Вселенная Милены

Наталья Александровна Демьяненко, 2021

Третья книга про незрячую девушку Милену, которая по наитию угадывает скрытые от окружающих события, с первых страниц приглашает читателя вместе с героиней погрузиться в страшную загадку. В Санкт-Петербурге даже дети знают, какая опасность нависла над местными девушками с рыжими волосами: именно таких одну за другой убивает маньяк. Казалось бы, при чём здесь Милена, у которой от природы другой цвет волос? Жить бы ей спокойно, тем более что в её жизни появляется большая любовь. Милене хочется только одного – наслаждаться счастьем с любимым. Вот только её необычные способности с каждой новой жертвой маньяка доводят её почти до обмороков знанием, что девушек убивает человек, чей голос ей Знаком. Милена не готова, не умеет, да и боится противостоять такому откровенному злу, но снова жертва и снова пронзительное Знание – убийца-психопат один из тех, с кем она общается, разговаривает… Она больше не может оставаться в стороне. Она должна что-то сделать, но что?

Глава 1

Я стояла перед дверью квартиры. Квартиры, в которой ещё так недавно жил мой брат, и дверью, которая только что захлопнулась передо мной.

— У моего сына нет отца, а, значит, нет и тёти, — выпалила Галина перед тем как с шумом закрыть дверь перед моим лицом.

Нет, честное слово, я не стала бы говорить Гале, что с уходом Гриши для Антона ничего не изменится в отношениях с отцом. Зачем говорить то, во что сама не веришь. Мне хотелось бы ей сказать, что сын не может стать бывшим. Ну, для нормального человека не может. А брат мой человек нормальный. Впрочем, и этого говорить бы я не стала. Я пришла к Антону. Сжать его маленькую ручку, спросить: «как дела, лучший друг?» услышать родной звенящий голосок… Именно это мне сейчас казалось важнее всего на свете.

Потому что кому дано ответить на вечный вопрос: «кто виноват?», Гриша? Не пошёл бы ты со своей любовью! Рита? Эгоистка, блин! Я? Не привела бы эту чёртову Риту тогда к нам домой, ничего бы и не случилось.

Получилось так. потому что не получилось по-другому. Антоша не должен потерять из-за случившегося ни капли любви! ни капли.

Я протянула руку, нажала на звонок. Дверь открылась мгновенно.

— Милена, мне, знаешь ли, без сопливых скользко.

— Галя…

— Ещё раз явишься, даю тебе слово, я подам объявление на продажу квартиры. Переедем с сыном, чтобы забыть навсегда о вашей семейке.

И добавила перед тем, как снова захлопнуть дверь:

— И матери своей это передай.

* * *

— Здравствуйте, приехали! А ты что это вся зарёванная?

И в самом деле, пока я спускалась на первый этаж, чтобы привычно укрыться от всех невзгод в обществе Ромки, в его семье, в его квартире, я не сдерживала слёз. Плакала без всхлипов, просто солёная вода обильно стекала по моим щекам.

— Тётя Таня, А Рома дома?

— Куда он денется? — проворчала Ромкина мать, — дома, заходи.

— И впрямь, куда?

Услышав возмущённый голос друга, я невольно усмехнулась.

— Милена, я лишь случайно дома. Матушка меня только сегодня утром уже два раза успела сгонять в магазин.

— Молчал бы! Почтительный сын уже и в третий раз бы давно сходил…

Сидя за столом на кухне, с детства по-домашнему родной Ромкиной кухне, я рассказывала о причине своего горя.

— Даааа, — протянула тётя Таня, раздался щелчок зажигалки, по кухне поплыл запах сигарет, — кто бы подумал, что Гриша, мамина гордость, золотой мальчик и бл-ом окажется.

— Галину жалко, — проговорил дядя Витя, — для неё сейчас мир рухнул. Ты не обижайся на неё, Милена.

— Я не обижаюсь, ни в коем случае. Мне просто не хватает Антона.

Мне хотелось, чтобы что-нибудь сказал Ромка, но он молчал.

— Галку, конечно, жалко, — голос тёти Тани не допускал возражения, — но использовать ребёнка как орудие мести, не подпускать к нему бабушку и тётю, — это скотство. Она ж и мальчонку этим наказывает ни за что, ни про что.

Снова щелчок зажигалки. Дыма в кухне стало ещё больше, открытое в Питерское лето окно не спасало положения. Тётя Таня дотронулась до моей руки:

— Возьми, расслабься.

