Волчья свадьба. Книга 1

Натали Лавру, 2018

Вы тоже приходите в бешенство, когда вашу судьбу решают за вас? А как насчёт принудительной свадьбы с мерзким заносчивым типом? Ничего, скоро этот хам жестоко поплатится за свою грубость! Моё имя Диана, и я отравлю жизнь любого, кто посягнёт на мою свободу. Как? Скоро вы об этом узнаете. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Случается так, что в один день труды всей твоей предыдущей жизни теряют смысл и превращаются в прах. Сначала ты стоишь, пытаясь переварить то, чем тебя только что огорошили, потом начинаешь метаться, словно ища выход из реальности, которая вдруг стала совершенно чужой, и, в конце концов, в бессилии ударяешься коленями о пол, сотрясаясь в рыданиях…

С детства у меня была мечта: стать лучшим врачом на свете. Я верила, что если буду прилежно учиться, то обязательно добьюсь своего. Никто никогда не давал мне повода усомниться в моих стремлениях. И вот произошло нечто странное: самый дорогой человек поставил крест на моей главной мечте.

Мама не разрешила мне ехать учиться в Москву, сказала, что наша семья не может позволить себе такой роскоши. На самом деле причина крылась в другом: меня решили выдать замуж, вот так безропотно и бесповоротно повернуть русло моей судьбы.

Мысль сбежать пришла ко мне сама собой, нужно было лишь дождаться окончания школы, а потом — дня рождения, семнадцати лет.

После разговора с мамой я отправилась к папе на могилу. Мне безумно хотелось поделиться с ним своим горем: тем, как несправедливо поступила со мной мама.

Когда-то давно мне было страшно бывать на кладбище, и лишь из тоски по папе я пересиливала страх и приходила. С тех пор прошли годы, и могилка под старой черёмухой стала в моих глазах самым уютным местом на свете. Это был таинственный уголок, овеянный какой-то особой магией. Здесь меня слышали, здесь всё имело свою душу. Я воображала, что папа отвечает мне, что обещает поговорить с мамой, пока та будет спать.

В этот раз на папиной могиле уже лежали свежие цветы, — значит, кто-то приходил. Наверное, мама. Решила сообщить обо всём папе вперёд меня.

«Но что за спешка с этой свадьбой? — недоумевала я. — Мне же ещё нет восемнадцати. Даже по закону регистрация брака в несовершеннолетнем возрасте может быть только с согласия родителей. И что за человек этот так называемый жених? А если, как в книжках, он годится мне в отцы? Иначе почему не соизволил показаться мне на глаза? Хотя бы познакомиться? Фу, как мама могла согласиться на такое? Ответьте же мне кто-нибудь! Чёрт… чёрт… чёрт…»

Поплакав, я пошла домой — ещё раз поговорить с мамой.

— У папы кто-то был…

— Сегодня твой папа принимает гостей. Ему исполнилось бы 50.

— Ты вышла за него по любви? — начала издалека я.

Мама подняла голову, оставила свои кухонные дела, вытерла руки полотенцем и ответила:

— Нет, мне было семнадцать, как и тебе. Я же рассказывала, что выросла в их семье, что меня подкинули. Твоего папу я знала всю жизнь и с детства была предупреждена, что, когда вырасту, стану его женой.

— Ты не хотела замуж?

— Нет, не хотела. Я была просто в панике, как и ты. Но мне объяснили, что к чему, и я согласилась. Ты тоже всё поймешь, когда придёт время. Твой отец был хорошим человеком. Если бы через год после свадьбы меня спросили, вышла ли бы я за него снова, я ответила бы громким «да!».

— Но со мной же по-другому? Мама! Ты всегда говорила, что я у тебя особенная. Я думала, ты хочешь, чтобы я стала врачом… Я не хочу замуж, я хочу, чтобы ты мной гордилась!

— Дочь, я и так тобой горжусь, и я верю, что ты исполнишь свою мечту, но ты должна принадлежать другой семье, ты родилась для этого, такова твоя судьба.

«Терпеть не могу, когда разговор заходит о судьбе. Что значит „судьба“? — то, что кто-то по своей прихоти отбирает у меня выбор? Похоже, кому-то придётся здорово пожалеть, что придумали для меня эту нелепость», — решила про себя я.

Мне всё ещё не верилось, что происходящее реально.

Мой папа, Александр Николаевич Волк, умер, когда мне было шесть лет, а Свете, моей сестре, — десять. Говорят, произошел несчастный случай на работе: что-то тяжелое упало на голову. В больнице ему стало лучше, он не хотел валяться на койке, решил уйти домой и упал.

Ему было всего сорок. Мама моложе его на тринадцать лет. С тех пор она так никого себе и не нашла, посвятила себя воспитанию нас с сестрой.

Я думаю, что мама тоже, как и я, разговаривала с его невидимым духом, когда приходила на кладбище.

Наша семья с детства казалась мне необыкновенной и полной загадок: во-первых, все браки у нас в роду заключались, когда невестам было по семнадцать лет, и это вряд ли совпадение; во-вторых, появление мамы тоже произошло при странных обстоятельствах: подкидывать ребёнка, да ещё без документов, — это варварство, тем более для второй половины двадцатого века.

К тому же мама была явно неславянского происхождения: как мы предполагали, она имела азиатские и латинские корни. У неё были огромные, но чуть раскосые глаза, очень смуглая кожа, густые чёрные волнистые волосы и немного припухлые губы. Сама она признавалась, что в детстве её иногда притесняли из-за сильно выделяющейся внешности, обзывали нерусской, но с возрастом всё прекратилось.

Папа же был, напротив, с кудрявыми средне русыми волосами и светлой кожей, и единственной схожей чертой в их облике были яркие желтовато-зелёные глаза.

Я унаследовала от мамы цвет волос и смуглую кожу, глаза у меня были не раскосые, но и не такие выразительные, как у мамы, губы тоже как у типичного европейца. А вот Света у нас была русая с карими глазами, от маминой экзотической внешности ей не досталось ничего, от папы — разве только самая малость; по этому поводу никто не шутил, родители любили нас одинаково.

Иногда я спрашивала маму, не хотелось ли ей узнать, кто её кровные родители, разыскать их, разгадать тайну, почему её подкинули? Она отвечала, что в этом нет смысла и что настоящие — это те родители, которые её воспитали, которые подарили ей свою любовь, а о других она ничего не желает слышать.

Мне было непонятно, как можно спокойно жить, зная, что твоё появление, вероятно, имеет интереснейшую историю и что ты вполне можешь оказаться, например, потерявшейся принцессой, которую спрятали, чтобы враг не смог добраться до неё. Как это может не волновать?

Однако способов раскрыть тайну я не знала. Эти загадки не волновали никого, кроме меня, поэтому моё так называемое расследование не продвинулось ни на шаг. Я вынуждена была развлекать себя чем-то более реальным.

Мы жили бедно, но мирно: никто никого не обвинял в том, что нет денег на ту или иную вещь. Выпрашивать у мамы деньги, например, на мобильные телефоны, когда они только стали появляться, нам с сестрой было стыдно, мы даже не поднимали такого вопроса. И пусть в школе мы были одеты, наверное, скромнее всех, это мало влияло на отношение к нам одноклассников. У меня даже были поклонники, которые подкидывали мне записки романтического содержания.

Так что своё детство, если не считать раннего ухода папы из жизни, я без сомнения могла бы назвать счастливым.

В старших классах я стала подрабатывать дворником перед школьными занятиями, а Света после девятого класса устроилась продавцом на рынок. Мама вздохнула с облегчением, что мы у неё стали почти самостоятельными: сами себя одевали (по большей части), сами покупали и готовили еду.

Летом мы делали вино из вишни, слив и винограда и продавали его проезжим туристам. Сами пробовали его разве что только на язык, так как мама всегда очень строго относилась к вредным привычкам. Она считала, что алкоголь — это напиток чисто мужской, и что женщине как будущей матери не пристало губить им своё здоровье (сама она изредка позволяла себе выпить по бокалу вина с соседкой «для расслабления»).

Любимым делом в нашей семье были танцы. Мы не пропускали ни одной дискотеки, а особенно ночных уличных летних танцев на пляже. С соседних сёл и деревень в наш Нижний Волчок подтягивалась молодёжь. Мы прыгали через костёр, ныряли с мостков в воду, зарывались в песок. Я обожала всё, что меня окружало. Моё детство было наполнено счастьем.

Мне хотелось быть похожей на маму. С её внешними данными и талантами она легко могла бы стать успешной бизнес-леди. Она всегда была красивой и рассудительной, её мудрые советы выручали меня бесчисленное количество раз.

«Моя ли это мама заставляет меня делать то, чего я не хочу? — пыталась найти ответ я. — Может быть, всё обойдётся?»

Первый выпускной экзамен я сдала на «отлично», и мне захотелось скорее поделиться этой новостью с мамой.

