Случайные люди

Наталия Миронина, 2022

Александра преподает математику и любит чистоту и порядок, Аркадий пишет книги и захламляет свой дом – они такие разные, но почему-то цепляются друг за друга с первой случайной встречи на сайте знакомств. Оба уже не молоды, зато вполне свободны и могут дать волю чувствам, вот только достаточно ли одной лишь страсти для того, чтобы связь была крепкой и при этом не тяготила? Что незначительно, а что важно, чем можно пренебречь, а что никак нельзя простить? Жизнь устраивает двух взрослым, вполне успешным, финансово самостоятельным людям экзамен, которого они не ждали…

Глава четвертая

Семья

Награду Морковкину вручили. Морковкин был в бархатном пиджаке и с черной бабочкой. В третьем ряду сидела очень нарядная мама, рядом Вера Шульц. Она быстро нашла общий язык с будущей свекровью. Помог, видимо, схожий характер. Вера была спокойна, упряма и отлично распознавала цели. В самом конце церемонии мама наклонилась к уху Веры:

— Ну и когда же свадьба?

— Не будет свадьбы, — не моргнув глазом отвечала Вера.

— Как это — не будет? Вы поссорились?

— Да нет. Мы просто не будем организовывать это дорогостоящее безумие.

Маму охватили сложные чувства. С одной стороны, такое важное событие в жизни единственного сына, с другой — потратить деньги на дикое количество еды, белое платье и дурацкие лимузины — это ли не глупость?!

— Умница, — мама похлопала Веру по руке, — умница. Ты моему Аркадию воли не давай. Он обожает транжирить деньги.

Вера Шульц про себя хмыкнула — по ее наблюдениям, Морковкин был весьма прижимист. Ну, если только речь не шла о его потребностях и интересах.

Они поженились в феврале, а разъехались с мамой в апреле.

— Она будет тосковать, — заметила Вера. Со свекровью у нее сложились хорошие отношения.

— Ну знаешь… — пробурчал Морковкин, — либо мама, либо секс.

Вера слегка покраснела. Аркадий же сам переговорил с матерью, сам нашел квартиру, сам организовал переезд. Забегая вперед, надо сказать, что это был единственный в его жизни случай, когда он все сделал сам. В дальнейшем его удобство и комфорт обеспечивали женщины. Но в тот момент ему хотелось держать жизнь, как держит вожжи опытный возница. Крепко и цепко. Он был безумно влюблен в Веру. И чем больше становился их супружеский стаж, тем сильнее делалось его чувство. Он смотрел на худое обнаженное тело Веры, на золотистые волоски на ее тонких длинных руках, на ее худые ключицы, на лопатки, которые трогательно торчали, наконец, на светлые волосы, спускавшиеся на плечи и грудь, — от всего этого у него сносило крышу, и он впадал в словесный натурализм.

— У тебя соски совсем светлые, маленькие. Ты сама еще ребенок. И твоя грудь похожа на аккуратный персик. И сладкая она такая же. Когда ты меня обнимаешь, мне кажется, что руки твои — стебли лилий. Прохладные стебли лилий…

Вера все это слушала, но почти никак не реагировала. Она только уклонялась от неурочных и вульгарных ласк типа похлопывания по заду или попыток украдкой проникнуть рукой между ног.

— Мне это не нравится, — сказала она однажды, — мы не в постели. Мы на людях.

— Да плевать. — Аркадий самодовольно оглядывался. Он замечал, как смотрят на Веру. Он чувствовал себя богачом, царем… Одним словом, был на седьмом небе.

Их жизнь протекала спокойно — Вера работала дома, писала статьи в журналы и рекламные тексты. Зарабатывала она неплохо. Аркадий теперь брался за какую угодно работу, выезжал на любые съемки. Ему нужна была квартира. Съемное жилье съедало много денег, да и хотелось уже свой угол иметь. Они все чаще заговаривали о детях, но те пока не «случались». В чем (или в ком) проблема, они не задумывались.

