Красавица для Чудовища

Натали Рок, 2023

– Королевский отбор начинается! Через минуту вы предстанете перед Королём, а завтра начнутся испытания. Кто из вас окажется достойной титула Королевы?Да, я имею необходимые качества для этого титула, вот только быть меня в дворцовом замке не должно! Я простая служанка, обманным путём попавшая на отбор, чтобы помочь сестрёнке. И моя задача продержаться до финала, до того момента, когда Король найдёт свою Королеву. Главное, не стать ей самой!

Глава 2

— Меня повысили! Здорово, правда? — чересчур радостно сообщаю я сестре, приступая к сборам вещей. — Я стала личной служанкой младшей госпожи! А потому мы переезжаем в другую комнату.

— Мы? — хмурится Ли, бросая короткие взгляды на носильщика.

Его послали со мной, не потому что у нас с сестрой много вещей. Вовсе нет — наши скудные пожитки вместятся в одну плетённую корзину. Он нужен здесь, чтобы помочь с креслом Ли. Так заведено, что личные служанки живут в комнатах самой госпожи, ну а вдруг ей ночью в туалет захочется, и свечу не самой же зажигать, верно? А комнаты эти, на секунду, находятся на третьем этаже!

— Господа вошли в наше положение и сразу заверили меня, что мы с тобой по-прежнему можем жить в одной комнате! Здорово, правда?

— Ив, ты мне что-то не договариваешь?

Ну конечно, не договариваю! Нельзя. Что обеим госпожам, что мне, а соответственно и Лилии, предстоит каждой играть свою роль. Никто, цитирую, даже из самых дотошных не должен пронюхать о нашем плане. Нашем. Словно я вообще имею к этому сумасшествию хоть какое-то отношение. Имею, конечно, и самое прямое, но будь моя воля…

Что, Ив, отказалась бы? Давай, строй из себя жертву, которой совершенно не интересно то, что будет дальше.

Встряхиваю головой, подхватываю свои книги и успокаиваю Лию:

— Глупости, сестрёнка! Нам с тобой крупно повезло, так что пошевеливайся. Всё собрала?

— До чего смогла дотянуться, — язвит она, сужая глаза, с явным намёком на то, что мне, рано или поздно, придётся рассказать ей правду.

А я и не против, вот только останемся наедине, и я ей всё-всё расскажу.

Но наедине нас оставляют ещё не скоро.

Как только мы с сестрой оказываемся в небольшой, но очень светлой комнате, благодаря огромному окну на полстены, подёрнутому тонкой и прозрачной шторкой, в неё вихрем врывается младшая госпожа. Я даже осмотреться не успеваю, а она уже отдаёт команды:

— Скоро сюда внесут ещё одну кровать, твоя сестра, как раз, за этим проследит. Можешь заниматься своими привычными делами, девочка, — едва бросает она взгляд на Лилию и хватает меня за руку, даже не думая брезговать: — Пойдём, нас ждёт сто-о-олько дел!

— Столько дел? — одними губами произносит сестра, подозрительно вздёрнув бровь.

Я пожимаю плечами, только и поспевая за госпожой.

Мы проходим через гостевую в музыкальную комнату, где главным убранством служит резная арфа. Интересно, меня заставят на ней учиться играть, раз уж я сама буду играть роль госпожи? Или она сама не умеет, а арфа всего лишь арфа. Для красоты?

— Встань-ка сюда, — останавливает меня госпожа ровно посередине комнаты и начитает обходить вокруг, оглядывая мою фигуру цепким взглядом. — Голову подними. Вот так. На самом деле, работы уйма! Не представляю, как мы справимся…

— Если позволите, — тихо говорю я. — Мы можем не…

— Ещё чего! — перебивает она меня и грациозно опускается на мягкий стул без спинки. Склоняет голову чуть в бок, будто бы задумалась, но взгляд осознанный, выжидающий. — Запоминаешь?

— Простите?

Девушка мгновенно оказывается на ногах и распоряжается:

— Первое, что тебе нужно делать, — кроме того, чтобы как следует отмыться и сменить этот… мягко говоря, неподобающий наряд, разумеется, — это пристально за мной следить, запоминать то, как я себя веду, повторять, если есть возможность. Тебе необходимо стать мной, понимаешь?!

— Да, госпожа.

— Боги! Прекрати пялится в пол! Первый урок — всегда смотри в глаза собеседнику. Разумеется, если это не Король. Итак, что тебе известно о Королевском отборе, Иванна?

