Баба Мотя идёт по следу. Сборник рассказов

Наталия Рай

Есть люди, считающие, что преступления происходят где-то и с кем-то, а их никогда не коснутся.Есть другие люди, уверенные, что нет умных преступников, а есть очень жестокие люди, которые пытаются решить свои проблемы за счёт других. Преступнику важно получить нечто, чем, он считает, вправе обладать именно он. А не те, кто в данную минуту этим пользуется.Но есть люди, которые считают, что преступников надо останавливать. Раз и навсегда. И вразумлять сроками в местах не столь отдалённых.

© Наталия Рай, 2020

ISBN 978-5-4498-9772-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пепел зависти

Глава 1

Мила была красивой. Прямо с пелёнок на неё засматривались и восхищённо щёлкали языками.

Но это была меньшая беда.

Куда хуже было то, что она была «манкой». На неё, как на Курскую аномалию абсолютно все железки, слеталось всё население мужского пола, невзирая на возраст (от только вчера начавших ходить младенцев до глубоких стариков с кондовой подагрой), внешние и прочие данные, наличие семейных уз и прочая и прочая. Со временем ей стало казаться, что мир переполнен мужчинами, охваченными похотью. Причём настолько, что все прочие органы и ощущения, вроде чувства самосохранения, отключаются начисто.

Поначалу её защищал брат, старше её тремя годами и ходивший в ту же школу. Потом, получив аттестат, брат приставил к ней своего друга, спеца по самбо, который устилал не внимающими предупреждениям мужскими телами всю округу. Если иного способа очистить Миле путь не оставалось.

Друг, Костя, каким-то чудом оказался исключением (или обладал поразительной силой воли) и ни разу к Миле не пристал. Он столько раз внушал окружающим, что по отношению к Миле любое действие должно начинаться отрицанием: НЕ дарить, предлагать, звать, звонить, подносить, приглашать… Но двуногие в брюках были словно гонимы амоком и разумные речи на слух не воспринимали.

Потом Мила, вместе с Костей, поступила в Бауманку на программирование. Она училась хорошо и все предметы воспринимала легко. А математику вообще обожала.

Тут Косте первое время пришлось нелегко. И хотя прямо на первой же встрече с однокурсниками — а девочек, вместе с Людмилой, на курсе было всего три — Костя чётко и подробно объяснил, что будет с тем, кто к Миле начнёт приставать. Тут же, конечно, нашёлся самоуверенный нахал, который попробовал доказать Костину неправоту. И потом неделю хромал.

В общем, Костя делал всё, что мог.

Почему Мила выбрала именно эту профессию? А она предполагает работу в одиночку. Нет, коллективные работы тоже бывают, но работает программист всегда один. В том числе и на удалёнке. То есть дома. Это было бы идеально! Осталось отучиться пять лет и остаться при этом в живых.

Обложенная стремящимися к ней особями мужского пола, Мила научилась делать вид, что ничего особенного не происходит, все заняты своими делами и на неё не обращают ровно никакого внимания. Полное невнимание к тому, что её окружает, она изображала просто идеально. Естественно, подруги (то есть другие девушки в классе, в группе, в доме, во дворе), если их так можно назвать при полном отсутствии интереса к общению со стороны Милы, ей люто завидовали. Хотя, будь её воля, она бы отправила всех мужчин (а ещё лучше — сама бы отправилась) на необитаемый остров.

Но людям ничего не докажешь — можно даже не начинать! У каждого своё, непререкаемое мнение, являющееся истиной в последней инстанции!

Мила и не собиралась доказывать. Брат как-то привёл ей искуссного гримёра и она научилась превращать своё лицо в самое заурядное, из тех, на которых будешь полдня смотреть, а завтра не сможешь описать. Это, конечно, не блокировало манкости, но мужчины, издали резво устремлявшиеся к Миле, останавливались в изумлении, глазам своим не веря: не может быть, чтобы эта серая мышь была столь притягательной! Костина жизнь значительно изменилась в лучшую сторону и он был, безусловно, очень рад, что приглядывание за Милой стало сильно легче и проще.

Но рискнуть выйти куда-то одной Мила всё ещё была не в состоянии. Мало ли что? За годы преследований в ней выработался практически непобедимый страх. Перед женской частью населения тоже. Мила абсолютно точно знала, что они ей завидуют и оттого ненавидят. Каждая из них явно восклицала в ярости: «И что они в ней находят?!!» А как объяснишь — что?

Подруга, тем не менее, у Милы завелась. Так заводится дождь осенью. Принимаешь, поскольку изменить невозможно и противостоять можно только зонтом.

Эмма жила на той же площадке и видела Милу с пелёнок. Поэтому, когда вместо Милы, из квартиры вышла какая-то неизвестная девушка, она ужасно заинтересовалась. И как любая уважающая себя дама постановила выяснить, что происходит.

