Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары

Ната Лакомка, 2020

Мы с сестрой – очень разные. Она – признанная красавица, лучшая ученица элитной школы, гордость родителей. А я… а я – ходячая бомба, позор семьи, рассадник проблем. Короче, я – Василиса Опасная. Для друзей просто Васька. Кто с десяти лет состоит на учете в отделе по делам несовершеннолетних – тот я. Кто поджег «Лексус» Коша Невмертича – тот тоже я. Собственно, с этого всё и началось…

Глава 4

Прежде чем стукнуть в дверь аудитории, где проходил урок истории волшебства, Барбара Збыславовна ободряюще мне кивнула.

— Все будет хорошо, Василиса, — сказала она. — Бояться не надо.

А я и в самом деле боялась, хотя за свою жизнь сменила четыре школы. Причем, в прошлом году меня переводили дважды.

Дверь открылась, и я услышала монотонный дребезжащий голос:

–…основав школу архимагии в Вавилоне, магистр Кидинну первый поставил обучение неофитов на поток. После его смерти школа действовала еще двести лет, пока не была разрушена во время завоеваний Митридата Первого…

— Господин Облачар, разрешите прервать вас, — Барбара Збыславовна вошла в аудиторию. — У меня важное объявление.

Я с присвистом втянула воздух, все еще стоя за порогом. Сейчас я зайду, а там по лавкам сидят голуби, сойки и орлы какие-нибудь. Или еще хлеще…

— Конечно, Барбара Збыславовна, — услужливо задребезжал монотонный голос. — Прошу вас на кафедру.

— Не беспокойтесь, Милян Маркович, я сделаю объявление отсюда. Уважаемые студенты, — она заговорила четко и с таким позитивом, словно собиралась представить им президента, а не меня, — с сегодняшнего дня в вашей группе появится еще один учащийся. Это девушка, зовут ее Василиса Краснова…

— Василиса Прекрасная? — весело спросил какой-то парень.

Его поддержал дружный смех, а меня бросило в жар.

— Не перебивайте, Царёв, — нестрого одернула весельчака Барбара Збыславовна. — Василиса пропустила начало семестра, ей придется догонять вас в учебе, поэтому прошу помогать ей во всем. Василиса, — позвала она меня.

Когда приходишь в новый коллектив, главное — не показать, что боишься. Я зашла в аудиторию, встала рядом с Ягушевской, небрежно сунув руки в карманы джинсов, и огляделась.

Аудитория была сравнительно небольшой, а студентов много. Свободное место было только рядом с лохматым парнем в очках, который сидел за первым столом. Парень был в такой же толстовке, как у меня, и я успела этому обрадоваться, когда один из студентов знакомо хмыкнул:

— Василиса Прекрасная? Это же пацан!

Его опять поддержали смехом, а Ягушевская снова осадила шутника:

— Царёв, ведите себя как следует. Василиса, садитесь к Борису Анчуткину, на первую парту.

— Не надо, Барбара Збыславовна, — с бесстрашной ухмылкой встрял Царёв.

Я посмотрела на него и сразу узнала — тот самый парень с длиной челкой, который бежал по коридору, перебрасывая огненный мяч. Его соседа я тоже узнала — по длинному узкому лицу и светло-карим глазам.

Надо ли говорить, что оба типчика мне совсем не понравились. Царёв, похоже, мажорчик, всеобщий любимчик и заводила, а этот… с козлиным лицом — его верный подпевала.

— Пусть лучше ко мне сядет, — продолжал Царёв. — Андрюха уступит место даме, — он пихнул плечом в плечо своего соседа. — А то если ее к Анчуткину посадить, как мы их различать будем?

Группа полегла от хохота, и больше всех старались девочки — все, как одна, красотки, одетые, как картиночки, с причесочками и ноготочками — аж противно! Я надвинула бейсболку поглубже и широким шагом прошла к первой парте, где сидел несчастный Анчуткин — конечно же, всеобщее посмешище. Похоже, в посмешища сразу же записали и меня.

Сняв рюкзак, я поставила его на пол, возле стола, и села, не замечая смешков за спиной. Анчуткин передвинул книги и тетради на свою сторону, молча освобождая для меня место.

