Принцесса Конде

Наталия Полянская, 2011

Принадлежать к старинному влиятельному роду – и честь, и проклятье. Анна-Женевьева изведала это в полной мере. Она еще очень молода, однако уже стала разменной монетой в политических играх отца и была отдана в жены беспринципному жестокому человеку. Юная принцесса не верит в любовь, но случайная встреча меняет для нее все. Вот только суждено ли ей счастье, когда на избраннике Анны сутана?..Ранее книга выходила под псевдонимом Жаклин Санд.

5

Кукольник

Шевалье де Фобер весьма своеобразно воспринял распоряжение кардинала «приступить к своим обязанностям немедленно». Потому что, покинув приемную Мазарини, отправился он не к де Берсье, капитану де Кавуа или, например, в Лувр, а по своим делам. У шевалье имелись насущные заботы, например, о крыше над головой. Лейтенанту гвардии, да еще возглавляющему личную охрану, наверняка полагалась комната подле кардинала (интересно, где именно, неужели в доме у де Шавиньи?), но свое жилье тоже не мешало бы иметь. Что-нибудь поприличнее бедной гостиницы на окраине. Да и поближе к Лувру и Пале Кардиналь, если на то пошло. Поэтому следовало немедленно посетить дом по тому адресу, которым любезно снабдил его Кавуа, а коль скоро квартира окажется достойной, то в ней и поселиться. Заодно не помешало бы обзавестись слугой. Предыдущему повезло намного меньше, чем его хозяину. Там, где Эме отделался пулей в плече, бедняга Жан сложил голову.

А пока, неторопливо размышляя обо всем и ни о чем конкретно, де Фобер прокладывал себе дорогу среди пестрой толпы, запрудившей «чрево Парижа». Ему чертовски повезло с лошадью — прекрасно вышколенное животное почти не боялось людей и весьма уверенно чувствовало себя в толчее. Людское море колыхалось вокруг; парижане торговали и торговались, развлекали и развлекались, воровали друг у друга, щедро делились тумаками и проклятиями, и все кругом было пропитано вездесущим в здешних местах запахом излюбленного простолюдинами блюда — лукового супа.

Прямо посреди рынка, окруженный плотным кольцом зевак, шел кукольный спектакль. Над пестро размалеванной ширмой носатый «мещанин» лупил внушительного размера дубинкой куклу в красной кардинальской мантии. Толпа весело улюлюкала, а «кардинал» то и дело попискивал что-то итальянское, отдаленно напоминающее «мама миа». Из этого писка де Фобер сделал вывод, что в данном случае высмеивается нечто большее, чем склонность церковников к латыни. М-да, кажется, нынешнего первого министра в отличие от предыдущего народ не только не уважает, но еще и не боится. И не только народ. В отдалении Эме углядел карету без гербов, запряженную роскошной четверкой гнедых. Такой выезд не каждому аристократу по карману. Занавески экипажа слегка подрагивали, высокопоставленный незнакомец или незнакомцы не побрезговали остановиться и полюбоваться базарным спектаклем. Интересный вырисовывался расклад.

Простодушное веселье толпы внезапно прервали двое в красных плащах. Де Фобер насторожился: такой же плащ вскоре предстояло носить и ему самому. Один из гвардейцев явно был навеселе, и кукольное представление не пришлось ему по вкусу. Грубо выругавшись, он пнул ногой хрупкую ширму.

— Каналья, висельник! Плетей захотел?!

Шаткая конструкция не вынесла праведного гнева мазариниста и, покачнувшись, рухнула, придавив собой невидимого артиста. Зрители недовольно загомонили.

— А-а… Вот и красные плащи пожаловали, — послышалось из толпы. — Ишь, какие щеголи! Ясно, куда уплывают наши денежки. Может, пощиплем петушков?