У людей с правами соседей есть привилегия позвонить в дверь и попросить соли, спичек и прочих необходимых в хозяйстве вещей. Так Эмма проникла к соседям и у простодушной и доверчивой матери Милы без труда выяснила, кого видела. Это было очень интересно!

Дело в том, что Эмма считала себя великой красавицей, однако нашествия мужчин что-то не наблюдалось. Нет, за ней ухаживали, с несколькими она встречалась по паре-тройке месяцев. Но все ухаживания заканчивались в тот миг, когда им на глаза попадалась Мила. Полный крах! А потому Эмма должна была понять ту странную тайну, из-за которой все стремились к Миле. И перехватить её, эту тайну, присвоить, стать такой же. Друзья же должны делиться?

Эмма очень хотела замуж — в её двадцать три одноклассницы и подружки выскакивали замуж, как из пушки. А Эмма никак не могла дождаться, когда ей сделают предложение руки и сердца. Нет, она не ждала принца на белом коне, она просто хотела выйти замуж, как все. И спокойно жить. А как можно спокойно жить, если рядом обитает Мила? Как укрыть от неё кавалера?

Мила, кстати, о замужестве даже мысли не допускала. Правда, ей было только двадцать, но при мысли о мужчине, который вторгнется в её личное пространство, у неё просто дыхание от ужаса останавливалось. Умом она понимала, что это должно когда-нибудь случиться, но мысль об этом была для неё кошмаром.

Испробовав около двадцати вариантов завести ухажёра, Эмма поняла, что даже стомиллионная такая попытка обречена. Пока в не просто этом доме, а в этом городе и стране существует Мила, единственным безопасным кандидатом в мужья может быть только старший брат самой Милы. Правда, разница в возрасте между ним и Эммой составляла всего чуть более полугода, но выбора не было. И Эмма взялась обхаживать Илью, донельзя удивлённого таким вниманием. Тем более, что у него была девушка, на которой он хотел вскорости жениться, уже была. Но Эмму это не остановило: он ведь пока холостой, не правда ли?

Глава 2

Дом, в котором жила Мила, был выстроен десятилетий шесть назад. А потому был небольшим, на три всего подъезда и в четыре всего этажа. Зато потолки были высотой больше трёх метров, лестничные пролёты — высокими, окна — довольно узкими и деревянными. Хотя их, как, впрочем, следовало бы заменить на современные, пусть и тоже деревянные, а балки перекрытия — на бетонные. Но жильцы как-то этим не озабочивались, а жили в привычных условиях, лишь время от времени делая санитарные ремонты и следя за чистотой.

То ли высота дома — а Мила жила на самом верхнем этаже — то ли крепкая память о возможностях самбиста Кости, то ли ещё какие-то причины тому были виной, но на дерево, растущее под окном, не взбирались ни разу. Впрочем, окно её всегда было закрыто непрозрачной занавеской, так что труды были бы совершенно напрасными. А на балкон Мила не выходила никогда. Да и вообще была человеком замкнутым и необщительным до крайности.

Поэтому план Эммы, простой, как палка, по изменению статуса Ильи с холостяка на женатого, именно на эту замкнутость Милы и наткнулся. Эмма думала, что, став подругой Милы, она получит право беспрепятственно сколько угодно раз в день бывать в квартире соседей. А находясь в квартире, она уж сумеет Илью очаровать. И такой облом! Мила не желала заводить подруг. Вообще никого! Все старания Эммы привели только к настороженности и опасениям.

Так, план придётся менять! Если Мила не желает быть подругой, придётся подружиться их мамам. А то и отцам. И не суть, что они тут двадцать лет на одной площадке живут без особенной дружбы. Теперь им придётся выполнить новый план!

И они подружились, а куда им деваться: Эмма всегда была девушкой решительной и настойчивой.

Мила, сном духом не ведая, какие коварства умышлены против её брата, продолжала спокойно учиться и с полным успехом перешла на второй курс. И вот тут начались проблемы.

Один из предметов читал старикашка (с точки зрения Милы, конечно) лет сорока пяти. Увидев Милу, он буквально слетел с катушек. И хотя Костя подошёл и поговорил с ним, преподаватель от самбиста отмахнулся, как от назойливой мухи.

Костя, не долго думая, отправился к декану и обрисовал ситуацию.

— Понимаете, если вы не уберёте этого господина с нашего курса, я ему просто ноги переломаю. А Мила ему не достанется никогда. Её уже и так замучили до полусмерти преследованиями. Так ещё и тут чтобы это повторилось!

— А может, ей академку взять?

— Тогда и мне придётся брать. Я её без защиты оставить не могу. И потом — где гарантия, что когда она опять вернётся на второй курс, этого… — Костя замялся и пропустил слово, — опять не окажется в числе преподавателей?