Вера хозяйничала умело — она отлично готовила, образцово содержала дом. И был только один вопрос, в котором они не могли сойтись, — это чистота и порядок. Сказывались то ли Верины немецкие корни, то ли навыки, полученные в детстве, но самым большим огорчением для нее были вещи не на своих местах. Однажды Морковкин пришел с работы и не узнал дом. В прихожей он споткнулся о пару своих кроссовок, шарф и перчатки валялись на тумбочке, кипа бумаг рассыпалась веером на кухонном столе. Там же стояла грязная чашка. и ложка со следами сахара приклеилась к скатерти. В спальне Аркадий обнаружил свои несвежие трусы на полу, рядом валялись носки. Вера, как всегда, тщательно причесанная и одетая, работала за компьютером.

— А… что у нас? — поинтересовался Аркадий.

— А что у нас? — повернула голову Вера, и сердце Морковкина екнуло. Все-таки его жена была безумно хороша и сексуальна. Даже сейчас, даже среди всего этого разгрома она выглядела свежей и соблазнительной.

— Вера, я хочу тебя, пойдем… — проговорил Аркадий и сделал шаг в ее сторону. Но Вера покачала головой:

— Нет, ты не убрал за собой дом. Ты вообще за собой не убираешь. Ты не привык класть вещи на свои места. Ты неаккуратно ешь и бросаешь после себя остатки и грязную посуду. Я больше не буду убирать за тобой. Мне неприятно оставаться дома среди этой грязи. И потом… Я — не прислуга.

— А… — растерялся Морковкин. Ему казалось, что ничего особенно плохого он не делает. Он всегда так себя вел. И когда жил с мамой…

— Больше такого не будет. Ты должен за собой убирать. Или я уйду от тебя, — в голосе Веры появилась грусть.

— Ты? Уйдешь?! Вот из-за этого?! — не понял Аркадий. — Из-за этой ерунды?!

— Это не ерунда. Это дом. В нем живут. А если живут, должно быть аккуратно. Это не хлев.

— Знаешь, маме было совершенно несложно что-то убрать за мной. А ведь она пожилой человек.

— Знаешь, может, своему сыну я тоже буду готова что-то простить. Но с какой стати я должна это прощать мужу? Ты что — младенец? Ты здоровый мужик, который в состоянии за собой убрать. Я не жду от тебя ничего сверхъестественного, я прошу соблюдать нормы общежития. Мне неприятны твои трусы и носки, валяющиеся на полу.

— Ах, даже так…

— Аркадий, без драм. Научись быть аккуратным. Вот и все, — повернулась к компьютеру, надела очки, отчего стала еще милее и желаннее.

— Вера, я тебе обещаю, — пробормотал он, — а теперь пойдем в постель…

Вера с укоризной посмотрела на мужа, потом, видимо, кое-что вспомнила, покраснела и отправилась в спальню. За ней следом чуть ли не вприпрыжку проследовал Морковкин.

— Ты же меня не разлюбишь, да? — решил вдруг спросить он, когда они уже лежали рядом.

— Все будет зависеть от твоего поведения, — обстоятельно ответила Вера.

* * *

Мама Аркадия умерла через два года после их свадьбы. Занималась похоронами и провожала свекровь в последний путь Вера. Аркадий в этот момент был в окрестностях Хабаровска, там шли съемки цикла документальных фильмов. Сообщить о случившемся удалось не сразу — подвела связь. Вера попросила руководство телеканала, где в тот момент работал муж, связаться с телевизионщиками Хабаровска. Ее просьбу выполнили, но, пока Аркадий добирался до Хабаровска, пока вылетел, пока сделал пересадку из-за нелетной погоды, маму похоронили. Он приехал, когда в его родной квартире было чисто убрано, на столе перед большой фотографией матери стояли пурпурные гвоздики. Морковкин прошел по дому, еще не осознавая, что произошло. Он смотрел на знакомые предметы и, казалось, не узнавал их. Казалось, в отсутствие матери они потеряли привычный вид.

— Завтра мы съездим на кладбище, — тихо сказала Вера. Морковкин оглянулся на нее, потом подошел, уткнулся ей в шею и заплакал. Вера гладила его по плечу и ничего не говорила. Понимала, что молчание здесь точно золото.

