«Если бы старость могла…»

Наталия Рай

Юные, которые плюс-минус восемнадцать, считают тех, кому за тридцать, старыми))) А тех, кому за пятьдесят, прогульщиками на кладбище… А между тем, в стариках – вся мудрость мира! Не во всех, конечно, но тех, в ком она есть, мудрость, следует ценить и беречь! Ходить к ним за советами и помощью, за душевным теплом и той самой мудростью жизненного опыта. И тогда окажется, что старики – сила народа!

Глава 1

Сколько лет баб Тоне, не знал никто. Что-то в районе пятьдесят-шестьдесят плюс-минус… Точно знали, конечно, в ментовскóй и пенсионке, но прочие рядовые граждане, включая соседей и подружек, могли только догадываться…

С другой стороны, она, когда не сидела у себя на третьем этаже у окна за столом и не печатала что-то на компьютере (всю жизнь проработав редактором, она и сейчас понемногу подрабатывала, в добавку к пенсии), а покидала стены квартиры, то двигалась так, словно ей — не больше сорока. По крайней мере, мужчины провожали её взглядом с таким сожалением, что… Некоторые даже пытались забежать вперёд её хода и познакомиться.

Морщины, конечно, у неё были, но лёгкие, так что выглядела баб Тоня лет на сорок-пятьдесят… Но это в обычном, спокойном состоянии… В случаях с догоняльщиками баб Тоня кроила такую лютую физиономию, причём сплошь покрытую глубокими (толщиной, шириной и глубиной — с палец) морщинами, что потенциальные ухажёры застывали на месте, как молнией пришибленные. И потом долго не рисковали знакомиться вообще ни с кем.

Старушка Божий одуванчик, одним словом. Вся из себя уютная такая и на вид совершенно безобидная.

При этом баб Тоня не многих к себе допускала. Кроме друзей, конечно… Родни у неё было — племянница, дочь ныне покойного брата, да сын, который носа не казал по несколько лет.

Из чужих доступ и право на общение имели только те, кого она считала сего достойными: если человек хоть кого-то где-то когда-то (в прежней, до встречи с баб Тоней, жизни) обидел, обманул, подставил, оболгал.., то удостоиться чести общаться с баб Тоней мог и не мечтать. А при попытке получал такой ядовитый отлуп…

Откуда баб Тоня знала всё о людях вообще и о каждом конкретном человеке, в частности — достоверно неизвестно, а потому негласной кличкой у баб Тони было, естественно, словечко «ведьма». Хотя никакой ведьмой она не была, а просто была человеком пожилым, то есть опытным. За жизнь кого только не повстречаешь, на кого и на что только не насмотришься.

Но если всё-таки баб Тоню ведьмой и считать, то исключительно потому, что некоторые основания для этого были: она даже издали (каким методом и органом? сердцем? умом? удивительным чутьём? неординарными способностями, именуемые экстрасенсорными?) безошибочно чуяла людей злобных, с садистскими и иными гнусными наклонностями. Опыт — штука такая: очень многому учит. Если человек обучаем, конечно.

Но тут так: кому — ведьма, а кому — добрая фея! А кому в наши, да и не только, дни нужна фея? В любые дни и времена феи нужны молодым, попавшим в трудные ситуации. Нет, ещё не в беду, а именно в проблемы. Если бы молодость знала, как из подобных ситуаций выбираться, она бы немедленно превратилась в старость!

А потому весьма разумно устраивать так, чтобы на глазах у молодых был хотя бы один мудрый старый человек. Свой, чужой — не суть! Главное, чтобы к этому человеку можно было обратиться с вопросом: как быть и что делать?

Феей баб Тоня, конечно, не была (а где вы видели фею ростом в сто шестдесят пять сантиметров, весом в целых шестьдесят килограмм да ещё и без крыльев?!! Зато с морщинами и удивительным чувством юмора? То-то!). Так что баб Тоня была обыкновенной старушкой, во что и сама не особенно верила: душе-то — не больше тридцати! Душа — она ведь вечная!

Так что получалось поразительное не соответствие (иногда её сильно угнетавшее): ты чувствуешь себя, самое большее, на тридцать пять, а в зеркало заглянешь: мама дорогая! Роди меня обратно!

Баб Тоня решила, что лучше всего об этом противоречии забыть: от морщин не убежишь, но за лицом, конечно, надо ухаживать, дабы честнóй народ не пугать своим видом. Но одним ухаживанием не обойтись: после тридцати (до которых «на лицо» следовало работать) лицо уже «работает на тебя». Что нажил умом, душой и духом, то люди и видят.

А потому к баб Тоне молодёжь тянуло, как пчёл на сладкое. Молодых (лет от пяти-шести и без верхней планки возраста) она никогда не отгоняла, но вежливо и внимательно выслушивала. То, с чем молодёжь к ней приходила, для человека втрое старше этой самой молодёжи, всё, что они считают непреодолимыми горами — мелкие неприятности. Но баб Тоня никогда никому не говорила, что их проблемы — яйца выеденного не стоят, а пыталась логически показать, как правильно из ситуации выйти.

Единственное требование: перед разговором баб Тоня всегда ставила условие — если ей удастся данному человеку помочь, то он обязуется помочь кому-то другому. Будущему баб Тони собеседнику…

Конечно, с мальчиками баб Тоне было проще: если вырастишь одного мальчика, понимаешь их всех. Самым для мальчиков важным — вне зависимости от возраста, включая вчера родившихся младенцев, которые только что себя мальчиками осознали — самоуважение. И это самоуважение ни в коем случае нельзя разрушать. А если у мальчика есть какие-то проблемы в поведении, следует (опять-таки, не смотря на возраст!) спокойно и понятно объяснить, почему этого делать нельзя и почему такой поступок обижает других. И мальчики, обычно, это понимают.

Впрочем, то же относится и к девочкам, просто там аргументация другая. А с выросшими девочками ещё труднее: если их неправильно воспитали, они никак не могут понять, почему, если мальчик нравится, нельзя сразу же переходить в горизонталь.

Баб Тоня никогда никому не «читала морали», а «заезжала» всегда с другой стороны: рассказывала, например, о науке телегонии, объявленной «ложной» (что не мешало этой науке безмятежно существовать и работать, доказывая на практике собственные законы). Учитывая, что молодое поколение тексты, содержащие больше трёх предложений, не читает (многабукафф), баб Тоня деловито, внятно, но коротко излагала суть учения. А суть проста: первый половой контакт немедленно и навеки отпечатывается в генах. Особенно — женских. Хотя и в мужских — с той же вероятностью.

А потом потомки, какого угодно поколения, внезапно обнаруживают, что у новорожденного неизвестно чьи черты. А это отпечаток первого полового партнёра бабушки/дедушки или даже прабабушки/прадедушки — с любой стороны ныне «пострадавших»…

И предостерегала, сообщая, что нет в мире такого мужчины, который не хотел бы быть первым (и, желательно, единственным) у жены. И который не хотел бы, чтобы его дети были носителями его ген. А те девушки, которые невинность для мужа не сберегли, сильно теряют в его глазах. И эпитет «шлюха» — обычное дело!

Мальчикам она про эту науку рассказывала тоже, объясняя, что мужчине опыт, конечно, нужен, но не настолько, чтобы совращать невинных девушек и превращать их в потаскух. Потому что если все мужчины будут так поступать, то каждому из них достанется в жёны именно такая: развращённая другим мужчиной и превращённая в потаскуху!

Но это было общее отношение. А были у баб Тони и любимцы. Например, пара влюблённых подростков, живших в соседних подъездах, зато учившихся в одном классе. И чьи родители были резко против их общения: одни родители были чиновниками, неплохо, мягко говоря, обеспеченными, а вторые — рабочий класс. И то, что они зарабатывали на таком же уровне, первых совершенно не интересовало: не в деньгах счастье. (Когда их вдоволь, конечно). Дело — в принадлежности к одному клану. То есть статус почитался более важным, чем достаток. Посему молодым приходилось делать вид, что нигде, кроме как на уроках, они не видятся и не общаются.