— Очень смешно, Царёв, — сказала Барбара Збыславовна совсем другим тоном. — После лекций зайдите ко мне, пожалуйста. Побеседуем насчет взаимного уважения и вежливого обращения между студентами.

Я оглянулась через плечо. Царёв сразу перестал зубоскалить, а Барбара Збыславовна, еще раз извинившись за прерванное занятие, удалилась.

— Продолжаем дальше, — продребезжал препод Облачар. — Итак, мы остановились на Митридате… Разрушив первую колдовскую школу, Митридат хотел остановить распространение тайного знания, сделав его обладателями лишь жреческое сословие. Но ученики магистра Кидинну продолжили его дело. Уже в первом веке до нашей эры была открыта школа друидов на острове Англси…

Я скосила глаза на соседа — он бегло конспектировал за преподом, а у меня не было даже тетради, чтобы записать этот бред про острова и Митридата. Ладно, конспектом можно заняться и потом, на первый раз простят. А пока можно оглядеться.

Преподаватель стоял за кафедрой, и была видна только его голова — круглая, лысоватая. Он не смотрел на группу, монотонно начитывая текст, а группа занималась чем угодно, только не учебой. Ну, не считая пары-тройки зубрил, которые строчили в тетрадках так, что ручки могли задымиться. Мельком я взглянула в сторону Царёва — он шептался о чем-то со своим соседом, и оба поглядывали так пакостно, что можно было не сомневаться — они уже что-то задумали против меня.

Я покосилась на Анчуткина, который слушал препода, раскрыв рот. Типичный недотепа и неудачник. Хоть и в толстовке.

Звонок затрещал так оглушительно, что я вздрогнула.

Студенты сразу зашевелились, зашумели, а Облачар со стуком захлопнул папку с записями и объявил:

— Через двадцать минут — вторая лента здесь же. Попрошу не опаздывать, — он выбрался из-за кафедры и засеменил к двери.

Он был и в самом деле очень невысокого роста, даже ниже меня, с пухлым животом и кривоватыми ногами. Ни на кого не глядя, он покинул аудиторию, а я приготовилась к настоящей встрече со своими одногруппниками.

Я ждала, что Царёв с дружком сразу бросятся задирать меня, но прошла минута, вторая, а парни так же сидели за столом и о что-то увлеченно чертили на листке, время от времени принимаясь спорить вполголоса. Остальные студенты не обращали на меня внимания — кто-то достал книгу и углубился в чтение, кто-то болтал, заливисто смеясь. Разумеется, ни у одного нет сотового телефона. Я только покривилась.

Заговаривать ни с кем не хотелось, Анчуткин сидел, как чучело — молча и неподвижно, а я залезла в рюкзак, в надежде найти там что-то полезное. Ленка догадалась положить мне блокнот и ручку, и я достала их, чтобы на следующей ленте изобразить видимость учебы.

А если разобраться — на что мне сдались их архимагические школы до нашей эры?!

Я непозволительно расслабилась, и поэтому не заметила, как Царёв с дружком подошли к переднему столу.

— Ну что? — спросил Царёв. — Корешки закорешились?

Спросил, вроде, дружелюбно, но я сразу угадала насмешку. И промолчала, лениво взглянув на него снизу вверх.

— Они нашли друг друга! — заржал парень с длинным лицом.

Андрей. Я запомнила его имя. Сам на козла похож и имя такое же — «Андре-е-ей», с блеянием.

— А почему ты кепку не снимаешь? — продолжал расспрашивать Царёв.

Анчуткин рядом со мной втянул голову в плечи, стараясь казаться как можно незаметнее.

— Не хочу, — ответила я коротко. — Еще вопросы будут?

— Будут, — радостно объявил Царёв.

Аудитория за моей спиной затаилась, и я затылком чувствовала, что все смотрят на нас. И ждут.

— Правда, что ты визжала, когда тебя в печь засовывали? — Царёв смотрел на меня наивными светлыми глазами, но ухмылочка никуда не делась, и только за это надо было врезать ему.

