Ангард!

Наталья Андреева, 2017

В юности так просто давать клятвы: в верности, в любви, в вечной дружбе. Особенно если в руках у тебя шпага и только что выигран Кубок командного первенства Москвы среди юношей. Четыре шпажиста, четыре мушкетера клянутся братством Кубка, что и через двадцать лет не оставят друг друга в беде. Как быстро летит время… И вот они уже не мушкетеры… а успешный бизнесмен, знаменитый режиссер, малоизвестный актер и никому не известный писатель. Верный муж, трижды разведенный искатель счастья, повеса и убежденный холостяк. Жизнь жестока, она сталкивает их лбами, заставляя делить кого деньги, кого славу, а кого женщину. И шпага для них уже не спортивный снаряд, а боевое оружие. Когда тебе в лицо бросают «подлец», ответ один: защищайся! Ангард! И главный в жизни бой, там, где разыгрываются не очки, а жизнь и смерть, может проиграть даже чемпион. Новая редакция ранее выходившего романа под одноименным названием «Ангард!».

Фраза первая

Парад

— Леша, вставай!

— М-м-м…

— Леша же! — его потрясли за плечо.

— Что? Что такое?

Леонидов поднял голову. Или ему показалось, или сегодня выходной? На дворе весна, конец апреля. А апрель в этом году теплый. Говорят, что в мае вернутся холода, но до мая еще дожить надо. Сережка гоняет в футбол с пацанами, жена с пятилетней Ксюшей пошла в гости к Барышевым. Друзья год назад сняли однокомнатную квартиру в этом же районе, поближе к работе Сергея. Их дочери Вике три года, Аня давно уже вышла на работу, все в тот же «Алексер». За девочкой присматривает няня, но если папа работает в десяти минутах ходьбы, это плюс. Те же плюс папа. От добавления такого слагаемого сумма существенно меняется в пользу семьи.

Женщины собирались поболтать, пройтись по магазинам, а Леонидов собирался воспользоваться моментом и поспать. Роль сна в жизни мужчины поистине неоценима. Ты спишь, значит, тебя не трогают. Тебя не трогают, значит, ты свободен. Выходит, человек свободен только во сне?

Кто посмел прервать полет? Кто вернул обратно в темницу? Заботы о хлебе насущном и долг перед семьей, как же это утомляет! И почему, когда просыпаешься, первые мысли, пришедшие в голову, — мысли неприятные?

— Леша! — Александра запыхалась, волосы растрепаны, щеки пламенеют. Бежала? К нему? Неужели, это любовь?

— Саша… — мечтательно сказал он. — Ты уже вернулась? А почему?

— Потому что ты телефон отключил!

Он-то ожидал признания в любви. А получил оплеуху. Нет, она спешила к нему не за поцелуем. Опять ей что-то надо. Ей всегда что-то надо.

— Да, я отключил телефон. Оба три. Потому что у меня выходной, — сказал он сердито.

— Волового убили.

— Плохая шутка.

— Какие шутки! Леша! Барышев тебя ищет! Он сегодня дежурит!

— Барышев де…

— Ну? Проснулся?

— О, черт!

Алексей резко распрямился, сел на кровати и схватился за голову. Сон как рукой сняло. Петр Андреевич Воловой был генеральным директором и, соответственно, владельцем крупной компьютерной фирмы, где последние два года Леонидов возглавлял службу безопасности. После ухода с поста коммерческого директора «Алексера» он какое-то время болтался между небом и землей. Пытался вернуться в органы, но понял, что от такой жизни, а главное, от таких денег отвык. Хотелось совместить приятное с полезным, а полезное с необходимым. Любимую работу, любимую зарплату и любимую жену.

В конце концов, он прибился к Петру Воловому. По прозвищу Вол. Огромный человек, человек добрейшей души, многодетный отец. Детей у Волового было трое. Кто посмел?!

— Как это случилось? — напряженно спросил Алексей у жены.

— Я не знаю. Вроде бы его сбила машина. Леша, что теперь будет?

— А что будет?

— Ведь ты же должен был заботиться о его безопасности!

— Я и заботился. Уверяю: с этой стороны Воловому ничто не угрожало. Ни конкуренты, ни партнеры по бизнесу. Ни жена. Что ты на меня так смотришь? Иногда в тылу партизанят так, что суверенное государство оказывается на краю гибели. Вчера Вол уехал с работы целехонький и здоровехонький. Ни тени тревоги на лице. Полагаю, что это случайность. Выйди, мне надо с Серегой поговорить.

Жена круто развернулась и направилась к дверям. Обиделась. На суверенное государство? Вот уже несколько лет она пытается лишить его, Алексея Леонидова, права на самоопределение. Диктует свою волю. Волового убили, а она: что будет с твоей работой? Ибо таков был подтекст. Женщины, имя вам отобранная зарплата!

Он позвонил Барышеву на мобильник. Судя по звукам, раздававшимся в телефонной трубке, действие разворачивалось возле оживленной автомагистрали. Гудело, свистело, стонало, шипело… Но на всякий случай Леонидов спросил:

— Ты где?

— Там, где начинаются наши проблемы, — хмуро ответил Серега. — Почему трубку не берешь? Обзвонился.

— Я спал.

— Вовремя, — съехидничал Барышев. — Ты спал, а твоего шефа убивали.

— Неужели Воловой мертв? — с ужасом спросил Алексей. Огромное сердце Петра Волового еще могло биться.

— Мертвее не бывает. Его сбила маши — на. Насмерть. А, говорят, у него… не было врагов.

— Разве что эта машина. Какой марки?

— Уточняем. Это произошло в двух шагах от его дома, — официально сказал Барышев. — Ты бы приехал, Начальник Службы Его Безопасности.

— Серега, я клянусь!

— Успеешь. Я жду.

И Барышев дал отбой. Лучшего друга можно было понять. Нынче старший лейтенант Сергей Барышев оперуполномоченный УВД в этом самом районе Москвы. И, хотя убийство Петра Волового — это серьезно, дело могут передать и на Петровку, но подключаться придется. На участке труп, пока закрепленный за этим участком. Барышеву придется побегать.

А главное… Главное, что об убитом Серега слышал столько, что порою ему казалось будто Петр Андреевич Воловой — член его семьи. Они с Леонидовым дружили уже лет шесть, с сентября девяносто восьмого. Вместе отмечали праздники, рассказывали друг другу о работе, обсуждали жен, детей, тещу и начальников. Тещу в количестве одна боевая единица, ибо у Леонидова тещи не было. Трагическая история, которая и свела его с женой Александрой.

Вот уже два года Леонидов рассказывал лучшему другу, какой замечательный человек Петр Андреевич Воловой. Как он умеет ладить с людьми, как успешно ведет дела, врагов не наживает, любовниц не бросает из-за отсутствия таковых, и какая плевая это работа возглавлять службу безопасности у такого прекрасного человека. И вдруг такой удар!

Леонидов просто терялся в догадках. Ну, не бизнес тому виной, что Волового убили! Только не бизнес! Петр Андреевич дорогу никому не переходил, налоги платил исправно, и в ту и в другую казну, и государству и мафии, сотрудники фирмы Вола уважали, секретарша боготворила. На бытовой почве? Бытовая почва под ногами Петра Волового по составу была близка к железобетону. Петр Андреевич был женат вот уже семнадцать лет на женщине, с которой познакомился, будучи еще студентом. Студентом же и женился. Жену свою Воловой боготворил.

Это был идеальный брак. Свершившийся на небесах и навеки соединивший Настю и Петю Воловых. За семнадцать лет совместной жизни любимая жена родила Воловому троих детей, старшему из которых, сыну Петру, теперь уже шестнадцать. Петр Петрович — по призванию круглый отличник, не курит, пива не пьет, наркотиков не употребляет, в подозрительных компаниях не болтается. Единственное увлечение — компьютер. Главная цель жизни — со временем стать главой компании. Петру Андреевичу повезло и с женой, и с детьми. Две дочери Волового пяти и двенадцати лет были под неусыпным присмотром неработающей матери и гувернантки. Жену Воловой любил безумно, хотел от нее еще детей и все праздники отмечал дома и только дома. Охранять его было легко. Потому что не от кого. Да он и не просил никакой охраны. Ни разу. И вдруг…

— Мираж, — покачал головой Леонидов. Или роковая случайность? И с надеждой сказал: — Может, я еще сплю?

Но, увы!