Декан задумался. Так ничего и не решив, он отправил Костю с предложением зайти завтра, он что-нибудь придумает.

Вызванный в кабинет, преподаватель сначала отнекивался, а потом сознался, что ничего с собой сделать не может. Вплоть до того, что прямо завтра готов развестись и жениться на Миле.

— Давайте так. Я устрою вам перевод в МГУ. Вы можете отказаться. Но я вынужден предупредить: Костя — мастер спорта по самбо. Ни одного поражения! Представляете, в какую отбивную он вас превратит, если вы хоть раз побеспокоите его подопечную?

Преподаватель побледнел:

— Но я действительно не могу…

— Это ваши проблемы. Или перевод, или больница на долгий срок. Выбирайте!

Пришлось согласиться на перевод. Может, и правда, если он Милу видеть не будет, то вернётся в норму?

Миле было позволено несколько дней пропустить и учиться дома. Пока перевод не состоится. А когда состоится, она сможет вернуться к занятиям. А пока пусть занимается дома. Костя поможет.

Эмма, заметив, что Мила вообще перестала из дома выходить, снова попыталась с ней подружиться, но опять ничего не получилось: Мила просто не выходила из комнаты, когда в доме были посторонние. Она не понимала, что Эмме от неё нужно, но была уверена, что добром это не кончится. Ещё в школе усвоила — нет ничего хуже зависти. И это не лечится, а бед можно ждать каких угодно.

Соседи, тем не менее, стали сближаться. За исключением Милы, увы. Чем чаще соседи захаживали в дом, тем основательнее становилось затворничество дочери. Отец, в конце концов, обратил на это внимание и резко пресёк так нужные Эмме отношения. Да что ж такое! Вот же невезение!

Назавтра Эмма подкараулила несостоявшуюся подругу прямо на площадке и спросила без обиняков:

— Ну, и почему ты не хочешь со мной дружить?

— Я ни с кем не хочу дружить. На всю жизнь дружбы наелась ещё в школе: с девчонками дружить — обеспечить себе зависть и сплетни, с парнями дружить невозможно тем более — обвинения в распущенности и риск оказаться жертвой изнасилования. Ни того, ни другого мне не надо.

— В институте тоже ни с кем не дружишь?

— Тоже. Вообще ни с кем. И не собираюсь!

— И с Костей не дружишь?

— Нет. Его нанял мой брат для того, чтобы он меня защищал. И он делает это отлично. Но это не дружба. Между нами нет никаких личных отношений. И не будет.

— А с кем будут?

— Ни с кем. Никаких ни с кем отношений не будет. Я сыта человечеством до рвоты. Так что извини!

Глава 3

Звонок в дверь был таким требовательным, что мама Людмилы не пошла, побежала открывать, предчувствуя, что не с добром кто-то пожаловал.

— Лейтенант Муромцев, убойный отдел. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Мать отступила в шоке, тем самым приглашая лейтенанта войти. Он и вошёл.

— Дочь ваша Людмила дома?

Мать кивнула:

— Она уже несколько дней дома. Её отпустили с занятий, она и дома. Никуда вообще не выходит.

— Почему? Болеет?

— Нет, занимается. Она в Бауманке учится, там сложные предметы надо изучать.

— А почему в институт не ходит, если здорова?

— Так отпустили же!

— Я могу с ней поговорить?

— Сейчас спрошу.

Мать постучала в дверь комнаты Людмилы и услышала:

— Входи. Кто пришёл?

— Я пришёл, — опять представился лейтенант.

— Убойный отдел? Кого-то убили?

— Убили. Вашего преподавателя.

— Кого именно?

— Пьянкова Владислава Петровича. Знаете его?

Это был тот самый старикашка, который буквально разума лишился, увидев Людмилу.

— Знаю.

— И какие у вас были отношения?

— Плохие. Конфликтные.

— Вот как? А причина конфликта?

— Он захотел сделать меня своей любовницей, а я отказалась.

— Почему именно вас?

— Уж такая у меня планида — всем поперёк горла встаю.

— И чем закончился конфликт?

— Декан отпустил меня домой и позволил заниматься самой, не посещать институт, пока он ситуацию не разрешит.

— И вы эти дни никуда не выходили?

— Никуда.

— Вообще никуда? Даже погулять?

— Никуда.

— Кто может это подтвердить?

— Я могу, — включилась в разговор мать. — Я постоянно дома и точно знаю, что она всё время не покидала квартиры.

— А вы сами тоже не покидали?

— Тоже. Я на больничном — ноги у меня больные, так что куда мне ходить, по дому еле ползаю.

— А продукты?

— Муж приносит. Или старший сын.

— А где они оба?

— Муж на работе, будет около семи, сын учится, придёт часа в четыре. Или около того.

— И каждый день они так приходят?

— Каждый.