Влетев во двор, я увидела большую черную машину.

На кухне за столом сидела мама и абсолютно седой строгого и внушительного вида мужчина.

— Здравствуйте… — чуя недоброе, выдавила я.

— Дианочка, познакомься, Владимир Александрович, он приехал, чтобы обсудить некоторые вопросы относительно тебя.

Мой взгляд тут же потух. Сначала я подумала, что это и есть тот, за кого меня хотят отдать, но заметила, что на безымянном пальце его правой руки блестело массивное золотое кольцо, и у меня немного отлегло от сердца.

— Я вас слушаю.

— Ну, здравствуй, сядь, — он смерил меня острым взглядом, мои колени как-то сами подогнулись, и я села напротив него. — В ближайшее время ты перейдёшь в другую семью, станешь женой моего сына и…

— Я не пойду за него! — в негодовании вскочила я.

— Молчать! Кто дал тебе право раскрывать рот, когда не спрашивали? — загремел его голос. Хотя старик сидел, а я стояла, он смотрел на меня сверху вниз. — Согласие за тебя дала твоя мать.

На лице мамы застыл испуг.

— Дочь, ты должна это сделать. Есть одна вещь… Мы — не такие, как обычные люди. Знаю, это тяжело понять, но… Ты слышала когда-нибудь или, может, читала про оборотней-полуволков? Они, то есть мы существуем на самом деле. Наши семьи обладают особым геном, мы зовем его «волчий». Его во что бы то ни стало нужно сохранить. Скоро ты узнаешь, какие возможности у тебя откроются…

— Вы тут с ума посходили? Всё, я не хочу слушать этой ерунды! Я уеду, и никто меня не найдет! — сказала я и выскочила из кухни, не обращая внимания на гневный бас седого мужчины.

Я плакала, злилась на маму. Бежать я была не готова, да и какой смысл в побеге школьницы? — всё равно найдут.

Шестнадцатое июня — последний экзамен, а первое июля — мой семнадцатый день рождения. Куда мне идти?

С кухни раздавался громоподобный голос мужчины, и только его, как будто он говорил сам с собой. Мама ничего не смела ему возразить. Впервые она вела себя, как простая слабая женщина. У неё не хватило сил даже чтобы защитить меня перед тем мерзким типом. Вскоре он ушёл и дом затих, — хорошо, что не рухнул.

«Мои подружки поедут учиться в город, они уверены, что я отправлюсь покорять столицу. Я не хочу быть, как мама, диспетчером на вокзале. Не хочу. Это она пожертвовала своей карьерой ради детей, а я мечтаю вовсе не об этом», — размышляла я.

Вечером мама подошла ко мне и сказала, что впервые за всю жизнь ей стыдно за меня. Я промолчала о том, что мне в свою очередь стыдно за неё. Я не привыкла перечить маме и тысячу раз подумала бы, прежде чем сказать ей что-то обидное, вместо этого я излила своё негодование в виде дурацких и тоже не совсем тактичных вопросов:

— Почему они не хотят забрать Свету? Ей двадцать лет! Ей пора! Она хочет замуж…

— Дочь, у неё нет этого гена, он передается не всем. Как только тебе исполнится семнадцать лет, ты станешь частью той семьи. Поверь, это так надо, так правильно. Потом ты сможешь стать кем захочешь, сможешь работать врачом.

— Мама, ты хоть видела этого жениха? Ты хоть знаешь, кому хочешь отдать меня, и что они потом со мной сделают?

— Да, я знакома с ним. Это достойный человек для тебя, поверь.

— Настолько достойный, что не удосужился даже приехать посмотреть на меня? Да он, поди, старше тебя, если этот старикан — его отец! Сколько ему лет? Сорок? Пятьдесят? И где он? — завелась я. — Да ему всё равно! Я порежу себе лицо и стану уродиной, тогда никто уже не позарится на меня! Так и знай!

— Дочь, что ты такое говоришь? Всё не так! — мама уже не знала, как со мной разговаривать.

— Мама, дай мне уехать!

Мама положила ладонь на лоб, покачала головой в знак того, что сейчас бесполезно что-либо говорить мне, медленно поднялась со стула и удалилась к себе в комнату. У меня осталось ощущение, что она что-то скрывает, и вряд ли это были приятные вещи.

Пора экзаменов прошла. Я стала золотой медалисткой школы и могла забросить медаль в дальний угол.

Выпускной вечер провели на свежем воздухе. Заботливые родители собрали нам богатый стол и организовали тамаду. Мама сшила мне шикарный костюм лесной нимфы, но мне не хотелось танцевать. Весь вечер я просидела за столом с унылым лицом и потухшим взглядом и наблюдала за своими беззаботными друзьями-подружками. Никому не расскажешь, не пожалуешься.

Дни до моего дня рождения я копалась в грядках: занималась прополкой и поливом, а вечером ходила в горы, в лес.

С детства я изучила каждое дерево в этих местах. Домой я возвращалась уже по темноте, заворачивая по пути на папину могилу. Я никак не могла решиться сбежать, временное затишье давало мне надежду на то, что всё, наконец, кончилось, и меня решили оставить в покое.

В ночь на первое число приехал курьер, привёз платье, белое, свадебное, и письмо, где говорилось, что торжество, как и планировалось, состоится в мой день рождения. Мама, разумеется, была в курсе.

Они всё скрывали! Меня снова захватила паника.

Взяв с собой рюкзак, я выпрыгнула в окно и побежала в горы. Я так долго бежала, что перестала даже чувствовать ветки, которые остро хлестали по лицу.

Я споткнудась о корягу, покатилась вниз и наткнулась на поваленное суковатое дерево. Из раны потекла кровь. Чтобы справиться с болью и снова подняться на ноги, мне понадобилось довольно много времени. Я чувствовала опьянение страхом, усталостью и отчаянием.

Нижний Волчок остался далеко позади. По легенде был ещё Верхний Волчок, — поселение, в которое можно попасть в строго определённое время суток и только под песни шаманов. Выдумка, конечно. Нам рассказывали это в садике вместо сказок.

Детьми мы рыскали по лесам в поисках этой деревни, тайком брали у родителей карты края, устраивали целые расследования. К нашему великому разочарованию, таинственное место никто не находил.

Мне стало страшно. Догадки пугали. Я не хотела, чтобы мной распоряжались, как марионеткой, боялась их непонятных ритуалов. А вдруг это жертвоприношение? Чего я о себе не знаю? Чего ещё мне не сказали? Что если весь местный фольклор, на котором мы выросли, — не выдумка?

Бежать я уже не могла. Рана кровоточила, царапины горели, живот сводило от голода и тошноты. Я никогда не была склонна к спонтанным резким действиям. До этого моя жизнь была спокойной, размеренной и стопроцентно безобидной.

Я освещала себе дорогу фонариком на телефоне. Вдруг телефон зазвонил. Я вздрогнула и выронила его из рук. Мама. Похоже, начался переполох.

Выключив мобильный, я осталась в полной темноте: ни звёзд, ни луны не было видно. Дорога измучила меня, пробираться сквозь колючие ветки кустарников становилось всё труднее. Я уже не знала, где нахожусь.

Пошёл дождь. Казалось, сама природа не хотела мне помогать.

Где-то в стороне послышался шум дороги, и я, дрожа, побрела на звук.

Это была незнакомая для меня трасса (собственно, мне редко доводилось куда-то выезжать), я потеряла ориентир и не знала, в какую сторону идти. Промокшую и обрызганную грязью меня никто не хотел подбирать. Вряд ли кому-то нужна такая попутчица.

Начало светать.

В отчаянии я вышла на проезжую часть, чтобы хоть кто-нибудь остановился. Сработало. Кто-то с визгом затормозил. Мужчина опустил стекло и начал кричать на меня. Я отчаянно упёрлась руками в капот, мне было всё равно, что он там говорит.

Заревел мотор, машина дёрнулась, но я так и осталась стоять. Наконец, мужчина вышел, гневно крича и брызгая на меня слюной. Я намертво вцепилась в него, просила спасти, помочь, увезти куда-нибудь, но он грубо меня толкнул, и я свалилась в канаву. У меня в руке остался клочок его рубахи.

От безысходности я села на землю и, подставив чумазое лицо дождю, завыла, как маленькая девочка. Хорошо бы сейчас проснуться в мягкой постели и сказать: «сон в окно»… Но, к сожалению, сырость и грязь были вполне реальными, а детство моё кончилось.

Придя в себя, я побрела дальше. Теперь уже совсем рассвело, дождь всё моросил.

Снова кто-то остановился. Меня схватили и затащили в микроавтобус, прежде чем я смогла что-то понять. Это оказались не бандиты и не маньяки, а всего лишь отец жениха и другие люди, ехавшие на мою же свадьбу. Вот уж повезло, так повезло. Кто знает, может, как раз меня они и искали, мама наверняка сообщила о моём бегстве.