Воловой жил в этом же районе. Одна из причин, по которой Алексей пошел к нему работать. Все под рукой, в том числе и шеф. Большая семья Воловых обитала в большой квартире. То есть, в двух трехкомнатных на шестом этаже, объединенных в одну. Окна дома выходили на широкий проспект. Петр Андреевич Воловой любил размах. Зрелище широкого московского проспекта, по которому день и ночь проносились машины, вдохновляло его на новые подвиги. Это был лучший вид из окна, который Воловой мог себе вообразить. Леонидов это знал.

На проспекте его и сбила машина. Петра Андреевича Волового. Когда Алексей дошел до перекрестка, тело уже увезли. Барышев топтался на обочине, возле места происшествия, которое все еще было огорожено ленточкой. Ленточку развевал ветер, она трепетала. Барышев ветра не чувствовал. Вид огромного, почти двухметрового Сереги Барышева формировал у Алексея комплекс неполноценности. Ну почему природа не может сделать так, чтобы все люди были одинакового роста?

Вот он, Леша Леонидов. Сказать среднего, значит, слегка себе польстить. А Барышев гигант. Поневоле обзавидуешься.

— Ну, давай. Клянись, — мрачно изрек друг, глянув на Алексея сверху вниз. — Самое время.

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, — поспешно сказал Леонидов и скрестил пальцы. Мол, век свободы не видать.

— Старо, — поморщился Серега. — Леша, ты теряешь хватку.

— Да не было ничего! Ни намека на криминал! Ума не приложу! Кто? Зачем?

— Конкуренты.

— Да не было у него конкурентов! То есть, он давно уже подмял под себя практически всю розничную сеть и со всеми договорился.

— Крыша? — деловито спросил Барышев.

— Крыша сверху.

— С самого верху?

— Именно. Там все чисто. На крупные партии товара госзаказ. Воловой исправно платил налоги в казну. И откаты исправно.

— Вообще-то, убийство странное. Очень, — задумчиво сказал Барышев.

— Это уже ближе к сути, — перевел дух Алексей. Странное, значит, не служба безопасности виновата. От маньяков никто не застрахован.

— Отойдем-ка в сторонку.

Барышев положил на его плечо огромную руку. Лучше сказать, длань. Выразительнее. Леонидов пошел за Серегой, словно бычок на веревочке. Попробовал бы не пойти! Отошли.

— Ну? — напряженно спросил он.

— Все это некстати, — поморщился Серега. — Мне в ближайшем обозримом будущем капитана должны дать. В должности повысить…

— К слову «оперуполномоченный» добавить приставку «старший».

— Не иронизируй, Леша. Ты знаешь: у меня проблемы с жильем. Ну, сколько можно снимать квартиру?

— Понимаю.

— Зря я, что ли, учился?

— Ты — молодец! Уважаю.

— Леша…

— Я серьезно. Подхватил упавшее из моих рук знамя. Я понимаю, как вам с Аней тяжело.

— Да не то слово! И ты хорош. Свинью подложил.

— То есть? — опешил Леонидов.

— Сбежал из «Алексера». В должности коммерческого ты ее неплохо прикрывал. Мою жену.

— Насколько я в курсе, из короткого декретного отпуска Анна вышла на прежнее место. Директором магазина. Я звонил Ирине Сергеевне.

— Да знаю я! Все знаю! И причину, по которой ты ушел: Серебряков-младший. Но… Убийство Волового — это ЧП. И как назло, на моем участке. В такой момент…

— Разве дело не забрали? — сухо спросил Алексей. — Насколько я в курсе, расследовать особо важные дела в компетенции особого отдела.

— Пока еще непонятно: что это? Убийство или несчастный случай? Особо важные люди не торопятся взять на себя особые обязательства. А у меня работы по горло. Зашиваюсь. Что делать?

— Пиши отказ в возбуждении уголовного дела. Раз несчастный случай. Воловой шел, шел и споткнулся. Мимо ехала машина, которая случайно задела его колесами. Он от страха забыл как дышать, и умер.

— Ерунды не говори, — уже в который раз поморщился Барышев. — Не время сейчас для шуток.

— А что ты от меня хочешь? — разозлился Алексей. — Ходишь кругами. Давай в лоб.

— В лоб? Ты — мое особое обстоятельство.

— То есть?

— Ты мой друг. И ты — начальник его службы безопасности.

— Я виноват в том, что его убили?

— Мог бы сказать сейчас правду.

— Ты мне не веришь?! Не было у него врагов! Ну, не было!

— Хорошо, — устало сказал Барышев и сделал два шага назад. — Вот здесь он стоял. Долго стоял. Минут пятнадцать. Для делового человека, у которого время расписано по минутам, солидный срок. А он стоял и ждал. Топтался на обочине. Потом сделал два шага вперед. И очутился на проезжей части.

Барышев сделал те самые два шага вперед. Алексей внимательно следил за его манипуляциями.

— Он очутился на проезжей части. И здесь его на полном ходу сбила машина марки «Форд». Черного цвета. Просто-таки врезалась, аки в столб. Воловой этого явно не ожидал. Даже не среагировал, как в один голос утверждают свидетели. Воловой упал, ударился головой о бордюр, «Форд» притормозил, дал задний ход, и колеса вновь проехались по телу. Раздавили грудную клетку. «Форд» — большая машина. Полторы тонны Петра Андреевича утюжили. Именно утюжили. То есть, водитель давил Волового сознательно. Какой уж тут несчастный случай!

— И как это жестоко!

— Да, — согласился Барышев. — Жестоко и цинично. Тем более, что Петр Андреевич, как ты утверждаешь, был хорошим человеком.

— И с хорошими людьми это случается, — вздохнул Алексей. — Смерть. А странность-то в чем?

— Странность? Убийца не прятался. Напротив, хотел, чтобы его увидели. Даже стекло опустил. Рисовался.

— И ты боишься, что не раскроешь это убийство?! Да тут дел — максимум на пару дней. Не парься.

— Когда я чего-то не понимаю, это значит, что преступник понимал слишком уж много. Когда убийство разыгрывается как по нотам, когда преступник пытается скрыться, это правильно, это в порядке вещей. А здесь что? У нас есть подробное описание. И убийцы, и машины. Почти все цифры номера. Не счесть свидетелей. Воловой убийцу знал, потому что его ждал. Знал давно, потому что ждал долго. Терпеливо. Как ждут только старых друзей. Которым можно все простить. В том числе опоздание. Осталось зайти к жене Волового и выяснить: кто этот человек. Так просто. Уверен: его фотографии есть в семейных альбомах.

— Так просто, — эхом откликнулся Алексей. — Ну а я-то тебе зачем?

— На тот самый случай, если преступник умница необыкновенный. Если это блеф.

— Это блеф, — сказал Алексей. — Двойное дно. Нельзя убить такого человека, как Петр Воловой среди бела дня, показавшись при этом во всей красе. Если только это не наемный убийца, которого за углом ждет вертолет. А вертолет ждет миномет. Приземление обоим не гарантируется. Убил человек, дни которого сочтены. И который знает это.

— Пойдем к жене Волового вместе. Ты же хорошо ее знаешь. Помоги.

— Думаешь, мне легко?! Как я ей в глаза посмотрю?!

— Леха, наберись мужества, — Барышев отвел глаза. — Анастасия Вячеславовна — наш главный свидетель.

— Насколько я знаю эту женщину… — он замялся. — Никакого разговора не получится. Это для нее огромное горе. Да что там! Она любила мужа! И только мужа! Ты понимаешь? Любила! Она сейчас не в состоянии давать показания.

— А домработница? С ней-то можно поговорить?

— У них гувернантка.

— Она знает друзей семьи. Нам нужны фотографии. Машина машиной, но тот, кто был за рулем… Я уверен — он близкий друг семьи.

— Ладно. Пошли.

Леонидов развернулся и решительно зашагал к дому, где жили Воловые. У него все еще не укладывалось в голове. Убили Петра Волового! Завалили самого Вола! Барышев все сказал верно. Если это был старый друг босса, значит, он, Алексей Леонидов, этого человека знает. По долгу службы. Не может не знать, ибо они с Воловым и его семьей тесно общались. На даче у него Алексей тоже бывал. Шашлыки жарил. Вино пил.

Проморгал. Как?!

батман

в фехтовании удар клинка о клинок

Он ехал в лифте и грустил: буквально через минуту его обвинят во всех смертных грехах, и за дело. Петра Андреевича проморгал. Настю Воловую откровенно жаль, Леонидов тайком ей симпатизировал. Тайком, потому что Александра по привычке его ревновала, памятуя о бурных похождениях мужа до того, как они поженились.