В квартиру матери они не переехали. Аркадию было это тяжело, Вера тоже не хотела касаться чужой жизни. Они ее сдали, а сами взяли кредит и купили маленькую квартиру в районе площади Гагарина. Место было хорошее — просторное, зеленое и близкое к центру. Пока они делали ремонт, бегали по магазинам и строительным рынкам, пока они выбирали мебель, пока они были заняты делом, казалось, наступил еще один медовый месяц. Морковкин с удовольствием вспоминал, как они занимались любовью на огромном матрасе, над головой висела лампочка на веревочке, а вокруг были голые стены. Они были счастливы, как в первые дни. Была любовь, ласка, понимание. Но как только закрылась дверь за последним гостем на их новоселье, что-то переменилось. Ни он, ни она не могли толком понять, что именно. Что такого случилось, что этим двоим стало скучно? Что произошло с их любовью? Куда подевались тепло, интерес к делам друг друга, куда исчезло понимание?

Впрочем, и без понимания существует семья, которой не один год и которая объединила людей воспитанных. В конце концов, есть привязанность, сложившиеся традиции, привычка. Морковкин даже успокоился — их жизнь походила на жизнь всех их знакомых.

Однажды Аркадий пришел поздно вечером и сказал:

— Слушай, мне тут два мешка вяленой рыбы передали. Разной. Знаешь, мешки такие красивые, настоящий джут, мешковина. И зашиты толстой ниткой. И напечатано на них трафаретом. Типа колониальный товар. Я куплю пива. Разного. Давай гостей позовем?

Вера помолчала, а потом согласилась:

— Давай. Я Риту приглашу. Давно не могу с ней встретиться.

— Ох эта Ритка твоя, — вздохнул Морковкин.

Рита была из прошлого Веры, а это прошлое Морковкин не любил. Вернее, он его боялся. Молодая и очень красивая жена наверняка имела тайны. А Рита, как всякая подруга, вероятно, была в курсе и могла сбить Веру с пути. Такие мысли часто мелькали в голове Аркадия. Но сейчас он спорить не стал.

— Конечно, зови. А я приглашу Носовых, Денисьева и Пилкина с его новой…

— У Пилкина новая девушка?! — удивилась Вера.

Пилкин был старый друг Морковкина. Ему не везло с дамами, а еще он все никак не мог вставить зубы. Свои собственные были здоровыми, но некрасивыми. Морковкин проводил беседы о гуманности современного протезирования. Пилкин слушал, но его клыки смотрели по-прежнему куда-то вверх. Надо сказать, это недостаток не влиял на частоту его знакомств с барышнями. Вот только продолжительность романов была минимальной.

— В чем дело? Почему так? — как-то поинтересовалась Вера.

— Они думают, что я у них в кармане. Что я сразу ручной… — ответил Пилкин.

— С чего ты взял?

— Они сразу меня к стоматологу толкают.

Вера развела руками.

«Пивную» вечеринку они готовили с давно забытым энтузиазмом. Вера нашла рецепты салатов специально для такого случая. Погнала Морковкина с длинным списком в магазин. Аркадий не сопротивлялся — он радовался, что жена так загорелась приемом гостей. Это как-то их объединило. Вечерами они вспоминали старых друзей, уже уехавших, разведенных. Эти семейные сплетни неожиданно наполнили вечера теплом. Морковкин попыхивал трубкой, Вера хлопотала, а разговоры и воспоминания не кончались.

В назначенный день в семь часов собрались гости. Все охали, пока Морковкин вспарывал мешок, потом обсуждали способы копчения и засолки рыбы, потом разливали пиво. Вера раздала салфетки, чехонь, воблу, леща чистили прямо руками. Через три часа народ был веселый, хмельной, и уже из рыбы вытаскивал только икру. Аркадий был в ударе — он шутил, читал стихи, по каждому поводу вспоминал историю из жизни. Вера рыбу почти не ела, пила немного и вполголоса разговаривала с Ритой. Морковкин удивился, как жене удается беседовать приватно и вместе с тем участвовать в общем разговоре. А вот Рита пила много. Кто-то принес виски, бутылка стояла полная. Народ был грамотным — градус не понижал. Решили, что виски попробуют потом, когда дело дойдет до кофе. Но Рита, кокетливо улыбаясь Пилкину, сказала:

— Я хочу виски. Налей немного. Такая неделя была, стресс снять хочу.