— О…

Королевский отбор — одно из самых примечательных событий, которое проходит не часто. Как только наследный принц принимает от отца правление страной, весь народ, а особенно его женская половина, принимаются гадать, когда же он вздумает обзавестись женой, новой Королевой. Одни ждут этого события с замиранием сердца, другие страшатся его как войны. Впрочем, это не мешает чиновникам учитывать всех красавиц и кропотливо заносить их имена в реестр. О, все Короли с незапамятных времён помешаны на красоте. Ещё Ян Бесстрашный, правящий тысячи лет назад, создал подразделение Учёта Красавиц и отрядил в него людей — Смотрителей. Те, как стервятники, накидывались на девушек от пятнадцати лет, замеряли их красоту по специальным стандартам и записывали прочие отличительные черты их внешности. Конечно, со временем народ привык к новшествам и уже сам шёл к Смотрителям, чтобы доложить о той или иной красавице. Высший свет так вообще принимал эту необходимость, как должное, молясь давно несуществующим Богам о том, чтобы их дитя женского пола родилась красивой, и плевать, что не в кого. Потому что только благородные девицы могли надеяться однажды стать Королевой. Но народ попроще, словно чувствовал, что такая страсть к красоте не к добру и старался лишний раз уберегать своих дочерей от ока чиновников и Короны.

Что касается самого отбора, простому народу не известно, что там происходит на самом деле. Ясна только пара вещей: со всей страны в королевский дворец съезжаются благородные девицы в возрасте от семнадцати и до двадцати лет и проходят какие-то испытания. Самая достойная из них и становится новой Королевой.

Собственно, последнее я и сообщаю госпоже.

— Кстати, сколько тебе лет? — вдруг озадачивается девушка.

— Восемнадцать, госпожа Глафира.

— Мне девятнадцать, — недовольно вздыхает она. — Семь месяцев! Не мог этот Королишка подождать со своим отбором ещё каких-то семь месяцев! И я была бы избавлена от всех этих трудностей. Ну да ладно. Мне самой, впрочем, как и любой представительнице высшего общества, известно об отборе чуть больше, чем тебе. Из-за принца, который в определённый момент станет Королём — что, собственно, и произошло пару лет назад — меня растили с мыслью, что я обязана явится в замок, как только выйдет таковой указ. И я молила всех Богов, чтобы эта участь меня миновала, но… В общем, невестам полагается быть, — тут она начинает загибать пальчики, — красивой, образованной, воспитанной и талантливой. Разумеется, почти каждая благородная девица обладает всеми этими качествами. Красотой ты не обделена, образование и воспитание мы подтянем, как сможем, а что насчёт талантов, Иванна?

— Простите, но боюсь, у меня их нет.

— Почему ты так разговариваешь? — вновь озадаченно хмурится она.

— Извините, госпожа Глафира, — пугаюсь я, опуская-таки глаза в пол.

— Глаза, бес бы тебя побрал! — осекает она меня, делая шаг вперёд. — Я о другом. Сначала я думала, что мне показалось, да и взволнована была слишком, но сейчас… Ты совершенно точно разговариваешь не как служанка!

— Если вы чуть яснее поставите вопрос, госпожа, возможно, я смогу на него ответить, — едва слышно замечаю я.

— Вот! Об этом я и говорю! Ты, словно… образованна!

— О… — доходит, наконец, до меня. — Нет. Всё дело в моей матери — она работала гувернанткой, а по вечерам и нас с сестрой учила читать. Вы должны её помнить, госпожа…

Настаёт её очередь округлять рот в форме буквы «о», девушка явно ошарашена, и потому она буквально падает на своё прежнее место, глядя теперь на меня совершенно другим взглядом:

— Так ты… Ивушка… А она… Лили… — словно прямо сейчас госпожа осознаёт истину. — Вы её дочери.

— Да, мама любила нас с сестрой так звать, — чувствую и я некоторое недоумение.

Мама говорила о нас с младшей госпожой?

— Что ж! — отмирает девушка, становясь самой собой. — Выходит, задача упрощается! Ваша мама была прекрасным учителем, хорошо, что она успела и тебя научить основному. Вернёмся к талантам. Меня учили играть на арфе, как ты могла заметить, учили петь, вышивать и многому другому, к чему у меня совершенно не лежала душа. Выбери что-то из этого и попробуем научить и тебя.

— О, моя сестра прекрасно вышивает! Я могу попросить её помощи.