Настя не была красавицей, скорее напротив. Петр-то Андреевич был видным мужчиной высокого роста, аж метр девяносто, а Настя не больше метра шестидесяти, на фоне богатыря-супруга просто кроха. В юности худенькая, субтильная, после трех тяжелых родов она располнела, черты лица расплылись, начались болезни. Настя страдала от тяжелого заболевания почек, кожа ее лица была пористая, землистого оттенка. Супруга Волового постоянно ходила по врачам, а порой ложилась в больницу, очищать измученный организм от всякой дряни. Но хотеть еще детей из-за этого не перестала. По натуре Настя была неисправимой оптимисткой, ее ничто не могло подкосить, заставить впасть в уныние, перестать надеяться.

— Я тебе, Петька, еще сына рожу. Обязательно! — смеясь, говорила Настя, возвращаясь из очередной больницы.

Про таких женщин говорят: в них что-то есть. В том, что Воловой обожал жену, не было ничего странного. Путь от бедности к богатству они прошли вместе, бывало всякое. Настя смеялась, разбавляя водой тушь для ресниц, когда не было денег, чтобы купить новую. Смеялась, штопая мужу носки и ставя кожаные заплатки на истрепанные джинсы сына. Смеялась, когда маленькая дочка подарила на день рождения бусы, сделанные из макаронных изделий, теперь уже от счастья. Нанизанные на суровую нитку «перья», любимые Настины бусы. И до сих пор любимые, хотя супруг задарил золотом-бриллиантами. Потом она также звонко смеялась, стоя на Эйфелевой башне, рядом с любимым Петей. Внизу был Париж. Ей было смешно, что жизнь такая странная, непредсказуемая штука.

Непредсказуемая…

Леонидов знал, что восемь лет назад Анастасия вывозила мужа с модного курорта, со сломанной в двух местах ногой и травмированным позвоночником. На экскурсии в Аквапарке огромный Петр Андреевич неудачно упал с водяной горки. Точный диагноз могли поставить только в Москве, по месту жительства, там же оказать квалифицированную медицинскую помощь и при необходимости сделать операцию. На руках у Насти кроме стонущего от боли мужа было двое детей. Четырехлетняя девочка плакала от страха. Надо было срочно найти вертолет, потом погрузиться на самолет. Но Настя справилась. Маленькая женщина, которая мужественно переносила любые невзгоды.

Справится ли она теперь?

— Спокойно, Леша, — положил ему руку на плечо Серега Барышев.

— Я спокоен.

Дверь в секцию, где находились обе квартиры Воловых, была не заперта. И дверь в саму квартиру, как оказалось, тоже. Друзья долго шаркали ногами в прихожей, чтобы обозначить свое присутствие. Никто к ним не выходил. Но, наконец, в просторном холле появилась хозяйка. Леонидов отметил, что, быть может, впервые в жизни, Настя не улыбается. А тогда, на юге? Какое у нее было выражение лица?

— Я знала, что вы придете, — устало сказала маленькая женщина с землистым лицом. — Потому и не поехала с ним. Я…

Леонидов испугался, что она сейчас упадет в обморок. В квартире было тихо. В первой квартире. Должно быть, дети и гувернантка ушли в другую половину.

— Я в порядке, — сказала Настя. Анастасия Вячеславовна.

И тут Алексей поймал ее взгляд. «Как ты, начальник его службы безопасности, мог допустить?!» А как, если ничего не было?!

— Анастасия Вячеславовна, у нас к вам несколько вопросов, — официально сказал Серега. — Если вы, конечно, в состоянии ответить.

— Я отвечу. Уверена: вы его поймаете…

— Задержим, — мягко поправил Барышев.

— Какая разница? Мне-то теперь какая разница?

— Настя, вы должны вспомнить, — вздохнул Алексей. — Что было? Вчера он уехал с работы в прекрасном настроении. Вы собирались на дачу…

— Да, — кивнула Настя. — Я хочу вам показать… Пройдемте в его кабинет.

Следом за хозяйкой они прошли в квартиру. Леонидов прекрасно знал расположение комнат, ибо бывал здесь не раз. Там, на другой половине, жили дети. Трое детей, три комнаты. Если бы родился еще ребенок, Воловой купил бы третью квартиру и присоединил ее к двум другим. Деньги, которые он зарабатывал, были предназначены его детям.

На этой же половине была огромная кухня, точнее сказать, столовая, а также зал, спальня супругов и рабочий кабинет хозяина. Анастасия Вячеславовна открыла дверь в него:

— Прошу.

Они вошли. Алексей промолчал, зато Барышев невольно присвистнул. То, что в кабинете стоял рабочий стол, а на нем плоский, жидкокристаллический монитор, было в порядке вещей. Рабочее место крупного бизнесмена. Телефон, модем, принтер…

Но одну из стен занимал роскошный ковер ручной работы. На ковре красовались две шпаги. Судя по инкрустированному камнями эфесу и позолоте, век минувший. Не исключено, что раритет. Ведь Петр Андреевич Воловый был богатым человеком. Итак, шпага. Дуэльное оружие. Тут же пристроились огромных размеров фехтовальный колет и маска. Все это не вязалось с компьютером и прочей оргтехникой.

— Петина тайная страсть, — тихо сказала жена Волового.

— Он занимался фехтованием? — спросил Барышев, подходя к ковру. И протянул руку к шпаге.

— Осторожнее! — предупредила Настя. — Настоящие. Для учебных боев у Пети были другие. Это оружие девятнадцатого века. Дуэльные шпаги. Колет и маска сделаны на заказ. Петя очень крупный мужчина. Был, — тихо добавила она.

И вновь не заплакала.

— Так что с фехтованием? — осторожно напомнил Алексей.

— В детстве он ходил в фехтовальный клуб «Рапира». А лет двадцать назад их четверка, все из «Рапиры», выиграла первенство города. У Пети первый юношеский разряд, — с гордостью сказала Настя. — Потом он забросил тренировки, поступил в институт. Учиться было трудно, а Петя… Он закончил престижный вуз с красным дипломом. Было не до фехтования. Прошли годы. Петя работал экономистом на крупном предприятии, потом открыл собственное дело. Было трудно, иногда очень трудно, — равнодушно сказала она.

Ее взгляд скользнул по ковру. Дуэльная шпага казалась в огромной руке мужа игрушкой. После тридцати Петр Андреевич заметно отяжелел. Мечтал похудеть, сел на строгую диету. Беспокоила травма позвоночника, полученная восемь лет назад. А он так мечтал возобновить тренировки…

— А фотография есть? — спросил Алексей. — С кубком, который выиграла четверка?

— Да, конечно. Для Пети это была святыня. Так же, как их дружба, — сказала Анастасия Вячеславовна. — Хотя они не собирались вчетвером лет двадцать. Так, чтобы всем вместе. Но у них была договоренность…

Она подошла к шкафу и осторожно, словно та была хрустальной, открыла дверцу. Мебель в кабинете была старинная, красного дерева. Женщина достала старый альбом в бархатном переплете синего цвета. Подошла к столу и аккуратно положила альбом на сверкающую поверхность:

— Вот.

Леонидов открыл альбом. В свое увлечение хозяин фирмы его не посвящал. Это была тайна за семью печатями. Работа есть работа, а друзья есть друзья. А хобби есть хобби. Петр Андреевич в быту был человеком немного застенчивым. Если уж предстать перед знакомыми со шпагой в руке, то так, чтобы не показаться смешным. Тренировался он тайно. Теперь Алексей был уверен: да. Тренировался.

Леонидов и не подозревал, что в юности Воловой был неплохим фехтовальщиком. Шпаги и колет в кабинете видел, но предполагал, что это так называемые «понты». Когда деньги девать некуда, начинается охота за экзотикой. Всяк мечтает прослыть оригиналом. Некоторые крокодилов в доме держат или гремучих змей, а Петр Андреевич держал дуэльные шпаги. Оказывается, Воловой умел отлично обращаться с холодным оружием!

И вот тому подтверждение. Четверка парней салютует шпагами. Команда спортивного клуба «Рапира». А вот они же после финального боя. В руках у того, что стоит в центре — кубок. Алексей внимательно вгляделся в лицо явного лидера. Парень и сам похож на стальной клинок. Худой, гибкий и весь какой-то узкий. И губы узкие, а нос хрящеватый, хищный. Жесткие черные волосы, глубокие темные глаза…

Тут он понял: знакомое лицо. Это же…

— Да. Евгений Рощин. Известный театральный режиссер, — кивнула Анастасия Вячеславовна. — Его часто показывают на канале «Культура». Рощин в моде.