Я уткнулась в окно, скрестила на груди руки и за всю дорогу ни на кого не взглянула. Надо было с самого начала выйти на трассу и ловить попутку, но теперь поздно: попалась.

Снова дома. После душа мама заклеила мне рану на спине пластырем, нарядила в платье, не говоря ни слова и не поднимая глаз.

Увидев себя в зеркале, я судорожно начала снимать с себя наряд. К слову, платье сидело на мне не лучшим образом: неудачный фасон и слегка не мой размер…

«Уродство…» — подумалось мне.

— Ты что делаешь?! Стой! Дочь, послушай меня, стой! Это твой единственный путь, смирись.

— Мама, нет! У меня отбирают всё, что я люблю! Я не хочу так жить! Я наложу на себя руки, ясно?

— Никто и ничего у тебя не отнимает! Это всего лишь твоё первое испытание, ты должна его выдержать. Давай, соберись.

В дверь постучались, меня вывели из комнаты.

Мне было непонятно, почему это мой единственный путь? Что хорошего в таком принуждении?

Мама с сестрой ехали рядом. Всё должно было произойти в местном ЗАГСе. Всех приглашённых гостей, кроме Седого (так я про себя называла отца жениха), я видела впервые.

«За кого из них меня хотят отдать? Они все одинаковые, сливаются в глазах. Вот мама вышла поговорить с Седым, Света тоже. Все смотрят на меня, как на жертвенного ягнёнка. Что происходит? — пыталась сообразить я. — Платье не скрывает моих ссадин, но это никого не беспокоит. Седой выглядит очень злым, что-то говорит матери…» — потоки мыслей хаотически перемешались в моей голове.

Откуда-то взялись ещё люди, все в строгих чёрных пиджаках. Наконец, за руку меня взяла мама, сказала, пора.

Тело меня не слушалось. Впереди стол для росписи, на вид совсем не праздничный. Было такое чувство, что все только и выжидали, чтобы наброситься на меня.

Я оглянулась на маму. Она жестом показала, что всё хорошо. Хотя что могло быть хорошо?

Мои глаза по-прежнему не могли выделить никого из этой чёрной массы, кроме седого, как лунь, мужчины.

Кто-то встал рядом со мной. По другую сторону стола появилась женщина с бумагами и начала произносить речь. Что она там говорила, я не слушала. Мой мозг отказывался воспринимать слова. Крупный, вдвое больше меня, человек ответил на вопрос, затем настал мой черёд. Я снова оглянулась на маму, потом — на человека слева.

— Мне повторить вопрос? — вежливо осведомилась работница ЗАГСа.

— Она согласна, продолжайте, — ответила мама. Это стало моим последним воспоминанием перед тем, как я потеряла сознание.

Бланк заполнили без моего участия.

Кто-то хлопал меня по щекам. Место вокруг было незнакомое, но, по всей видимости, где-то в здании ЗАГСа. Я лежала на ажурном декоративном диванчике, сделанном под старину, но на самом деле очень старом и потрёпанном. Так себе обстановка…

— Мама… — пролепетала я.

— Всё хорошо, дочь, я здесь. Тебе лучше?

— Да. Только мне страшно, — я заметила на правой руке кольцо, поморщилась и застонала.

— Это нормально. Всё хорошо. Вставай, нам пора.

— Куда?

— Официальная часть кончилась, впереди обряд и праздник.

— Они меня убьют? — спросила я.

— Что ты! Нет, конечно! Они сделают так, чтобы ты жила полной жизнью, чтобы ты была счастлива. Я бы никогда не позволила дать тебя в обиду.

— Но я счастлива с вами…

— Дочь, пора. Идём, — резко и в то же время по-матерински нежно отрезала она.

Мы снова сели в машину. Ехали долго, дороги я не запомнила.

— Ди, не волнуйся, мы будем видеться. И ходить на танцы, — подбадривала Света.

— Но меня же заберут…

— Не в тюрьму же! Тем более, мы с тобой собирались поехать в город на выходные.

— Как его зовут?

— Кого?

— Этого… этого человека?

— Его зовут Дилан, — с улыбкой ответила мама, радуясь моему пробудившемуся интересу.

— Как? Ужас… — вырвалось у меня. — А… Куда мы едем?

— В Верхний Волчок.

— Ничего не понимаю… Это же сказки? Его же нет?!

— Для нас есть, дочь. Скоро будем на месте.

Это был каменистый берег. Люди здесь не купались. Территория была огорожена забором, чтобы не привлекать проезжих туристов. На холме среди редких деревьев стояли избы шаманов (или хранителей прохода в другой мир, как мне сказали).

Первым делом мы направились туда.

Моё воображение рисовало картины, как мама со Светой вдруг останавливаются и объявляют, что это всё розыгрыш, подготовленный к моему дню рождения. Но мы всё шли, а за нами следовали какие-то чужие и якобы причастные ко всему этому действу люди.

На лице мамы то читалась радость, то появлялись слёзы; она держала меня под руку, как бы показывая, что я могу ей довериться.

Четыре старика уже ждали нас.

— О, неужели это Марина со своими прекрасными барышнями? Поздравляем со столь важным для всех нас событием! — затем старик обратился ко мне. — Ты, стало быть, Диана. Совсем ещё дитя. Сегодня ты узнаешь, насколько велик мир вокруг тебя. Не стоит бояться… — мне показалось, что он произносит какую-то заученную торжественную речь.

Солнце поднялось высоко, нас пригласили выйти к воде. На берегу не было ни пляжа, ни причала, ни даже мостков для лодок, — просто камни, заросшие зелёной тиной, и волны, разбивающиеся о них. Смотреть особенно не на что.

Я оглядывалась по сторонам и недоумевала: «Какой ещё кошмар они уготовили мне? Что мы здесь делаем?»

Старики остались на своем холме, до меня донеслось их пение, очень похожее на гудящую молитву.

Кто-то из стоящих за моей спиной скомандовал: «В воду!»

Люди побежали. Мама тоже потащила меня за собой и сказала нырять. Прямо в одежде. Но так как всё происходящее казалось мне каким-то нереальным, я, стоя по пояс в воде, застыла в ожидании хоть каких-то объяснений.

Мама со Светой нырнули и больше не появились на поверхности. Меня захватила паника, из груди вырвался крик ужаса. Вдруг чья-то рука схватила меня сзади за шею и окунула прямо под гребень волны, я даже не успела набрать воздуха в лёгкие. Было чувство, будто меня перевернули в воде, как в барабане стиральной машины.

Когда мне, наконец, удалось вынырнуть и вздохнуть, я почувствовала какое-то неясное облегчение, оттого что жива… Второй радостью стало то, что возле меня стояли живые и здоровые мама со Светой.

— С первым путешествием тебя! Вот мы и прибыли, — прозвучал всё тот же мамин голос. — Дочь, оглядись.

Мама светилась от счастья, а Света, как и я, стояла, открыв рот от удивления. Видимо, ей тоже не приходилось бывать здесь раньше, но она, в отличие от меня, полностью доверяла маме.

В том, что мы оказались вовсе не там, где ныряли, сомнений нет: дно из песка с редкими мелкими камешками, вода спокойная, очертания берега не имели ничего общего со скалами возле избы стариков, даже солнце светило иначе и с другой стороны. Чуть поодаль на берегу стояла деревня, а за ней — луга и леса. Пахло морем и цветами. Это был вовсе не тот земной мир, в котором я выросла: море и небо были одинакового цвета, словно отражались друг в друге; воздух будто был легче и звонче, он словно опьянял…

Со мной впервые в жизни случилось необъяснимое наукой колдовство. Что это могло значить? Что я — ведьма, как и все, кто сейчас попал сюда? Что не смогу больше жить нормальной человеческой жизнью? Что все люди вокруг меня — это язычники, живущие по каким-то своим законам и обычаям? Как же так случилось, что я ни разу не заподозрила маму ни в чём подобном? Мне хотелось расспросить её обо всём, но не нашлось слов.

Моё платье стало тяжёлым от влаги и неприятно липло к телу. Мама с сестрой помогли мне выбраться на берег. Нас встретили, отвели в деревню, нарядили в другую одежду.

Я была удостоена особой чести: меня отвели в отдельную комнату, причесали, заплели волосы и дали выпить ягодного морса. Мне было неинтересно, как я выгляжу, да и зеркал здесь я не видела ни одного. Быт показался мне почти средневековым, а две женщины, приводившие мой растрёпанный вид в порядок, — добрыми.

Впереди нас ждало застолье. Собралась толпа, люди заняли свои места. Седой мужчина подвёл меня к жениху, достал нож, порезал им сначала запястье сына, затем — моё. Наши руки туго связали веревкой.

Начался праздник. Однако обильные яства не лезли в горло.