Пилкин оторвался от новой пассии и щедро плеснул в стакан коричневой жидкости.

Рита справилась быстро. Глаза ее засияли, щеки раскраснелись. Вера снисходительно на нее посмотрела:

— Подруга, давай я тебе салатика положу?

К салату Рита не притронулась. Она сидела, немного склоняя голову в сторону Веры. «Она симпатичная, но, по-моему, бесноватая», — подумал тогда Аркадий. «Бесноватыми» Морковкин называл тех дам, которые быстро входили в раж — начинали безудержно кокетничать, задираться или изливать душу. Но блеск черных глаз Риты его задел.

Компания сидела долго. После пива с рыбой пили виски, кофе, Вера вынесла огромное блюдо с конфетами и маленькими пирожными. Народ разомлел, бесконечно вскрывал бутылки с минералкой. Засобирались все разом. Морковкин посмотрел на Веру. Та еле заметно кивнула, и Морковкин не стал настаивать, чтобы гости еще задержались.

— Аркадий, ты Ритку проводи, — тихо шепнула Вера, — перебрала она.

— Может, не надо? — спросил Морковкин с надеждой. — Я устал. Доберется. Я ее в такси посажу.

— Знаешь, ты с ней на такси поезжай. Я ее знаю, в таком состоянии чудить начнет.

Рита много выпила, но держалась хорошо. Она, застегивая плащ, приставала к Пилкину с вопросом: «Почему современное телевидение не учитывает интересы сексуальных меньшинств?» Пилкин что-то отвечал, девушка Пилкина пыталась его перебить, а Рита, лучезарно улыбаясь, называла ее «девонькой» и «занудой». Состояние Риты можно было определить только по ее речи — в ней встречались скабрезности.

— Рита, я твой кавалер на сегодня, — Морковкин оттащил ее от Пилкина и его девушки.

Они спустились на лифте. Причем, как только закрылись двери, Рита прильнула к Морковкину.

— Ты такой горячий колобок! — хихикнула она, а Аркадий неожиданно покраснел и почувствовал, что его бросило в жар. «Так, похоже, я тоже перепил», — подумал он. На улице они сели в машину, которую вызвала Вера. Рита назвала адрес.

— Ты со мной, колобок? — удивилась она, словно не видела, как Аркадий садился в машину.

— Нет, я выйду на следующей остановке, — пошутил Морковкин.

Он как-то не мог собраться с мыслями. Подруга жены явно была пьяной, а ее поведение становилось неприличным.

— Слушай, давай заедем в магазин, — сказала Рита и тут же скомандовала водителю: — Тормози.

Тот от неожиданности вздрогнул, затормозил, Рита выскочила, Морковкин не успел даже оглянуться.

— Я с дамой выйду, прослежу, — сказал Аркадий.

Водитель забеспокоился:

— Как так? А если…

— Да брось, мне ее домой надо проводить. Подруга жены.

Водитель, похоже, не поверил. Пока они препирались, показалась Рита, в руках ее был пакет.

— Вот, — она плюхнулась на сиденье, — бухлишко есть. А в холодильнике баранинка жареная…

— Вот и прекрасно, тебе надо поесть. Но пить больше не стоит.

— Ладно тебе, я еще столько же могу выпить, — рассмеялась Рита, и Морковкину показалось, что это был смех почти трезвой женщины.

Наконец они остановились у шестнадцатиэтажной башни. Морковкин расплатился. Рита пыталась торговаться, доказывая, что таксист берет много денег. Морковкин почти выволок ее из машины.

Морковкин, поддерживая Риту под локоть, открыл дверь подъезда, дальше был холл и лифт. «Э, не хочу я с ней в лифте ехать!» — подумал Морковкин и тут же вошел в зеркальную кабину.

— Жми на пятый, — скомандовала Рита, ища ключи в сумочке.