Дети — жестоки. Со всеми, включая родителей: берут на излом, выясняют пределы границ своих возможностей. А со сверстниками — тем более. Особенно жестоки дети, которых не любят дома. До которых родителям нет дела. На которых у родителей нет ни времени, ни сердца, ни души!

Вторым любимчиком был мальчишка, почему-то остановившийся в росте, отчего над ним постоянно издевались, причём далеко не ограничивались только ядовитыми репликами.

Лучшим для мальчишки выходом было заняться спортом. А вторым: прекратить старание быть как все. И стать, наоборот, не как все. Стать незаурядной личностью, что всегда вызывает уважение!

Баб Тоня выяснила, что парнишка обожает читать. А ещё любит математику. А математику прямая дорога в программисты. Тем более, что компьютер в наши дни то же самое, что в начале двадцать первого века — «самодвижущийся экипаж» или самолёт.

Третьим любимчиком был парнишка, которого родители сплавили к деду с бабкой, а тем он был нужен, как рыбе — зонтик: их обоих болячки доедали с таким старанием, что они не знали, в котором месте больнее. Так что они мало что могли дать десятилетнему парню.

Одним словом, баб Тоня привечала особо нежно тех, кто был лишён ласки и заботы в месте проживания. Потому что домом это назвать было весьма затруднительно!

А главными любимчиками были, по отдельности, двое почти взрослых людей: очень молодой, двадцатитрёхлетний, но весьма успешный коммерсант Филипп Андреевич Коновалов и юная, шестнадцатилетняя, старшая в семье с ещё тремя детьми Ксения Петровна Ромашкина.

Оба никогда не обращались к своей старшей подруге «баб Тоня», а величали, как оно и положено, по имени-отчеству: Антонина Тимофеевна. Видимо, потому, что вопросы баб Тоне они задавали чрезвычайно необычные, вызванные их обстоятельствами. Филипп был, с виду, благополучен, зато Ксения принадлежала к тем, кому так и хочется подставить плечо: семья бедствовала — во всех смыслах.

Филиппу, который обсуждал только свои деловые проблемы (и никогда — личные) баб Тоня посоветовала, время от времени, перемещать самых важных помощников либо в другие филиалы, либо, что ещё лучше — в другие города. А для этого организовать эти самые иногородние филиалы. Что трудностей не составляло.

— Почему? — спрашивал Филипп.

— Потому, что у некоторых людей от долгого сидения в одном и том же кресле сбиваются все ориентиры. История знает немало случаев, когда засидевшиеся без движения высокопоставленные сотрудники начинают считать себя главнее всех, включая хозяина фирмы. А посему начинают вести подрывную деятельность с целью занять самое главное кресло.

И баб Тоня подробно и аргументированно объясняла, как происходит перерождение психики, которое приводит человека в состояние уверенности, что из-за длительности работы на должности его заслуги стали столь громадными, что теперь он вправе претендовать не только на зарплату, но и на всё, что является фирмой. Включая власть. То есть на главную роль.

Также постоянно обсуждались различные рабочие ситуации, включая отношения Филиппа с сотрудниками и последних между собой. Вообще, предугадать, не зная характера человека, как он поступил бы в ситуации форс-мажора — затруднительно. Тем более, что до этой ситуации (опасной для именно этого сотрудника) человек может быть (или хотя бы считаться) чрезвычайно ответственным, обаятельным и исполнительным.

Отдавая Филиппу должное, следует отметить: он со вдумчивостью философа выслушивал каждое мнение баб Тони и принимал решения не сгоряча, а после серьёзного анализа поведения конкретного человека за, минимум, последний год. И почему-то всегда выяснялось, что баб Тоня, никогда не занимавшаяся бизнесом, оказывать правой на все сто процентов. А в результате приходилось решать кадровые вопросы…

У Ксении ситуация была очень сложной. Не запредельной, а именно чрезвычайно сложной. И того типа сложности, из которой даже мудрец не найдёт выхода…

После того, как мать сбил лихач и четверо детей оказались в ответственности только отца, тот сломался. Запил. И трое младших — два брата и сестра — оказались полностью зависимы именно и только от Ксении. Конечно, были бабушки-дедушки, но к ним переехать было совершенно невозможно: если отца оставить одного, он просто погибнет. Так что оставалось только наезжать поочерёдно через день.

С баб Тоней Ксения советовалась по воспитанию младших. Тем более, что они оказались в том, самом опасном — подростковом — возрасте: братьям, близнецам, Диме и Вите было по четырнадцать, а самой младшей — Анне — двенадцать. А когда тебе самой только-только исполнилось шестнадцать…

А ещё нужно ходить в школу, готовиться к поступлению в институт, обеспечивать едой всю ораву, следить за домом, отцом, одеждой и прочим. Правда, младшие отлично понимали ситуацию и очень старались вести себя как подобает, но подростки есть подростки…

Помимо проблем с подрастающим поколением и пьющим отцом, у Ксюши была ещё одна «головная боль»: она оказалась писаной красавицей. А это означало, что мужское население округи — от одноклассников и соседей до всех встречных мужчин — пыталось оказывать ей знаки внимания и даже звать, не удосужившись узнать имя, замуж. А ведь среди них были всякие, включая местных хулиганов.

Баб Тоня, по мере возможностей (поскольку отец Ксении после гибели жены перестал впускать в дом чужих, но против родственников никаких прав не имел) старалась девочке помочь. Особенно с хулиганами: она обратилась к Филиппу (уж у него были знакомцы везде, включая полицию) и по его просьбе банда была прижата к стенке: ещё одно телодвижение по нарушению правопорядка и покоя граждан, особенно несовершеннолетних, и им обеспечат путёвку в «край далёкий» — на Колыму, в тайгу или в район Северного Полюса: на выбор!

Но от остальных Ксении приходилось отбиваться самостоятельно. А потому баб Тоня взяла за привычку ходить в магазин по соседству со школой и встречать, якобы случайно, Ксению после уроков. Но Ксюша была умной девочкой и в какой-то день баб Тоню поблагодарила:

— Думаете, я не понимаю, что вы специально ходите в этот, дальний, магазин, чтобы встретить меня? Но больше некому. А я устала отгонять от себя кобелей. Ужасно устала! А впереди ещё вся жизнь!

— Это верно, жизнь впереди. Но когда-нибудь ты выйдешь замуж и у тебя появится защитник.

— Если только это не будет самый неуёмный кобель!

— В этом случае он к тебе вообще никого не подпустит!

Аня обычно дожидалась близнецов, так что домой они шли втроём. Их не трогали: тронешь одного, будь уверен, что драться придётся с двумя. А они, между прочим, оба ходили на самбо. Понимали, что они единственные мужчины в доме: на отца уже давно никто их них не рассчитывал. Хотя он, время от времени, пытался бросить пить и даже соглашался на любые эксперименты с медициной. Не помогало.

Как-то так получалось (точнее, баб Тоня обдуманно обеспечила именно такой порядок), что к баб Тоне приходили поштучно. То есть ни её любимчики, ни прочие собеседники никогда друг с другом не сталкивались. Потому что у баб Тони было железное правило: зазор не менее часа между предыдущим и последующим визитами. Особенно если люди знакомы и могут возникнуть вопросы: а что тебе понадобилось у баб Тони? Если людям суждено встретиться, они и так встретятся. Но только сами по себе.

Что баб Тоня ненавидела больше сплетен, так сводничество! А потому Филипп, договорившийся с полицией о защите Ксении от приставаний, так её и не увидел и понятия не имел, кто она такая. Ксения, тем более, не догадывалась, кого благодарить за усмирение хулиганов. И никак не связывала сей факт с чьим бы то ни было заступничеством: заступников у неё не было. Кроме бабушек-дедушек, конечно. И баб Тони.

Любимчики были, но принимала баб Тоня всех. Если только не считала, что тут уже разговорами не поможешь. Горбатого, причём повредившего себе хребет добровольно, только могила исправит. А обеспечить эту могилу может только Господь Бог. Конечно, руками ближних, тоже горбатых.