Но неожиданнее всего повел себя кукольник, которому понадобилось некоторое время, чтобы выбраться из-под ширмы. Пока толпа острила и отпускала грубые шуточки в адрес гвардейцев кардинала, щуплый и неказистый на вид актеришка молча подобрал с земли палку и, подобно одному из своих кукольных персонажей, с размаху ударил обидчика по голове. Бедолага не ожидал удара, тем более такого. Хрюкнув, гвардеец кулем осел на землю. Его спутник схватился за шпагу, раззадоренный зрелищем народ — кто за что придется. Над площадью прокатился весьма недвусмысленный призыв «Бей их!», подхваченный дюжиной луженых парижских глоток. Де Фобер ни капли не сомневался: под горячую руку парижанам ничего не стоило отмутузить любого дворянина, будь он хоть принц голубых кровей. Эме в общем-то был безразличен рыночный балаган, грубо высмеивающий Мазарини, но вот избиения гвардейцев, лейтенантом которых его только что назначили, он допустить не мог. Поэтому, взявшись за плеть и безжалостно хлеща ею замешкавшихся на его пути горожан, шевалье принялся торопливо прокладывать себе путь к месту событий. Толпа была взбудоражена предчувствием легкой победы — один из противников повержен, второй со своей тонюсенькой шпажкой не казался опасным. Де Фобер был намерен самым кардинальным способом разубедить драчунов в легкости возможной победы. Убивать людей, не спрашивая имен, — прерогатива солдат, аристократии и разбойников. Эме, будучи одновременно солдатом и дворянином, овладел этой наукой в совершенстве. Первый же смельчак, рискнувший перейти от угроз к делу, рухнул в пыль с простреленной головой. Новоиспеченный лейтенант гвардейцев в сложных ситуациях всегда предпочитал шпаге пистолеты, потому что выстрелы производили весьма впечатляющий эффект. Теперь шевалье мог быть уверен: очень скоро к их дружеской компании присоединится городская стража. Зеваки отхлынули, окончательно освободив дорогу опасному всаднику. Кукольник, почуяв, что дело пахнет жареным, тут же бросил свои нехитрые пожитки и юркнул в толпу. Бог с ним, надо будет — найдется.

Тем временем второй гвардеец, постанывая, поднялся на колени и принялся неуверенно шарить руками по земле в поисках шляпы. Его приятель, все еще со шпагой в руках, с недоумением таращился то на парижан, то на де Фобера. Горожане хмуро перешептывались, но в драку больше не лезли. Откуда-то из толпы пролетело зеленое яблоко и свалилось прямо под ноги лошади лейтенанта. Второе Эме ловко поймал на лету, откусил, скривившись, сплюнул. Кислятина.

— Ну-ка подай мне этого, с палкой, — велел он гвардейцу.

— Кого, сударь? — не сразу сообразил тот.

— Куклу.

Эме задумчиво повертел в руках тряпичного героя, потом демонстративно резким движением оторвал «мещанину» голову. Зрители притихли.

— Представление окончено, — многозначительно заверил их Эме.

— Это очень любезно с вашей стороны, сударь, — пробормотал озадаченный гвардеец. — Мало кто…

Его речь прервало появление городской стражи.

— Что здесь происходит? — деловито осведомился начальник патруля, пока солдаты распихивали зрителей.

— Ничего особенного, так, пустяки.

— Но покойник…

— Покойник под мою ответственность.

— И кто вы такой?

— Шевалье Эме до Фобер, лейтенант гвардейцев его высокопреосвященства.

Патрульный почтительно поклонился. Гвардейцы недоуменно переглянулись.

— Господа, я ценю то, что вы сегодня сделали, — самым серьезным тоном заверил их Эме. — Благополучие государства немыслимо без уважения народа к своим властям. Завтра утром найдете меня в Пале Кардиналь. Верная служба заслуживает вознаграждения. А сейчас прошу прощения, мне пора.

Эме тронул поводья. Оглянуться он позволил себе только у края площади. Патрульные все еще о чем-то переговаривались с гвардейцами, горожане постепенно разбредались по своим делам. Наблюдательному де Фоберу показалось, будто на площади чего-то не хватает. Ах, да, кареты без гербов. Карета исчезла.