— Выпей вина, — впервые заговорил со мной Д… Дилан, кажется.

— Не хочу, — отвернулась я.

— Я сказал, пей, — и подал мне бокал.

«Понятно, сынок своего папаши… Ничего, ты ещё пожалеешь, что так обошёлся со мной, ещё наплачешься…» — самой себе пообещала я, и мысли о возмездии немного скрасили моё удручающее положение и были, как луч света в царстве тьмы.

Свободной рукой я взяла серебряный бокал, залпом выпила его и демонстративно громко, со стуком, поставила обратно на стол. Если бы бокал был сделан из хрусталя или стекла, то разлетелся бы вдребезги. Рядом сидящие люди обернулись на меня, однако никто ничего не сказал.

Мне хотелось показать всем свою невыносимость, чтобы от меня отказались и вернули обратно. Но страх мешал, он сковывал меня, вынуждал сидеть молча.

Прежде мне никогда не приходилось пить алкоголь, только пробовать на язык. Как-то в далёком детстве мне было интересно, что за жидкость родители хранят в погребе, и я взяла её, чтобы попробовать; мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.

Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко.

«Сегодня как раз такой день», — с грустной иронией отметила я.

— Заешь мясом, — снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.

На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня, в конце концов, оставят в покое.

Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Запясье затекло, налилось кровью.

Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.

Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал:

— Охотиться будете завтра, девочка не в состоянии.

Я поняла, что он имел в виду меня.

— Ясно, — ответил Дилан, и я почувствовала его раздражение, как будто из-за меня его лишили чего-то важного.

За деревней послышался протяжный вой. Народ начал плясать вокруг костра. Часть гостей покинули застолье.

Моя рука вспотела. Я напряглась в ожидании неизвестного.

— Нам пора, — произнёс голос у меня над ухом.

Я встала и меня пошатнуло. Никто нас не провожал. Маму я уже не могла найти взглядом. Мы погрузились в темноту.

— Куда мы идём? — спросила я

— Увидишь, — бросили мне.

Я перестала чувствовать руку, ноги плелись еле-еле. Шли мы долго. Мне было не по себе оттого, что меня ведут в какую-то глушь. А вдруг на нас нападут дикие звери? Вой, что я слышала, точно был не собачьим…

Наконец, показалась какая-то изба со светящимися окнами. Мы вошли в неё.

Древняя бабушка встретила нас в светлице.

— Я ждала вас к утру. Проходите, чай у меня уже заварен, всё готово.

— Спасибо, баба Поля, отведи её в баню и помой.

Старушка взяла нож и разрезала верёвку, связывавшую наши запястья. Руки слиплись.

— Крепко взялись, это хороший знак, — улыбнулась она беззубым ртом.

В бане мне пришлось раздеться донага; бабушка Полина тёрла меня какой-то пахучей мочалкой из трав и что-то невнятно приговаривала. Затем она перевязала мне руку, помазала чем-то рану и ссадины и, наконец, отпустила.

Меня отвели в спальню, заставили выпить какой-то травяной чай и оставили одну. Усталость навалилась на меня, захотелось спать: видимо, в чай что-то подсыпали. Стало так хорошо и спокойно, страхи ушли, ссадины перестали болеть. Кровать была настолько мягкая, что я буквально провалилась в неё. Бельё приятно пахло. Я начала засыпать.

Звук открывающейся двери заставил меня вздрогнуть. Я притворилась, что уже сплю.

Шаги направились в мою сторону. Человек сел на кровать. Последнее, что я помню — это приятные прикосновения к моим волосам.

Я проснулась от солнечных лучей. В комнате никого больше не было. Первым делом я ощупала одежду на себе: всё на месте, а значит, никто не делал со мной… этого.

За окном ярким пятном разлился луг. Судя по свету, времени было уже около полудня. Сидеть целый день в комнате было бы совсем глупо и трусливо, поэтому пришлось выйти. В светлице суетилась бабушка Полина.

— Доброе утро, — сказала я, потому что невежливо было бы просто взять и сесть за стол.

— Как спалось? — безо всякого интереса спросила бабушка.

— Спасибо, хорошо.

— Твой завтрак. Дилан ушел в лес рано утром, скоро вернётся.

— Спасибо.

Я съела всё, что мне дали, решила сама вымыть посуду в бане, но застала там Дилана. Охнула, попыталась убежать, но он остановил меня.

— Подойди, — позвал он. — Что у меня со спиной?

Он был абсолютно голый. Мне до дрожи в коленях не хотелось смотреть на гениталии полузнакомого мужика. Хоть бы прикрылся…

Дилан повернулся ко мне спиной. На его лопатке я увидела небольшой, около пяти сантиметров, но довольно глубокий порез.

— Сходи к бабушке, возьми бинты, иглу, спирт, свечку и нитки, — скомандовал он.

Я сделала, как он сказал.

— Шей.

— Мне ни разу не приходилось… — испугалась я.

— Твоя мать сказала, что ты хочешь стать врачом, — блеснул он знаниями относительно меня. — Шей.

И снова я подчинилась. Это оказалось не так уж и сложно. Закончив с зашиванием раны и мытьём посуды, я вышла во двор и обнаружила мертвого кабана с перерезанной глоткой.

Бабушка Полина с тесаком вышла освежевать тушу, сказала, что вепря приготовят на вечерний праздник. Я не могла на это смотреть и вернулась в баню мыть посуду.

Мне не хватало мамы и Светы, я даже не могла поделиться произошедшим с папой, сидя на его могиле. «Вот бы он удивился! Или он знал обо всём этом? Скорей всего, папа тоже был одним из полуволков. Неужели их свадьба была такой же?» — думала я.

— Это ты убил кабана? — спросила я Дилана, когда закончила свои дела.

— Да, — бросил он мне и куда-то ушёл.

Похоже, ему самому было противно оттого, что в жёны ему досталась я, недавняя школьница и маленькая перепуганная девочка. Он даже разговаривать со мной брезговал, а смотрел надменно и высокомерно. Мне вспомнились вчерашние впечатления о нём; видимо, он на самом деле брал пример с папочки. Наверняка любимый сын.

Я снова подумала про себя: «Ничего, он ещё отведает моей изобретательности. Я дам ему достойный отпор, вот только немного освоюсь… Можно подумать, это я заставила его жениться. Такого, как он, мне и даром не надо». Во мне закипала злость при одной мысли об этом человеке.

Пока на кухне никого не было, я пристроилась за столом и задумалась. От погружения в себя меня вскоре отвлекла бабушка, она велела взять на кухне отвар в красном глиняном черепке и позаботиться о том, чтобы Дилан его выпил. Я сделала, как мне велели, потом любопытство взяло верх, и я спросила бабушку:

— А что это за отвар?

— Живица, чтобы болячки заживали. Идём, покажу, как она выглядит. Тебе потом пригодится.

Мы шли по краю леса. Сквозь кусты желтел залитый солнцем луг. Бабушка наклонилась, сорвала небольшую веточку растения с мягкими иголками вместо листьев. Это была не та живица, которую в большом мире собирают со стволов кедров и сосен. Здесь так называлась травка, и её больше нигде было не встретить.

— Вот она, кудесница, всю жизнь меня спасала, Владимира моего с того света, можно сказать, вернула…

— Он был болен?

— О, голодное время было у нас… Ему тогда полтора года исполнилось. Он заболел воспалением лёгких. Думали, всё… А травка вылечила. Эта травка разве что не из могилы вытащит… Спасибо, Господи!

Бабушка Полина ушла, оставив меня собирать травку. После я решила прогуляться. Лес манил меня. Он как будто шептал, что я дома. Идти ничто не мешало, и чем дальше я заходила, тем бодрее чувствовала себя в этой прохладе.

Отовсюду веяло жизнью: крот копошился под землёй, ёжик что-то вынюхивал в кустах, птицы на деревьях затеяли перекличку.

Я устроилась на опушке, покрытой жёлто-зелёным мхом, наблюдала за дятлом, обрабатывающим дерево.

Налетели комары, пришлось встать и двигаться дальше. Чтобы не заблудиться, я старалась идти по прямой, как делала это в детстве. Тропок и дорог в этом лесу не было, как будто эта деревня не знала машин и вообще любой другой техники.

Мне стало странно, почему Верхний Волчок скрыт от людей, почему его считают легендой? Если это чудесное место, то где же волшебство, где диковинные звери? Почему здесь всё так обычно?

Совсем близко от меня послышалось нечто похожее на хрюканье. Я оглянулась: метрах в тридцати от меня огромный кабан точил о дерево свои клыки, а возле него что-то выискивали в земле маленькие поросята. Папа в детстве учил меня, что нельзя ходить далеко в лес без оружия и вообще нечего соваться туда в одиночку, но если уж попался кабан, нужно залезть на толстое дерево и ждать, пока он уйдёт.