Другое дело, что обращались к ней хотя и многие, но относящиеся к мыслящим: чем человек глупее, тем больше уверен в собственном уме и способности решить любую проблему. Посему, когда такой «умник» в очередной раз оказывается на помойке, ему, первым делом, необходимо срочно найти виноватых в таком исходе. Потому что они никогда себя виновными не признают: как можно!

Люди этого типа (вечно ищущие виновников своей несостоятельности) практически неизлечимы. Здоровый — во всех смыслах — человек, даже после краха любого размера ищет ошибки в собственных действиях, а не мифического врага, помешавшего достичь вершин. А даже если враги и были (что всегда следует учитывать, даже если нет доказательств), то с оными следовало соответственно обращаться. А если прохлопаны необходимые меры, то, как говорится, погляди в зеркало: виновник — там.

Но если у человека сохранилось желание спросить у кого-то совета, то отчего и не поговорить. Вдруг в следующий раз что-то будет учтено? Хотя — надежды на это практически нет.

С другой стороны: не считать ли баб Тоне собственной глупостью стремление вложить ума в пустые (не работающие, как дóлжно) черепа? Или всё-таки отнести это в графу «милосердие»? Авось расскажут о словах баб Тони домашним или коллегам и кто-то настоѝт поступить по её совету? Хотя надежды на это практически нет.

Были у баб Тони некоторые собеседники, помимо любимчиков, об участи которых она серьёзно волновалась и с сохранением полной тайны, в том числе и от самых субъектов, предпринимала некоторые меры. С участковым у неё были выстроены достаточно доверительные отношения, чтобы баб Тоня могла его попросить посодействовать в некоторых, особо трудных, случаях. Он и содействовал.

Тем более, что, хотя баб Тоня наотрез отказалась доносить полиции о неблаговидных и прочих противозаконных деяниях соседей и прочих знакомых, благодаря её просьбам, участковому очень часто удавалось пресечь будущие преступления. В итоге он был на хорошем счету у начальства и даже получил очередную звезду на погоны.

Но обращение к участковому — исключение. Обычно находились другие способы решить проблему. Были у баб Тони и другие влиятельные знакомцы, которые помогали ей устроить рушащиеся судьбы неудачников. Словно бы случайно для них находились приличные работы, незаметно удалялись нежелательные, точнее — опасные — знакомые, которых век бы не знать!, работники собеса вдруг становились гуманными и заботливыми…

Кстати, почему в таких учреждениях, как собес или поликлиника работают, довольно часто, граждане, которых бы следовало приковать к кайлу, дающему идеальные возможности излить собственную злобу?

Тут баб Тоня вспомнила фразу из фильма «Мастер и Маргарита»: «…все люди добрые…». К сожалению, этот постулат она принимала с большим трудом: насмотрелась на «добрых людей» до рвоты. И продолжала ежедневно их наблюдать. Оставалось только радоваться, что теперь к ней они не имеют никакой возможности приступить со своим «добром»…

Зато к её «подопечным» этот доступ они имели в полном диапазоне и баб Тоне только и оставалось, что неустанно бдительно присматривать за своими собеседниками.

Особенно за молодыми: эти как родились в розовых очках, так и поныне безоглядно доверяют любому, как лучшим друзьям. А у этих друзей в мыслях гадости ещё те…

К сожалению, чего баб Тоня не могла — так это научить молодых «читать» по лицам мнимых друзей. (Технически, конечно, могла, но пусть лучше это делают профессиональные психологи). А потому настоятельно рекомендовала поинтересоваться разделом психологии «физиономика»… Но они пока поймут суть, вполне могут попасть в ловушку!

Они и попадали, так что бдительность баб Тони часто их спасала — в самом прямом смысле этого слова! Как только она обнаруживала, что жертву уже настолько сильно запутали в паутину, что самостоятельно ей не выбраться, баб Тоня обращалась к одному из влиятельным знакомцев и «пауки» внезапно обнаруживали, что зря не поинтересовались кругом знакомых предполагаемого к обобранию (и чему похуже) «лоха». А если интересовались, то совершенно непонятно, как жертве удалось скрыть такие связи…

Наконец-то, выпала полностью спокойная неделя — никто к баб Тоне с просьбой поговорить так и не явился. Но если белая полоса длится черезчур долго, жди, что вскоре наступит адски чёрная беда. И чёрная полоса в ширину окажется такой безмерной, что будет принята за длину…

Аккурат в субботу без приглашения и предупреждения явился «гость», исключительно вприглядку (жил не в баб Тони доме, но в магазинах иногда здоровались) знакомый. С предложением, которое ввергло баб Тоню в настоящую ярость!

— Кобелиная ваша порода, вы когда-нибудь, до гроба, успокаиваетесь? Неужели не в курсе, что в твои годы о душе уже пора думать?

— Я ещё на работу хожу, то есть до пенсии мне ещё пару лет. Так что такого, что мне надоело быть одному?

— А ты не будь один, будь с Богом!

Турнула его баб Тоня и следующие несколько дней сердилась на человечество вообще и на вторую его половину, в частности. Нашёл тоже невесту, придурок!

Нет, к мужчинам баб Тоня относилась хорошо. А разве можно относиться плохо, если у тебя — сын и внук? Но дураков она терпеть не могла! Это же надо ума лишиться, чтобы вот так, с бухты-барахты, явиться с предложением пожениться! Он нормальный, а? Хоть бы поинтересовался, есть подобное в планах у баб Тони. А в её планах ничего подобного не было.

Начать с того, что у неё было два мужа: один — почти случайный, зато второй — безумно любимый. Но не любящий. И баб Тоня после его смерти в ДТП чувствовала себя как на пожарище. И больше никаких мужчин в своей жизни не хотела. Тем более — в такие годы.

Но собственные беды пришлось отложить в сторонку: примчалась Ксения и сообщила, что отец, как всегда — пьяный, упал и очень неудачно расколол себе череп о край холодильника. Нет, жив остался, увезен в больницу, но шансов, что выживет, практически нет. А это означает, что к ним явится ювеналка. А допустить, чтобы их разделили по детдомам или чужим семьям, невозможно. И нужно немедленно что-то делать!

— А бабушки‒дедушки не могут стать опекунами?

— Я не знаю! — и Ксения, слезы не проронившая после смерти матери, стала усиленно моргать, чтобы не дать пролиться слезам.

— Успокойся, мы этого не допустим!

Ксения, вряд ли успокоившаяся, ушла домой, а баб Тоня, минуту подумав, выбрала того, у кого самые крутые связи. И немедленно напросилась к нему с визитом: надо было спасать детей!

Человек, надо отдать ему должное, добро помнил, помог без вопросов: ему нужны были только данные о детях и их родственниках. Заодно он выяснил, что там с запойным отцом. Оказалось — умер. А потому, по ходу, были организованы похороны: рассчитывать, что у детей есть деньги, чтобы похоронить отца, не приходилось. Причём удалось «договориться», чтобы покойнику было выделено место рядом с женой.

— Не волнуйтесь, Антонина Тимофеевна, оформим опекунство на дедушку и бабушку. Теперь они смогут даже переселиться к детям. Никакая ювеналка их не достанет. А если попытаются сунуться…

— Я бы всё-таки хотела постоянно получать всю новую информацию: девчушка — как бы моя подопечная, да теперь уже и ваша, и, после смерти матери, прибегает ко мне по три раза на дню. И её можно понять: сиротами круглыми остались!

— Всё будет хорошо, если только такое слово применимо к ситуации. Я присмотрю за делами!

И баб Тоня положилась на слово человека, много чем ей обязанного и несколько раз помогшего решить несколько весьма сложных вопросов для баб Тониных собеседников. Раньше никогда не подводил, причём случаи были и посложнее.

Во-первых, Ксении скоро стукнет семнадцать, братья уже с паспортами, то есть дееспособны. Единственная, самая младшая, Анна пока не достигла возраста совершеннолетия, но когда в доме не просто три, пусть и юных, но ответственных человека с паспортами, но и пара умудрённых опытом родственников, вряд ли есть смысл бояться ювенальщиков. Тем более, при наличии такого заступника.

