попала в больницу с подозрением на онкологию. Все, слава богу, обошлось, но с тех пор Анфиса уверена: она способна видеть будущее. Маленький провинциальный городок, где она теперь живет, то и дело потрясает очередное ее пророчество. Так, придя однажды в краеведческий музей, Анфиса видит там странный натюрморт, на котором изображены ваза, гиря и три ржавых ключа. На следующий день девушка идет в полицию и заявляет: в городе готовится убийство. Ей никто не верит, но вскоре и в самом деле находят труп автора картины, московского художника, а сам натюрморт исчезает. Анфиса утверждает, будто картина стоит огромных денег, и это доходит до местного олигарха Нила Аксенкина, любителя редкостей и мецената.

Версии

Поскольку мне нужна зашита, я сказала Арсению:

— Не надо ссориться с Нилом Стратоновичем.

Согласитесь: для одного маленького человечка, каковым являюсь я, слишком уж много врагов. И каких врагов! Если к ним добавится олигарх Аксенкин, мое будущее сможет предсказать и младенец, едва научившийся говорить «мама»!

И я решила сделать Аксенкина своим союзником. Пусть думает, что мы ищем картину, хотя на самом деле мы будем искать убийцу и доказывать, что ко мне он не имеет абсолютно никакого отношения. Я не исполнитель, не организатор и даже не свидетель. Я вошла в комнату, где это случилось, последней. До меня там побывали, во-первых, настоящий убийца, во-вторых, Аксенкин, Ладушкин и, в-третьих, Капка. А я…

Я всего лишь ясновидящая, на которой лежит заклятье, как на древнегреческой Кассандре. Моим предсказаниям никто не верит. И в сам мой дар видеть будущее тоже никто не верит. И я во что бы то ни стало хочу его снять, это заклятье. Хочу документально доказать, что я — ясновидящая.

Но сначала я решила быть честной. На пути к истине нельзя прибегать ко лжи. Тогда и вправду никто не поверит. Нет, только честно. Собрались мы в особняке Аксенкина. Ну а где? Я жила у мамы, Арсений у отца, а Капка с тремя детьми. Аксенкин же жил совершенно один в пятистах квадратных метрах. Вот где извращение!

Пока я тосковала по поводу излишков жилплощади у одного отдельно взятого олигарха, Капка ликовала. В самом деле, если так живут здесь, то как же живут там? Я имею в виду на самом верху социальной лестницы, между Лондоном и Парижем. Если провинциальный олигарх может позволить себе такое, что же тогда позволяют себе олигархи общероссийского масштаба? Страшно даже подумать!

Предусмотрительная Капка взяла купальник. А детей оставила на всю ночь с одной из своих бывших свекровей. Слава богу, их у нее три. Исчезнувшие мужья предпочли убраться налегке. На Севере слишком уж холодно, на юге чересчур жарко, а у нас, в средней полосе, самое то. Чего ж лучшее на хорошее менять? Поэтому бывшую жену, ребенка и родителей нефтяник и военный оставили в родном городе. Таким образом, у Капки есть целый штат желающих посидеть с детьми. Особенно этому рада, как вы сами понимаете, бабушка Эмиля.

Моя мама тоже обрадовалась, что хоть один вечерок своей разведенной жизни я скоротаю вне дома. В компании не только женщин, но и мужчин. Она не мечтает еще разок выдать меня замуж, понимая, что это безнадежно. Но прекрасно знает, что забеременеть от телевизора или от Флобера с Бальзаком я не могу. Даже от Мопассана. Для этого нужен мужчина, который еще не превратился в исторический памятник. И вновь она смотрит на меня умоляюще:

— Хоть кто-нибудь…

И я ее понимаю: пора. Мне скоро тридцать. Совсем уже скоро. Точнее, в этом году. Мне тридцать, а у меня еще нет ребенка. И мои шансы с каждым годом тают. А я, дура такая, еще и купальник не взяла! Знала бы мама, она бы меня убила!

Разумеется, на пятистах квадратных метрах жилой площади нашлось место всему, в том числе и бассейну. Бассейн был большой и очень красивый. Рядом с ним располагались сауна и бильярдная, также комната отдыха с самоваром и бубликами. Или баранками? В общем, там были большие и маленькие, и все круглые. Такие же, как я, круглая дура, которая смотрела на все широко открытыми глазами и страдала. Потому что в это время в Африке дети голодают. В общем, все было как у обычного олигарха, которых показывают в кино. Видно, в сериалах Нил Стратонович и подсмотрел такой образ жизни. Сам бы он не допер.

Расположились мы в бильярдной.