Я стала рассеянно оглядываться в поисках подходящего дерева, но ни на одно из них я не знала, как забраться: сучья и ветки слишком высоко.

Кабан явно нервничал, рыл землю. Я попятилась и прислонилась к ближайшему дереву и ждала, что, может, он передумает нападать на меня.

Тут я услышала волчий вой. Мне казалось, что он раздается отовсюду. В фильмах я видела, что волки охотятся стаями и окружают жертву, прежде чем напасть.

Раньше я не боялась волков, потому что они никогда не подходили к нашему селению близко. Несчастных случаев не бывало. А ещё из-за моей волчьей фамилии одноклассники звали меня волчонком. Я никогда не обижалась, мне нравилось такое прозвище.

Я увидела только двоих, очень крупных, волков, но тут же где-то за спиной раздалось многоголосое рычание. Теперь уже не было сомнений, что и я, и кабан окружены. Маленькие поросята столпились возле матери, испуганно повизгивали.

«Неужели всех нас сейчас порежут волки?» — в страхе подумала я.

Животное, которого застали врасплох, рвануло на меня, так как я стояла ближе всех.

Мне не удалось заскочить на дерево. Кабан сшиб меня с ног, развернулся, хотел сделать второй заход, но на него налетело сразу несколько волков. Поросята бросились кто куда. Я тоже воспользовалась моментом и побежала в сторону дома.

К счастью, за мной никто не погнался. Волки сосредоточились на более крупной жертве и не тронули меня. Мысленно я даже благодарила кабана, который вместо меня стал обедом для стаи хищников.

Подходя к избе, я замедлила шаг. Левая нога угодила в какую-то ямку с жижей, и теперь в туфле хлюпало. Около дома никого не было. Я выдохнула, закрыла глаза, но тут кто-то схватил меня за руку настолько резко, что я вздрогнула.

— Что ты там делала?

Это был Дилан. Вопрос был задан таким тоном, словно меня впору отправлять на казнь.

— Гуляла, — ответила я, одёргивая руку.

— Тебе нельзя туда ходить.

— Волки меня не тронули.

Он громко рассмеялся. Я не поняла, почему.

Мне дали время обработать ссадину на колене, помыться и переодеться. Пора было возвращаться в деревню.

На меня снова надели вчерашнее длинное платье. Оно нравилось мне гораздо больше, чем то, в котором я была в ЗАГСе, наверное, потому что не свадебное.

На душе стало спокойней: может, оттого что я всё ещё жива и меня никто не съел, может, потому что моему так называемому мужу я была не менее противна, чем он мне. Впоследствии можно договориться с ним и легко разойтись, словно ничего этого не было.

Из деревни пришли люди, забрали разделанную тушу кабана.

Шагать было немного больно. Дилан шёл так быстро, что я еле поспевала за ним. Ему, похоже, было плевать на моё самочувствие, а я не хотела стонать и жаловаться, поэтому стойко терпела всю дорогу.

Потихоньку я начала понимать, что моя жизнь вне опасности, и бояться, кроме резких слов, мне нечего.

Разумеется, я была бы не я, если бы у меня в голове не родилась целая уйма вопросов:

— Что будет после праздника?

— Какое-то время мы останемся здесь, потом вернёмся.

— Кто ты?

— В каком смысле? Ты не помнишь моего имени?

— Помню. Но это всё, что я знаю о тебе.

— Что тебе интересно? — нехотя спросил он.

— Сколько тебе лет? Где ты живешь? Какая у тебя фамилия?

— Двадцать семь, живу много где, постоянно в разъездах, фамилия такая же, как у тебя.

— Тоже Волк?

— Да.

— Странно… Не знала, что эта фамилия настолько распространена. Мы точно не родственники?

— Точно.

— А мама со Светой ещё здесь?

— Увидишь. Сегодня на празднике будут многие главы семейств нашего народа, так что будь добра: веди себя прилично.

— А зачем нас поженили? — прямо в лоб задала я вопрос.

На самом деле, кому ещё знать, зачем весь этот пафос, как не ему? Но Дилан не захотел отвечать и попросил меня идти молча.

— Раз тебе даже говорить со мной противно, что же ты согласился брать меня в жёны? Папочку своего испугался? — с вызовом и громко выпалила я.

— Есть вещи, которые тебе ещё рано знать. Понятно? А теперь умолкни, — огрызнулся он.

— Да ради бога!

«Господи, как же мне омерзителен этот козёл!» — негодовала про себя я. Мне хотелось смотреть на что угодно, кроме его долговязого силуэта впереди.

До деревни оставался всего какой-то километр, ноги ныли. Я утешала себя тем, что увижусь с родными.

Наконец, мы добрались. Людей было столько, что они сделали живой коридор в несколько десятков метров и встречали нас. Я старалась не отставать от Дилана.

Нам дарили подарки, произносили поздравительные речи. Некоторые из присутствующих плохо говорили по-русски.

Мама нашла меня, только когда гости устроились за столами. Мы отошли в сторону.

— Мама, забери меня отсюда, умоляю тебя! Давай сбежим? — взмолилась я.

— Диана, дочь, ты ещё не понимаешь своего счастья. Любая девушка может только мечтать о таком муже, как у тебя. Дилан — очень хороший молодой человек, поверь мне, он не даст тебя в обиду.

— Да что ты знаешь о нём? Он сам не прочь избавиться от меня! Ты бы видела, как он обращается со мной! Пожалуйста, давай уйдём?

— Нет! — внезапно строго ответила мама. — Всё делай, как велит тебе твой муж, иди и садись к нему.

Больше никаких вопросов я не задавала. Никто не собирался защищать меня от мерзкого типа, который стал моим мужем.

Мама крепко по-матерински обняла меня, и мы вернулись обратно на свои места. Света куда-то пропала. Может, тоже устала от застолья и вернулась домой, или ей просто нужно было идти на работу?

Праздник всё длился и длился. Непрекращающийся гомон утомил меня: уже наступила ночь, а люди и не думали униматься.

— Я устала, — наконец, сказала я Дилану.

— Скоро начнётся самое веселье, потерпи.

«Какое ещё веселье? — испугалась я. — Неужели они придумали ещё что-то более идиотское, чем эта свадьба? Ничего не понимаю… не понимаю…»

Седой встал и заговорил так, что все мгновенно замолчали.

— Вчера и сегодня мы празднуем важное событие! В нашем роду образовалась ещё одна семья. В честь этого я объявляю продолжение вчерашней большой охоты!

Народ дружно заликовал. Не успела я спросить, что всё это значит, как увидела, что огни вокруг стола погасли, а гости скинули свои одежды.

Мне показалось, что меня опоили каким-то галлюциногенным вином. Люди, которые ещё недавно сидели со мной за одним столом, зарычали, покрылись шерстью и превратились в волков. Процесс выглядел настолько уродливо, что выпитое мной вино запросилось наружу.

Оборотни с минуту покружились вокруг столов и костра, затем потоком двинулись в сторону леса.

Человек, за которого меня выдали замуж, тоже разделся, и спустя несколько секунд от его человеческого облика ничего не осталось. Он, как и все, скрылся в темноте.

Я стояла, не зная, как оправиться от всего этого ужаса, произошедшего у меня на глазах. Меня выдали за монстра. Я с трудом удерживала рвотные позывы, содержимое желудка просилось наружу. Единственной, кто ещё оставался человеком, была мама. Я вцепилась в неё и стала умолять покинуть это кошмарное место.

— В своё время мне тоже было страшно, — сказала она, — но потом, когда я впервые превратилась, то поняла, насколько это здорово. Теперь пришло и твоё время присоединиться к стае. Сейчас ты взволнована, и это должно помочь тебе, для этого всё и было сделано. Попробуй!

— Нет, мама, я не такая! — запротестовала я. — Я хочу домой! Мне не надо всего этого!

— Это с тобой неизбежно случится. Мы с твоим отцом такие! Глубоко вдохни воздух, почувствуй, как стая зовёт тебя, попробуй на кого-нибудь сильно разозлиться и беги, — она скинула с себя платье, положила всю одежду на скамейку и, бросив на меня манящий взгляд, перевоплотилась в зверя вслед за остальными.

Я смотрела, как мамино экзотически красивое лицо деформируется в волчью морду, и мне хотелось выть и бежать из этого сумасшедшего мира как можно дальше. Мама оказалась такой же: всю жизнь меня воспитывал монстр, а я и не подозревала…

Комары облепили меня и начали больно кусать. Мои нервы натянулись до предела, нужно было что-то делать. Нельзя просто так стоять. Из моей груди вырвался крик безысходности, а может, крик страха. Я судорожно лупила себя, пытаясь отогнать комаров, — не помогало.

Налетел ветерок, я неожиданно всем телом почувствовала, что меня зовут. Неведомая сила влекла меня в лес. Я побежала. Вдруг что-то произошло, по всему телы растёкся жар, и я перестала чувствовать себя собой.