Лейтенант даже на часы смотреть не стал, и так знал, что сейчас около одиннадцати утра. Придётся зайти ещё раз вечером.

— И вчера вечером вы все четверо были дома?

— Да. И ещё Костя был в гостях — он Людмиле конспекты занятий приносит и объясняет, что сегодня рассказывали на лекциях.

— И до которого часа он был?

— Допоздна. В начале двенадцатого ушёл.

— А пришёл?

— Около пяти. — отвечала снова мать. — Я его покормила, а потом он занимался с Милой. И ушёл поздно.

— А как он домой добирался в такое время?

— А что ему добираться-то — он в соседнем доме живёт.

— Интересно… — протянул лейтенант. — Так если вы все пятеро ни при чём, так кто тогда убил Пьянкова?

Мила с матерью только плечами пожали. Старикашка был хотя и несколько безумен, но ведь не настолько, чтобы его убивать!

— Мы его не убивали.

— Но вы ведь даже не знаете, когда это случилось!

— Так вы ведь всё про вечер расспрашиваете. Вот и получается, что вечером.

Лейтенант присвистнул — у девушки явно были рабочие мозги.

— А если бы я про утро расспрашивал, вы бы решили, что утром? Или нет?

— Решила бы.

— А вам не интересно, как именно его убили?

— Нет. Всё равно жаль — он был умным человеком. Хотя и поддался страсти. Но лекции читал отлично.

— А хотите расскажу, как и где его убили?

Обе отрицательно покачали головами: только этого не хватало! И так жизнь не сахар!

— Ну, я всё-таки скажу, где. На парковке возле института. Кто-то был в его автомобиле к тому моменту, когда Пьянков решил ехать домой. Это было уже довольно поздно, почти в девять вечера. Но кто это был — неизвестно.

— Почему именно в автомобиле?

— Именно в нём Пьянкова и убили.

Мила поёжилась от ужаса — даже представлять мертвеца не хотелось, а уж вникать в подробности убийства — тем более.

— Ну ладно, я тогда ещё вечером зайду, с мужчинами вашими поговорить. Вдруг они что-то знают и расскажут.

— А это — пожалуйста.

Лейтенант откозырял и ушёл, оставив обеих в полной растерянности и весьма сильном ужасе: почему именно к ним наведался полицейский из убойного? Подозревают их? Собираются обвинить?

Кому вообще понадобилось убивать Пьянкова? Преподаватель он был очень хороший, а что ему мозги затуманило — так он не единственный такой в этом городе. За это не убивают!

Глава 4

Лейтенант Муромцев пребывал в сильно озадаченном состоянии, раздумывая над тем, кому понадобилось убивать преподавателя, зачем и при этом — таким редкостным способом.

Во-первых, применили двойной метод: чтобы наверняка. Сначала его оглушили шокером, причём явно со стороны водителя подошли. И он опустил стекло — а это означает, что ничего дурного от подошедшего (или подошедшей) явно не ожидал. Значит, это или знакомый человек был или настолько с виду безобидный, что Пьянков не встревожился, а доверился.

А уж когда водитель был оглушен, причём шокер ударил дважды: сначала в шею, а второй — как раз напротив сердца, убийца преспокойно сел на пассажирское сидение и сделал странный укол — пустым шприцом. То есть вогнал Пьянкову в вену воздушный пузырь. И когда этот пузырь дошёл до сердца, то полностью перекрыл доступ крови к нему. Готово.

Во-вторых, почему выбран именно такой неординарный способ? Намёк, что убивал некто, приближенный к медицине? Или к охранным структурам? Или одновременно к медицине и охране?

В-третьих, и шприц, и шокер вполне могли как выбросить в разные мусорные контейнеры, бросить в реку, закопать в любой строительной яме или же подбросить тому, кого хотят представить убийцей. Ибо сам убийца, если только он в своём уме, не станет хранить у себя орудия убийства. Или станет? Вещи-то — самые обычные и могут быть у каждого. Хотя те же шокеры тоже разные бывают…

У кого могли быть мотивы убить? Именно Пьянкова убить? Человек, в общем-то, безобидный, биография чиста, как у младенца. Единственный за последнее десятилетие конфликт — как раз по поводу знакомства со студенткой Людмилой Степановой.

То есть, это тоже некий намёк на причину, мотив убийства? Намёк, что Степанова и убила? Но, насколько разобрался в этой дикой истории лейтенант, если бы Людмила убивала всех, кто на неё пялился и тянул к ней руки, в Москве пришлось бы открыть новое, причём — весьма обширное, кладбище. Однако, никого из прежних преследователей не убили же? Да, некоторым настучали по частям тела, но они потом отхромали, вылечили синяки и мелкие ушибы — и живут себе. А Пьянкова убили. Кто и зачем? И если не Людмила и не её охранник — то кто? И каков настоящий мотив убийства? Преследование мотивом считать нельзя. Иначе была бы гора трупов. А есть только один.