— Можно я искупаюсь в бассейне? — сразу спросила Капка.

Я поняла, что ей не терпится раздеться. И мы плавно переместились в комнату отдыха. Мы — это женщины.

— А ты разве не взяла купальник? — удивилась Капка.

— Нет, а зачем?

— Это здорово! — отчего-то обрадовалась она.

Кроме нее, кстати, никто в бассейн не полез. Как выяснилось, Арсений тоже был без плавок, а Стратоныч сразу взял нас с ним в оборот:

— Сперва поговорим о деле.

И поманил Арсения в комнату отдыха. Таким образом, мое уединение было нарушено. Я теперь находилась в компании аж двух мужчин, каждый из которых по возрасту вполне мог иметь от меня ребенка. То есть наоборот, конечно. Я легко бы могла беременеть, вместо того чтобы жевать баранки. Но поди ж ты! Забыла купальник!

Зеленоглазая русалка с визгом окунулась в родную стихию, а мы зависли у медного самовара, лениво попивая чаек. Спиртное Аксенкин не предложил. То ли трезвенник, то ли жмот.

— Я хочу сказать вам правду, — мрачно начала я. Ведь мне может здорово влететь, когда на сцене появится настоящий эксперт по живописи.

— Говори, — милостиво разрешил Аксенкин.

— Эта картина на самом деле ни черта не стоит.

— Ха!

Что вы на это скажете? Я выдала чистую правду, а меня тут же заподозрили во лжи!

— Нил Стратонович, ну, сами посудите, кто он такой, этот А. Зима? Кто о нем слышал?

— Он из самой Москвы.

— Да в Москве таких художников пруд пруди! У него не было ни одной персональной выставки!

— Это правда. — И я поняла, что Стратоныч умеет пользоваться Интернетом. — И я бы тебе охотно поверил, если бы не два обстоятельства.

— Какие именно? — насторожилась я. Мне было интересно узнать, где я прокололась.

— Если эта картина ничего не стоит, почему ее тогда украли? И второе: сколько она может стоить, если за нее убивают?

Логика железная. Что тут возразить?

— Если вопрос не решается с помощью денег, значит, сумма настолько значительная, что жизнь человеческая стоит гораздо дешевле, — авторитетно заявил Аксенкин. — Зная расценки, я приблизительно могу представить, сколько эта картина стоит, раз она дороже человеческой жизни. Тем более у нас в городе, где все разборки давно уже закончились. Сейчас любой вопрос можно решить с помощью денег. Если он не был решен, значит… Значит, эта картина бесценна! — неожиданно закончил он.

— Ваза, гиря и три ржавых ключа? — с иронией спросила я. — И в чем же их ценность?

— Это ты мне должна сказать. Ты же у нас ясновидящая, — насмешливо заявил Аксенкин.

Я впервые посмотрела на него с интересом. Чувство юмора — это что-то новенькое. До сих пор он просто орал, оказалось, он умеет и шутить. Не так сказала: пошучивать. Какие еще в Аксенкине таятся сюрпризы?

Тут из бассейна наконец вынырнула Капка. Плавать в гордом одиночестве скучно, это понятно. Прямо в мокром купальнике она приперлась к нашим баранкам:

— Я что-то пропустила?

— Пока нет. — Я вздохнула. — Мы только начали выяснять, в чем может быть ценность этой картины за исключением художественной?

— Под мазней А. Зимы скрывается неизвестный ранее шедевр Леонардо да Винчи! — ляпнула Капка, вытирая полотенцем влажные волосы.

— Во! — оживился Стратоныч. — Умница!

— Э-э-э… — попытался возразить Арсений.

— Каким, интересно, образом? — помогла ему я. — Милая, откуда у нас взялся да Винчи?

— Проездом из Италии, — продолжала лепить Капка. — Из этой? Как ее? Флоренции!

— Ты спятила! — возмутилась я. — Где мы и где Флоренция? И ты хотя бы приблизительно представляешь себе, в каком виде было нынешнее Российское государство в то время, когда жил и творил Леонардо да Винчи? А ну-ка, скажи мне, Рюриковичи были на троне или Романовы?

— Какая разница? — продолжала упрямиться Капка. — Ну, царь.

— Какой именно?

— Николай Первый! — не моргнув глазом, выпалила она.

Я лишь тяжело вздохнула: двоечница.