От земли с нечеловеческой силой отталкивались уже не руки, а упругие лапы, и это было так легко, словно я лечу.

Моё платье свалилось на землю, голова стала ясной, приятное чувство разлилось по всему телу, а тревога исчезла. Вскоре мне удалось нагнать волчью стаю.

Нет, это была не одна стая, а множество, как говорили древние, тьма людей, только вот людьми их уже нельзя было назвать.

Лес гудел, все бежали, гнались за кабанами, а те были далеко от нас. Дальше нить моего человеческого сознания оборвалась. В памяти остались какие-то образы, но вспомнить событий этой ночи я уже не могла.

Утро я встретила в лесу. Абсолютно нагая, озябшая, я вскочила на ноги и увидела Дилана, который тут же проснулся от шороха, издаваемого мной.

— Не смотри на меня! — воскликнула я.

Он рассмеялся и подошел ко мне. Я отвернулась, чтобы не видеть его голым. От его прикосновений моё тело задрожало ещё больше.

— Не надо…

Он развернул меня к себе, обнял и поцеловал. Мои слабые сопротивления не остановили его. Паника захватила меня. Одного ловкого движения ему хватило, чтобы уложить меня обратно на мшистый покров земли.

— Расслабься, сейчас я согрею тебя.

— Нет, пожалуйста, не надо, не трогай меня, нет…

— Т-с-с-с.

До этого я представляла отношения между мужчиной и женщиной совсем по-другому. Сначала мне было так больно и страшно, что я взвыла, потом наступил ступор, и я не чувствовала ничего, кроме жара. Кровь пульсировала с двойной силой, тело горело.

Он брал меня резко, жадно, не обращая внимания на мои рыдания и попытки высвободиться.

Первой брачной ночи я не помню совсем. Вряд ли тогда вообще что-то было (в ту ночь меня, кажется, опоили какой-то травкой, и я быстро уснула).

Дилан был первым мужчиной, который поцеловал меня, так что мне не с чем было сравнить его ласки. Всё это было для меня ново, но это новое не просто не нравилось мне, — оно было мерзким. И ещё этот тошнотворный запах пота и чего-то ещё… Не думаю, что и от меня в тот момент могло хорошо пахнуть, но до этого никогда в жизни я не позволяла себе ходить неухоженной и грязной.

Некоторое время мы лежали на мхах. Я стыдилась своей наготы, стараясь прикрыть волосами грудь.

Дилан провёл ладонью по моему предплечью. Я вскрикнула так, как будто кожу прижгли горящим поленом. И тут я заревела, совсем как ребёнок, с воем и громкими всхлипываниями. Мне самой было стыдно, что я показываю свою слабость, но ничего не могла с этим поделать.

Между ног у меня потекла слизкая жидкость, вытереться было нечем, и от этого стало ещё противней.

— Я не хотел тебя обидеть, извини, — услышала я голос.

Дилан попытался прижать меня к себе, но от его прикосновений я завизжала на весь лес:

— Не трогай меня! Убери свои руки! Руки убери от меня! А-а-а! Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!

— Успокойся, — сказал Дилан, пытаясь справиться с моей истерикой, но я всё продолжала визжать, пока он не отстал от меня.

На какое-то время в лесу воцарилась тишина. Мои рыдания прекратились. Я сидела, поджав под себя ноги, и прикрывалась волосами. Со стороны я выглядела, наверное, как чёрный кучерявый зверёк, который пытается спрятаться, замаскироваться. Я понимала, что сидеть целый день в лесу было бы глупо, жажда уже начинала мучить меня.

— Всё, успокоилась? Вставай, нам пора, — снова резким тоном заявил Дилан. Видимо, ему надоело притворяться добреньким, или он понял, что метод «пряника» со мной не работает.

Он вскочил на ноги и подал руку. Я проигнорировала этот жест.

— Ненавижу тебя! — прошипела я, глядя ему прямо в глаза, и встала с земли.

Что-то во рту мешало мне говорить, словно это передние резцы мгновенно превратились в звериные клыки, а голос стал рычащим, грубым. Дилан тоже это заметил, его глаза мгновенно расширились. Он сделал шаг по направлению ко мне:

— Тише, спокойней…

— А ну прочь от меня! Прочь, я сказала!

— Я не трону тебя. Пожалуйста, успокойся, — попросил он. — Нам пора возвращаться, если ты ещё хочешь увидеться с матерью.

Ярость исчезла, как только я подумала о маме. Разумеется, она не смогла бы решить всех моих проблем и заставить меня забыть о них, но один только её любящий взгляд придал бы мне сил.

«Знала бы она, на что обрекла меня…» — занималась саможалением я.

Дорога заняла, по меньшей мере, три часа. Ни питья, ни еды. Мы почти не разговаривали. Единственным занятием для меня было вытаскивать мелкие веточки и листья из своей кудрявой шевелюры и смотреть под ноги.

Человек, который назывался теперь моим мужем, шёл быстро. Мне даже пришла в голову мысль потеряться, спрятаться, сделать что-нибудь назло, только бы больше никогда не видеть его. Но потом я решила, что больше всего на свете я сейчас хочу увидеть маму, выпить кружку чистой холодной воды и смыть с себя грязь.

Мама встретила нас в деревне, где вчера было застолье. Она ждала нашего появления. На скамье предусмотрительно была приготовлена одежда для нас.

— Я очень рада, что ты справилась! Дочь, как ты себя чувствуешь?

Мне хотелось рассказать о том, что произошло утром, но так как рядом были посторонние люди, я ответила просто:

— Проголодалась. И… я почти ничего не помню. Почему я проснулась в лесу?

— Потому что ты ещё не привыкла. Это нормально. Со временем ты научишься лучше контролировать себя, — и она обратилась к Дилану. — Твой отец ушёл, тебе нужно подойти к Николаю Ивановичу.

Дилан кивнул, наскоро оделся прямо на месте и ушёл.

Мы позавтракали запечённым кабаньим мясом с картофелем. Мама собралась домой с последней группой гостей.

— Почти все уже разъехались. Теперь и мне пора домой.

— Нет, мама, не уходи… не оставляй меня с этим… а-а-а, забери меня обратно! Ты не представляешь, что… О, мама, умоляю, можно я пойду с тобой? — едва не ревела я.

— Уверена, Дилан скоро понравится тебе. Ты привыкнешь, не спеши. Всё будет хорошо.

Я поняла, что мне уже не уговорить её забрать меня с собой.

— Когда мы снова увидимся?

— Скоро, дочь. Иди ко мне, — она обняла меня, поцеловала, взгляд у неё был грустный. — Ну вот, теперь мне пора.

Я проводила маму. Обратно люди уходили тоже через море. Старики читали заговор на берегу. Изба шаманов и они сами показалась мне такими же, как и в большом мире. Но, кажется, я уже начала привыкать к необъяснимым странностям…

В последней группе отбывающих было двенадцать человек, все они нырнули в воду и исчезли.

Для меня было удивительно, что многие из гостей плохо или вообще не говорили по-русски. Как я потом узнала, вход в волчий мир имелся в каждом государстве, где обосновались носители гена. То есть чтобы попасть в Верхний Волчок, не обязательно было ехать в глушь на берегу Чёрного моря. Как выглядят другие порталы, я не представляла. Да и, собственно, почему меня это должно было волновать?

Рядом появился Дилан.

— Праздник окончен. Идём, — объявил он.

Для меня он и не начинался.

В этот раз мне дали помыться в бане самой, после гостей в ней было не жарко. Наконец-то удалось смыть с себя этот тошнотворный запах.

«Неужели этот кошмар происходит на самом деле? Может быть, я скоро проснусь?» — всё ещё слабо надеялась я.

Со мной познакомились женщины из деревни. Сказали, что праздник прошёл и теперь время работы на грядках. То же самое, что и дома: прополка, поливка, сбор ягод, мирные занятия.

Дилан бесследно исчез. Такое чувство, что мне дали работу, лишь бы чем-то занять. Почему им было не отправить меня домой вместе с мамой?

Временами я (не без отвращения) пыталась вспомнить лицо человека, которого называли моим мужем, но не получалось. Всё было так спонтанно, непонятно. Даже праздник кончился, будто его насильно оборвали. На лицах людей, покидавших деревню, читалась тревога. И хотя ответы на многие мои вопросы уже были найдены, смириться со всем этим пока не получалось.

Вокруг работали женщины и дети. Говорили они на смеси русского и какого-то ещё языка, подобных которому я никогда не слышала (оказалось, что это местное наречие). С тем, чтобы понять друг друга, у нас проблем не возникало, а так как я по своей натуре человек контактный и общительный, ко мне потянулись люди, чтобы познакомиться.