Заключение экспертизы ничем Муромцеву не помогло. Способ убийства странный, но и только. Кто мог этот способ избрать и использовать — никаких мыслей и предположений!

Старшие коллеги, перетряхнув свою многолетнюю, весьма разнообразную практику, тоже только плечами пожали: опыт — опытом, но и они не семи пядей во лбу. Думать будут, но когда и до чего додумаются — неизвестно.

Ничего лучшего не придумал Муромцев, чем опросить всех более-менее причастных на предмет наличия у них шокеров и шприцов. Хотя это было явно напрасной тратой времени. Хотя — как сказать! При личной встрече с каждым причастным Муромцев надеялся увидеть какое-то волнение, почувствовать желание что-то скрыть, утаить. Ну, а если такие обнаружатся, то можно будет и устроить более тщательный, с пристрастием, допрос.

Муромцев ни на что особенно не надеялся, но ведь надо же с чего-то начинать? Тем более, что все прочие как-то незаметно, но чрезвычайно ловко отбрыкнулись от этого дела, явно грозившего оказаться висяком и оно каким-то образом было поручено начинающему оперу Муромцеву. Только-только окончившему академию МВД. То есть с таким мизерным опытом (вернее, с его полным отсутствием), что шансов раскрыть дело не предвиделось. Зато упорства и стремления добиться результатов лейтенанту было не занимать.

И он начал круговой обход причастных к делу. И начал, естественно, с Людмилы, хотя был железно уверен, что убивала не она. Но почему-то был так же твёрдо уверен, что именно с неё и следует начинать.

— Шокер? — Мила удивилась почти до заикания. — Нет, у меня нет. А зачем он мне? У меня Костя есть.

— Охранник то есть?

— Защитник.

— А у защитника шокер есть?

— Не знаю. Не думаю. У него самбо есть. Зачем ему шокер?

— Уколы делать умеете?

Людмила на него буквально вытаращилась:

— А должна?

— Нет. Но люди много чего умеют.

— Не умею. И уколов боюсь. И вида крови не выношу. Вплоть до того, что падаю в обморок.

Расспросы всех остальных тоже дали нулевой результат. Два дня трудов и ничего.

Лейтенант вернулся в отдел и крепко задумался.

Глава 5

Коллеги, которым лейтенант пожаловался на нулевые результаты, посочувствовали, повздыхали над его печальной участью, но ничего путного не подсказали.

Муромцев решил начать второй обход — по всем коллегам убитого, его семье и всем знакомым семьи. Мало ли что — никто не сказал о Пьянкове ничего плохого, но ведь могли просто не придать значения какому-то для них малозначимому эпизоду. А ведь известно, что иногда достаточно с виду безобидного слова, чтобы превратить друга во врага. Не может такого быть, чтобы не было мотива. Раз есть труп, значит есть и тот, кто превратил живого человека в мёртвого. Остаётся найти, кто это был. И каким был мотив.

С виду у Пьянкова никогда ни с кем не было конфликтов. Если не считать случая со Степановой. Но ведь это столь явно, что так и напрашивается вывод: Милу подставили! Кто и зачем? Кто знал об этом случае, кроме студентов и преподавателей? Вряд ли Пьянков рассказал дома, в какую идиотскую ситуацию попал. Но вдруг рассказал? Значит, предстоит ещё раз обойти всех потенциально причастных.

В общем, Муромцев потратил зря ещё три дня. Раскинутая сеть улова не принесла никакого. Даже мусора.

Оставалось только снова поговорить со Степановой. К ней он и отправился на четвёртый день. Дома её не оказалось, была на занятиях. Он решил, что это очень удачная возможность поговорить с матерью. То количество вопросов, которое он задал, могло вывести из равновесия кого угодно, но только не мать Милы, наконец-то получившей возможность в свежие уши напеть дифирамбы своей дочери. Муромцев узнал о Миле абсолютно всё — от её первого, после рождения, до нынешнего дня. Но никаких сведений для разгадки убийства из всех этих рассказов Муромцев так и не выудил.

Вернувшись, от полной безвыходности лейтенант стал на листе бумаги, разделенном по вертикали красной линией, чертить схему: слева Пьянков и вокруг все те, кому хотя бы теоретически можно приписать мотив, справа Мила, окружённая родными, соседями, сокурсниками и т. д. Ибо по ходу составления схемы Муромцева осенила идея: а ведь мотивом могло быть устранение Милы. Если на неё удастся свалить убийство, её посадят, причём надолго. А убийца получит доступ… к чему? Чего так яростно можно хотеть, чтобы выстроить коварную схему и совершить убийство?

Стандартный набор мотивов не такой уж и длинный: деньги и их эквиваленты, иная корысть, любовная страсть, месть, ненависть или чтобы скрыть более раннее преступление. Если оно было, это преступление, то каким оно должно быть?