В ее голосе прозвучало легкое презрение.

— Значит, Рощин — тоже фехтовальщик? — на всякий случай спросил он.

— И какой! Петя говорил, Рощин мог бы стать чемпионом. Мастером спорта международного класса. Если бы захотел.

— А вот этот, — ткнул пальцем в фотографию Барышев. — В сериале снимался! Точно!

— Валерик Белкин, — равнодушно сказала Анастасия Вячеславовна. — Актер.

— И он тоже?

— Вы же видите.

— А вот этот подходит под описание, — задумчиво сказал Барышев.

— Под какое описание? — заволновалась хозяйка.

— Описание убийцы. Среднего роста, широкоплечий, волосы темно-русые, коротко стриженые, глаза карие. Под левым глазом заметный шрам. В виде подковы.

— Да что вы! — замахала руками Настя. — Этого не может быть!

— Почему же? — пожал плечами Леонидов.

— Потому что это — Рома Самарин! Самый близкий Петин друг! Так мой муж всегда говорил. Им абсолютно нечего было делить. И Рома не такой человек, — она запнулась. — Чтобы сбить и проехать колесами…

И вот тут она разрыдалась. Леонидов кинулся на кухню за водой, Барышев принялся говорить что-то бессвязное. Слова утешения, которые в данный момент были бессмысленными. Алексей принес воду. Настя взяла себя в руки. Отпила из стакана пару глотков и вытерла лицо рукавом домашнего халата. Они вернулись к фотографии.

— И все-таки, — мягко, но настойчиво сказал Барышев. — У Самарина есть машина?

— Да.

— Какой марки?

— Кажется, «Форд». Старый «Форд». Черного цвета.

Они переглянулись. Леонидов покачал головой. Мол, бывают совпадения.

— Номера машины, вы, разумеется, не помните.

Женщина отрицательно покачала головой. Потом вдруг сказала:

— Знаете, когда мы с мужем были моложе лет на десять и страстно любили путешествовать, мы ездили на юг на машине. Мы… Словом, я ехала на переднем сиденье, справа от Пети, и от скуки читала номера машин. Из букв иногда получаются смешные комбинации. Я пыталась его развеселить. Так вот, у Ромы смешная комбинация букв. «АГУ». Как младенцы говорят: «агу, агу…». Я еще над этим пошутила, когда Рома приехал к нам на дачу. Куда, мол, тебе жениться, если ты еще агукаешь.

— Это его машина, — мрачно сказал Барышев.

— Не понимаю, о чем вы.

— Скажите, а чем он по жизни занимается? Этот Самарин?

— Он писатель. Малоизвестный. То есть, по образованию Рома инженер. Специалист по системам охлаждения, так, что ли. Но давно уже этим не занимается. С мая по октябрь он шабашит. Работает в строительной фирме, но работа сезонная. Они строят дома, копают колодцы, печи кладут. У них есть проверенная бригада, вместе уже не один год. Заработав за лето деньги, Самарин запирается на всю зиму у себя в деревне и пишет свои странные книги.

— Хорошая компания! — не удержался Леонидов. — Известный режиссер, малоизвестный актер и никому не известный писатель. Извините, но я сериалов не смотрю, а про романы Романа Самарина никогда не слышал. Лишь вот эта личность мне знакома, — он показала на Рощина. — И все — мушкетеры! Скажите, а где сейчас кубок?

— У Рощина, — сухо сказала Анастасия Вячеславовна. — Всегда был у Рощина.

— Насчет договоренности, — сказал вдруг Барышев. Алексей посмотрел на него с уважением. Молодец! Кое-чему научился за эти годы!

— Да, — кивнула Анастасия Вячеславовна. — Петя очень любил рассказывать, как они выиграли этот кубок. Как пили потом из него дешевое вино в пустом зале. И как потом дали клятву. В том, что обязательно встретятся двадцать лет спустя. И если у кого-то возникнут проблемы…

Она вдруг замолчала. Лицо у женщины стало странное. Во взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление.

— Если у кого-то возникнут проблемы? — повторил Алексей.

— Так, ничего. Детская клятва.

— Понятно: романтика. Дюма начитались наши мушкетеры. И все-таки. Двадцать лет спустя они встретились?

— Судя по тому, что Петя возобновил тренировки и сел на диету, — вяло сказала Анастасия Вячеславовна, — да. Встретились.

— Кого он ждал сегодня на перекрестке?

— Я не знаю.

— Но ведь был звонок?

— Был. В половине третьего.

— У мужа ведь не было от вас никаких тайн.

— Мы собирались на дачу. За город. Но потом раздался этот звонок. Вы правы: я в курсе всех его дел. Его друзья — мои друзья. Мои подруги часто приходят в наш дом, и Петя охотно сидел с нами за столом, пил вино, шутил. Так же и я себя веду, его друзья — мои друзья. Он сказал, что должен встретиться со старым другом. Я очень удивилась. Говорю: «Пусть он придет сюда, мы посидим, вы обсудите все проблемы. Зачем куда-то идти?»

— И что ответил муж?

— Он ответил: «Этот человек тебе неприятен». Потом сказал, что это займет не более десяти минут, чтобы я собиралась на дачу. Что ночевать мы будем там. Примерно с полчаса он ходил и все посматривал на часы. Напряженно о чем-то думал. Потом он взял с вешалки куртку и вышел. Все.

Она так и сказала: «Все». Словно поставила точку. Все, мол, конец. Петя домой не вернулся. Барышев угрюмо смотрел на фотографию двадцатилетней давности. Потом тяжело, словно роняя не слова, а булыжники, сказал:

— Это был Самарин. Описание внешности водителя и номера машины сходятся.

— Но ведь Петя сказал, что этот человек мне неприятен! — отчаянно воскликнула Анастасия Вячеславовна. — Я очень люблю Рому! Многие считают его неприятным человеком. Он странный, угрюмый. У него случаются запои. Но Петя не мог встретиться с ним на улице! Не мог! Петя обязательно привел бы Рому в дом, зная, как я к нему отношусь!

— Настя, успокойся, — сказал Леонидов.

— Ждал кого-то другого, а приехал Самарин, — добавил Барышев.

Алексей вновь посмотрел на него с уважением. Умно! Но тогда Самарин должен был знать о назначенной Воловым кому-то встрече.

— Надо ехать, — сказал Серега, поднимаясь. — Найти его машину. И самого Самарина найти не мешало бы.

И тут у него зазвонил мобильный телефон.

— По работе, — сказал Барышев, взглянув на определитель номера, и вышел из кабинета.

Они остались вдвоем. Повисла долгая пауза. Леонидов мялся. Потом сказал:

— Настя… Анастасия Вячеславовна…

— Не надо, Леша. Всего не предусмотришь. Когда муж сломал ногу и сильно ушиб позвоночник, мы ехали на юг отдыхать. У нас появились первые большие деньги, и мы решили их весело потратить. Когда ехали туда, было так хорошо! Кто виноват в том, что стало так плохо? Архитектор, который так неудачно спланировал водяную горку? Строители, которые ее соорудили? Петя, не рассчитавший свой вес? Я, которая его туда пустила? Кто? Всего не предусмотришь, — повторила она.

Алексей хотел что-то сказать, но вошел Барышев. Глянул выразительно и изрек:

— Установили, откуда был звонок. Оперативно работают!

— И? — Алексей даже привстал.

— С квартиры Рощина. Звонили Петру Андреевичу на мобильник, но звонили с домашнего телефона режиссера.

— Немного странно, ты не находишь? — спросил Алексей. — Почему не с мобильного? Почему не на домашний?

— К телефону всегда подхожу я, — сказала Настя. — Видимо, не хотели посредников.

Она упорно не называла имен. Этой женщине трудно было поверить, что Петю убил кто-то из близких. Друг семьи.

— Понятно, — вздохнул Алексей. И Барышеву: — Что делать будем?

— Надо ехать к Рощину. Самарин живет за городом. А Рощин в центре. Нам все равно по пути. Поедем к Самарину через Рощина. Леха, придется воспользоваться твоей машиной.

— Машина что, — пробурчал Леонидов. — Завтра утром мы с женой тоже на дачу собирались. Ночевать, мол, там еще холодно, а на солнышке погреться в самый раз. А теперь, получается, накрылись мои выходные.