— Что?

Сначала не поняла и только потом сообразила. что тётя Таня вложила мне в пальцы сигарету.

— Тань, ну ты уж совсем. Чему девчонку учишь? — возмутился дядя Витя.

— Заткнись, любимый. В наше время девчонки с 13 лет давно всё умеют.

Мне стало стрёмно. Курить я не умела и учиться не собиралась, но… почему не попробовать, если предлагают.

Я поднесла сигарету к губам, Соснула дымящуюся трубочку. Кроме противного вкуса на губах ничего не почувствовала.

— Не умеешь, вижу. Ты сперва втяни дым, потом вдохни. И кто ж так сигарету держит, милая?

Моя «наставница» что-то поменяла в моих пальцах и сигарета оказалась между указательным и средним.

— А вот сюда пепел сбрасывай.

— Я втянула дым, как велено, вдохнула.

В лёгких что-то сжалось-Сжалось-сжалось.

Для того, чтобы разжаться, расцвести через пару секунд в голове.

— Светка тебе голову оторвёт и будет права.

— Не слушай ты этих мужиков, Милена. От них-то только и проблемы все.

А Я и не слушала. Мне было хо-ро-шо.

Я снова поднесла сигарету к губам. В этот момент меня сильно взяли за запястье.

— Прекрати!

— Рома, ну ты чего?

— Я очень надеюсь, Милена, что больше никогда не увижу тебя с сигаретой и вот с таким дебильным выражением лица.

Друг редко позволяет себе говорить со мной в подобном тоне, но когда позволяет, лучше не возражать, потому что это означает, что он очень зол.

— Дискриминация женских прав, — констатировала тётя Таня, но, насколько я поняла, тоже погасила сигарету.

— Не переживай, Милена, Галя успокоится, поймёт со временем, что обделяет собственного ребёнка. Ты должна её понять и просто подождать.

Рома мягко дотронулся до моих волос.

— Конечно, поймёт, — поддержал дядя Витя, — а годика через два-три, глядишь, тебе и не до племянника станет, своих нарожаешь.

Представив «своих» на руках, в коляске, цепляющихся за юбку, я рассмеялась, а про себя подумала, что картинка вообще-то довольно привлекательная. На землю спустила тётя Таня:

— Ты Витя, как скажешь, хоть топись, хоть вешайся. На фиг слепой девушке дети?

— Милене нужны дети, — возразил дядя Витя, — Пока молодая, порадуют, когда состарится, помощники будут.

— Ерунда какая, — гнула свою линию Ромина родительница, — вот, посмотри, в животном мире инвалиды не размножаются. Здоровые самцы не подпускают к самкам слабых, а у больных самок нет шансов прокормиться. Они просто умирают с голоду. Это естественная мудрость природы.

Меня передёрнуло. А заодно и сердце защемило от жалости и чувства солидарности к больным самкам, к числу которых меня сейчас вот так влёгкую отнесли.

— Мама, что с тобой сегодня?

Рома сказал это тихо, почти шепотом.

— Всё-таки человеческий мир от животного чем-то да отличается. Если бы все рассуждали как ты, Процесс эволюции давно пошёл бы вспять. Если для людей приоритетным станет не ум, душевные качества, глубина внутреннего мира, а исключительно физиологические данные, в результате мы получим лишь отборных самцов и самок без намёка на интеллект, духовность и способности.

— Вот ты у меня очень умный, сынок, не в меру даже. Объясни мне, такой плохой и глупой, как слепая будет с ребёнком гулять, купать его, читать ему книжки?

— Мама, а из соседнего подъезда обращала внимание на женщину? Лена, кажется, её зовут. Ты часто видела её трезвой? А с одним и тем же ухажёром часто?

— При чём здесь эта оторва? Я совсем о другом говорю.

— Так у этой оторвы четверо детей. Ты задаёшься вопросом, как она их купает или читает им? Она сама книг, наверно, отродясь в руках не держала. И ты считаешь, что такая больше имеет права быть матерью, чем такая как Милена?

— Нет, я не считаю, но мы же о разных вещах говорим.

— Об одних и тех же. Я пытаюсь объяснить, что не здоровье или болезнь должны быть определяющим критерием для того, какими люди могут быть родителями.