— Замечательно! Так и поступим. Теперь о манерах…

Остаток дня проходит в мучительном изучении правильного наклона головы при том или ином приседании; в изучении того, как и с кем я должна говорить; в освоении моды. Моды! «Это важно, потому что столичная мода отличается от нашей!» Но я ни за что не должна выглядеть вульгарно или слишком скромно, иначе, попорчу репутацию госпожи.

У меня буквально лопается голова от всей информации, что пытается в неё сунуть Глафира. Она безумно торопится рассказать мне, как можно больше, что просто перескакивает с темы на тему и обратно. При этом она иной раз бросает на меня странные взгляды, словно хочет поговорить совершенно о другом, но не решается. И снова перескакивает на длину рукава платья, предназначенного, например, для бала.

Я чуть ли не благодарю вслух служанку, которая приходит позвать госпожу на ужин.

— Скоро спущусь, благодарю, — бросает ей Глафира, и когда та выходит за дверь, говорит мне: — На сегодня закончим. С завтрашнего дня начнём обедать вместе, в моих комнатах. Обед — самый плотный из приёмов пищи, надеюсь, это и поможет тебе набрать нужные формы. Плюс, тебе необходимо научиться правильно вести себя за столом. Напомню, никто не должен догадаться о том, чем мы с тобой занимаемся. На все вопросы слуг отвечай, что мне приспичило проводить время со своей ровесницей, что я устала от общества старух. Потому и избавилась от своей прошлой личной служанки. Кстати, с ней будь особенно осторожна. Эта старая карга любит совать свой длинный нос куда не следует. Ну что ж, — переводит она дух. — Иди.

И она вновь уходит первой, позволяя мне с облегчением упасть на стул, на котором недавно сидела сама.

Ну что ж, — цитируя мою госпожу, — всё гораздо сложней, чем я могла себе представить. Ума не приложу, как мне это всё запомнить в короткие сроки!

В животе урчит, и я вспоминаю, что за сегодняшний день лишь завтракала. А Лилия? Усталость в один миг отступает, я подскакиваю с места и несусь в нашу новую комнату. Узнаю у сестры не голодна ли она и обещаю очень скоро вернуться с ужином, не обращая внимания на её крики в спину о том, что я должна ей всё рассказать. Ничего, потерпит ещё чуть-чуть.

На самом деле, я не особо представляю, как ей рассказать обо всем. Возможно, поэтому и оттягиваю, как могу, этот момент.

На кухне из слуг почти никого нет — обычно в это время все, как раз, заканчивают работу, чтобы потом спокойно поесть. Я никогда ни с кем особенно не общалась — так повелось ещё при живых маме и бабушке. Нам, словно хватало общения друг с другом, плюс, мамин статус не делал нас своими среди слуг, но и господам мы не были ровней. Впрочем, бабушка буквально настаивала на том, чтобы мы ни с кем не дружили. Из-за меня. Из-за моего дара-проклятья. Потому и после их смерти я по привычке сторонилась всяких людей.

Вот и сейчас я скоро наливаю в миску лукового супа из огромной кастрюли, подхватываю пару булочек и сажусь на самый край стола, у стены, чтобы никому не бросаться в глаза.

Есть я привыкла быстро, чтобы в короткие сроки возвращаться к сестре. Потому уже через пять минут набираю вторую миску супа, чтобы отнести её Лилии. В этот-то момент надо мной и нависает женщина чуть выше меня.

— Ты! Маленькая дрянь!

— Простите? — округляю я глаза.

— Чо мне твои извинения! Ты заграбастала моё место, а мне теперь прикажешь чистить камины?

Ох. Выходит, она и есть та старая карга, по выражению госпожи? Правда лет женщине от силы тридцать-тридцать пять. Старой она точно не выглядит. А вот свирепой и опасной — определённо.

— Мне… мне жаль, что так вышло, — пытаюсь я её задобрить.

— Ей жаль, слыхали? — смеётся она злобно, ни к кому в особенности не обращаясь, но немногочисленные голоса в помещении затихают. Как-никак хоть какое-то развлечение намечается. Бесы! — Чо ты нагородила госпоже, а? Поди, на жалось давила, а? — Тут женщина начинает кривляться, заставляя меня усомнится в правильном определении её возраста, или он не показатель ума? — У меня больная сестрёнка, возьмите нас под своё крылышко. Она же у меня калека, пожалейте нас-бедненьких. Так это было? Прикрылась своей калекой и отхапала место получше?