Опеку утвердили с первой попытки. И родители отца, считавшие себя ответственными за его поведение в последние годы жизни, переехали в его комнату и теперь Ксении здорово полегчало. Бабушка, Инга Сергеевна, постоянно была дома, так что все домашние дела перешли к ней. Дед — Михаил Петрович — обеспечивал всех продуктами и прочими потребными вещами. Ювенальщики в дом носа не показали ни разу.

Ксения успокоилась, но баб Тоня продолжала её встречать: девочка словно каждый день становилась ещё краше, а потому мужское население так и стригло, не окажется ли возможности хотя бы поговорить… Особо упоротых баб Тоня отлавливала, убедившись, что Ксения закрыла за собой дверь дома, и задушевно объясняла, что у Полярного Круга очень требуются рабочие руки. И баб Тоня может энтузиасту поспособствовать…

Но отлавливай их, не отлавливай, тут нужен кто-то постоянный. И баб Тоня снова обратилась к Филиппу:

— Выручай, сынок! Ведь девочка не может сидеть дома, как в тюрьме, без права выйти на улицу. Ей нужен телохранитель. Причём такой, что голыми руками способен уложить целую банду.

— А, может быть, есть смысл объявить кого-то, меня, к примеру, её женихом? А то непонятно будет, откуда телохранитель и кто ему платит. А я всё-таки местный: до сих пор живу через несколько домов от вас. Что скажете? Потому что я этих малолетних гопников знаю — сам таким был!

— Мне придётся с ней поговорить. Ты подъезжай к трём часам к магазину, куда я делаю вид, что хожу за покупками, чтобы Ксению со школы встретить. И если она согласится, я сразу же вас и познакомлю.

Назавтра Ксению провожали двое: баб Тоня и Филипп, с которым ей предстояло теперь видеться практически ежедневно: если только у него окажется свободное время. Обычно он освобождался довольно поздно: не раньше девяти вечера, но пообещал постараться заканчивать работу раньше. Иначе для чего ему замы и помощники?

Но телохранитель заступает завтра прямо с восьми утра, так что в школу Ксении одной уже никогда идти не придётся. Как и домой после школы.

Филипп резко изменил мнение о том, каким должен быть телохранитель у Ксении, как только увидел её: видал он красавиц, но такой — ни разу! Вывод: следует нанять для охраны женщин. Что он немедленно и сделал, позвонив своему начальнику охраны. И сказал, что дождётся прибытия охранниц прямо на месте. Чтобы познакомить Ксению с теми, кто будет её защищать впредь, возможно, всю оставшуюся жизнь.

— Охранять будут девушки из ЧОПа «Плясуньи». Потому что знают разные виды борьбы, а они весьма похожы на танцы.

— И во-вторых, — тут он обратился к Ксении, — Послушай, Ксения, я полагаю, что тебе уже надоело отбиваться от ухажёров, верно? Антонина Тимофеевна объяснила мне ситуацию и выход тут только такой, двойственный: я начинаю считаться твоим женихом и приставляю к тебе, поэтому, охранниц. Тогда это будет логично, понимаешь? Потому что все поймут: сама ты их нанять не могла никак.

— А без них — никак?

— Сама понимаешь, что никак! А чтобы всё выглядело достоверно, я буду стараться встречаться с тобой вечерами (когда мне удастся закончить дела хотя бы до девяти вечера) и на выходных. Чтобы подтвердить статус жениха.

— А это по-настоящему?

— От тебя зависит. Я ведь тоже мужчина и точно такой же, как и все. Но ради Антонины Тимофеевны я никаких шагов предпринимать не стану: это будет прямое попрание её просьбы защитить тебя.

Ксения кивнула: понимаю, мол.

— Поскольку ты теперь будешь иметь полную возможность передвигаться по городу, то станет полегче. Но и я должен появляться. Ведь ты же не сомневаешься, что за тобой наблюдают сотни пар глаз? Так что всё должно соответствовать заявленному.

Прибыли нанятые телохранительницы: четверо. С учётом времени школьных занятий (с восьми утра до трёх) и сна (после девяти вечера и до восьми утра) Ксении, им оставалось охранять её меньше полусуток. Так что каждая смена длилась около семи-девяти часов, поэтому они работали по двое, через день. Смена начиналась с восьми, Ксению следовало проводить в школу и отправиться отдыхать до трёх. Потом встретить и проводить до дома, где она и оставалась до самого утра. Но если собиралась куда-то выйти, то заранее сообщала охранницам — куда и на сколько.

— Такого лёгкого заказа у нас ещё не было, девочки!

— Не торопись, цыплят по осени считают. Если бы не было нужды в охране, не было бы и заказа.

— Тоже верно!

«Кобели», не увидев рядом с Ксенией охранника (все были уверены, что это будет мужчина), решили, что теперь уже всё можно. И ринулись, естественно. Причём ринулись самые хулиганистые, вдвоём. И внезапно оба оказались на асфальте. Они не поняли, что произошло. А Ксения спокойно уходила в сопровождении двух девушек.

— А что это было-то, а?

Остальные из стаи, до событий пребывая в статус зрителей, помогли активным встать и объяснили, что девушки рядом с Ксенией — ещё те девушки! Всего одна из них саданула одному и приложилась ногой к черепу второго: и это — за три секунды.

— А вторая?

— Уложила бы нас, секунды за четыре.

— Так это телохранители?!!

— Телохранительницы.

Двое поверженных были главными, посему такого падения авторитета допустить не могли. Кто после такого будет с ними считаться и выполнять команды? Понятно, что никто!

— А давайте, мы четверо с разгону этих девок повалим, а ты, — и один из падших указал на самого слабосильного, — схватишь Ксению. Погнали!

Они понятия не имели, что в гарнитуре, замаскированной под телефонную, были зеркальца заднего вида. Поэтому разогнавшиеся бандюки снова не поняли, куда исчезла Ксения с телохранительницами: на сей раз они приложились об асфальт фейсами, расквасив носы. Тем сильнее расквасив, что сверху на них упали ещё двое.

А девушки спокойно стояли на тротуаре, фронтом прикрывая Ксению. Дождавшись, когда банда сможет принять положение сидя, охранница Нина сказала:

— Мальчики, вам нравится лизать асфальт? Так мы вам с удовольствием поможем. А если вы попробуете ещё раз напасть на нашу клиентку, мы уже не будем такими добрыми.

— Да ты кто такая?!! Да я тебя!

Нина мило улыбнулась, сделала шаг вперёд и внезапно главарь, ростом под метр девяносто и соответствующего веса, с положения «сидя» перекувыркнулся через голову и приземлился, в том же положении, на место, с которого только что «взлетал».

— Ещё кто-то хочет попробовать?

Желающих не нашлось. Они подхватили под белы руки главарей и стали пятиться, опасаясь выпустить из виду этих двух садисток.

— Как интересно, — сказала баб Тоня, наблюдавшая всё это из собственного окошка, — наверняка эпитетов для девушек не жалеют. А собственное разбойное поведение оценивают, как норму…

Ксения стояла в полном шоке: не столько от действий охранниц, сколько от нападения. И представляла, что они бы — впятером! — с ней сделали!

— Ну, всё позади! Успокойся, пошли домой! — вторая, Настя, выглядела очень женственной, несмотря на брючный костюм, такой же, как у напарницы. Это, собственно, была униформа, в карманах жилетки которой хранилось немало полезных для дела вещей.

Ксения зареклась ходить в одиночку хоть куда-нибудь! В том числе и в школу. Она так и сказала Филиппу, который позвонил с приглашением в кино или в театр: куда Ксения выберет.

— Во-первых, со мной — это вообще не в одиночку, потому что со мной всегда телохранители. Один в машине с нами (помимо водителя, которых совмещает вождение и охрану) и ещё двое — во второй машине. Во-вторых, насколько я в курсе, девушки так проучили нападавших, что в ближайшие три дня они будут лелеять свои синяки и прочие повреждения. В-третьих, утром тебя встретят девушки, вторая смена — Кира и Валя.

Ксения идти куда-то отказалась, только поблагодарила Филиппа за помощь и охрану.

— Я их боюсь!

