Кровавый рассвет

Натали Альбертовна Якобсон, 2023

Николетт – падший ангел, Фердинанд – избранник таинственного ордена, охотящегося за нечистью. Есть часы, отмеряющие срок пришествия Люцифера на землю. Долг Фердинанда до истечения срока уничтожить ангела зла. Но что если этот ангел окажется настолько красив и соблазнителен, что, увидев его однажды, без него уже невозможно жить. Фердинанд получает священный кинжал, которым можно убить Николетт в один роковой рассвет, на переломе времен. Медлить нельзя. Таинственные часы берут контроль над юношей. Они подобны живому существу, а в ордене слишком много тайн. Там стоит статуя ангела, из-за влюбленности в которую Фердинанд и вступил в орден. Николетт – живая копия этой статуи. Взглянув на нее Фердинанд понимает, что жить без нее дальше уже не в его силах. Но против его любви могущественный орден, сверхъестественные силы и жуткое демоническое существо, которое вырвется на волю, если Николетт останется жива. Ведь по сути оно и есть – ее темная половина.

Непорочные

Что-то пошло не так. Что-то напомнило ей о небесах, пустых после падения дьявола и наполненных вздохами. Что-то расцветало в душе подобно розе с гноящимися кровью шипами. Всё вдруг стало как раньше, на один-единственный миг. Но этот миг был решающим. Воспоминания вернулись вдруг с пугающей реальностью. Всё, что она не могла вспомнить раньше, лежало, как на ладони. Вернее, стояло перед глазами. Миг падения, боль, огонь, порезы, сокрушительное ощущение конца.

Необратимость! Только одно слово билось в голове. Это должно было произойти. Сознание обожгло. Но ее лицо осталось спокойным лицом статуи.

Николетт выходила из дворца, как существо из другого мира. По сути, она им и была, но пурпурная накидка уже скрыла крылья. Пурпурный цвет — привилегия королей. Она была даже больше, чем королевой. Ведь она суть царя царей — самого дьявола. Раньше на ее красивом лице не отражалось никаких чувств, но теперь на нем застыло легкое беспокойство.

Если б кто-то увидел ее в темноте, он бы не устоял. Подсознательно люди понимают, что перед ними опасность, но уже не могут отвести взгляд от губительной красоты волшебного существа. Первая жертва оказалась не за горами. Судя по рясе, это был кардинал, правда сильно подвыпивший и почему-то оставшийся без спутников. Наверное, он тоже собирался сегодня на тайное собрание, но по дороге решил, что вино куда важнее и значительно опоздал.

Что ж, он встретил искомое божество прямо на дороге и даже не понял, какая ему оказана честь. Он плелся, держась за стенку, но заметил вдруг Николетт и почти пустая бутылка с грохотом выпала из его руки. Осколки дождем усыпали мостовую. Почему битое стекло в лунном свете так похоже на драгоценные камни? Лицо Николетт многократно дробилось в каждом осколке, будто освещая их изнутри.

Неудивительно, что к стеклу тут же потянулись разные сомнительные ночные твари.

Кардинал не смотрел на них, он смотрел на нее. Его кошелек был еще не совсем пуст, но поиски куртизанок сегодня не увенчались успехом, зато падший ангел стоял перед ним во всей своей красоте. Соблазнительное бесчувственное лицо в ореоле золотых кудрей передернулось в легком пренебрежении.

Несчастный пьяница смотрел на нее с таким вожделением, будто у него еще были силы влезть в петлю, если она не удовлетворит пожирающую его страсть. Что ж если от неудовлетворенности он захочет свети счеты с жизнью, она может ему в этом помочь. Николетт ощутила, как ногти на руке неожиданно удлиняются, превращаясь в золотые когти, будто она стала драконом.

— Если ты знаешь, что дьявол перед тобой, то, что мешает тебе бежать? — она почти выдохнула ему в лицо струю огня, а не слова, но он даже не испугался. Ее красота мешала ему мыслить рационально, как впрочем и многим другим.

— Золото! — он потряс висящий у пояса бархатный кошелек на тесемках, где призывно звенели монеты. — Изумруды, рубины, — кардинал попытался снять перстни со своих толстых пальцев, но был для этого слишком пьян. — Хоть мою сутану, все, что хочешь за эту ночь.

— Все, что захочу? — она с пренебрежением изогнула бровь. Он был даже ниже ее ростом. Но сколько в нем похоти. Это чувство в людях ее больше всего раздражало. Его невозможно было понять. Сама она никогда не ощущала ничего подобного. — А что если я захочу твою душу? Разве ты не отдал ее уже своему богу?

— О, красавица, — он потянулся к ее лицу пальцами. — Кто не забудет о боге при виде тебя?

— Тот, кто верит в него, — лицо прекрасного юноши на собрании не выходило у нее из головы. Он был даже непреклоннее, чем она. Вот почему на миг она перепутала его со своими бывшими небесными собратьями. Его вера в бога была еще тверже, чем ее связь с дьяволом. Он был непреступным, как скала, опасным, как лезвие кинжала и в то же время абсолютно невинным. Эта невинность делала его каким-то особенным. При мысли о нем все вдруг стало пустым и противным.

Николетт отстранилась от жадных пальцев, тянувшихся к ее лицу.

Между тем кардинал стащил все-таки со своего пальца драгоценный перстень и швырнул его в лужу к ее ногам.