Солнце припекало. Мне дали хлопковый платок на голову и плечи. Вокруг царила атмосфера взаимоподдержки, здесь никто не работал принудительно.

Рядом с бахчой располагался абрикосовый сад, за ним вишнёвый и яблочный. Дети, те, что постарше, ели зеленцы и смешно морщились.

Сначала моей задачей была прополка моркови. В процессе работы я немного отвлеклась от угнетающих мыслей и опомнилась, только когда голодный желудок дал о себе знать.

Вечером настала пора сбора клубники. Ягод было так много, что люди, не стесняясь, закладывали их в рот.

Очень милая деревня на первый взгляд. Никто никого не пытался обмануть или использовать. Жители, как большая семья, все знали друг друга, любили поговорить. Как они могли оставаться такими безмятежными, зная, что они — оборотни? Или они не считали, что это плохо? Интересно, а те волки, которые зарезали кабана, тоже были оборотнями? Получается, они в любом случае не тронули бы меня, потому что я — своя, а они всего лишь были гостями на моей свадьбе? Вот что так рассмешило этого…

Когда солнце начало клониться к закату, народ потянулся к домам. Ягоды можно было забрать себе, сделать из них варенье. Интересно, откуда в деревне брали сахар? Привозили контрабандой из большого мира или как-то выпаривали сами?

«Неужели жизнь здесь может быть настоящей?» — удивлялась я.

Я не знала, куда мне идти, поэтому оставила ящики с ягодами на берегу, а сама пошла купаться.

Приятная вода подействовала на мои расшатанные нервы успокаивающе. Морская соль жгла ссадины. Лёжа на воде, я задремала. Меня разбудили усилившиеся волны.

Увидев, что меня унесло далеко от берега, я поплыла обратно. Теперь нужно было решить, куда пойти ночевать, и пустят ли деревенские жители меня к себе.

Может, верным было прийти к бабушке Полине, но дороги к её дому я не помнила, слишком уж неприметными были тропы и извилистым путь.

Человек со странным именем Дилан сидел на берегу. Он каким-то образом вычислил, что я буду купаться именно на этом пляже или, может, у кого-то спросил. В любом случае это показалось мне странным.

Сумерки сгустились, и его светлая футболка — это единственное, что я могла различить, подплывая к берегу.

— Почему ты не пошёл купаться? — спросила я.

— Не хотелось. Одевайся, нам пора.

«Снова эти повелительные интонации, как противно и предсказуемо…» — подумала я.

Без лишних слов я собралась. Ящики с ягодами взял он.

Меня волновали вопросы: как он меня нашёл? Долго ли искал? Почему он ни о чём не спрашивал меня? Почему гости так торопливо покинули деревню?

Я решила, что после сегодняшней истерики он не посмеет притронуться ко мне, поэтому мне нечего бояться. Самонадеянно, но, в конце концов, я не какая-нибудь трусиха и не собираюсь молча терпеть такое обращение.

— Ты неразговорчивый.

— Научись слышать, и сама найдёшь ответы на свои вопросы, — немного грубо (я уже привыкла, поэтому научилась не обращать внимания) ответил Дилан.

— Я понимаю, что что-то случилось. Гости уехали слишком быстро.

— С охоты вернулись не все.

— Они мертвы?

— Сегодня их нашли. Они попали в ямы с кольями. Пятеро мертвы, один тяжело ранен.

— Но кто мог вырыть эти ямы? Я думала, здесь все волки.

— В деревне — да. Ближайшее поселение далеко отсюда. Обычные люди и ведьмаки. Они попадают сюда другим путём.

— Что теперь будет?

— Увидим.

Мы снова пришли к бабушке Полине. На этот раз она сидела в углу и молилась.

В светлице, на грубо сколоченных носилках, лежал один из волков, угодивших в яму с кольями, от полученных ран он тоже скончался. Ему не сумели помочь.

Дилан велел мне немедленно удалиться в комнату. Я сказала, что сначала дойду до бани.

Шокированная, я села на полку в предбаннике и упёрлась лбом в бревенчатую стену. Мне впервые довелось увидеть мёртвого человека. Наверное, если бы его сразу доставили в больницу, врачи сумели бы спасти ему жизнь. А теперь было поздно. Неужели в волчьей деревне, как в старые времена, к медицине относились, как к вмешательству в божий промысел? Много ли может травка, которой бабушка пыталась всех опоить? Почему этому человеку дали умереть?

Помыв холодной водой лицо и ноги, я вернулась в избу. Умершего там уже не было.

В бессилии я упала на постель, и тяжелый сон поглотил меня. В нём были волки, они выли, стоя перед ямой. Оглянувшись, я увидела, что весь лес превращается в одну большую яму.

Я проснулась от ужаса и боялась снова закрыть глаза. Рассветало.

В светлице суетилась бабушка, месила тесто на пироги.

«Как можно думать о пирогах после вчерашнего?» — пронеслось у меня в голове, но я тут же одёрнула себя, вспомнив, что это другой народ, а вовсе не простые люди. Стоило приглядеться, прежде чем открываться перед ними.

— Позвольте, я помогу вам? — предложила я.

— Яйца и мясо в подполье, сковорода на столе. Приготовь мужу завтрак. Тебе можно было ещё поспать, день будет долгий.

— Кошмары снились.

Бабушка покачала головой.

— Сегодня их будут хоронить, тебе ни к чему быть там.

«Так вот зачем пироги…» — дошло до меня.

— Потом займись сбором веников, — сказала бабушка, по-видимому, чтобы спасти меня от безделья. — Я покажу тебе, какие ветки срезать.

— Хорошо. Вчера я насобирала ягод, хочу сделать варенье.

— Я уже наварила. Ягоды нельзя долго хранить, — это был небольшой укор в мою сторону.

Я ещё раз поймала себя на мысли, что понять этих людей мне будет крайне сложно.

Омлет с мясом был готов, и я отправилась будить Дилана. Мне даже в мыслях было неловко называть чужого человека своим мужем.

Дилан вышел из спальни и первым делом поцеловал бабушку. До меня начало доходить, что они родственники, что бабушка Полина — это мать Седого. Сколько ей должно быть лет? Девяносто?

После завтрака Дилан привел себя в порядок, и я смогла поймать его только во дворе.

— Стой! — он обернулся. — Мне кажется, в лесу есть ещё ловушки. Скажи всем, чтобы не ходили на охоту.

Он хмуро посмотрел на меня, как бы давая понять, что и без меня всё знает, а я лишь трачу его время, и быстро зашагал прочь.

День прошёл в хлопотах. Бабушка оказалась не очень-то разговорчивой. Я старалась выполнять её просьбы. Это были именно просьбы, а не указания. Она была строга, но беззлобна, и уже хотя бы за это я была благодарна ей. После мерзкого контакта с её внуком любые странности характера бабушки казались мне вполне нормальными.

Не успело зайти солнце, как сон начал одолевать меня. Последние дни были полной противоположностью той жизни, которую я вела раньше. Я пыталась сохранять внешнее спокойствие, как это делала мама.

«Как долго это будет продолжаться? Смогу ли я привыкнуть? Или это только начало?» — недоумевала я.

В этот раз ни одного сна я не запомнила. Проснулась от громких голосов каких-то мужчин в светлице. С ними говорила бабушка Полина, но что-то мешало мне разобрать их слова… какое-то булькающее потрескивание… звук моторов!

Я выбежала из спальни. В комнате было четверо мужчин, каждый вооружен.

— Бабушка, кто это?

— Иди во двор, принеси воды из колодца.

— Нет, пусть останется, — скомандовал один из людей с пистолетом в руках. — Кто ещё живёт в доме?

— Только мы, — ответила бабушка Полина.

— Врёт бабка, у девки кольцо! — заметил совсем молоденький парень, стоявший у входной двери.

«Надо было сразу снять это чёртово кольцо…» — пронеслось у меня в голове.

— Что вам надо здесь? Это не ваша территория.

— Понимаете ли, в чём дело, — чётко отбивая каждое слово, начал первый (по всей видимости, он был главным в этой шайке), — ваши шавки вырезали группу наших людей. Вы представляете угрозу для нас.

— Это вы убийцы, мы не трогали ваших людей, убирайтесь! — зашипела бабушка, медленно надвигаясь на них.

— Эй, ребята, будьте готовы, старуха ещё может превратиться, — предупредил товарищей он.

— Да у неё же зубов нет? — высказался второй.

— Зато есть когти, — ответил первый, затем обратился к бабушке. — На границе территорий стоят наши ловушки. Похоже, четыре из них уже сработали. Что ж, вы сами в этом виноваты.

— Ты брешешь, неверный, мы не режем других людей!

— Ваши волки — безмозглые псы, им нет разницы, кого жрать! Вы опасны, и мы не собираемся делить эти земли с вами.

— Здесь нет ваших территорий! Это наш мир, и вам он не достанется никогда!