Домик четы Нуарэ на улице Святой Анны Эме отыскал без труда. Судя по обшарпанному фасаду этого здания, хозяева его сейчас переживали не лучшие дни. Дверь открыла миловидная женщина лет тридцати в простом домашнем платье, за подол которого, улыбаясь всему белому свету, цеплялся румяный карапуз лет четырех.

— Мужа нет дома, — сообщила она, очаровательно краснея при виде молодого дворянина. — Если я могу вам чем-нибудь служить, сударь…

— Думаю, да, — де Фобер слегка улыбнулся в ответ. Будущая хозяйка (если, конечно, им удастся договориться) пришлась ему по вкусу. — Один мой хороший знакомый порекомендовал мне этот дом. Говорят, вы ищите жильца во флигель?

Он протянул мадам Нуарэ записку от господина Кавуа. Женщина читала медленно, шепотом проговаривая написанное, а когда закончила, расплылась в улыбке.

— Ах, он просто наш спаситель. Вы, конечно, хотите взглянуть на флигель? Мадлена, принеси мне ключи и возьми ребенка! — крикнула она куда-то в глубину дома.

Оттуда немедленно появилась растрепанная служанка, подхватила карапуза на руки, попутно протянув хозяйке увесистую связку ключей.

— Идемте. У флигеля есть отдельный вход. И еще внешняя лесенка, ведущая на задний двор. На первом этаже гостиная и комната для прислуги, на втором кабинет и спальня, под лестницей кладовка. Все это всего за двадцать ливров в месяц. — Мадам Нуарэ тараторила не переставая. — Господин де Кавуа, возможно, рассказывал вам про моего мужа?

— Скорее намекал, — осторожно ответил де Фобер.

— Робер… Он… Он очень хороший человек, просто немного вспыльчив и, когда хлебнет лишку… — тут женщина замялась, — непочтителен к властям.

— Неужели?

— Прошлой осенью он с приятелями ввязался в драку с гвардейцами кардинала.

— Да что вы говорите? — Эме постарался скрыть язвительную интонацию голоса.

— Да, представляете. В драку вмешалась городская стража, всех арестовали, а моего мужа объявили зачинщиком. Все наши сбережения, — она горестно шмыгнула носом, — ушли на оплату судебных издержек, мне пришлось продать часть мебели и распустить подмастерьев. К счастью, Робера удалось спасти от галер. Но теперь другая напасть: знатные заказчики стали обходить наш дом стороной. Мой муж — отличный портной, но язык у него острее собственных ножниц, к тому же он не умеет держать его за зубами.

Мадам Нуарэ вновь вздохнула.

— Должен заметить, ваш супруг не подарок. Что, если он не захочет иметь под боком такого жильца, как я?

— Не беспокойтесь об этом, сударь.

Женщина упрямо поджала губы, и Эме понял, что она, похоже, намерена поставить своего благоверного перед свершившимся фактом.

— Я давно говорила мужу: нужно сдать этот флигель. Раньше тут жила его племянница, полгода назад она вышла замуж и уехала из Парижа, — вновь заговорила хозяйка. — Но Робер предпочитает давать приют каким-то своим приятелям-оборванцам.

Посреди комнаты, объявленной как гостиная, лежала груда тряпья и стоял огромный обшарпанный сундук. В камине тлели уголья.

— Очередной «постоялец», — поморщилась мадам Нуарэ. — Не волнуйтесь, я отправлю его вон, как только он появится.

— Я могу сегодня переночевать в гостинице, — заметил Эме.

— Что вы, сударь! — забеспокоилась хозяйка, которая мысленно уже успела потратить все двадцать ливров, причитающиеся с квартиранта. — Я сейчас пришлю слугу, он растопит камин. А не позже чем через час я накормлю вас отличным домашним обедом.

Де Фобер покорно кивнул.