Я слушала Ромку с наслаждением. А он после минутного молчания добавил:

— Да, кстати, слепота ведь и не болезнь вовсе. Слепота — это только отсутствие зрения, ну, особенность такая. Люди без зрения в той же степени и чувствуют себя и выглядят как все остальные. А болезнь — это когда что-то болит. Милена, у тебя что-нибудь болит?

Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Поднялась, повернулась к Ромке, обхватила его за шею обеими руками и крепко-крепко прижалась губами к его щеке.

* * *

— Милена, ты где вообще-то? Ты едешь? Борька пошёл тебя встречать, а тебя нет.

Слава изобретателю мобильного телефона, и слава брату, который этот телефон мне купил. Вчера Наташа пригласила меня в гости:

— Пора наконец познакомить подругу с любовью моей жизни, — сказала она.

Вообще-то я уже понемногу начала ездить самостоятельно, но у Наташи бываю нечасто. И вот, как видно, перепутала остановку, сошла в другом месте. На остановке меня должен был встретить Борис, та самая неземная Наташкина любовь. Однако, выйдя из автобуса, никаких встречающих я не обнаружила. И вот подруга уже трезвонит.

Всё разрешилось быстро. У первого же прохожего я узнала, на какой остановке нахожусь. Оказывается, я попросту проехала нужную. Но милейший Борис, к счастью, тоже при мобильнике, попросил меня никуда не уходить. Подъехал, и вот мы уже направляемся к Наташкиному дому.

У нового бойфренда Наташи оказался очень приятный голос. Цвет вечернего неба, когда без всяких часов понятно, что уже поздний вечер, но ещё не ночь.

— Привет, я Борис.

Обаятельный парень, рука… не ах, мягковатая для мужчины.

Я немедленно одёрнула себя мысленно. Разве можно любимого подруги оценивать исходя из своих вкусов!

По дороге я почти всё время молчала. Говорил Борис. Говорил без умолку, но слушать его было интересно. Подробно описал окружающую обстановку. Я и не знала, что Наташа живёт в таком красивом районе. Много зелени, аккуратные лавочки, поблизости очаровательная детская площадка.

Собеседник переключился на то, с каким нетерпением ждала меня хозяйка, как готовила. как он бегал за вином и фруктами.

Подруга встретила меня ором:

— Я тебе сто двадцать три раза говорила: если не можешь научиться ориентироваться как следует, иди на курсы реабилитации.

— Наташ, ну ты с какой луны свалилась. Я же тебе говорила. Что еду на курсы через неделю. Давно подала заявление. Меня пригласили.

— Вот и ладушки.

Наташка потащила меня за собой в комнату.

Если бы не Наташин отчим, периодически заглядывавший к нам основательный подогретый алкоголем, и делал замечания: не так поставлена посуда, готовит Наташа плохо, а Боря слишком громко разговаривает… Если бы не это обстоятельство, из-за которого, Кстати, подруга редко приглашает гостей, вечер можно было бы назвать идеальным.

Готовит Наташка плохо, тут уж не прибавить, не отнять. Салат с морепродуктами и зачем-то немыслимым количеством плохо отваренного риса я поклевала из вежливости, мясо оказалось пересолённым и пережаренным. Зато вино и сочнейшие, красиво нарезанные Борей, нектарины были восхитительными,

Но об этом ли речь. Даже не знаю, какими словами выразить впечатление. Впечатление от…

Я не узнавала подругу. Наташка была ВЛЮБЛЕНА. Не смейтесь. Я тоже сначала подумала, что это обычный, свойственный влюбчивой моей подружке, кипёш. Но нет, сейчас это было другое. Наташа говорила, смеялась, и даже когда просто молчала, слушая Бориса, я чувствовала, что она буквально вся сияет. Сияет изнутри. Я не вижу, но не сомневаюсь, что сейчас в своей любви Наташа стала неотразима.

Ну прикольные же дела, а? Что в нём особенного? Парень и парень. Язык без костей. Я бы поленилась так много говорить. Ну, нравится может допускаю, но влюбиться в него, да ещё так…

Борис ушёл на лестницу курить.

Меня подмывало подтрунить над подружкой:

— Наташ..

— Милена… — прервала она меня, — голос её как-то странно зазвенел, — я хочу тебя попросить.

Ну, ничего себе. Что это с ней?

— Всё, что в моих силах..

Мне очень хотелось дурашливым тоном разрядить обстановку.