— Ошибаешься, — ощерился Барышев. — Работа — да. Накрылась. А что касается входных… Ты теперь свободен, и, кажется, надолго.

Алексей скрипнул зубами. Не удержался-таки, упрекнул! Ну да, он, Леонидов, бывший офицер милиции, гениальный, как все говорили сыщик — лох. И какой лох! Он сам себя в этот момент ненавидел. И избегал смотреть жене Волового в глаза.

Анастасия Вячеславовна провожать их не пошла. Гувернантка и дети на половине их родителей так и не появились. А интересно было бы побеседовать с женщиной. Молоденькая, хорошенькая. И — при чужих детях. В том, что касается шашней хозяина и гувернантки, Леонидов не дал бы ни единого шанса. Гувернантке. Но хозяин — не единственный мужчина, бывающий в доме. Есть и другие.

Теперь он знал: трагическая гибель Петра Андреевича связана с его хобби. Фехтование. Только эта сторона жизни большого человека и большого бизнесмена была окружена тайной. Обо всем остальном Леонидов по долгу своей службы знал.

Значит, четыре мушкетера. По аналогии Воловой должен был быть Портосом. Высокий, могучий, добродушный. Женившийся на госпоже Кокнар и обзаведшийся кучей маленьких Портосиков. Алексей невольно усмехнулся, представив Настю Воловую в роли госпожи Кокнар. Кто ж не играл в детстве в мушкетеров?

А что такое тогда Евгений Рощин? Не иначе как д’Артаньян. Неудержимый, весь заряженный на победу. Интересно на него посмотреть. Как же! Знаменитость! Чего хотел — добился.

реприза

Первый раз Евгений Рощин женился по расчету. Когда учился на последнем курсе, осваивал профессию театрального режиссера, и вскоре должен был защищать диплом. То есть, показать комиссии свой дипломный спектакль.

И вновь фехтование. На этот раз Шекспир. На «Гамлета» Рощин тогда не замахнулся, решил поставить «Двенадцатую ночь». Веселую комедию со счастливым концом. Постановка была насыщена фехтовальными репризами, которые Рощин всегда ставил с блеском. Спектакль получался веселым, но на душе у Евгения было мрачно.

А что дальше? Он уже понял: без родословной в мире искусства пробиться трудно. Ну, получит он диплом, где будет отмечена его отличная работа над дипломным спектаклем. Да, мило, хорошо, просто замечательно. Но на хорошее распределение рассчитывать не приходится. Все теплые местечки давно уже закреплены за своими. Талантливы они или бездарны, значения не имеет. У того-то папа заслуженный артист, у того-то известный режиссер, у той-то театральный критик. И все. В этой обойме Жене Рощину местечка нет. Хотя и его родители люди непростые. Но папа — ученый, к искусству отношения не имеет. Вот если бы Женя хотел заняться наукой… Более того, отношения с сыном у Рощина-старшего напряженные. Есть мнение: режиссер — это не профессия. Нет, папа будет только рад, если единственное чадо чувствительно щелкнут по носу.

Все, на что Рощин может рассчитывать, это провинциальный заштатный театришко. Либо свободный диплом. Это только звучит громко: театральный институт! И конкурс туда огромный! Уж сколько их упало в эту бездну? Талантливых мальчиков и девочек. В бездну безвестности. Везет единицам, остальные годами ждут своей удачи, и большинство из них так и не дожидается. Спиваются, становятся наркоманами, кончают жизнь самоубийством.

Он живо представил себе захолустный городок: комната в общежитии, отвратительные дороги, население сто тысяч жителей, а то и меньше, один рынок, один парк, который, как правило, называется Центральным, и один Драмтеатр. Либо Дом Культуры. Вот и все места культурного отдыха населения. Зал на двести мест, в холле ряды откидных стульев и полутора — литровые стеклянные банки вместо пепельниц. На стульях сидят «артисты». Курят. Беспрерывно курят. Это вполне может быть Народный театр, значит, люди приходят сюда после работы. То ли играть, то ли расслабляться. И первым делом изливают душу. Жалуются на бытовые проблемы и начальство. И он, Евгений Рощин, в отвратительном пиджаке, с засаленными волосами, пытаясь преодолеть сонливость и равнодушие, объясняет, как и что надо играть…

Рощина невольно передернуло. Можно, конечно, бросить камень в это болото. Не спиться, не опошлиться, сколотить блестящую труппу, поставить сногсшибательный спектакль, вызвать столичную прессу на премьеру и добиться перевода в Москву. Но сколько лет на это уйдет? Два года, три, пять? Заканчиваются восьмидесятые, в воздухе чем-то запахло. Словно грозовые разряды носятся. Нет, надо во что бы то ни стало остаться в Москве. Нельзя отсюда уезжать, необходимо держать руку на пульсе жизни.

И выход есть. Рощин давно уже его нашел. Курсом младше учится на артистку единственная дочь «народного», чье лицо известно всей стране, от мала до велика. Она некрасива, и, кажется, бездарна, но кого это волнует? Тот, кто взял ее в свой мастер-класс, близкий друг папы. Вместе они появляются в популярных телевизионных передачах, и о многолетней дружбе своей отпускают веселые шутки. В том, что после окончания института Милочка получит работу в одном из лучших столичных театров, куда публика валит толпами, никто не сомневается. Потому что папа там звезда первой величины. На него и идет публика. И он, не стесняясь, диктует главному режиссеру свою волю. Вот бы устроиться туда режиссером! Хотя бы на полставки! На Малую сцену! На Большую, понятное дело, никто не пустит. Но Малая…

Надо жениться на Милочке. И все. Примкнуть к клану. Обзавестись родословной. Получить протекцию. Тогда все увидят, наконец, какой талантливый парень Женька Рощин. А не будут равнодушно пожимать плечами: «Да, мило. Но таких много».

Рощин знал, что нравится женщинам. По принципу, чем меньше, тем больше. Потому что сам он никогда ни за кем не бегал. Ведь у него была Марго. Их роману было уже лет пять. Имеется в виду, серьезному роману, не вздохам на скамейке и боязливым пожатиям руки. Этап, который давно уже пройден, как и первые поцелуи, первое, осторожное узнавание друг друга, как мужчины и женщины. Пять лет они с Марго спят вместе. Урывками, когда есть возможность остаться наедине. Пять лет он клятвенно обещал, что женится. И она верила.

У него были причины, чтобы жениться на Марго. И веские причины. Во-первых, любовь, во-вторых, любовь, и, в-третьих, любовь. Четвертая причина вызывала прилив чего-то, похожего на раскаяние, и Рощин старался об этом не думать. Он был законченным эгоистом и любил также, эгоистически. Для своего же спокойствия, чтобы не отвлекаться и сохранить силы для дел более важных. Любовь он к таковым не относил.

Итак, у него был шанс. Маленький шанс добиться успеха. И большая проблема, из-за которой сражение можно было запросто проиграть. Эта проблема называлась Марго. Сначала Рощин провел блестящую атаку. Он завоевал Милочку за один вечер, показав все, на что способен. Актрисе как нельзя кстати муж-режиссер. Со стороны профессии Евгения Рощина у Милочки не было никаких возражений. Кроме того, он был хорош собой, остроумен, умел изъясняться в любви по-французски, что безумно нравилось женщинам, и целовался так, что у Милочки ноги подкашивались. В кольце его железных объятий она теряла остатки разума.

Потом ответную атаку провел папа. Народный артист. Его выпад был не острым, а, скорее, сглаженным: «девочка, ты хорошо подумала?» Острие скользнуло, не причинив вреда. Рощин легко парировал: «а где вы найдете лучше?» Все ж таки, его папа был ученый, и жили они в центре, в прекрасной квартире, и мама ни дня не работала, родом она была из обеспеченной и уважаемой семьи, а единственный сын Рощиных хотя и не учился в детстве играть на скрипке, но зато имел разряд по фехтованию. Как это изысканно! Благородно! И он блестяще знает французский! Где вы найдете лучше?

Оставалась проблема: Марго. Рощин все оттягивал момент решительного объяснения. Все ж таки, он не законченный негодяй, а разумный человек, который просто не хочет пускаться в авантюру. В конце концов, его будущее это и ее будущее тоже. В институте Марго не доучилась, взяла академический отпуск. Значит, ей тоже надо остаться в Москве. Если он уедет в провинцию, кому будет лучше? Живет Марго вместе с матерью в однокомнатной квартире, где молодым просто нет места, Вера Федоровна Лепаш — портниха. Не квартира, а проходной двор, куда постоянно заходят клиенты. Мадам Рощина не исключение: появляется, чтобы заказать к очередной вечеринке «что-нибудь этакое». Если сын женится на «этой девице», его отлучат от дома. Причина презирать Марго у матери Евгения есть веская.