У меня с детства нетерпимость к несправедливости, потому уже после первого употребления ею слова «калека» в моей груди закипает злость. А злиться мне решительно нельзя. Но что я могу поделать, когда меня несправедливо обвиняют в том, чего я не делала, и ко всему этому приплетают мою сестру? Конечно, я взрываюсь!

— Не смейте так говорить о моей сестре! — выкрикиваю я.

— Ещё как посмею! Чо ты, чо она — хитрые дряни!

На её последнем слове сначала трескается, а затем и взрывается, разлетаясь осколками по всей кухне, стекло в маленьком окошке. Мгновенно поднимается шум — все напуганы и не понимают, что произошло. Зато понимаю я. Моё проклятье вырвалось из-под контроля. Слава Богам никто не пострадал!

Бывшая личная служанка госпожи тоже пугается и отвлекается от меня, ну и я, сгорая от стыда и страха, пользуюсь поднявшимся шумом, подхватываю тарелку с супом и булочки. Убежать! Скорее убежать от того, что я натворила.

В детстве я воспринимала свой дар, как что-то естественное. Как те же руки и ноги. Я управляла им с той же легкостью, с которой моргала. Пока бабушка не объяснила мне, что то, что я могу — плохо. Запретно. И ненормально для остальных людей.

Мне тогда было пять лет, и она впервые увидела, как я пользуюсь магией. Как это называется я узнала тогда же. Нет, я не пыталась скрыть её от глаз родных, я тогда наивно полагала, что так может каждый, что любой волен, например, поменять цвет платья, если любит другие цвета или погасить свечу, не вставая с кровати, или же зажечь её, если темнота вдруг начинает пугать. Я считала, что мама, что бабушка могут заставить лететь посуду через всю кухню. Что они с той же легкостью могут создать воронку в воде, налитую в таз, чтобы было веселей умываться перед сном.

И, наконец, я не видела ничего плохого в том, чтобы поднимать опавшие листья с земли и кружить их в воздухе, веселя маленькую сестрёнку.

Помню, какой тогда напуганной и одновременно злой выглядела бабушка!

Она отбросила таз с постиранным бельём на землю, которое собиралась развесить сушиться на ещё тёплом осеннем солнце, и подбежала ко мне, чтобы больно обхватить руками мои плечи и хорошенько меня встряхнуть:

— Иванна! Нет! Тебе ни в коем случае нельзя так делать!

— Как? — испуганно переспросила я тогда, потому что не понимала, что из моих действий ей пришлось не по нраву.

— Магия! Тебе нельзя ею пользоваться! Это опасно, Иванна! Никогда, слышишь — никогда! — не смей поднимать с земли листья! Или делать ещё что-то необычное! Тебе необходимо держать свою силу в себе и никому и никогда её не показывать! Ты поняла меня, Иванна?!

В тот день она выспросила меня обо всём том, что я умела делать, и приказала смотреть на неё или на маму, чтобы понимать, что можно, а что нельзя. Я ужасно испугалась того, что разозлила её, что делала плохое, то, что делать не следует. Я задавила в себе магию. Спрятала её ото всех, и от себя в том числе.

Я смогла отказаться от дара, от удобств, что он приносил, да, но магия никуда не исчезла. И через несколько лет дала о себе знать.

Только-только стало известно о гибели отца на приграничной войне, куда его несколько лет назад призвал Король. О, эта война казалась бесконечной и была символом несчастья всех жён, какое бы положение не занимали их мужья. Стычки на границах вспыхивают и по сей день. Наш враг не желает отступать в попытке захватить Королевство.

Именно тогда мама и бабушка были вынуждены пойти в услужение к кому-то, кто мог предоставить нам крышу над головой, горячую миску супа и кусок хлеба. Без отца мы уже не имели возможности жить той жизнью, к которой привыкли.

Естественно, уже скоро об этом знали все соседи, в том числе злой мальчишка, сын одного из торговцев, который быстро набирал очки в глазах Короны. О, этот мальчишка любил меня дразнить и до случившегося, но в тот раз перешёл все мыслимые границы, назвав моего отца трусом, которого убили из-за попытки сбежать от сражения.

Наверное, тогда-то и началось моё нетерпение к несправедливости.

Я жутко разозлилась, и мальчик в то же мгновение взлетел в воздух, а затем с силой ударился о землю. Он сломал руку, и во мне тоже что-то сломалось. Я испугалась своих сил. Безумно! Я никогда не хотела причинять кому-либо вред, как бы сильно меня не разозлили.