— Так вот, чтобы ты знала: Иван Грозный еще даже не родился. И на троне был не царь всея Руси, а великий князь. Потому что не образовалось еще никакого государства, были княжества. Венецианцы в нашу глушь, конечно, заезжали. Иногда. Один из них, кстати, оставил довольно выразительное описание Ивана Третьего, чьим внуком и был Иван Четвертый Грозный…

— Стоп-стоп-стоп! — замахала руками Капка. — Довольно! Я тебя знаю, начав с Рюрика, ты не успокоишься до тех пор, пока не перечислишь всех русских царей! Давай ближе к телу. Ну, не да Винчи. Сама сказала: венецианцы сюда заезжали. Один из них и оставил этот шедевр. Проезжал мимо, скажем, в Киев… Ну не в Киев, — поспешно поправилась она, заметив мой осуждающий взгляд. — В… Хабаровск! О господи! Что, и Хабаровска не было? Но ведь что-то же было? Туда он и ехал. Остановился у нас в городе переночевать. В монастыре. Что, и монастыря не было? Да ладно врать! Монастырь был всегда! Нашего города даже в помине не было, а монастырь существовал! Там он и заночевал, этот венецианец. Лег спать и… Умер, — неожиданно закончила она. — А картина осталась.

— Не лишено логики, — задумчиво произнес Аксенкин. — На самом деле это картина не Зимы, а какого-нибудь средневекового мазилы. — Он так и сказал: мазилы! — И кто-то об этом узнал. Пришел — и! — Он выразительно махнул сжатым кулаком, изображая удар гири.

— Вы оба сумасшедшие, — покачала я головой. — Натюрморт был мною осмотрен внимательно. Художник использует технику разглаживания красок. Картина полупрозрачная, почти невесомая, и ничего под ней спрятать невозможно. К тому же это картон. Средневековые же, как вы выражаетесь, мазилы использовали холст. В крайнем случае дерево. Вы где-нибудь видели в музее подпись под картиной «Рафаэль. Масло. Картон»?

— Сама ты дерево, — надулась Капка. — Ты что, ее щупала, эту картину?

— Нет, на глаз определила материал, на котором она написана.

— Ага! На глаз! — торжествующе сказал Стратоныч. — Выходит, ошибочка-то возможна! Наклеили картон на дерево! — Он торжествующе посмотрел на меня.

Еще один двоечник! Наверняка успевал по математике, а на истории резался в карты, сидя на «Камчатке».

— Нет, — отрезала я. — Забудьте о да Винчи. Равно как о Микеланджело с Караваджо. Не было их здесь. Это исторически установленный факт.

— Тогда кто-то из наших, — тут же нашлась Капка. — Из русских.

— Айвазовский, — встрял в разговор Арсений. Должно быть, это был единственный художник, которого он знал.

— Ага! Левитан! А под ним еще и Репин! Три в одном! — хмыкнула я. — Слушайте, оставьте эту мысль о том, что под ржавыми ключами скрыт неведомый шедевр. Это просто ржавые ключи на копеечном картоне. А. Зима разрезал на куски коробку из-под какой-нибудь оргтехники, чтобы не тратиться. И краски расходовал крайне экономно, отсюда и техника разглаживания. Скупой рыцарь от живописи.

— Тогда наркотики, — продолжала безумствовать Капка.

— В смысле? — вытаращила я на нее глаза.

— В картине есть тайник для перевозки наркотиков.

— Откуда куда? — деловито спросил полицейский Ладушкин.

— Во Владик, — нашлась Капка. — Из Средней Азии.

— Но при чем здесь мы? — оторопела я. — К нам-то зачем сворачивать?

— Проездом!

— Это какой же крюк надо сделать! Где мы, где Владивосток и где Средняя Азия! — возмутилась я.

Все дело в том, что, пока все остальные раскрашивали контурные карты, Капка вязала крючком. Вместо них, то есть контурных карт, она притаскивала на урок географии журналы по вязанию. Наша географичка тоже вязала крючком, и, пока весь класс раскрашивал карты, они с Капкой с упоением предавались изучению журнала, бурно обсуждая новые фасоны. В результате у Капки Париж находится на одной широте с Гренландией, а из ЮАР в Австралию ходят поезда. Учитесь, дети, в школе!

Даже Аксенкин понял, что Капка сказала чушь.

— В картине много не провезешь, — засопел он. — За такие деньги не убивают.

— А если это местный наркоман? — предположил Арсений. — Когда ломка, и за одну дозу убьешь.

Аксенкин всерьез задумался. Я поняла, что теряю союзника, и встряла в разговор:

— Я не думаю, что посредством пейзажа с глиняной вазой перевозили наркотики. Слишком уж… нерентабельно.

— А что тогда? — хмуро спросил Аксенкин.