И потом: ему светит армия. Отец уже озвучил, что устал доставать липовые справки. Раз институт закончен, диплом получен, будь любезен: отдай долг Родине. Что делать с этим? В общем, Рощин заготовил массу аргументов. Не пригодился ни один.

Марго молчала. Он внимательно разглядывал ее лицо, пытаясь угадать, когда же начнется истерика? А думать мог лишь о том, что она удивительно, просто-таки невероятно красива! В глазах цвета моря, у самой поверхности, притаились солнечные зайчики. Момент — и лицо озаряет вспышка света. Когда Евгений наклоняется к ней, чтобы поцеловать. Как только их взгляды встретятся, глаза ее вспыхнут, засияют, губы дрогнут в улыбке. Полные, чувственные губы, словно бы обведенные по контуру коричневым карандашом, а между носом и верхней губой — очаровательная глубокая ямочка. Ни у кого больше губ таких нет! Во всем мире! Что же он делает?

Что?!

— Je suis coupable, — взволнованно сказал он. — Виноват… Je vous ai fait du mal…

Марго покачала головой: не надо. По-французски он объяснялся ей в любви. Почему-то по-русски не хотел или не умел. Такой уж он был человек, Евгений Рощин.

Пауза затянулась.

— Почему ты молчишь? — спросил он зло, пытаясь скрыть свои чувства. Если бы она сейчас заплакала, стала умолять, чтобы он не женился на другой, Рощин бы не выдержал. Черт с ним! Пусть будет провинция!

— А что сказать?

— Так что мне делать? — с нажимом спросил он.

— По-моему, ты уже все решил.

— А ты?

— Я буду ждать. Как всегда.

— Умница, — с облегчением сказал Евгений Рощин. — Понимаешь, Рита, этот брак не продлится долго. Я получу диплом, получу работу в Москве, закреплюсь в театре, и… Годика через три разведусь. Потом женюсь на тебе.

— Хорошо.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Она красивая?

— Что?!

Он был в шоке: и это все, что ее волнует?! Красива ли его невеста? Ну что за народ эти женщины!

— Она не красивая, — сказал Рощин успокаивающе. И Марго с удовлетворением кивнула. Рощин поспешно добавил: — Все будет как прежде. Я буду к тебе приходить. Ничего не изменится в наших отношениях.

Он врал. Не собирался он сюда ходить. Зачем рисковать? Но как потом оказалось, сказал чистую правду. Не видеть ее Рощин не мог. Эта женщина держала в своих руках его сердце. И не знала, что с ним делать. Просто держала. Не разжимая рук, но и не пытаясь крепко сжать пальцы, чтобы брызнула кровь. Рощин никогда не мог ее понять.

Но она его прекрасно понимала…

Потом была пышная свадьба. Маргарита Лепаш на свадьбу, разумеется, не пришла. Зато ее мама-портниха сшила мадам Рощиной сногсшибательное платье. Евгений знал, что модель была придумана Марго. Талант модельера у нее был. Это Евгений виноват, что ничего у Марго не получилось. Но жизнь длинная. Как знать?

Мадам Рощина хвалилась, что платье привезли из-за границы. Чуть ли не из самого Парижа! Мол, приятель мужа, с которым они в соавторстве опубликовали научную статью в тамошнем журнале, во французском, привез платье для такого торжественного случая. Якобы Рощин-старший остался в Москве, а его соавтор был делегирован на симпозиум. Вот с этого симпозиума и…

Евгений морщился, слушая весь этот бред. Какой соавтор? Какой симпозиум? Но люди искусства ничего, слушали. Жевали и глотали. Челюсти интенсивно работали. Дочка Народного артиста СССР выходит замуж за сына известного ученого. Почему он, Евгений Рощин, не пошел по папиным стопам? Не корпел днями и ночами над учебниками, как Петька Воловой? Не вгрызался отчаянно в гранит науки?

Потому что умный. Жизнь — лотерея. Надо в нее играть. Не быть лошадью, которая вращает ворот, в свою очередь вращающий барабан Фортуны. А таскать из него лотерейные билетики. Пока не попадется счастливый. Прочие, пустые кидать под ноги и главное: не оглядываться! Петька Вол копыта сотрет, пока добьется успеха, а ему, Женьке Рощину, непременно повезет. Быстро и сразу.

Он смотрел на невесту, пышногрудую девицу, на лице которой выделялись нос картошкой и узкий, слишком уж узкий лоб, и презрительно улыбался. Дорогое платье идет Милочке как корове седло. Три года. Всего лишь три года. Такой срок он себе наметил.

Потом он разведется. Это всего лишь отступление. И перед кем? Перед любовью, которая в сущности, тьфу! Ничто! Есть вещи более важные.

…Это брак продлился без малого десять лет. Детей у них с Милочкой не было.

контратака в отступлении

— Ну, что? В гараж? — спросил он Серегу, выйдя на улицу. — Поедем на моей.

— Погоди.

Таким Алексей его еще не видел. Темнить и ходить кругами не Серегин стиль. У них случались размолвки, но говорили они друг другу все. Напрямую, в лоб. А теперь Серега мнется.

— Видишь ли, Леха. Ты теперь получаешься свидетель. По делу об убийстве. Короче, мне нужны твои показания.

— Показания?

— Ну да. Чем занималась фирма, как обстояли дела у Волового, какими были его отношения с сотрудниками.

— Его убийство связано с фехтованием. Это кто-то из шпажистов. Братство Кубка.

— Докажи.

— Интуиция.

— Интуиция у тебя больше не работает. Когда-то ты был гениальным сыщиком…

— Что-о?

— А теперь у тебя под носом твоего же шефа убили.

Они стояли у подъезда. Взгляд у Сереги был злым.

— Ты же знаешь, что я не при чем, — тихо сказал Алексей. — Это была машина Самарина. О нем Воловой мне не рассказывал. И опасности с этой стороны не видел.

— Неизвестно, кто был за рулем. Короче. Официальные показания, — отрывисто сказал Барышев.

— Докатились! Между прочим, я тебе верил на слово. И протоколов не составлял.

Барышев побагровел. Должно быть, вспомнил дело Серебрякова. И ту знаменательную поездку в санаторий, под Новый год.

— Короче так: или ты меня привлекаешь к расследованию, или я — свидетель, — жестко сказал Алексей.

— Короче так. Мы едем к Рощину, потом к Самарину. Если убийца он — дело закрыто. От тебя ничего не требуется. Протокола не будет.

— А ты, Барышев, повзрослел, — усмехнулся он. Когда познакомились, Сереге было двадцать с маленьким хвостиком. «Пацан», — как думал тогда о нем тридцатилетний Леша Леонидов.

— А ты постарел.

— Если добавишь «разжирел», я тебя убью.

— Силенок не хватит, — миролюбиво сказал Барышев.

— А я тебя интеллектом. Интуицией. Я тебе говорю: Братство Кубка. Не случайно это случилось двадцать лет спустя. Как в «Трех мушкетерах».

— Хватить шутить. Пошли на стоянку, — хлопнул его по плечу Барышев.

— А наши жены?

— Вот черт! Хорошо, что вспомнил!

Одновременно они выхватили из карманов мобильные телефоны.

— Сашенька… — сладко пропел Алексей.

— Анюта, — басом сказал Барышев.

— Я вернусь поздно…

— К ужину не жди…

— Ну, я же тебе обещал: завтра поедем на дачу.

— Сказал: железно. В зоопарк.

— Что передать? — хором сказали они и переглянулись. Леонидов убрал мобильник и пожал плечами: — Не очень-то мы им и нужны.

Запихивая во внутренний карман куртки свой, Серега мрачно спросил:

— Леха, чего хорошего в этом зоопарке?

— Семейные ценности.

— А за что мучаются слоны?

— Спроси у слонов.

— Они ж молчат!

— Тогда у попугаев.

— Попугаев мне не жалко. Жалко слонов, — засопел Серега.

— Барышев, достал! Родственными чувствами!

— Ну, извини.