— Эти, — с нажимом сказал Филипп, — к тебе больше никогда не подойдут. Гарантирую. — Филипп не стал добавлять, что при всём желании они и не смогли бы: охранницы немедленно подали в полицию заявление о нападении, причём приложили фотографии всех пятерых в действии, так что пятёрка скоро отправится в места, где им обеспечат все возможности для полезного труда на пользу Родине.

Утром Ксения попросила заступивших на смену охранниц:

— Я бы хотела научиться драться. Понимаю, что так, как вы, не смогу, но хотя бы каким-то приёмам?

— Нет проблем, — хором ответили девушки. — Спортивный костюм есть? Тогда после школы и отправимся в зал. А если ты будешь упорной, то через месяц мы тебе можем и не понадобиться.

— Это вряд ли. Но я хочу уметь хоть что-нибудь!

— Научим!

— Только я за уроками долго сижу — хочу хороший аттестат получить. А потом поступить в институт.

— Знаешь уже, в какой?

— Я врачом хочу быть.

— Дело хорошее. Тогда тренировка — после окончания домашних заданий. А то если сначала тренировка, на домашку тебя уже не хватит.

— Не пугайте — не боюсь!

Но порядок составился именно такой: возвращение из школы, обед и домашние задания. А потом — спортзал.

Ксения оказалась упорной. Другая бы, в слезах и соплях, давно отказалась от этой пытки, но это точно была бы не красавица, которую всю жизнь доставали слишком активные самцы. И чем старше становилась Ксения, тем активнее доставали. И её терпение лопнуло!

— Месяца через три ты уже сможешь завалить любого: это даст тебе фору, чтобы убежать.

— Я не хочу убегать, я хочу, чтобы меня оставили в покое!

— Тогда, самое малое — год.

— Хоть два!

Баб Тоня занятия одобрила:

— Правильно, тяжко в учении — легко в бою! Сейчас тебе Филипп помогает, а потом ты кому-нибудь поможешь. Вот у тебя проблема — красота, а у других проблема — слабость. И не только физическая. Знаешь, кто вырастает робким? А кого дома не любили и, поэтому, в школе шугали. Просто потому, что человек не умел скрыть свою слабость. А слабость — от того, что не любили. Такие дети, да что там — люди: сироты. Даже при наличии вполне себе живых родителей и прочих родственников. И единственное тут спасение: поверить в Бога. Когда знаешь, что тебя всегда защищает ангел-хранитель, как-то увереннее себя чувствуешь. По себе знаю.

— То есть вы в Бога верите?

— А как не верить, если в жизни иногда в таких ситуациях оказываешься, что спасение из них ничем, кроме чуда (то есть Божией защиты) не объяснишь. И таких ситуаций полно!

— А меня не учили Вере.

— Сейчас никого не учат. А ты сама учись: при каждом храме есть воскресная школа. Там как раз Вере и учат.

— Я не знала.

— Откуда же, когда ты в храм и дороги не знаешь.

Так у Ксении появилась ещё одна школа и она ни разу не пожалела, что попала сюда: баб Тоня плохого не посоветует! Через несколько месяцев все четверо — хотя братья ворчали, не соглашаясь — приняли крещение. И удивительно, но что-то в их жизни изменилось. Светлее стало?

А ещё она стала готовить себя к тому, что когда-нибудь (может быть, даже завтра) ей придётся кому-то помочь точно так, как ей самой помогли баб Тоня, Филипп и девушки-охранницы. Но баб Тоня ей пока ничего не поручала, поскольку более важным считала окончание школы и получение аттестата, от чего Ксению отвлекать не следовало. А если кому потребуется помощь, так у баб Тони «должников» — тьма-тьмущая.

У баб Тони было так заведено: она помогает всем, а потом те, кому помогла она, помогают друг другу. Потому что на данный момент сама баб Тоня мало что могла. И дело не в возрасте, а в душевной усталости. Вроде и неплохо баб Тоня жила, а устала. Не от работы, хотя и наработалась немало, а от людей: большинство ведь не приучено о других думать, а потому им в голову не приходит, что незачем бы ближнего доводить до самого края.

У нынешнего «клиента» баб Тони была именно такая ситуация. Он изложил её всего тремя словами:

— Она меня запилила!

Баб Тоня подумала и посоветовала:

— Если у тебя есть у кого пожить — поживи, пока я не разрешу вернуться, а если нет, поселись временно в хостеле, только приличный найди. А я с радостью займусь твоей мадам. Дня через три, надеюсь, будут первые новости, так что жди моего звонка. Или сам мне позвони. Если же она станет тебе названивать — сообщи немедленно!

На третий день мужчина позвонил и сообщил, что жена начала названивать, но он тут же забил её в чёрный список.

— Теперь моя очередь. А ты живи спокойно, пока я не позвоню.

Та, которая открыла баб Тоне дверь, была просто образцом «пилы». Баб Тоня спокойно, хотя и без приглашения, вошла и заглянула во все помещения. «Пила» настолько ошалела от такого поведения, что только глазами хлопала. Так и стояла с распахнутым ртом.

— Пойдём поговорим.

И пошла не на кухню, а в комнату, которая явно играла роль гостиной. Но садиться баб Тоня не стала, а сразу приступила.

— Ну что, довольна?

— А чем мне быть довольной?

— Мужа выжила из собственного дома, вот чем.

— Так он… — и «пила» уже хотела было перечислить все его «грехи», но баб Тоня поставила торчком ладонь: «ша»!

— Ты на себя в зеркало когда критически смотрела? Не любуясь, а оценивая со стороны? Ты планетный идеал, что ли? Явно «пилишь», что денег мало носит, что не такой, а сякой. А сама-то!!! Да на тебя без специальной подготовки посмотреть страшно!

Ты-то что внесла в семью? Ты ведь, как нормальная, должна была явиться с приданым, по стоимости равным хотя бы вот этой квартире. Она ведь его была изначально. Ну, перечисляй своё приданое!

«Пила» онемела: никакого приданого, кроме личных шмоток, не было. Так, некоторые побрякушки, но это было её, а мужу и семье — пользы никакой. Да и стоимость равна примерно холодильнику.

— Так с какого перепугу ты от него требуешь полный список того, что положено не меньше, чем княжне. Ты княжна?

— Нет. Но ведь и он…

— Мы о тебе говорим! Ладно, с приданым не срослось. Что умеешь? Сама-то сколько зарабатываешь? Детей, как погляжу, не видно. Куда деньги тратишь, как дом ведёшь? Одет твой муж погано, иногда бомжи лучше одеваются. Давай, перечисляй: карьеру отличную сделала? Пироги печёшь знатные? Готовишь, как шеф-повар элитного ресторана? Шьёшь, вяжешь? Говори, я вся внимание!

Не дождавшись ничего внятного, баб Тоня спросила:

— Понимаю, ты делаешь карьеру и достигла больших высот, чем муж? Тогда это ты — кормилица и добытчица? А?

Но и тут выяснился полный пшик: кассир (причём даже не старший) в магазине — это не та карьера, с высоты которой можно попрекать мужа.

Наконец, баб Тоня выбрала себе стул поудобнее, села, оставив собеседницу стоять, и стала её внимательно разглядывать.

— М-да, с твоей внешностью и полным отсутствием ума карьеры не сделать. Тебя кто-нибудь воспитывал или ты этим воспитанием полностью пренебрегла? Потому что если бы твой муж был моим сыном, ты бы ещё до свадьбы получила такого пинка, что обогнала бы ракету в полёте!

Ты, полное ничтожество, ни на что, кроме вечных скандалов не способная, смеешь отравлять человеку жизнь только потому, что он не готов выполнять твои хотелки. А ты себя спроси: ты его достойна?

Или считаешь, что ты пара исключительно принцам? Да тебя не только принцы, но и любой дворецкий даже для чистки сортиров не наняли бы, не говоря уж о большем! Ничего ведь не умеешь, ничего не можешь, ничему не учишься, но требуешь от мужа так, словно ты — королевской крови. Гавнючка ты, вот ты кто!

— А вы кто?