К счастью, Наташка хмыкнула:

— Ладно тебе, Миленка. И вдруг проговорила быстро, — я хотела тебе сказать, пока Бори нет. Милена, я очень тебя прошу, очень…

Что происходит? У Наташи дрожит голос. Она явно сильно взволнованна.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила почти с обидой.

Ничего не понимаю.

— Я просто хотела сказать, Милена. Если твоё Знание откроет что-то про Бориса, — Наташа запнулась, Потом шумно вдохнула, — не надо мне ни о чём сообщать, ладно? Я ничего не хочу знать.

— Наташка, ты что? Ты боишься узнать о нём что-то плохое?

— Ничего я не боюсь. Я просто не хочу. Ну не хочу я знать о нём больше того, что знаю. Я его люблю. Надеюсь, это тебе понятно.

* * *

Мама в очередной раз вздохнула:

— Не нравится мне всё это, Милена.

Два с половиной месяца ты будешь жить не дома. В неизвестно каких условиях. Для чего?

— Мам, ну опять тридцать восемь. Я же тебе сколько раз объясняла. Это курсы реабилитации. Они, говорят, проходят теперь в отремонтированном здании, приглашены новые хорошие преподаватели. Меня будут учить самостоятельно ездить по городу, пользоваться компьютером, готовить…

Я замолчала, зная, что скажет сейчас мама. Уж готовить я как-нибудь и сама умею. Компьютером не ахти как, но по мере необходимости пользуюсь…. Ориентировка по городу… Да. Моя ахиллесова пята. Но — да, да, да и ещё сорок тысяч да. Поехать на курсы мне просто хочется, даже не думая о том, чему я там могу научиться. Посмотреть, как эти курсы вообще проводят; познакомиться с новыми людьми; пообщаться; просто сменить обстановку. Я приготовилась к маминым возражениям.

Ошиблась. Бедная моя мама. Она просто опять вздохнула.

Трудно, наверно, быть мамой такой доченьки как я. Если что вбила себе в голову, тушите свет, господа.

— А Гриша что говорит по этому поводу? — спросила она некоторое время спустя.

Я пожала плечами. Демонстративно отвернулась. С вызовом проговорила:

— Ничего не говорит. Я его мнения не спрашивала. У него своя жизнь, у меня своя.

Действительно, я и не думала даже советоваться о своём намерении пройти курс реабилитации со старшим братом. Здесь всё решено, я поеду.

С Григорием мне говорить не о чем.

Совершенно не о чем! Вот только так страшно, до душевного зуда всё-таки хочется с братом поговорить.

* * *

Офигеть! Это за что же можно было угодить в тюрьму на целых пять лет! Ущербное всё-таки это Знание. Раз возникло, так уж было бы полным, обстоятельным. А то ведь мне известно только решение суда: пять лет лишения свободы. Это за что ж тебя угораздило?

Как хорошо, что сейчас лето. Не надо набирать гору тёплой одежды. Но джемпер я всё-таки с собой возьму.

Я не поборница маниакального порядка, но давно уже усвоила справедливость старой доброй пословицы, особенно для незрячего человека: подальше положишь, поближе возьмёшь. В моём случае имеется в виду, что у каждой вещи должно быть своё место. Тёплая одежда у меня занимает свою неизменную третью полку в шкафу. Джемпер всегда лежит с краю.

Я быстро нашла любимого спутника холодной погоды, переложила в сумку.

Что ещё? Лёгкий спортивный костюм. Он ждёт общения с утюгом. Халат…

Надо же, как Наташа боится узнать о своём Борисе что-то неприглядное…

Нет, халат не нужно. Я сдёрнула с вешалки сарафан на бретельках. Лучше это. Он простенький. Всегда можно нацепить. например, после душа. В то же время не вызовет впечатления небрежности, домашней такой расхлябанности, какое наверняка вызвал бы халат.

Зубная паста, щётка давно в сумке. Обязательно ведь всё равно что-нибудь да забуду.

У Наташи даже слёзы были в голосе, да и на глазах, наверно, когда она попросила не говорить ей о Борисе никаких подробностей, если Знание мне что-то и откроет.

Надо же! Обычно, мне кажется, наоборот, хочется знать о любимом как можно больше…

Косметичку и духи положу перед самым отъездом. Они мне могут ещё понадобиться…

Конечно, я ничего Наташке не скажу. Какое я имею право говорить, если она не хочет? Но что же такого натворил ты, Боренька, за что отсидел в тюрьме целых пять лет?