Плясать придётся, опять же, от Милы. Кому и на какую мозоль она наступила так сильно, что вокруг неё завертелись такие события? Ведь она всю жизнь обложена до такой степени, что сторонится людей и постоянно скрывается за спиной охранника. В контакты вступает только вынужденно: например, с преподавателями. С соседями только здоровается, но никогда ни о чём не разговаривает. Друзей и подруг нет. Ни один человек ею не признан в статусе друга. И никто себя другом Милы не считает.

Никакими ценностями, включая деньги, ни сама Степанова, ни вся её родня не обладают. У них даже дачи нет. Автомобиль, правда, есть, но эконом-класса, и тот в рассрочку куплен. Хотя, в принципе, не бедствуют.

Ненависть — мотив очень возможный, как и прочие эмоции, вроде ревности, но с учётом полного отсутствия контактов обнаружить противника будет непросто.

Кто-то так в неё влюбился, что, как Пьянков, лишился ума и рассудка? Но зачем тогда добиваться для Степановой тюремного срока? С глаз долой — из сердца вон? Если так, то преступник ни совестью, ни порядочностью не страдает совершенно.

Какая корысть толкнула кого-то на убийство практически невинного человека, главной и единственной страстью которого была наука?

Глава 6

После очередного круга обходов Муромцев понял, что всё крутится вокруг Милы Степановой. А это означает, что убийца с ней как-то связан. И вряд ли убитый обладал чем-то или знал что-то, из-за чего его могли бы убить. Нет, лейтенант настолько тщательно продумывал вопросы, что скрыть от него вряд ли что могли.

Значит, дело не в самом Пьянкове — он только та фигура, с помощью которой кто-то разыграл свою хитрую партию.

Вывод: убийца должен был знать о той ситуации, которая случилась в отношениях студентки и преподавателя.

Придётся ещё раз опросить всех сокурсников и преподавателей. Мало ли кому могли наступить на больную мозоль первая и второй. Муромцев предполагал, что все эти повторные опросы ничего не дадут, но пропустить никого не мог. Результат, увы, снова был равен нулю.

Оставалось идти опять к Степановым. Лейтенант и пошёл. Но не удалось придумать новые вопросы и потому он, подойдя к дому, сел на лавочке у подъезда и решил поразмыслить, о чём стоит спрашивать снова Милу и каждого из семьи и о чём он вообще ещё не спрашивал.

Через буквально мгновение рядом оказалась баба Мотя. Это была как раз та бабка, которая знает всегда всё обо всех и обо всём. Она уже давно, с первого ещё прихода, заприметила Муромцева и была уверена, что он из полиции, хотя он всегда ходил в обычной одежде. Но у бабы Моти глаз был намётанный настолько, что она, при первом взгляде на человека, могла рассказать минимум половину его биографии. Без имён и дат, конечно, но суть ухватывала безошибочно. Так что с лейтенантом тоже не ошиблась.

— Ты в каком звании, — спросила она?

— Лейтенант, — автоматически ответил задумавшийся Муромцев. И только потом осознал, что ответил. И посмотрел, кто же это такой умный рядом возник.

— А я баба Мотя, живу я тут, прямо в этом доме. Помощь не требуется? Подозреваю, что требуется — ты сюда уже в который раз пожаловал!

Лейтенант даже не удивился — несмотря на куцый опыт, он уже встречался с несколькими такими бабками, которые всегда оказывались ценнейшим источником информации. Если, конечно, умело направлять их нескончаемые разговоры.

Баба Мотя, для чужих Матильда Сигизмундовна, знала всех жильцов двенадцати квартир своего подъезда так хорошо, словно они были членами её семьи. Причём знала о каждом намного больше, чем они сами о себе знали.

Посему начала она описывать всех, начиная с нижних квартир. И делала это весьма профессионально: как выглядит, сколько лет, какие у кого с кем отношения, чем занимается в данное время и как себя ведёт вообще и в частности.

Муромцев терпеливо дожидался, пока баба Мотя доберётся в своей аналитике до Степановых. Дождался.

— Хорошая семья, спокойная. Чтобы пьянки-скандалы — никогда. Работящие, воспитанные.

Далее последовал подробный разбор всей семьи, начиная с отца и заканчивая Милой. Её баба Мотя очень жалела:

— Бедная девочка, ведь она же не виновата, что получила при рождении такую манкость. Но страдает от этого прямо с детского сада: чтобы за ней не увязался кто-нибудь, а то и несколько совсем безбашенных, я такого и не упомню за все двадцать лет. Слава Богу ещё, что брат у неё есть, а теперь вот Константин, братов друг, защищает её. Не они бы, так ей бы домой не дойти: снасиловали бы прямо на площади.

— Это почему так?

— Ты её не видел, что ли?