Квартира Риты была маленькой и симпатичной. Это было жилище хозяйственной, аккуратной, любящей незамысловатый уют женщины. Маленькие подушечки, цветы, статуэтки. Был яркий коврик для обуви в прихожей, вешалка с большой шляпой и сухая пальмовая ветвь, воткнутая в подставку для зонтов.

— Из Египта небось, — сказал Аркадий.

— Да, — подтвердила Рита и удивилась: — А у вас такой разве нет? Каждый уважающий себя турист везет пальмовую ветвь, новодельный папирус и финики с фисташками.

— Мы не ездим по сомнительным странам, — пробубнил Аркадий.

— А по каким ездите?

— Я не люблю заграницу.

— А, — кивнула Рита, — хотя и не понимаю тебя.

Морковкин разглядывал квартиру и удивлялся. Женщина, которую он провожал, и хозяйка такой квартиры не могли быть одним и тем же лицом.

— Знаешь, я так пить хочу — рыбу же ели, — сказала Рита.

Она тем временем сняла туфли, аккуратно поставила их на коврик и прошла на кухню. Послышался звон стекла. Морковкин понял, что сейчас умрет от жажды. Он снял обувь и прошел на кухню.

— Налей и мне.

— Конечно, — Рита подала ему стакан и добавила: — Давай чаю попьем. С калиной. Говорят, помогает.

Морковкин замялся, потом махнул рукой:

— Давай. Вот только Вере позвоню.

Он вышел в прихожую. Вера ответила сонным голосом.

— Доставил. Скоро буду. Ну дает твоя подруга…

— Я сплю, — пробормотала Вера, и телефон отключился.

Морковкин вернулся на кухню, там шумел чайник, на столе стояли чашки. Варенье из калины красным янтарем светилось в толстой хрустальной вазочке. Лежали салфетки, ложечка красивая, в сухарнице — обыкновенные сушки с маком. Аркадий удивился, как они аппетитно выглядели. «Парадокс. Человек ел вкусную рыбу, деликатесный салат, пил кофе с пирожными, а слюнки глотает от сушек и варенья?!» — подумал он.

— Здорово! — Морковкин отхлебнул крепкий горячий чай. Положил в рот терпкого варенья. Потом хрустнул сушкой. Пресное тесто показалось слаще бисквита. Давно Морковкин не испытывал такого удовольствия.

— Чем проще, тем лучше. Если бы у меня был герб, то на нем был бы начертан этот девиз, — сказала Рита. Голос был почти трезвым. Морковкин так наслаждался чаем и покоем, что перестал обращать внимание на детали. А те были многоговорящими. Рита умудрилась быстро переодеться в простой халатик. Морковкин это заметил, но удивило только то, что он сто лет не видел обычного ситцевого халата. Его мама когда-то давно дома в таких ходила. Обычный, в голубой мелкий цветочек, с пояском, карманами и отложным воротничком. Вера в доме ходила в легких брюках и футболке. Или надевала джинсы. Она всегда была подтянута, собранна, хоть сейчас на улицу выходи в таком виде. А Рита выглядела домашней, ласковой, с этакой ленцой. Морковкин кашлянул и поинтересовался:

— Вы же с Верой учились вместе?

— Да, в школе. Как принято говорить, за одной партой сидели, — улыбнулась Рита. Она тоже хрустела сушками — громко, не стесняясь, не жеманничая.

— Ну, это братство на всю жизнь, — проговорил Морковкин, вспоминая свою школу, где отношения у него с ребятами не складывались.

— Да, столько безобразничали… Ты даже представить себе не можешь!

— Вера?! Безобразничала?!

— А что? Не можешь себе представить? — рассмеялась Рита.

— Не могу. Вот тебя — могу. Ее — нет.

— Она круче меня была тогда в этом смысле.

Морковкин покачал головой. Мол, не верю.

Рита поднялась за чайником:

— Тебе подлить горячего?

— Да, — ответил Аркадий.

Он уже не хотел пить, но уходить не тянуло. Дома его ждала уборка, посуда, которую надо запихивать в посудомойку, мусор, который следует вынести, и… запах рыбы.