— Я? Я баб Тоня. И запомни: у тебя есть только один шанс вернуть мужа: он вернётся, потому что это — его дом. Но если ты ещё раз своё гнилое хлебало против него разинешь, я тебя из Москвы выселю с волчьим билетом. У меня в полиции свой генерал знакомый есть.

Или ты будешь нормальной, причём очень молчаливой, женой, или…

— Меня нельзя выселить, я тут родилась!

— И что? Думаешь, это препятствие для путешествия в края далёкие?

Когда баб Тоня позвонила своему собеседнику, то объяснила ситуацию и предупредила, чтобы он вернулся немедленно:

— А то она такая, что всё, что в доме есть, вывезет, а ты потом на полу спать будешь.

— Да пусть вывозит!

— Нет, пусть не вывозит. Если ты не чувствуешь в себе силы для борьбы с ней, я приму другие меры.

И баб Тоня в очередной раз обратилась к участковому, чтобы тот, в случае попытки вывезти из квартиры вещи, немедленно это пресёк.

— Шансы на это примерно один к одному, но баба лютая и вполне может всё выкинуть на ближайшей помойке. Просто чтобы бывшему насолить. Он, правда, пока не бывший, но ты ведь знаешь этот тип баб: «пила». Помоги человеку, Христом-Богом прошу!

— А сам он что?

— Тихий, спокойный, я бы даже сказала — интеллигентный человек. Такие не умеют «пил» укорачивать…

— Сделаю, баб Тонь!

В тот же день баб Тоне пришлось решать противоположную ситуацию: пришла женщина, избитая до посинения. Выслушав всё — а избиения длились уже почти полгода, к нынешнему дню превратившиеся в чистой воды пытки — баб Тоня напоила женщину чаем и уложила спать, хотя был только ранний вечер и дел у хозяйки ещё было невпроворот. Гостье же следовало отлежаться в тихом и защищённом месте…

Предварительно созвонившись, баб Тоня отправилась к охранную фирму «Плясуньи» — в ту, в которой Филипп нанял охранниц для Ксении.

— Девочки, заказ у меня не совсем обычный… — И баб Тоня рассказала о судьбе своей нынешней гостьи — в подробностях.

— Так что требуется подобрать похожую по росту и весу девушку, которая будет метелить этого изверга самое малое полгода: где встретит — там и будет метелить. Это возможно?

— Почему же нет? С нашим удовольствием.

И похожая, причём оказалось, что даже лицом похожая, охранница нашлась. И они с баб Тоней пошли по адресу. Амбал открыл и тут же растянулся на полу. Сначала он ничего не понял, но примерно через полчаса был готов покаяться в самом факте собственного рождения. Но это пока не требовалось.

— До завтра, — сказала Вика-охранница горько стонущему амбалу. — Наши свидания будут длиться до искомого результата, причём каждый день. И не вздумай убегать — из-под земли достану и все кости переломаю! Я тебя, гниль болотная, отучу бить женщин!

Назавтра она ждала амбала у его работы и разыграла такую сцену, что окружающие чуть не плакали от умиления: вот это любовь! Но Вика была очень далека от тёплых чувств! Она разыграла сцену счастливой встречи с любовником, пропустившим свидание и нарвавшимся на представление ревнивой и оскорблённой, но всё-таки пламенно влюблённой дамы.

А при этом молниеносно, но со стороны незаметно, прихватывала некоторые места амбала так, что вопль застрял у него в глотке. И он смирно и покорно пошёл туда, куда повела его направляющая рука. А уж там, где, полагали свидетели сцены, будут бурные страсти, оные и были. Но отнюдь не любовные.

Всего за три секунды амбалу воздействовали на такие болевые точки, о которых он у себя и не подозревал… А потом Вика снова пообещала встречу завтра.

— Как думаете, девочки, сработает? — баб Тоня всё-таки сомневалась.

— Должно. Но я бы на её месте этого урода бросила.

— Она думает над этим.

По истечении недели, когда синяки у избитой девушки стали из кроваво-лиловых жёлтыми, жертва, получив время всё толково обдумать, пришла к логическому выводу, что человек, которого она знает теперь и тот, кого она нежно любила, выходя замуж около трёх лет назад — два совершенно разных человека. И она поняла, что единственный вариант: развестись. Тем более, что ей было куда вернуться: родители так и держали свободной её девичью комнату. В один из дней она, в сопровождении «плясуний», сходила за вещами и вернулась домой. И в тот же день подала на развод.

Но это не отменило встреч Вики с амбалом. Она находила его не только дома, возле работы, но и в разных общественных местах, включая пивбары. А что такого — туда всем вход разрешён. Не успел истечь даже месяц, как он стал умолять её прекратить свои визиты.

— А ты, подлый мерзотник, когда начинал избивать жену, не думал, что и тебя могут избить? Ты, конченная мразь: бить кого-то, заведомо впятеро тебя слабее могут только полные отморозки! А отморозкам положено вколачивать разум именно тем способом, каким вроде бы нормальный мужчина превращается в мерзавца. Так что на послабление не рассчитывай! За каждый синяк жены, которая скоро станет бывшей, получишь минимум два моих «прикосновения». Они ведь приятные, верно? И я сообщу тебе, когда сочту, что мы в расчёте! И заодно таким как ты объясни, что существую я и батальон моих подруг, которые с огромной радостью и не меньшим удовольствием вколотят в вас простое понятие, кого можно бить, а кого ни в коем случае нельзя! Усёк?

— Я пистолет куплю и убью тебя!

Вика только засмеялась и ловко извлекла из кармана жилетки пистолет. Буквально за секунду!

— Ты, хмырь отстойный, пока ты будешь свой пистолет доставать, я успею отстрелить твои причиндалы! Так что не вякай! До завтра!

Вика была специалистом высокого класса: ни одно из её «прикосновений» не оставило никаких видимых следов на теле амбала. Но боль причиняли такую, что у него последние извилины отключались. Причём он сам себе не верил: как этакая малявка, габаритами с его жену, умудряется его избить за несколько секунд до состояния потери сознания? А потом даже синяков не остаётся: уж он себя в зеркале изучал очень старательно!

В какой-то день Вика не появилась. Казалось бы — дыши и радуйся! Но нет, амбалу стало ещё страшнее: значит, готовится какое-то коварство! Продрожал до глубокой ночи, а она так и не появилась! Значит, утром подкараулит! Но его подкараулила не Вика, а другая девица, большая симпатяшка, которая внезапно повторила действия Вики, так что амбал сел, где стоял: боль была неописуемая…

— Пока, красавчик! С приветом от бывшей жены!

«Будь проклят тот день, когда я решил жене ума вложить!»…

На развод он не явился: пришёл днём раньше и оставил заявление с полным согласием на развод на условиях жены.

А баб Тоня решила, что метод всё-таки сработал!

К вечеру того же дня напросилась поговорить молодая девушка с весьма сложной проблемой.

— Понимаете, Антонина Тимофеевна, я уже в полном отчаянии: меня почему-то всю жизнь преследуют сплетники. Почему меня?!! Я из рядовой семьи, не богатой, то есть из самой обыкновенной. Да и сама я — обыкновенная! Правда, я всегда хорошо училась — и в школе, и в институте — и за это меня не любили. Но я же ни у кого учебников не отнимала, в школу пойти не мешала?.. Ни у кого парней не отбивала, никому гадостей не делала, доносов не писала — нормальная я, обычная. Но именно обо мне, чуть ли не с детского сада, ходят самые чудовищные сплетни.

Знаю, вы скажете — поменяй коллектив. Это не сработало ни разу: я не только коллективы, я города меняла. Везде то же самое. Вот и сейчас, я только-только на работу устроилась, всего пару месяцев назад, и уже…

Почему? В чём причина? А из первого вытекает второе: никто не видит, как я терплю эту грязь (почему-то все уверены, что я о ней не знаю), зато все видят, как я срываюсь!

А теперь ситуация на грани полного краха: я исто случайно я услышала, как две сотрудницы меня обсуждали, причём несли такое, что я не выдержала. И дала обеим по морде! Случился, как вы понимаете, чудовищный скандал. И виновна, конечно же, я: они же только разговаривали, а я применила физическую силу. Похоже, меня уволят!