— С вами решительно невозможно спорить, сударыня. — И в подтверждение окончательности сделки протянул хозяйке небольшой кошель с серебром. — Тут плата за два месяца и еще кое-что на мелкие расходы, если мне вдруг понадобится что-нибудь из домашней утвари…

Итак, вопрос с жильем был решен. Мадам Нуарэ торжественно выдала Эме причитающиеся ему ключи и удалилась, оставив постояльца устраиваться. Де Фобер некоторое время побродил по комнатам, выглянул в окно (окна второго этажа выходили на Святую Анну, окна первого — на задний двор, он же небольшой городской садик), полюбовался кружевными занавесками, неторопливо стер пыль с крышки старого клавесина, задумчиво погрел руки у камина. Нет, все же интересно, что может хранить человек в таком огромном сундуке? Особенно если учесть, что латаные подштанники и полинялый камзол незнакомца валяются прямо на полу. Нехорошо, конечно, рыться в чужих вещах, но, черт возьми, какое непреодолимое желание сделать это!

Решив не бороться более с искушением, Эме направился к сундуку. На петлях висел внушительный замок, но дужка его болталась свободно. Не заперто? Гм…

Де Фобер не спеша приоткрыл тяжелую крышку, сунул руку в глубину и… извлек на свет божий «мещанина» с палкой — почти точную копию грубой куклы, которой он сегодня днем прилюдно свернул шею на рыночной площади.

— Занятно, — озадаченно пробормотал лейтенант гвардейцев кардинала, — весьма занятно… Я не верю в совпадения… Я не верю в совпадения, — продолжал бормотать он, словно повторяя молитву, и при этом усердно и обстоятельно изучал содержимое сундука.

Две дюжины уродцев из папье-маше — классический «итальянский» набор: Арлекин, Коломбина, Бертуччо, дамы, расфуфыренные вельможи, хитроумные слуги, разбойники, простолюдины, «король», «королева», еще один «кардинал» в ядовито-красной мантии… Ничего, по мнению де Фобера, любопытного. И только на самом дне завернутые в кусок плотной ткани два пистолета и шпага. Шпагу Эме привычно проверил на баланс. Хороша! Испанская, толедский трехгранный клинок, тяжелая витая гарда. Неплохо для бродячего паяца, более чем неплохо.

— Ох уж эти служители искусства! — с чувством произнес де Фобер. — Будь они неладны!

Таинственный обладатель большого сундука нарушал все его, Эме, сегодняшние планы. А в эти планы входил ужин у капитана гвардейцев его высокопреосвященства — господина де Кавуа. Если у вас имеется родственник, сам бог велел выпить у него не одну пинту крови. Особенно если родственник таков, как миляга Луи. Собственно, шевалье собирался самым подробным образом расспросить капитана про порядки, нравы и обычаи Лувра. Но, пожалуй, расспросы можно ненадолго отложить. Сперва нужно разобраться с заинтриговавшим его кукольником.

Во дворе тем временем послышались голоса. Звонкий женский Эме узнал сразу — мадам Нуарэ. Второй, низкий и раздраженный, наверняка принадлежал ее супругу. Что ж, а вот и портной пожаловал. На ловца и зверь бежит! Де Фобер был слишком хорошо воспитан, чтобы оставить бедную женщину на растерзание сурового муженька, поэтому немедленно и с самым деловым видом выглянул в окно гостиной.

— Послушайте, милейший, вы случайно не господин Нуарэ? — осведомился он у возмущенно жестикулирующего мужчины лет сорока.

— Он самый.

«Смутьян» оказался коренастым крепышом и, судя по смуглой коже и курчавым, черным как смоль волосам — южанином.

— А вы…

— Именно, — перебил его Эме, даже не дав ему договорить. — До меня дошли слухи, что вы хороший портной. У меня для вас заказ.

Робер слегка растерялся. Хозяин дома явно надеялся, что разговор пойдет о флигеле, а не о портняжьих делах.

— Это срочно? — хмуро спросил он.

— Очень. Я бы сказал, немедленно. Плачу золотом.

Мадам Нуарэ многозначительно толкнула мужа в бок, тот, стиснув зубы, произвел странное телодвижение, должное, видимо, изображать почтительный поклон.

— В таком случае пожалуйте в мастерскую, сударь.

Де Фобер тотчас ловко перемахнул через низкий подоконник и, мимоходом подмигнув женщине, взял Робера под локоть.

— Мне нужно два гвардейских плаща, оба офицерские, — начал Эме серьезным тоном. — Надеюсь, вы, милейший господин Нуарэ, прекрасно знаете, как выглядит плащ гвардейца кардинала?