— Слушай, а как ты моешь посуду, — вдруг спросил Аркадий, — у тебя нет посудомоечной машины?

— Я мою ее руками, — улыбнулась Рита, — чашку за собой не так сложно помыть. А гостей у меня не бывает.

— А я? — растерялся Аркадий.

— Ты — исключение. И, считаю, по этому поводу надо выпить.

С этими словами Рита достала из шкафа бутылку.

— Рита! Опять виски?!

— Нет, это не виски. Это — амброзия.

— Ты любишь крепкие напитки?

— Да, а курю «Кэмел».

— Ты такая женственная, и такие пристрастия…

— Играю на контрасте, — рассмеялась Рита. Она поменяла позу — подогнула ногу и села так на стуле. Халатик распахнулся, и у Морковкина зашумело в голове. От этой женщины пахнуло его же молодостью. Когда гостей принимали на кухне, угощение было простым, мамы, сестры и подруги носили ситцевые халатики, которые могли быть и рабочей робой, и соблазнительным одеянием. Аркадий залпом выпил виски и налил им еще.

— Рита, — спросил он хриплым голосом, — почему ты назвала меня «колобком»?

— Тебя не удивляет, что я тебя назвала «горячим»?

— Нет, — тут Морковкин даже подбоченился, — но колобком — это обидно.

— Брось. Ты маленького роста, с животом. Ты носишь эту кепку дурацкую, которая довершает твой круглый образ. Я сказала правду. Но, видишь ли, — тут Рита наклонилась к нему, ее халатик распахнулся еще больше, — такие, как ты, всегда очень сексуальны.

Морковкин протянул руку и положил ладонь на грудь Риты. Поза была некомфортной, но момент — очень удобным.

— Пойдем, — сказала Рита. Она взяла Морковкина за руку и отвела его в спальню.

Та была словно из тех же времен — диван, выполнявший роль кровати с розовым стеганым покрывалом.

— Слушай… — Аркадий сделал попытку отступить. Рита прижалась к нему, положила руку на пах и прошептала:

— Ванная — вторая дверь в прихожей, полотенце голубое — свежее. Я жду тебя.

Морковкин вышел из спальни. В прихожей он остановился. Сейчас у него еще был шанс оставить все как есть. Но, потоптавшись, он открыл вторую дверь, увидел квадратный розовый кафель, голубое полотенце и словно переместился во времени. Ему показалось, что он студент и украдкой встречается с однокурсницей у нее дома. Они боятся, что скоро придут родители, а потому надо спешить.

«Надо спешить», — пробормотал Аркадий и вошел в ванную.

Сказать, что это был угар и помутнение рассудка, — это ничего не сказать. Морковкин даже представить не мог, что он может вызвать такую страсть. Каждое их сближение превращалось в бешеную схватку, а оторвавшись друг от друга, они ощущали себя как в бане.

— Слушай, что это? — спросил Морковкин в перерыве.

— Это — секс, — задыхаясь, отвечала Рита, — это потрясающий секс. У меня такого давно не было. Я чувствовала, что ты такой. Понимаешь, как только тебя увидела, так сразу поняла.

— Да, — озадаченно произнес Морковкин. Каждое подобное признание Риты, казалось, привязывало его больше и больше. Не давало возможности оторваться от нее. А еще нельзя было оторваться от полной шеи, завитков волос, крупной груди с темными сосками и крутых широких бедер. При этом Рита казалась (и была) худой. С плоским животом и тонкими ногами. Это был такой контраст с Верой, что Морковкин потерял голову. И страсть, с которой Рита занималась любовью, передавалась ему. Рита, не таясь и не стесняясь, получала удовольствие от смены поз, от запретных ласк, от непристойных слов. Она притащила какие-то порнографические журналы, они вместе их рассматривали, потом отбрасывали в сторону и терзали друг друга, пытаясь повторить увиденное. Рита вслух подсказывала ему, что надо делать, а потом теряла голову, заражая его своей животной страстью.