— Погоди, — сказала баб Тоня. — Ещё, может, не уволят. Сама не увольняйся, жди. Мне вспомнились слова кого-то из великих: «Если реагировать на всё, что о тебе говорят — то так всю жизнь и будешь метаться между пьедесталом и виселицей». Так что держи хвост пистолетом!

И назови мне имена этих двух мерзавок.

Катя назвала не только имена и фамилии, но и их должности, а также домашние адреса, благо никто из этого тайны никогда не делал.

— Сегодня ты уже, вероятнее всего, на работу не вернёшься, а завтра спокойно туда иди. И молчи. Кроме «здравствуйте» и деловых разговоров — полное молчание. Остальное предоставь мне!

Первым делом баб Тоня среди своих «должников» нашла человека, который помог ей найти выход на владельца фирмы, где работала Екатерина. Следовало заручиться уверенностью, что Катю не уволят.

Потом баб Тоня отправила устроиться туда одну из «плясуний»: выбрали такую обаяшку, которая могла убедить кого угодно в чём угодно. Включая приобретение тёплых одеял жителями экватора и холодильников — жителями районов Приполярья.

И прямо с первых минут обаяшка начала рассказывать невероятные вещи об обеих сплетницах: а кто проверит, правда это или нет?!? Так что не прошло и дня, как на обеих сплетниц стали оглядываться с гнусным интересом те, кто прежде вынужденно (а если тебя схватили за руку, как уйти?) слушал их россказни о Кате, да и не только о ней…

Этим баб Тоня не ограничилась. Она лично, прихватив двух лучших подруг, отправилась по адресам и затеяла задушевные беседы с соседями обеих стервоз. Надо ли добавлять, что соседи с огромным вниманием выслушивали откровения о «защитницах нравственности» не только в их домах, но и во всей округе? Ибо не было человека, которого эти две мрази не знали бы и о «грехах» которого не просветили бы местное общество! А оказывается, вон откуда ноги-то растут: у самих рыло в таком густом пуху, что им, конечно же, необходимо обгадить всех соседей, чтобы их собственное мерзкое поведение просто затерялось на этом фоне!

Естественно, баб Тоня опытным глазом высмотрела тех, кто новую информацию не в состоянии удержать более трёх секунд: эти дадут мощную фору сорокам по скорости разнесения новостей по округе!

Потом баб Тоня наведалась в школы, где учились дети сплетниц. Там она очень уважительно пообщалась с классными руководителями названных классов, подробно объясняя, что эти ученики пытаются дружить с её внуками, но она почему-то не считает этих детей хорошо воспитанными и надёжными. Тем более, что о родителях их она слышала… — и баб Тоня доверительным, задушевным тоном поведала педагогам такие подробности о родителях, что у тех волосы дыбом встали!

— Вы меня поймите, у вас и самих дети есть: сын с женой, естественно, целыми днями на работе, приглядываю за внуками я, а потому просто вынуждена узнавать о семьях потенциальных друзей все детали. А я надеялась, что ошиблась, что вы меня успокоите. Но вижу, зря надеялась… Извините, что столько времени отняла…

Катя позвонила тем же вечером:

— Представляете, ко мне люди сами стали подходить и извиняться, что поверили двум таким негодяйкам, которые сами-то…

— Продолжай вести себя так же: только деловые разговоры! Не вздумай выслушивать сплетни о ком бы то ни было, включая этих двух! И завтра тоже позвони! А пока работай спокойно!

Баб Тоня отлично знала, что если о тебе говорят гнусные пакости — отмыться невозможно! Даже будь ты ангелом, пять минут назад спустившимся с небес, тебя всё равно сочтут именно тем, кем тебя считают сплетники. Так что тут единственный метод работает: бить врага его же оружием!

Через пару дней сплетниц достали до такой степени, что они мечтали об увольнении. Но это мало помогло бы, потому что пришлось бы менять и район проживания, школы для детей, а не только работу.

И вот тут с ними поговорила баб Тоня, назначив обеим встречу в сквере возле фирмы:

— Так, стервозы, это я организовала кампанию сплетен о вас. Потому что вы сломали уже многие жизни и души. Я остановлюсь, если вы уже понимаете, что вашим жертвам было примерно вот так же, как вам сегодня. А то и хуже. Вам придётся спрятать свои ядовитые языки раз и навсегда. Вы теперь у меня на крючке: ваши биографии сыщики раскопали вплоть до детского сада. Не сказать, что вы обе святые, а? Так что материала у меня хватит на толстенные тома. Вы обе теперь у меня в чёрном списке! И если вы ещё хоть раз откроете свои мерзкие пасти и хоть про одного человека распустите сплетни, я вас, вместе с семьями, просто уничтожу! Попробуйте сами своего варева! Я понятно изъясняюсь?

— Да ты кто такая?

— Я — баб Тоня. Я живу, чтобы уничтожать таких мерзавок, как вы. И у меня помощники есть во всех сферах. Так что если до вас не дойдёт с первого раза, я вас переселю куда-нибудь на Ямал, например.

Знаю, вы попробуйте снова. Не советую. Потому что я не из Китая и по тысячу предупреждений не делаю. Только одно. Первое, оно же и последнее. Продолжите распускать свои жала — убедитесь! Если есть у меня враги, так это сплетники. То есть вы!

И баб Тоня развернулась и ушла, зная, что ещё минут пять эти две змеи в человеческом облике не найдут слов, чтобы высказать своё возмущение. Поэтому, завершающим шагом, баб Тоня пообщалась с мужьями этих мегер. Тоже за один приём. И подробно объяснила им, что они не мужики, а ветошь, коли позволяют своим жёнам рушить чужие жизни.

— Я вас предупреждаю, что они сломали душу дорогому мне человеку. А поскольку я сама всю жизнь от сплетников страдаю, то научилась с ними воевать. И на этой войне я гублю всех, кто с ними связан, но не пытался их остановить в этой подлой жизни.

И это единственный случай, когда я не жалею детей. Так что или вы закроете хлебала своим «дамам», или пакуйте чемоданы. Выбор минимальный: или вы вбиваете им в глотки весь их яд, или отправитесь куда-нибудь в тайгу, а ещё лучше — в тундру, где люди суровы и справедливы…

Баб Тоня даже не попрощалась: а с кем тут прощаться? Зря, что ли, народ приметил, что муж и жена — одна сатана? А от таких рождаются только сатанята. А мелкие черти вырастают в больших демонов!

Несколько дней баб Тоня не просто не выходила на улицу, но и не принимала никого — должна была отплеваться, отчиститься от этой парочки мерзавок. Причём чистилась в прямом смысле: начала с генеральной уборки и закончила столь долгим лежанием в ванной, что вода, впервые за все времена, остыла совершенно! В переносном чистилась тоже: читала любимые книги и старалась забыть о двух этих и всех прочих негодяйках.

А первый же напросившийся поговорить оказался чуть ли не с той же шайки: баб Тоня сразу увидела, что он кого-то жестоко подставил.

Гость отпираться не стал, но попросил выслушать.

— Антонина Тимофеевна, простите за сравнение и вопрос, а вас никогда не доставали одноклассники/сокурсники за хорошую учёбу? Меня — всю жизнь, да так, что я временами готов был кого-нибудь из них убить! Но я всё-таки удержался: они ведь того и добивались.

Да, Антонина подобное испытала на собственной шкуре! Окружающие, при полном доступе к тем же книгам и курсам обучения, этим, по неизвестной Антонине причине, не пользовались, но травили её и ей подобных, кто учился добровольно и радостно. Поначалу она пыталась что-то объяснить, убедить, перенацелить преследование на что-то действительно плохое. Но ничего не помогло: ей ненавидели именно и только за тягу к знаниям. А все остальные её недостатки — как реальные, так и выдуманные — прибавлялись уже потом.

Но гость продолжал:

— В институте всё продолжилось, причём некоторые считались моими друзьями. Но только я их друзьями не считал. Да и они меня тоже. Называли, но не считали! Я к спиртному совершенно равнодушен — хоть пусть прокиснет! Этого мне тоже не прощали: выпендриваюсь, типа. Хотя — ни в одном глазу. Девушек не портил. Не потому, что такой порядочный. Просто у меня самого есть две сестры.