— Ещё посмотрим, кто кого, — ответил старший.

Все четверо вышли. Шум моторов начал удаляться, а через пару минут затих совсем.

— Бабушка, вы в порядке? — спросила я.

— А, не обо мне надо беспокоиться, — она махнула рукой, встала в углу перед иконами на колени и начала молиться.

Ужин никак не лез в рот. Что из сказанного этими людьми было правдой? Вдруг они говорили правду о том, что волки резали людей? Возможно, кто-то из стаи действительно напал на людей во время охоты?

Вскоре я осталась одна в светлице, и на глаза мне попалась старинная ветхая книга в массивном кожаном переплёте. До этого я не обращала на неё внимания, думала, это библия. На этот раз книга была раскрыта: видимо, бабушка что-то писала в ней. В книге разными почерками были записаны имена, родословные волчьих семей. Видно было, что каждая буква старательно выводилась чернилами, пером.

Я нашла много страниц, где под нижним именем проведена жирная чёрная черта, похоже, это значило, что род оборвался. Пролистав книгу, я нашла семью папы, самым нижним именем было моё. Оказывается, у папы был старший брат, Станислав! Странно, мне никогда не рассказывали про него. Непонятно было, жив он или нет. Его имя сначала было вычеркнуто, потом написано заново.

Маминой семьи никто не знал. Откуда она появилась? Может, она — последний отпрыск вымершего семейства? Свету в книгу не вписали, скорей всего, потому что она не носитель гена. Странная вещь: почему у двух носителей волчьего гена мог родиться совершенно обычный ребенок?

Открылась ещё пара любопытных вещей: меня уже вписали в семью Дилана, а бабушка Полина — это, как я и догадывалась, действительно мать его отца. Странно, что ни с матерью, ни с сестрой, ни с братом мужа меня не познакомили. Или я их просто не запомнила?

«Да, никто из этого семейства не в восторге от меня, — размышляла про себя я. — Так зачем же тогда всё это насилие, кому оно нужно?»

Глубокой ночью вернулся Дилан. Бабушка уже спала, поэтому новости он услышал от меня.

Мы сидели за столом в светлице. Впервые за всё время я позволила себе разглядывать его, насколько это было возможно при слабом свете лампы.

Тёмные волосы, правильные, но не слишком выразительные черты лица, крупное телосложение, глаза, как и у всего волчьего народа, зеленовато-желтоватые. Ничего примечательного. Наверное, поэтому я никак не могла запомнить его внешность. Весь его вид выражал жёсткость, как будто он состоял из камня или был роботом.

Мне стало интересно: он тоже не хотел жениться на незнакомой девочке, которая моложе его на десять лет? Тоже не знал моего имени? Почему не имело значения то, что мы из себя представляем?

Людей с волчьим геном около сорока тысяч по всей земле, как мне говорили, большинство из которых — родственники.

«Почему люди так дорожат этим геном? Почему жертвуют своим счастьем ради возможности быть волком? Зная всё это заранее, захотела бы я продолжить род?» — размышляла я.

— Диана.

Я встрепенулась. Он впервые назвал меня по имени.

— Да?

— Завтра вернёшься к матери.

По мне пробежала волна страха. Я посмотрела на него ненавидящим взглядом, мне хотелось, чтобы он прочёл его, чтобы испугался меня.

— Почему? — с вызовом, но не повышая голоса спросила я.

— Так надо. Выходим, как рассветёт, — коротко ответил он, отводя от меня взгляд.

— Как скажешь!

Я ушла в спальню и свернулась на постели калачиком. То, что только что произошло, было по-настоящему обидно: мной поигрались и бросили. Я плакала, но вскоре слезы принесли мне облегчение, удалось внушить себе, что я без труда переживу это и, наконец, уснула.

Бабушка не стала обнимать меня на прощание. Мне хотелось увидеть в её глазах хоть немного тепла, но ничего похожего в них не было. Вероятно, эмоции в этой семье не были в цене.

— Ты была права: мы нашли ещё две ловушки. В одну попала самка оленя, вторую обнаружили охотники около лесного озера, — сказал Дилан, когда мы уже покинули дом бабушки Полины.

— Очень рада, что вы их нашли, — ледяным голосом ответила я.

— В деревне становится опасно. Тебе здесь не место.

— Мне нигде не место. Ты попользовался и выбросил! — с ненавистью пошипела я.

Дилан хлёстко ударил меня по щеке, и хотя я понимала, что сказала глупость, всё равно ещё больше разозлилась на него, из моей груди вырвался звук, напоминающий рычание, кажется, я снова едва не превратилась в зверя.

С минуту он напряжённо наблюдал за мной, застыв на месте. О, как же мне хотелось броситься на него, но я не была уверена в том, что у меня хватит сил сделать ему больно. Но одно я с удовольствием отметила про себя: на мгновение в его глазах промелькнул страх, нет, даже ужас, и мне это было сладко осознавать.

— Глупая девчонка. Успокойся и прибавь шаг, — сказал он.

«Надеюсь, я вижу тебя сегодня в последний раз», — мысленно ответила ему я и пошла вперёд.

Я боялась снова превращаться в зверя. Меня передёрнуло от одной мысли, что я могу угодить в яму с кольями. Теперь я ждала лишь одного: скорее покинуть этот мир страшных сказок и оказаться там, где нет монстров. Но как же я тогда ошибалась…

На улице было ветрено, сильные порывы сбивали дыхание.

Приближаясь к деревне, я заметила, что людей на полях не было, дети тоже не гуляли. Видимо, все уже были в курсе последних новостей и были напуганы.

На берегу ветер был ещё сильнее. Волны такие, что никто и не подумал бы лезть купаться. Старики-колдуны не хотели читать заговор и ещё больше будоражить море, сказали, что плохой день. Никто не прислушался к их совету.

У меня даже не было с собой вещей, только длинное платье, сшитое кем-то из здешних.

Наконец, всё было готово. Мне одинаково хотелось уйти, забыть это всё, и в то же время остаться здесь и узнать, что будет дальше.

— Доберёшься до дома сама? — спросил Дилан.

— Как-нибудь справлюсь, — огрызнулась я.

Я сама себя держала за руку и вспомнила про обручальное кольцо. Оно плотно сидело на пальце. От обиды я силой сорвала его и бросила на песок, прорычав Дилану, что он мне не нужен и что никогда в жизни не хочу больше видеть его.

Старики запели. Их молитва пронзительно загудела. Мне казалось, пространство начало искривляться от звуковых волн, всё моё тело чувствовало вибрацию.

Я последний раз обвела взглядом деревню и побежала. Крупная волна врезалась в меня, сбила с ног и вынесла обратно на берег. Со второго раза получилось поймать удачный момент. Море поглотило меня с головой, снова перевернуло, как в огромном барабане, и выплюнуло на каменистый берег большого мира.

Шёл дождь. Я выбралась из воды и поднялась наверх. В домике стариков оказалось пусто. Было неясно, те же старики читали молитву или уже другие? Или они жили в нескольких местах и мирах одновременно?

Как бы то ни было, я оказалась совсем одна и, похоже, никто не знал о моём прибытии. Дороги домой я не помнила, но нужно было как-то выбираться, и я пошла по грунтовке. Вскоре показалась трасса. Делать было нечего — пришлось идти наугад.

Остановилась машина. Мне было уже всё равно, кто решил подвезти меня.

— Садись, тебе куда? — спросили у меня.

— Мне в Верхний Волчок…

— Куда-куда? — удивились люди.

— Ой, в Нижний… — осеклась я.

Это были пенсионеры, из местных, и над моей оговоркой они слегка посмеялись.

Мы ехали в верном направлении. Через полчаса я увидела знакомые места.

Отблагодарить пожилую пару мне было нечем, кроме слов. Они тоже пожелали мне благополучно добраться до «Верхнего, ой, Нижнего Волчка».

Дома не оказалось ни мамы, ни Светы… Наверное, они на работе.

Я нашла спрятанный запасной ключ над дверным косяком и открыла дверь. Глухая тишина, некуда себя деть. Оставалось только ждать.

Глядя на домашнюю обстановку, я испытывала прилив тоски, не могла представить себя живущей где-то в другом месте. И вот меня вернули обратно домой, — видимо, я пришлась не по вкусу новой семье. Да, это было неприятно и больно ударило по самооценке, но в результате я, как и хотела, снова оказалась дома.

«Пусть он только попробует ещё раз показаться мне на глаза, тогда я стану его худшей проблемой», — пообещала себе я, предвкушая, что ему будет так же больно и мерзко, как мне, когда он насиловал меня.

Я чувствовала себя маленькой девочкой, перед которой открылась страшная тайна. Как будто мою душу окунули в бочку со смолой и сказали: теперь ты будешь с этим жить. Больше всего меня уязвляло то, что решения принимались без моего участия, и никто не давал мне права выбора.