Портной слегка позеленел.

— Замечательно. И три… нет, пожалуй, четыре хороших камзола. Три практичных и посвободнее, а один вроде тех, что носят придворные щеголи. Цвет бордовый, отделка золотая. Это очень срочная работа, друг мой. Кстати, как зовут вашего приятеля-кукольника?

— Какого еще приятеля-кукольника?

Портной чуть отступил от него, неуверенно беря в руки мерную ленту.

— Ну того вашего приятеля, который ночует в гостиной во флигеле, — напомнил Эме, с удовольствием наблюдая, как меняется цвет лица у его собеседника.

— А… — Господин Нуаре старательно изобразил сцену внезапного припоминания. — Тот кукольник! Не знаю, ваша милость.

— Ах, милейший мсье Робер, — произнес Эме елейным голосом, — не пытайтесь меня уверить, что вы пускаете в собственный дом Бог знает кого, даже имени не спрашивая.

— А вам-то что за дело, сударь, до моих привычек?

Эме понадобилось всего одно мгновение, чтобы извлечь из ножен шпагу и приставить острие к груди хозяина дома.

— Значит, так, любезный, — недобро прищурившись, сообщил он, — давайте сразу договоримся на будущее. Единственный вопрос, который вам позволено задавать мне, — вопрос о плате за флигель. Остальные вопросы задаю я. А то мне начинает казаться, что снимать флигель у вдовы намного удобнее.

В голосе шевалье прозвучала угроза, которую трудно было не услышать. Возможно, Робер Нуарэ и слыл смутьяном, но вид обнаженной шпаги заставил его поумерить пыл.

— Жером, — быстро пробормотал он, — парня зовут Жером. Да я и не знаю его. Он всего пару недель квартирует, утром уходит, возвращается затемно. Приятель один попросил приютить.

— Еще один любитель искусства, — скривился Эме. — Значит, возвращается затемно. Всегда?

— Да вроде как всегда. Сударь, да уберите ж вы оружие, не ровен час…

— Ладно, милейший господин Нуарэ, спите сегодня спокойно. Под боком у любимой женушки, — великодушно разрешил де Фобер, опуская шпагу. — Но имейте в виду. Если этот самый Жером не придет сегодня ночевать и если я вдруг подумаю, что это оттого, что вы болтали языком кому не следует, завтрашнюю ночь вы проведете за решеткой. И еще много-много ночей. Надеюсь, вы не сомневаетесь в слове офицера и дворянина?

Портной энергично замотал головой.

— Вот и славно. Ступайте. И не забудьте про мой заказ. Четыре камзола! До скорого, милейший господин Нуарэ!

Вечером Эме сел в засаду. Это было просто. Он всего лишь выбрал кресло поудобнее, переставил его в самый темный угол гостиной и устроился с комфортом, не забыв, впрочем, положить на колени заряженный пистоль, ведь таинственный кукольник мог быть вооружен.

Зимой темнело быстро. А холодало и того быстрее. Еще днем де Фобер запретил топить в гостиной камин, соблюдая правила «маскировки». И теперь он чувствовал, как сначала пальцы, а потом и другие не менее важные части его тела всерьез начинают зябнуть. Ч-черт, надо было запастись плащом или пледом!

Шум на улице постепенно затихал: в холодную погоду горожане рано отправлялись на покой. В ночной тишине издалека донесся зловещий вой. Волки! В темноте, гонимые зимней стужей, они пробирались поближе к человеческому жилью. Вот так еще в середине семнадцатого века эти звери бродили по ночным улицам Парижа и даже доходили до самого его сердца — богатых центральных кварталов.