— Видел. Но ничего такого она во мне не вызвала.

— Это ты нормальный, значит. Или хорошо собой управляешь. А каждые девяносто девять из ста этого не умеют.

— Да нет, просто обычная девчонка, даже не особо красивая.

Тут баба Мотя на Муромцева просто-таки вытаращилась: это если уж Мила не красивая, то кто тогда красивый?

Она так и спросила!

— Да нет, она симпатичная, конечно, но я и красивее видел однажды. Так-то вот.

Баба Мотя уважительно промолчала: это где же лейтенант живёт и бывает, что видел кого-то красивее Милы?

— А манкости её не чувствуешь?

— Чего?!!

— Ты слова такого, что ли, не слыхал?

— Слышал. Но не понимаю, что оно означает.

— А то и означает, что каждый встречный-поперечный хочет манкую девушку заполучить в личное пользование. Причём немедленно и надолго.

Муромцев только плечами пожал.

— Ну что, помогла я тебе, лейтенант?

— Не знаю пока. Мне всё это надо обдумать.

— Думай-думай. А я тут всегда, если что. А когда дождь или прочие осадки, то в третью квартиру звони, дома буду.

Глава 7

Тщательно обдумав всё, что ему рассказала баба Мотя, Муромцев утвердился в решении, что Милу осознанно кто-то подставил. Если бы он принял на веру все те словеса, которые волей или неволей наводили следователя на мысль, что убила она, её бы посадили минимум на несколько лет. Исчезнув из жизни дома и института, она бы перестала мешать убийце получить то, что он так стремился получить. Так получению чего так мешала Мила? И — кому?

Понять, что было вожделенной добычей для убийцы, Муромцев никак не мог. Никакими богатствами она не владела, наследства ей никто не оставлял, научных или государственных тайн она не знала, никому, вроде бы. На дороге никому не стояла. Если не сказать больше — она старательно укрывалась от людей. А при вынужденном с ними общении ни разу ни с кем не просто в конфликт, в обычные разговоры не вступала. Отношения поддерживала только с собственной семьёй, особенно если включить в её состав и Константина.

Получается, что подставил её кто-то либо с маниакальными наклонностями, либо пылающий страстью к самой Миле. И поступивший прямо по присказке: «так не доставайся же ты никому»! Но во втором случае более логичным было бы убить саму Милу. А убили Пьянкова. Значит, хотели получить доступ либо в семью, либо к кому-то из неё. А пока жизнь этого дома вся выстроена вокруг Милы, закрепиться в семье кому-то новому не получается.

Тогда кто может быть целью? Не отец и не мать — люди более, чем среднего возраста, вряд ли к ним кто-то мог воспылать неземной страстью. Остаётся старший брат Милы, которого давно следовало проверить на наличие любовных связей.

— А что, Матильда Сигизмундовна, есть ли у брата Милы девушка? По возрасту ему и жениться вроде пора.

— Для тебя я — баба Мотя, запомни. А девушки нет. И не было никогда. Хотя он несколько раз ходит на свидания, но редко отношения эти длились хотя бы несколько месяцев. А всё потому, что вечно он Милой занят, потому что если её не охранять, так вскоре хоронить придётся. А он ещё и институт закончил, работает, так что Костя его в этом смысле прямо спасает.

— А у Кости тоже девушки нет?

— Откуда? Тот тоже занят вечно: то учёбой, то тренировками, то Милу охраняет…

— А он эту пресловутую манкость не воспринимает?

— Нет. Таких вас, кто не воспринимает, можно по пальцам пересчитать. Ну, родные — это само собой, но из молодых парней — только вы двое и ведёте себя нормально. Всё понять пытаюсь, как вам это удаётся, и не понимаю.

— Да занят я. И девушка у меня есть. И не в моём она вкусе.

Баба Мотя даже руками всплеснула: чудо чудное, диво дивное — такая красавица, и не в его вкусе!

— Как думаете, баба Мотя, может такое быть, чтобы кто-то хотел Милу подставить? Убила точно не она, но все подозрения на неё. Фактов нет, доказательств никаких, одни подозрения, но всё на неё указывают. Но если не она, то кто? Что убийцу влечёт в семью Степановых? Я все извилины расплёл, а мотива убийства найти не могу. Но ведь этот мотив есть, коли преступление совершено!

Баба Мотя задумалась и выдала, самой себе удивляясь:

— Там только один человек может кого-то интересовать: брат. Может, кто-то за него замуж очень хочет?

— Это мотив? Чтобы выйти замуж, надо кого-то убить?

— Эмма очень хотела с Милой подружиться, но не вышло. Потом вроде бы семьями дружить начали, но не долго эта дружба прожила. Как-то незаметно на нет сошла. Потому что Степановы принимали, но сами в гости к соседям никогда и ни за чем. Так, разве только силком затащат. А уж Мила так и вовсе никогда и ни к кому. Поэтому Степановы нигде в гостях долго и не засиживались: отсидят, сколько приличия требуют, и быстрее домой. А то дочка одна осталась.