Шторы в спальне задернули, но оставили открытым окно. В комнате было свежо, звуки улицы доносились, как доносится гул моря. Ни Морковкин, ни Рита не реагировали на перемену дня и ночи. Они что-то ели в постели, уже вторая бутылка виски стояла прямо здесь, у дивана. Но она была почти полной. Им не требовался допинг — они распробовали друг друга и оторваться не могли. И только телефонный звонок образумил их. Звонил Денисьев на городской телефон Риты. Она сняла трубку.

— Морковкин пропал, — сообщил ей Денисьев, — его телефон отключен.

— Не пропал, — ответила Рита.

— Бл… — выругался Денисьев, — вы даете! Там Вера психует.

— Скажи ей, что он жив-здоров, — сказала Рита и повесила трубку.

— Что там? — Морковкин уже все понял.

Его обуял страх. Он и раньше понимал, что надо сказать Вере, где он, но невозможно было это все прекратить.

— «Все больницы и морги обзвонила», — цинично ответила Рита.

— Зря ты так… — поморщился Аркадий.

— Нет, не зря. Если бы она дорожила тобой, не отпустила бы тебя со мной. Сама бы поехала. Она меня хорошо знает.

— То есть такие «заходы» — это для тебя норма? — усмехнулся Аркадий.

— Ну, не часто, конечно, но да, бывает, — просто ответила Рита.

— Да уж!

— В смысле? — искренне удивилась Рита. — Ты удивлен? А что, женщинам секс не нужен? Если хочешь знать, этот формат — три дня в постели — для меня самый подходящий. Партнеров, способных бежать длинную дистанцию, маловато. Это — проблема. Но я тебя вычислила. У меня чутье.

Морковкин даже растерялся. Его вычислили, стреножили, привели, использовали. «Но я тоже получил удовольствие», — подумал он. Это было правдой, только осадок остался. К тому же предстоял разговор или даже скандал с Верой. Морковкин гнал от себя мысль, что история может закончиться разводом.

Домой он поехал на метро, хотя следовало бы взять такси. Во-первых, гудели ноги — двое с половиной суток занятий сексом давали о себе знать. Во-вторых, лучше было бы поспешить. Морковкин знал, что в такой ситуации и пятнадцать минут имеют значение. Но Аркадию надо было придумать слова, которые он скажет, когда войдет в дом. По его разумению, самым главным было вступление. На его беду, ничего путного в голову не приходило. Все казалось такой непроходимой ложью, что самому было стыдно. Когда он поднялся на этаж, почувствовал, что у него дрожат руки. Открыв ключом дверь, он вошел в прихожую и произнес:

— Вера, прости, напился в зюзю. Эта твоя Ритка подсунула коньяк. А он паленый оказался, мы с тобой такого не пьем. Я сначала не понял, а потом как шибанет меня. Думал, сердце… испугался. Ритка хотела даже «Скорую» вызвать. Но потом заснул. Понимаешь, лекарств же нельзя. Спиртное же пил. Над унитазом просидел. Перепачкал ей все там! Стыдоба, да сама эта твоя Ритка виновата!

Все это Морковкин произнес на одной заунывной ноте. Ответа не последовало. Морковкин скинул ботинки, прошлепал в комнату. Вера сидела за компьютером в наушниках. Она что-то печатала, покачивая головой. Видимо, в такт музыке. Морковкин растерялся. «Интересно, она слышала, что я сказал?! Нет, вряд ли. У нее музыка в наушниках всегда орет», — пронеслось у него в голове. Аркадий стоял посреди комнаты и гадал, как ему поступить. «Притворяется? Делает вид, что не заметила меня? Нет, она не знала, когда я приду! Специально так равнодушие не сыграешь!» — продолжал он. Морковкин кашлянул и прокричал:

— Вера, Вера!

Она оглянулась на него, сняла наушники.

— А, это ты? — спросила она и тут же добавила: — Я котлеты сделала. Если хочешь — в холодильнике. Мне надо закончить работу.