Погруженный в неторопливые, полусонные размышления, Эме едва не пропустил того, кого ждал. Чуть слышно скрипнула ставня, и окно осторожно открылось. Сначала кукольник вывалил в комнату свои пожитки. Судя по неожиданному грохоту, с которым они обрушились на пол, предусмотрительный артист не побоялся подобрать на рынке свою ширму. Наверное, это случилось после того, как городская стража разбрелась по своим делам. Потом через подоконник перебрался и сам мсье Жером — проворный черный силуэт на фоне более светлого прямоугольника. Кукольник тихо чертыхнулся, споткнувшись в темноте о собственные же вещи, и направился прямиком к камину, недовольно бормоча сквозь зубы:

— Ну и Нуарэ, ну и скряга, чтоб тебя грудная жаба задушила! Пожалел огня, каналья.

Старые угли долго не хотели разгораться. Наконец из-под сырого полена пробился первый робкий язычок пламени.

Решив, что пора, Эме неторопливо взвел курок. Этот тихий характерный щелчок заставил кукольника буквально подскочить на месте. Де Фобер готов был руку дать на отсечение, что кукольнику очень хорошо знаком этот звук. Что ж, приятно иметь дело с догадливыми людьми.

— Сударь, на фоне огня вы великолепная мишень, так что без фокусов.

— Кто вы такой и что вам нужно от бедного актера? — процедил Жером, не поворачивая головы.

Шевалье видел только его напряженную спину и послушно застывшую над камином левую руку. Жаль, не видно правой.

— Вы загадочный человек, мсье Жером, — заметил Эме. — И далеко не тот, за кого себя выдаете. Ввязаться в драку с гвардейцами кардинала — рисковая забава.

— У меня не было выбора, — буркнул кукольник, как-то по-своему истолковав слова де Фобера. — Если бы эти кретины вздумали упечь меня в каталажку, а там нашли записку…

— И поэтому вы так резво исчезли?

— Я не думал, что сообщение настолько важно. Решил, что оно может подождать до завтра.

Де Фобер наморщил лоб. Этот Жером явно принимал его за кого-то другого. Долго это заблуждение не продлится. Нужно пользоваться моментом. Только вот как?! Пока ясно только, что все связано с какой-то важной бумагой.

— И где же записка?

— В кукле, как мы и договаривались.

— В какой кукле?!

Человек у камина вздрогнул, и де Фобер сообразил, что он сейчас ляпнул лишнее. Слишком поздно. Жером стремительно развернулся, Эме так же стремительно завалился на бок, опрокидывая кресло. Однако недостаточно быстро (ведь он успел порядком окоченеть, дожидаясь кукольника), потому что брошенный в его сторону кинжал оцарапал ему больное плечо. Месье Жером метнулся к окну. Де Фоберу показалось, что тот успел что-то ловко подхватить с пола. Стрелять Эме не хотелось. Ему, черт возьми, нужно было получить внятные ответы на вопросы. Но если этот тип выскочит на улицу, пиши пропало.

Пистолетный выстрел в ночи прозвучал оглушительно громко, кукольник схватился было за оконную раму, но, захрипев, повалился на пол. По иронии судьбы в тот же миг в камине звонко треснуло полено, взметнув вверх столб искр, и в комнате наконец-то стало светло. Так что де Фоберу представилась возможность вдоволь полюбоваться делом рук своих.

Мсье Жером, скрючившись, лежал на боку. На полу вокруг его тела быстро расползалось темное пятно. Похоже, что он был мертв. В руке мертвец сжимал куклу «кардинала».

— Спасибо, что ответил на мой вопрос… — пробормотал де Фобер. — Черт возьми, два мертвеца за один день. Это уж слишком. Что ж, посмотрим, ради чего без колебаний готов был умереть человек.

Он сунул руку в кукольную перчатку. Внутри оказался небольшой лист бумаги, свернутый в тонкую трубочку. Эме торопливо развернул таинственную записку, и… не сдержавшись, тихо, но с чувством выругался. На листе был бессмысленный на первый взгляд набор цифр — скорее всего, какой-то зашифрованный текст.

— Ладно, еще не все потеряно, — успокаивал себя Эме, разочарованный полученными результатами. — Пусть я и не могу прочитать эту дурацкую писульку, зато знаю, что за куклой все равно должен кто-то явиться. Этот кто-то был на площади сегодня, этот кто-то придет за запиской завтра. По крайней мере, еще есть возможность увидеть его воочию…