Помирились. Минут десять пришлось топать до гаража. Проблему эту Леонидов решил год назад. Раньше ему приходилось держать машину на платной стоянке и ездить туда на автобусе. Две остановки, либо двадцать минут пешком. Но с год назад в микрорайоне сдали гаражный комплекс. Новенький, с иголочки. Воловой сотрудников не обижал, платил хорошо. И в кредите не отказал. Получается, что Леонидов кругом ему обязан.

Гаражу Барышев завидовал белой завистью. Серега был мужик основательный, деревенский. Без инструмента под рукой чувствовал себя не в своей тарелке, а переезжая с одной съемной квартиры на другую, до инструмента ли? Понимая это, Алексей дал ему ключи от своего гаража: пользуйся. Ежели картошку надо хранить — храни!

Так что, картошка у них с Барышевыми была общая. Серега привозил ее с родины, отборную и такую вкусную, что после нее никакая другая в рот не лезла. Отпирая гараж, Алексей невольно усмехнулся. Вот ведь! Картошка общая, а проблемы собрались поделить! Сесть по разные стороны стола и положить на него какую-то бумажку. Под названием протокол.

— Картошка-то еще осталась? — заглянул в гараж Барышев. — Слушай, может, огурчиков соленых прихватим?

Огурцы он тоже привозил от мамы. Возвращаясь из отпуска, свои «Жигули» Серега забивал под завязку, а потом разгружал у друга в гараже.

— А зачем нам огурцы? — сделал наивное лицо Алексей.

— А мы что, водку пить не будем?

Как будто ничего и не было. Водку-то пьют без протокола!

— Водку пить будем. Ее нельзя не пить, хотя, пить ее, заразу, нельзя, алкоголь разрушает мозг. Но трезвыми глазами смотреть на этот мир невозможно, тоска одолеет, — он вздохнул и прихватил трехлитровую банку, где в прозрачном рассоле плавали ядреные огурцы. Фирменные, барышевские. С пупырышками. И с хреном.

Помирились. Банку он запихнул в багажник своего «Пассата». Вывел машину из гаража и крикнул Сереге:

— Запри!

Тот запер гараж и уселся рядом, на переднее сиденье. Леонидов не удержался и съязвил:

— Как министр! Важный. Быть тебе, Серега, генералом. Как минимум, полковником.

— Я еще даже капитана не получил. Не догнал тебя по званию.

— Так я же в отставке!

— Это без разницы. Бывших офицеров не бывает. Адрес Рощина знаешь?

— Знаю, что в центре.

— У него шикарная квартира у метро Пушкинская.

— Ого!

— Ориентир держи на Макдоналдс. В курсе, где это? — ехидно спросил Серега.

— В курсе мой бедный желудок. Вот ты: можешь есть все, что хочешь. Хоть жареные гвозди. А для моего организма холестерин губителен. Я прекрасно знаю места, где мне бывать категорически нельзя. В этом Макдоналдсе на Пушкинской мои дети меня как-то отравили.

— И в самом деле: стареешь. Ворчишь, как старый дед. На здоровье начал жаловаться.

— Доживешь до моих годов…

Барышев рассмеялся. Алексей с откровенной завистью покосился на лучшего друга: зубы как у лошади! То есть, у коня. Боевого. И ржет как конь. Здоровый, черт. Физподготовкой не пренебрегает. Под кроватью у Сереги — штанга. И пудовая гиря. Мышцы каменные, пресс железный. С Барышевым хоть в разведку, хоть в атаку. На врага с голыми руками. Алексею живо представился тонкий, как хлыст Рощин со шпагой в руке, и Серега, с крепко сжатыми кулаками. А если Рощин — убийца? Звонок-то был с его квартиры!

Итак, Рощин живет на Пушкинской. Дорогое удовольствие. Выводы делать рано, но… Сколько получает театральный режиссер? А модный театральный режиссер?

— Что ты знаешь о Евгении Рощине? — словно подслушав его мысли, спросил Серега. Они ехали в сторону центра.

— Знаю? Откуда? Воловой не рассказывал мне о своих друзьях, не настолько мы были близки.

— Ты больше меня разбираешься в этом… в искусстве, — поморщился Барышев. — О культуре я знаю только то, что так называется телевизионный канал. На пятой кнопке. А ты его сразу узнал. На фотографии.

— Канал?

— Рощина, — сердито сказал Серега.

— А ты узнал Белкина.

— Жена по вечерам смотрит сериалы. То есть, ужин готовит. А телевизор на кухне включен. Белкин мне в прошлом году глаза намозолил. Анюта все стонала: «Ах, какой красавчик!» А по мне, так он…

Барышев нецензурно выругался. «Ревнует», — с удовлетворением заметил Алексей. И спросил:

— Почему ты думаешь, что он голубой?

— А какой? Фиолетовый в крапинку?

— В журнале «Большой Экран» писали, что Белкин неоднократно разведен, а его гражданским бракам нет числа. По свету разбросана куча белкинских детишек, он и сам не знает точное их количество. А сейчас живет с юной студенткой. Пишут, что изменяет ей направо — налево. Так что, с ориентацией у него все в порядке. Зря ты.

— А чего он тогда такой… — засопел Серега.

— Какой?

— Смазливый.

— А разве это запрещено? Ну, арестуй его за это. Кстати, актер он плохой. Потому, несмотря на броскую внешность, и не востребован. То есть, не так, как другие. Есть такие парни, которые кочуют из сериала в сериал. И моя жена, так же как и твоя, на них смотрит. А что касается Рощина, к которому мы едем… — и он невольно вздохнул. — Александра увлекается театром. Таскает меня на модные премьеры. И канал «Культура» регулярно смотрит она. Я в это время молча пережевываю пищу.

— А Рощин?

— Рощин вещает. Частенько там появляется. Язык у него подвешен хорошо. Суть его речей в том… Словом, Рощин вошел в конфликт с представителями так называемой старой школы. Его цель — сделать театральные подмостки доходным предприятием. Типа станка. И рубить на нем капусту. Шинковать зеленые. Грины. Недавно была с ним передача. Минут на сорок, потому я его личность и запомнил. Первым делом Рощин заявил, что все театральные премии поделены между своими. Все решено заранее, и оттого — скучно. Что надоело смотреть одно и то же: «Ромео и Джульетту», «Гамлета», «Отелло». Того же бесконечного Островского или Чехова. Каждый сезон премьера. Пьеса, которой больше века. Вариации на тему. Мол, сколько можно? Евгений Рощин действует по другому принципу. Он работает антрепризу. Собирает актеров, имена которых всем известны, так же, как и лица, и ставит с ними спектакль. Только современные пьесы. Остросюжетные. Открывает доселе неизвестных авторов. Думаю, что ему за это приплачивают. Арендует помещение, дает громкую рекламу. Десять спектаклей — и все разбежались. Максимум, двадцать. Никаких повторов. Сыграно — забыто. Все билеты проданы. Аншлаг. А он уже репетирует другую пьесу. Надо заработать — везут спектакль в провинцию. Проедет по городам и весям, даст представление в одном городе, в другом. Везде аншлаг. Зритель валом идет посмотреть на знаменитостей.

— Должно быть, у него много денег, — задумчиво сказал Серега.

— Не знаю. По доходам и расходы. Знаю только, что его не любят. Но Рощин — парень железный. Ему на это наплевать. Верит, что за ним будущее.

— А что говорит твоя жена?

— При чем здесь моя жена? — откровенно удивился Алексей.

— Ну, она же увлекается театром! Она за или против?

— Александра любит экспериментальные постановки. Я, признаться, нет. Она говорит: да, мол, смотреть нечего. Где-то Рощин прав. Но очень уж он жесткий человек. Не говорит: режет.

— Лучше сказать: колет.

— Может быть, — рассмеялся Алексей. — Рубит и колет. Он же бывший фехтовальщик!

— Словом, такой человек мог и убить.

— Вот ты куда клонишь! А что у него общего с Воловым?

— Тебе виднее. Может, деньги? Не женщина же.

— Исключено, — отрезал Алексей. — Жене Воловой не изменял. Деньги? Братство Кубка? Гм-м-м… Это можно узнать только у Рощина.

— Итак, кое-что мы знаем о Рощине, немного о Белкине. А четвертый? Тот, чья машина сбила Волового?

— Ничего, — покачал головой Алексей. — Не видел, не слышал, не читал. Самарин — темная лошадка. И куда теперь?

Барышев достал из кармана бумажку с адресом. Сориентировавшись, повернули налево. Минут через десять нашли нужный дом. Въезд во двор преграждал полосатый шлагбаум. Но там, за шлагбаумом, стояли машины: «джипы», «Мерседесы», «БМВ»…

Барышев вылез из машины и пошел к шлагбауму. Покрутил в руках замок, пожал плечами. В замке что-то хрустнуло.