Она опять надела наушники. Морковкин совсем потерялся. «И? Что, не будет скандала? А, потом… потом все припомнит!» — решил он и попытался разозлиться на жену. «Да, это не равнодушие! Это хитрость и коварство! Потом начнет выяснять все, и будут упреки, слезы, даже пощечину даст! — думал Аркадий. — Да, точно! Обычная тупая женская хитрость. Подпустить поближе и вцепиться. Когда ты подумаешь, что все позади, она устроит истерику!» Он прошел на кухню, открыл холодильник, прямо немытой рукой ухватил котлету и съел ее на ходу. Пальцы он вытер о белоснежное полотенце, которое висело рядом. Проделал он это с какой-то злобой. Раздевшись, он вещи свои не убрал, а разбросал по комнате. Не умывшись, завалился спать. Проснулся поздно. Вера все так же работала. Она по-прежнему была в наушниках. Словно спряталась в музыке от мира и мужа.

— Я есть хочу, — объявил Аркадий. Он не знал как себя вести, поэтому был трусливо-агрессивен.

Вера повернулась к нему:

— Аркаша, там все есть. И суп, и котлеты, и салат. А в шкафу берлинские пирожные. Свежие. Я купила вчера.

При слове «вчера» Морковкин покраснел и разозлился еще больше. Он вспомнил Риту. «Фу, непристойность!» — шевельнулась в нем гадливость. Мир потерял гармонию для него. Утратил стройность и чистоту. Была противна вчерашняя любовница, была неприятна жена с ее спокойствием и доброжелательностью.

— Слушай! Чего ты тут изображаешь?! Можно подумать, тебе все равно?!

— Ты о чем? — изумилась Вера.

— Как о чем? — опешил Морковкин.

— Ты чего такой вздрюченный? Твой Носов устроил драку с женой, перебаламутил всех, а кричишь ты на меня?! — возмутилась Вера.

— А?! Носов!

— Ну не я же! — Вера пожала плечами и приготовилась опять нацепить наушники. — Я понимаю, что твой Носов еще тот подарок. Но я же не виновата, что твой друг не умеет пить. Я так думаю, что ему вообще нельзя это делать. Есть такая категория людей. Но это же не скажешь его жене. Вот из-за него все имеют головную боль. Ты, который его усмирял, Денисьев, который врача искал. Тебе пришлось хуже всех — охранял его жену и детей! Конечно, надо было помочь Носовым. Но поговорить с ним имеет смысл. Иначе зачем тогда дружить. Кстати, я обратила внимание, что за столом у нас больше всего пили Ритка и он, твой Носов. Алкоголизм подкрадывается незаметно. Так врачи говорят.

«Либо она святая, либо дура! Либо прекрасная актриса!» — подумал изумленный Аркадий. Он прошел в ванную комнату и позвонил Денисьеву.

— Ты что Вере моей сказал? Где я был?

— Я сказал, что тебе позвонила Лена Носова. Что Носов нажрался чего-то, ты проводил Риту и срочно поехал к ним. Сторожил их семейство, чтобы Носов не убил никого спьяну. А телефон разрядился, и вообще они еще на даче живут, там связи никакой. Мне СМС Лена Носова прислала.

— А предупредить меня мог?! — гаркнул Морковкин.

— А в глаз хочешь?! — отреагировал Денисьев. — Твою шкуру спасаю, ты еще тут гавкаешь! Жену твою пожалел. Ты не стоишь ее.

— Ладно, ладно. Спасибо. Но разберемся без тебя, — сбавил обороты Морковкин.

— Да кто бы сомневался!

— Я все понял, понял. — Морковкин постарался говорить спокойнее. Он подозревал, что Вера Денисьеву очень нравится.

Эта история ушла в прошлое. Вера, казалось, ни на минуту не усомнилась в «легенде». Оставалась милой, спокойной. Ушла с головой в работу — ей предложили место в журнале, и теперь она уезжала рано утром, возвращалась поздно. Много не рассказывала, но Морковкин видел, что она устает. Аркадий Риту не забыл. Не в смысле похоти, а в смысле опасности. Про себя называл ее «бесноватой». Ему казалось, что она обязательно все расскажет Вере. Но время шло, подруги иногда болтали по телефону, а разоблачения не случалось. Наконец Морковкин успокоился. Казалось, он сам поверил, что спасал Лену Носову от буйного и пьяного мужа.