Диплом я получил красный. Как и один из моих так называемых друзей. И попали мы в одну фирму. Я по образованию инженер-конструктор. Самолётчик. Пару лет работали спокойно, тем более, что в разных отделах: там отдел огромный, завод внутри завода.

И пришёл грант на разработку новых узлов — для модернизации. И тут этот так называемый друг подходит и спокойно так говорит: «Ты ведь уберёшься с моей дороги? Этот грант мой!». А с какой стати-то? Я, то есть мой отдел, с дистанции не сошёл и грант достался нам.

Нет, я его никак не подставлял, пакостей не делал, козней не плёл. Я просто сделал свою работу так, что она оказалась лучшей.

И вот тут и началось!

Но дело даже не в этом: я очень терпеливый. Вот только никто не замечает и не понимает, как долго и трудно я терплю. А потом достаточно какой-нибудь мелочи, даже не относящейся к делу… Кто-то, например, сядет на мой стол. И я, вроде бы совершенно без причины, взрываюсь!

Впрочем, я не о том хотел поговорить. Не о своём терпении и «взрывах». У меня другая проблема.

Дело в том, что я работу свою люблю, а в начальники никогда не рвался. А мой лже-друг рвался. Мне предлагали, но я отказался. А бывший друг — нет, согласился. И вот теперь такой жуткий кандибобер образовался, что он возглавил всё бюро. То есть он теперь мой прямой начальник. И то, что началось — просто ад!

И я не вижу другого выхода, кроме увольнения. Меня зовут в другие фирмы, возьмут даже на бὀльшую зарплату. Но тогда ведь получается, что он победил? Что он умный, а я — глупец? Как мне быть-то?

— Зовут в другое место — идите. Или окажетесь на вечной войне. Работать будет невозможно.

— Я тоже так думаю, но уж очень коллектив хороший. Я трудно к людям привыкаю.

— А терпения, пока «друг» поднимется на следующую ступень — а это может занять несколько лет — хватит?

— Вот потому и мучаюсь. Не уверен, что хватит!

Следующий визитёр оказался ещё хлеще! Нет, так-то к баб Тоне пришла Ксения. Но с такими новостями, что…

— Моя подруга встречается с парнем и вместе они пошли на вечеринку к его другу… А кончилась вечеринка тем, что её изнасиловали. Парень и друг. По очереди. Потому что они ей дали крепкого алкоголя, а она до этого даже пива не пробовала. Ну и вот… Что ей делать?

— Ко мне она не придёт, как я понимаю?

— Она ни к кому не придёт. Она только мне сказала и то лишь потому, что забеременела.

— А родители в курсе?

— Нет, конечно! Они её убьют!

— И когда это случилось?

— В начале ноября.

На дворе стоял март на исходе.

Баб Тоня подумала и спросила:

— У неё родственники где-нибудь, вне Москвы, есть?

— Где-то есть.

— Я почему спрашиваю: следовало бы разыграть спектакль с внезапно тяжко заболевшей бабушкой или ещё кем-то. Родители ведь на работе — не увольняться же им, верно? А она вполне может дистанционно сдавать экзамены и прочие работы.

— Но если никто не заболеет?

— Ты узнай — кто и где есть из родственников. А с этим человеком, если такой родственник отыщется, я сама договорюсь. Например, наложим гипс на здоровую ногу. Это месяца два, самое малое, лежания и ухода. А ухаживать будет твоя подруга.

Потому что каким бы живот маленьким не был, на седьмом месяце беременности его уже видно у всех без исключения. А потому родит она там: православные младенцев не убивают. Родит и оставит в роддоме. А я этого младенца сразу же усыновлю. А вы обе будете ко мне прибегать, помогать: я-то уже в возрасте. Так что управляться будет трудно. Без помощи никак не обойтись.

— А зачем это всё?

— Если она потом, когда на ноги встанет, захочет ребёнка забрать, как своего, я легко отдам. А вот от других приёмных родителей можно и не получить обратно.

— А вам позволят? Говорят, там проблемы жуткие.

— Проблемы будут не там. А с девушкой: захочет ли она забрать или нет. Потому что бросать дитя в помойку негоже.

— А она согласится?

— Должна. И если это послано именно ей, значит — она выдержит.

— А если не выдержит?

— Сами вырастим. Но я думаю, и это вполне возможно, что её парень не только вернётся, но и признает себя отцом.

— Но их же двое было.

— Но именно был первым. Ему предательство и искупать.

— А она его примет?

— От него зависит…

Баб Тоня так и не чувствовала себя очищенной и спокойной, а потому решила поработать: человеку с таким редакторским опытом, как у неё, охотно давали на вычитки рукописи: всё прибавка в пенсии. А денег лишних не бывает… Но не успела баб Тоня вчитаться в рукопись, как услышала со двора чьё-то яростное поношение. Настолько яростное, что даже до третьего этажа доносилось. И баб Тоня подошла к открытому окну лоджии и глянула вниз. Там разорялась баба Ида. А баб Тоня называла бабами — вне зависимости от возраста — особей женского пола, не являющихся женщинами.

Пришлось спуститься во двор. Ну, конечно, баба Ида орала на смирного, щуплого мужичонку, Толика, никогда не отказывавшегося помочь кому угодно, в том числе в по самой тяжёлой и грязной работе. Ведь, чтобы навести чистоту, нужно выскоблить грязь…

Толик молча сидел и делал вид, что копается в телефоне. Не прерывали Иду и присутствовавшие при этом негодяйстве соседи.

Баб Тоня встала прямо лицо в лицо с Идой:

— Пасть захлопни! И если ты её ещё раз откроешь на безответных, я просвещу всю округу насчёт твоей биографии.

Ида была злобная, как бешеный скорпион и глупа, как сдувшийся воздушный шар. А потому считала, что унизить человека на публике — самое то! Но ошиблась!

— То, что у тебя в черепе пусто — очевидный факт. А то, что ты позволяешь себе оскорблять людей — опасно. Для тебя. Если бы ты хорошо училась в школе, ты бы знала, что даже смирный человек иногда встаёт и выбивает зубы обидчику. Но я об тебя мараться не стану. Я просто расскажу людям, кто и какими были твои родители, как ты прожила свою жизнь, начиная от школы и по нынешний день и с тобой даже никто здороваться впредь не будет. Побрезгуют. Так что даю тебе последний шанс остаться в списке людей: немедленно проси у Анатолия прощения. И помни: он — простит, а я — нет. Так что если я где-то в подобном ситуации тебя застану, я тебя научу, как людей уважать. Давай, проси прощения!

Но, согласно пятому закону глупости глупец — самый опасный тип личности. В том числе и для себя самого. Естественно, Ида решила не извиняться.

— Для всех, но специально для тебя, Ида, я процитирую пять законов глупости, сформулированную умным человеком Карло Чиполой:

Первый: человек всегда недооценивает количество идиотов, которые его окружают.

Второй: Вероятность того, что человек глуп, не зависит от других его качеств.

Третий: глупец — человек, чьи действия ведут к потерям для другого человека или группы людей, при этом упомянутые потери не приносят пользы самому глупцу или даже оборачиваются вредом для него.

Четвёртый: не-глупцы всегда недооценивают разрушительный потенциал глупцов. В частности, не-глупцы постоянно забывают о том, что иметь дело с дураком, в любой момент времени, в любом месте и при любых обстоятельствах — означает совершать ошибку, которая дорого обойдётся в будущем.

Пятый: глупец — самый опасный тип личности.

К тебе прямо относятся третий и пятый законы. И если ты не прекратишь орать на каждого, кто кажется тебе слабее тебя самой, я тебя обеспечу теми, кто кажется слабым, но тебя переломит, как прутик. Усекла?

И запомни: я никогда не шучу с дураками и никогда не нарушаю своего слова. Так что держись подальше от людей со своим злобным языком!

Баб Тоня повернулась уходить, но прихватила с собой Толика:

— Пойдём, у меня к тебе дело есть!