— Что ж ты, паразит, делаешь?! — закричала женщина в оранжевом жилете, взяв наперевес метлу. — Охрана! Где охрана?! Мать их так!

— Я что? Я ничего? — вновь пожал могучими плечами Серега.

— Бандиты! — заорала дворничиха. — Грабят!

К Барышеву уже спешил крепкий парнишка в камуфляже.

— Осади назад, — грозно заявил парнишка.

— Мне надо.

— Ты че, не понял?

Парнишка разбился о мощную Серегину грудь, как о стену. Казалось, тот как стоял, так и стоит. Почти незаметный для постороннего глаза взмах руки, лучше сказать, тычок, и парнишка согнулся пополам и невольно попятился. Потом, тяжело дыша, опустился на землю. Голова у него моталась, словно цветок на тонком стебле. А ветер дул со стороны Сереги Барышева.

— Серега, кончай кулаками махать, — недовольно сказал Алексей, вылезая из машины.

— Проверил боевую готовность, — усмехнулся Барышев. — А если бы и в самом деле бандиты? Парень, все в порядке. Милиция.

И Барышев протянул парню сначала руку, а потом сломанный замок. Тот постепенно приходил в себя после нокаута.

— Мой друг пошутил, — заверил парнишку Леонидов. И, поймав испуганный взгляд охранника, пояснил: — Не насчет милиции. Мы и в самом деле оттуда. Порой этот товарищ неудачно размахивает руками. Попадает во всякие предметы, а кулаки у него ого-го! Сам видел.

— Вам чего надо? — спросил охранник, пристраивая замок обратно на шлагбаум. Потом спохватился: — Да вы проезжайте! Чего там!

Леонидов пристроил свой «Пассат» рядом со сверкающей «БМВ» седьмой серии. Понятно, какие люди здесь живут! Богачи! Барышев тем временем пытал охранника:

— Рощин Евгений, режиссер, в каком подъезде проживает?

— Второй подъезд, третий этаж, — нервно облизывая губы, сказал парень.

— Код замка?

Охранник назвал комбинацию цифр.

— Леха, пошли.

В подъезде Леонидов хмуро спросил:

— Серега, что случилось? Почему сорвался?

— Окопались тут! Сволочи, — сквозь зубы сказал Барышев.

— Спокойнее. Не принимай так близко к сердцу социальное неравенство. Ты же знаешь: не в деньгах счастье.

— Заткнись!

— Только не надо истерики: «Я за них кровь проливал!» Ты же мужик! Не рви на груди тельняшку, пулемета поблизости нет. Прибереги сильное чувство.

Барышев засопел, но промолчал. Алексей его понимал. Предел Серегиных мечтаний — собственная однокомнатная квартира на окраине столицы и новые «Жигули». Планка на высоте, которую Барышеву надо взять, все время поднимается, потому что цены на квартиры растут. Его жена по этому поводу то и дело принимается рыдать. Вот Серега и сорвался. А ведь он — живой Терминатор. Машина для убийства. Если такой человек выйдет из равновесия, столько дел может натворить!

— На лифте поедем? — как можно спокойнее спросил Алексей.

— Третий этаж, — оскалился Барышев.

— Что ж, пошли пешком.

Лестничные пролеты были не просто широкие. Широчайшие! Дом старый, очень старый, но после капитального ремонта. От былых времен остались только стены, толстые, как в рыцарских замках, да планировка квартир, когда в однокомнатной пятьдесят метров жилой площади, не меньше. Он шел за Серегой, стараясь не отстать. Барышев шагал словно по асфальтовой дорожке, а не по ступенькам, даже дыхание не сбилось.

На площадке третьего этажа Серега остановился. Подошел к двери, прочной, железной, каковые и должны быть в таком элитном доме. Оглянулся:

— Звонить?

— Звони, — кивнул Алексей.

Барышев надавил на кнопку электрического звонка. Послышалась мелодичная трель. Но к двери никто не спешил.

— Еще? — спросил Серега.

— Еще.

Позвонили. Подождали.

— Ну, что? К соседям звякнуть?

— Погоди, — тронул его за рукав Леонидов. И внимательно пригляделся к железной двери: — А тебе не кажется, что…

— Ты хочешь сказать…

— Вот именно.

Дверь была очень тяжелой. Если бы другая, полегче, оказалась не заперта, она бы не прилегала так плотно. Или сквозняк все равно бы ее приоткрыл. Эта дверь была Дверь! Потому стояла, как скала. Хоть железную руду из нее добывай! Но Алексей уже понял: не заперта. То есть, если потянуть за ручку…

И Серегин взгляд он понял прекрасно: «Потянуть?» И задумался. Что бы могло быть за этой дверью? Потом достал из кармана носовой платок.

— На всякий случай. Побережем отпечатки. Пожалуй, мы войдем.

— А есть варианты? — сверкнул белоснежными зубами Серега.

— Помолчи, умник.

Он открыл дверь сам. И первым вошел в квартиру. Потом пошарил по стене и щелкнул выключателем.

туше

Потолки здесь были не просто высокие. Высоченные! Сначала Алексей очутился в холле. То есть, в просторной прихожей метра этак три на три. Пол был паркетный и блестел, словно здесь недавно разлили подсолнечное масло. Прямо перед Алексеем была дверь. Открываясь, она складывалась гармошкой, сейчас меха были растянуты, в воздухе повисла долгая пауза. Алексей уже понял, что за этой дверью находится зал и почувствовал где-то внутри знакомую вибрацию. Нервы были натянуты до предела. В воздухе ощутимо пахло железом. Именно железом. Металлический запах, от которого даже во рту была оскомина, такая, что скулы сводило. Алексей огляделся.

Направо — длинный коридор, заканчивающийся еще одной дверью. Железной. Ее предназначение Леонидов пока не определил. Там же, в конце коридора, по левую сторону, была еще одна дверь. Либо ванная, либо туалет. В такой квартире санузел может быть только раздельным. И метрах в четырех от «гармошки» — белая дверь. Плюс белая дверь следом.

Пересчитав двери, Барышев присвистнул:

— Неплохо!

— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросил Алексей. — Хозяин дома?

Всю стену, четыре метра от «гармошки» до двери в соседнюю комнату занимал стеллаж с книгами. Судя по однотонным, с золотым тиснением корешкам книг, — собрания сочинений классиков. Прищурился: Пушкин, Толстой, Достоевский…

Алексей сделал несколько шагов вперед и машинально провел пальцем по переплетам, прочертив горизонтальную линию. На пальце осталась пыль. Оглянулся на Барышева:

— Ну, что?

— Должно быть, в зале, — хрипло сказал Серега.

И коснулся рукой «гармошки». Меха всхлипнули, потом жалобно разрыдались: раздвижная дверь поехала в сторону. Алексей замер на пороге. То, что он увидел, потрясло.

Зал в квартире Рощина был огромным, в два окна. Площадью метров тридцать пять, не меньше. А то и все сорок. Высоченный потолок, на потолке лепнина. В центре торчал мощный крюк, на крюке висела роскошная антикварная люстра: бронза и хрусталь. Мебели было мало, или она терялась в просторном помещении и казалась незаметной? Посреди зала лежал огромный ковер, но и он не мог закрыть всего пола этой огромной комнаты.

На ковре, почти в самом центре, лежал Евгений Рощин. У него в горле зияла рана, кровь из нее уже не текла. Видимо, с момента смерти прошел не один час. Точнее скажет эксперт. Рядом с телом лежала дуэльная шпага, обоюдоострое оружие со стальным клинком трехгранного сечения, пальцы правой руки мертвеца были скрючены, словно до последней секунды Рощин сжимал в руке шпагу, и только смерть разлучила его с любимым клинком.

Евгений Рощин был одет в черные кожаные штаны и белую рубашку, расстегнутую на груди. Рубашка была в крови. Кожа на груди режиссера была смуглой и гладкой. Густые черные волосы на голове у Рощина были стянуты на затылке в «хвост». Тонкой черной резинкой. В правом ухе сверкала серьга. Золотое кольцо, украшенное россыпью бриллиантов. Уж очень ярко сверкали камни! Зато на ногах была спортивная обувь. Рощин лежал на боку, поджав под себя правую ногу.

Глаза его были широко открыты. На лице застыло выражение чрезвычайного удивления.