— Весь мир за ложе с тобой…

Раньше она бы преподала ему урок, придя в его дом, превратив угощение там в червей, выпив вино и наполнив кубки его кровью. Она распяла бы его на его ложе и начинала вычерчивать на нем огненные символы пламенем. Его труп остался бы на перевернутом распятие в назидание всем, кто захочет близости с дьяволом.

Но сейчас у ее не было желания играть. Ей просто стало противно.

Он ждал. Он готов был умолять, почти скулить, но лицо ангела осталось непреклонно.

— Блуд это грех! — холодно бросила Николетт и протянула вперед когтистую руку. Ее пальцы вцепились прямо в жирное горло. Жертва билась в судорогах недолго. Николетт легко оторвала тучное тело от земли и прижала к стене. Он не мог кричать, только бился в агонии. И его кровь текла по ее когтям.

Ее крылья дрогнули в предчувствии того, как душа выпорхнет из мертвеющего тела. А пока он еще жив, пусть его грехи смываются кровью.

Фердинанд выходил из опустевшей резиденции с чувством того, что апокалипсис уже свершился. В его душе разверзался ад.

Как такое могло случиться? Он всегда считал себя непорочным и вдруг… Сознание помутилось.

Эффект сильного удара по голове перешел в нечто огненное. Горело не только тело, но и сознание. Он как будто оказался в ловушке, выхода из которой не было.

Золотое создание все еще стояло перед глазами. Сердце билось, как пойманная птица.

Его статуя! Его божество! Возможно, он сам создал себе из святыни идола. И вот наказание. Дьявол принял вид этого идола. Все, чтобы уничтожить драконоборца. Так называли того, кто идет на битву со злом, как в древние времена.

Похоже, на этот раз дьявол победил. У Фердинанда осталось лишь одно желание, пойти к своей любимой статуе ангела, броситься перед ней на колени и вскрыть себе вены. Пусть кровь обагрит скульптуру, смывая все его грехи. И боли и желания согрешить тогда просто не останется. Но как же тогда орден успеет найти и посвятить следующего избранного. Он не может всех подвести. Не может! И все же образ золотого создания прочно засел у него в мозгу. Он смотрел в ночь, а видел Николетт. Ее губы слегка шевелились, подобно заснувшим змеям.

— Я твоя гибель, а ты моя, — слова тоже звучали в мозгу, почти обжигая.

— У вас не найдется мелочи для нуждающегося?

Фердинанд не сразу заметил какого-то попрошайку, но послушно сунул ему монету. Их орден никогда не скупился на подаяние. Только странный сгорбленный нищий в рваной накидке отошел не сразу.

— Золото! — он повертел монетку в когтистых коричневых руках. — Ты знаешь, что все золото в мире от дьявола?

Фердинанд сощурился, пытаясь разглядеть чудовищное лицо под капюшоном, но видел лишь червленые локоны Николетт, золотую красоту падшего ангела.

— Да, знаю, — с трудом выдавил он, признание далось ему не сразу. Но странное существо вдруг засмеялось.

— Не попади в беду! — предупредил оно, уходя куда-то в ночь все так же со смехом.

— Я уже попал, — хотел сказать он, но не смог. Это была не просто беда. Это был конец света! Для него одного! И это всего на какие-то дни раньше, чем конец наступит для всего света.

Если Николетт выживет и придет к власти, то дьявол будет владеть всем миром.

Но как можно помышлять об устранение существа, без красоты которого, мир как будто перестанет существовать?

Как можно разбить святыню, которой молишься?

Как можно возненавидеть бога, поддерживавшего тебя всю твою жизнь, даже если он оказался дьяволом?

Все пути вдруг стали кривыми и неправильными. И все из-за этой встречи. Нельзя было смотреть на нее раньше, чем занесешь ритуальный нож, но он посмотрел. И все вдруг изменилось.

Фердинанд вернулся не к себе в келью, а ворвался в молельню, упал на колени перед алтарем, недалеко от ниши со статуей, и его молитвы были такими истовыми, что он легко мог сойти за безумца. Он каялся, он просил всех святых о прощении и укреплении, он почти рыдал, потому что молитвы не помогали. Изнутри его как будто жгло огнем.

Он простоял на коленях час, может больше, и мог бы простоять всю ночь, если б чья-то рука вдруг не легла на плечо.

Юноша вздрогнул и обернулся. Слезы, выступившие на глазах, мешали, как следует, видеть.

— Так бывает со всеми, — заявил пожилой монах, имени которого Фердинанд не знал.

— Со всеми?

— Всеми, кто борется со злом, отрекаясь от собственных желаний?

— И как же с ними бороться? — Фердинанд напрягся, но в голову ничего не пришло.

— Только умерщвляя плоть, что их порождает, — монах чуть сдвинул рясу, показывая жуткие шрамы.

Фердинанд кивнул в знак понимания. Когда монах, шурша рясой, ушел, он достал свой кинжал. Красивую вещь с драконами на рукоятке и смертоносным лезвием. Это лезвие предназначалось дьяволу, а не ему, но сейчас был особый момент. Фердинанд положил лезвие на левую ладонь и провел им по коже изо всех сил. Порез оказался глубоким. Кровь выступила тут же, но легче не стало. Вероятно потому, что его желание было не физическим. От него страдала душа. А ангел в нише жадно смотрел на его кровь, и как будто усмехался.