Сыну торговца помогла бабушка. Она каким-то образом убедила его, что он упал сам, что я к случившемуся с ним не причастна. Ума не приложу, как ей это удалось, но мы спокойно покинули родной дом, и я больше никогда не видела того мальчика.

С тех пор моя магия затихла на долгое время, но сильные чувства её нет-нет да пробуждали. Я жутко боялась, что однажды кто-нибудь от неё пострадает, потому что больше не могла контролировать её силу. Поэтому душила своё проклятье со всем своим внутренним рвением. А позже узнала, что моя магия опасна не только для окружающих, но и для меня самой.

И вразумила меня вновь бабушка, поведав древнюю историю.

Она рассказала мне, что давным-давно таких, как я, было много. Что они, не скрываясь, использовали свою силу, помогали страждущим, защищали невинных, ну и попросту жили обычной жизнью среди обычных людей. Но однажды тогдашнему Королю перестало нравиться то, что кто-то обладает силой больше его собственной. Эти девушки и женщины его пугали. Он принял решение, что Корона должна управлять такими же простыми людьми, как он сам. Никакой магии. Никакой силы, которая может угрожать его положению.

Настало время истребления магии. Таких девушек и женщин, как я, стали звать ведьмами, их заключали под стражу, а затем убивали.

И меня скорей всего Корона убьёт, если узнает, что я ведьма.

Младшая госпожа даже не представляет какой опасности меня подвергает. И себя, и свою семью. И самое главное — мою сестру. Впрочем, она и недолжна такое предполагать, верно? Если кто-то и что-то должен, так это я.

И в первую очередь — это научиться владеть своими чувствами. То, что сейчас произошло на кухне, никогда не должно повториться.

Я просто не имею права выходить из себя!

— Ты выглядела спокойнее, перед тем как уйти на кухню, — выводит меня из раздумий настороженный голос сестры. — Опять что-то случилось?

Ох уж это её «опять» — усталое, обречённое, словно передо мной сидит наша бабушка. Кстати, это уже не первый раз, когда я замечаю подобную схожесть, хотя Лилия, бучи здоровой и энергичной, очень мало времени проводила с бабушкой. Та больше следила за мной, а точнее за тем, чтобы я скрывала свою силу и красоту.

— Немного вышла из себя, — дёргано жму я плечами. — Но ничего серьёзного. Ешь.

— Пожалуйста, — взмаливается сестра. — Я и так весь день, как на иголках, только и строю догадки, одну хуже другой. Расскажи, что на самом деле сегодня случилось.

Я долго смотрю на Лию, раздумывая с чего бы начать, и так и ничего не придумав, осторожно спрашиваю:

— Скажи, тебе же нравилось в деревне у господ?

Оказывается, я зря переживала о том, что Лилии может не понравиться то, что ей придётся уехать в деревню и расстаться со мной. Да, после моего рассказа она долго возмущалась, спорила, огрызалась и переживала. Но я хорошо запомнила, как загорелись её глаза при упоминании деревни. Тут же вспомнилось, как она надолго пропадала со своими тамошними подругами и возвращалась с ярко блестящими глазами. Отголосок того блеска проскочил и тогда, когда я сообщила, что старшая госпожа возьмёт на себя обязательства по устроению её замужества. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что там есть юноша, который нравится моей сестре.

Она не сказала этого мне прямо, но вся её защита и неприятие будущего были не большим, чем обыкновенным страхом. Моя сестра перестала быть той энергичной и беззаботной девочкой, какой была пару лет назад. Конечно же, она хотела увидеть и подруг, и того юношу, но боялась того, как они все воспримут новость о её недуге. Захотят ли вновь общаться?

Я всё это понимала, убеждая сестру, что у нас в любом случае нет другого выбора — мы не имеем права не подчиняться воле господ, а сердце моё сжималась от боли за неё. Как же я хотела знать способ, который ей помог бы. Если не встать на ноги, то хотя бы принять себя такой, какая она есть.

В итоге, не обращая внимания на нахохлившеюся от обиды и злости как воробушек, сестру, я, сославшись на длинный день и усталость, уношу пустую посуду в такую же пустую кухню, где о случившемся напоминает вставленная в окно вместо стекла тряпица, и возвращаюсь обратно, чтобы тут же упасть лицом в подушку и крепко уснуть.