— Так не маленькая уже!

— Зато манкая.

— Ну и кто может так хотеть за брата замуж, что даже на преступление решился?

— Даже не знаю, — баба Мотя задумалась и через время безапелляционно изрекла:

— Кроме Эммы — некому.

Муромцев ужасно удивился: опыт у него, конечно, мизерный, но чтобы из-за такого желания убивать?

Поднялся, тем не менее, в квартиру и вручил Эмме повестку: завтра явиться к десяти утра.

Глава 8

Муромцев Эмму ждал напрасно: она не появилась. Он позвонил ей, но она не ответила. Мобильный был выключен.

Ничего не оставалось, как поехать по адресу. Баба Мотя, как знала, что лейтенант появится, ожидала его на скамейке.

— И, милок, опоздал ты. Эмма ещё вчера куда-то уехала.

— Как уехала?

— Как уезжают, с чемоданом. На такси.

— А куда?

— А она никому не сказала.

— Ни за что не поверю, что вы этого не знаете.

— А мне зачем? Иди к ней домой, там спрашивай.

Дверь, как и следовало ожидать, никто не открыл.

Вернувшись к бабе Моте, Муромцев спросил:

— А родители её где?

— Должны быть, если не на работе. Только они сами ничего не знают. Или не хотят говорить. Я спрашивала.

Всё интереснее и интереснее!

— А фото её у вас, случайно, нет?

— Случайно есть. А зачем тебе.

— В розыск подам.

Муромцев выполнил своё обещание прямо немедленно, вернувшись в отдел. И если Эмма передвигалась на общественном транспорте, автобусе, например, то её должны были выловить очень скоро. Но это не отменяло необходимости проверить всех её родственников и знакомых — вдруг она никуда не уехала, а просто намерена пожить у кого-то из них?

Начальник отдела, когда Муромцев выложил ему свои соображения по поводу необходимости розыска Эммы, даже возражать не стал, а нажал, как говорится, на нужные кнопки. И тут же вернулся к разговору с лейтенантом.

— Мотив для убийства, конечно, довольно странный, но количество психов в стране зашкаливает. Я уже давно ничему не удивляюсь! Говоришь, самая живая версия, что она замуж за брата Милы захотела, а пока Мила на месте — не видать ей брата, как своих ушей? Вполне возможно. Только где её теперь искать, как думаешь?

— Вполне допускаю, что она может где-то в городе остаться. Специально уехала с чемоданом, чтобы мы её по всей стране искали, а она у нас под носом спрячется. Осталось выяснить, у кого.

— Это тоже вполне реально. Списки людей, у кого она могла найти приют, имеются?

— Не полные. Но я этим займусь прямо сейчас.

— Сам будешь по адресам ездить?

— Одному мне на это неделя понадобится.

— Ладно, давай полные списки, участковых подключим.

Часа не прошло, как на стол начальнику лёг максимально полный список. Не такой уж большой. Но начинать следовало с, так сказать, конца: с тех, кто был не настолько близок, чтобы на него можно было подумать в первую очередь. Но и с людьми, которые располагались во главе списка, тоже проверки откладывать не стали.

Три дня поисков не привели ни к чему.

«Где же она может быть?» — список исчерпан, проверки на всех дорогах идут полным ходом, а Эмма как в воду канула. Домашний и мобильный на прослушке, а от Эммы — никаких сигналов.

«Значит, надо искать там, где её априори искать не станут. А где не станут? Например, в хостеле. Их в городе тьмы, так что переезжать можно хоть каждый день. Но транспорт проверяется. Значит, она изменила облик».

Начальник согласился, что проверять надо всех тех, у кого нет документов. Единственный точный параметр — рост. В девушке — 165 сантиметров, так что максимальное увеличение (высокие каблуки) — десять сантиметров. Изменить внешность она могла, но вряд ли у неё были запасные документы.

На всякий случай Муромцев решил навестить бабу Мотю: не замечено ли чего странного?

— Так мать Эмкина кажин божий день на кладбище повадилась. У них там бабка похоронена, да, но раньше ничего подобного не замечалось. Ходили дважды в год — в день смерти да на Пасху. А чтобы каждый день?!!

— А какое кладбище?

— Так Хованское же!

Пробили звонки матери Эммы — действительно, вечером, в день «отъезда» дочери она звонила сторожу кладбища.

Увидев сразу двух полицейских, сторож слегка струхнул.

— Где Эмма?

— Там.

Бытовка сторожа стояла практически рядом с воротами, так что сделать было надо всего несколько шагов.

— Ну что, гражданка, вы задержаны по подозрению в убийстве! Руки! — и Муромцев защелкнул «браслеты».