— Бриллианты! — Капка сегодня прямо-таки фонтанировала идеями. Я готова была ее убить.

— Точно! — оживился Аксенкин. — Как мы сразу не доперли! В раме тайник! И это очень даже рентабельно! Бриллианты маленькие, а стоят много. Я хочу эту картину! — заявил он. — Вместе с камешками, разумеется.

— Не порите чушь, — разозлилась я. — Откуда у нас бриллианты?

— Из Голландии, — тут же нашлась Капка.

— Ага. Оттуда же, откуда и марихуана. Везли в Одессу, а по дороге заехали к нам. Бешеной собаке семь верст не крюк.

— И в самом деле сомнительно, — вздохнул Арсений. Ну, хоть один разумный человек нашелся! Слава тебе!..

— Тогда кто-нибудь мне должен объясни… — уперся Стратоныч.

— Конкретно что? — воззрилась на него я.

— В чем ценность этой штуки? Раз за нее убивают.

— Этого я сказать не могу. Пока.

— А я пока не могу спустить это дело на тормозах, — насмешливо сказал Аксенкин. — То есть забыть о существовании пейзажа.

— Это натюрморт, — машинально поправила я.

— Один хрен. В городе в кои-то веки появилась стоящая вещь, и она не моя. Так что вы, други мои, — Аксенкин соединил нас с Арсением выразительным взглядом, — ежедневно будете передо мной отчитываться. Пока ситуация не прояснится.

— А кто ты такой?! — моментально завелся Арсений. — Чтобы я, сотрудник правоохранительных органов, перед тобой отчитывался?!

— Я человек, у которого есть деньги.

— Да насрать мне на твои деньги! — вскочил Ладушкин.

— Арсений, сядь, — велела я. К моему огромному удивлению, он послушался. — Вот я скрывать не буду: мне нужны деньги. Очень.

— Кто бы мог подумать! — уставился на меня Аксенкин. — Это говорит женщина, которую я ни разу не видел хоть в сколько-нибудь приличном прикиде! И накрашенной!

— Я нормально одеваюсь, — обиделась я.

— Это ты называешь одеваться? — хмыкнул Аксенкин. — Нет, милая. Это по-другому называется.

— А именно?

— Похоронить себя заживо. Это даже не траур. Это рубище, которое не жалко лишь на покойника надеть. Потому что он все равно лежит в гробу. А гроб закапывают.

— Перестаньте меня оскорблять!

— Насчет твоего гардеробчика — чистая правда, — вздохнула Капка. — А на правду, как ты сама говорила, не обижаются.

— У тебя даже купальника нет, — не унимался Аксенкин. Дался им этот купальник!

— Я его просто не взяла.

— Когда ты в последний раз ездила отдыхать?

— Солнце мне вредно.

— Тебе все вредно. Все, что полезно нормальным людям.

— Допустим. Значит, вы верите, что мне нужны деньги?

— Куда деваться, — пожал плечами Аксенкин. — Но хотелось бы уточнить на что.

— Я хочу наконец съехать от мамы. Начать свою личную жизнь.

— Это столько не стоит, — моментально стал торговаться он. Вот зануда!

— Хотя бы первый взнос, — стала канючить я. — На ипотеку. Остальные метры я возьму в кредит.

— Вот дура! — не удержалась Капка.

— Я сам дам тебе кредит, — усмехнулся Аксенкин. — Незачем идти в банк. Мне тоже нужны рабы.

— Тогда я берусь за это дело. Я буду вести частное расследование. А Ладушкин мне поможет. Ведь так, Арсений Савельевич?

Ладушкин что-то буркнул, и я поняла, что он сдался. О причинах моей столь легкой победы в следующей главе.

— Ну, вот и славно! — потер руки Аксенкин. — Даю вам три дня, потом доложите о результатах. А сегодня… — он оглядел стол с баранками и засопел, — сегодня я хочу напиться.

— Пить в одиночестве — это алкоголизм, — сладким голосом пропела Капка. Вот кто собирался сегодня забеременеть! И купальник захватила! Что ж, ей не привыкать.

— Знаю. Потому и спрашиваю: кто составит мне компанию?

— На работе не пью, — хмуро сказал Арсений и поднялся.

— У меня тоже дела, — я встала. Капкин взгляд был выразителен: убирайся!

— Нильчик, не оставлять же тебя одного! — рассмеялась она. От этого смеха по телу Аксенкина прошла сладостная дрожь. Он равнодушно посмотрел на нас с Арсением.

— Как хотите. Была бы честь предложена.

И мы направились к выходу. Следующая глава вас немного удивит. Тем не менее.