Его подпевала тут же растопырил руки и ноги и заорал тонким голосом, явно передразнивая меня:

— Нет! Нет! Спасите! Помогите! Убийцы!

Кровь бросилась мне в лицо. Я медленно поднялась и оказалась макушкой по ухо Царёву. По физии бить несподручно. А вот между ног…

— Да ладно, что ты, — примирительно сказал Царёв. — Я пошутил. А ты сейчас как будто драться решила! — он сгорбил плечи, выставив кулаки, изображая боксерскую стойку, а потом расхохотался. — Ты точно девчонка, а не пацан? Такая грозная — ух!

— Тупо шутишь, — сказала я.

— Всё, больше не буду, — пообещал он и дружески похлопал меня по плечу.

Я резко отстранилась, и он сразу отступил на шаг, подняв руки, будто сдавался.

— Всё-всё! — заверил он меня. — Теперь даже не смотрю в твою сторону. Смываюсь в ужасе.

Он и в самом деле ушел — вернулся за свой стол.

Смешки среди студентов стали громче и чаще. Я не могла не оглянуться. В самом деле — все смотрели на меня, но тут же отвернулись, словно ничего и не произошло. Я медленно села, не зная — хорошо или плохо, что подраться не удалось. Может, за драку меня бы исключили? Это было бы хорошо. Наверное…

Анчуткин вдруг странно дернулся — и раз, и два, а потом вскочил с каким-то сдавленным писком и принялся скакать по аудитории, хлопая себя по плечам и груди — будто стряхивал кого-то. Я оторопело смотрела на него, не понимая, что происходит, а студенты захохотали так, что стекла в окне зазвенели. Кто-то так ослабел от смеха, что упал грудью на стол, вытирая слезы на глазах, одна девица хлопала в ладоши, заливаясь, как колокольчик.

— Уберите! Уберите их! — завопил Анчуткин и заскакал еще быстрее.

Я посмотрела на Царёва, ожидая, что он тоже умирает от смеха, но тот сидел с какой-то кривоватой усмешкой и почему-то смотрел на меня, а не на беднягу Анчуткина. Прихлебатель Андрюха тоже выглядел озадаченным и удивленно поднял брови, почесывая макушку.

— Что здесь происходит? — услышала я ледяной голос, а потом раздался слаженный грохот — это студенты побросали тетради, книги, сумки и ручки, и вскочили, как один.

Я тоже поднялась, потому что в аудиторию вошел ректор Кош Невмертич собственной персоной, и вид его не предвещал ничего хорошего.

Несколько секунд он смотрел на завывающего Анчуткина, который метался от кафедры к столу, а потом шагнул вперед и поймал его за шею, сильно встряхнув.

— Остановился, — приказал ректор, и Анчуткин тут же перестал орать и замер, вытаращив глаза. — Иди на место, — велел Невмертич, отпуская его.

Парень, спотыкаясь и поправляя очки, прошел к парте и сел, обхватив лохматую голову. По-моему, он даже всхлипнул, но мне некогда было следить за ним, потому что ректор уже стоял передо мной, внимательно разглядывая меня и едва не принюхиваясь.

— Это ваши проделки, Краснова? — спросил он.

— Мои? — глупо переспросила я.

— А это что? — он протянул ко мне руку, и я едва не шарахнулась, но он лишь коснулся моего плеча и показал мне мелко исписанный клочок бумажки, держа его двумя пальцами.

Я вытянула шею, чтобы рассмотреть, что написано на листке, но там были нацарапаны какие-то закорючки.

В отличие от меня, ректор, похоже, сразу понял, что это. Потому что сразу утратил ко мне интерес и обвел взглядом студентов. Стало так тихо, что было слышно, как шуршит листок в пальцах господина Невмертича. Листок вспыхнул синим пламенем и в две секунды осыпался на пол пеплом.

— Кто повесил это на Краснову? — спросил ректор в абсолютной тишине.

У меня шея чесалась оглянуться на Царёва и выдать его с дружком к чертям собачьим, но это не понадобилось. Ректор очень неприятно усмехнулся и произнес:

— Царёв, Козлов, после лекций — прошу ко мне в кабинет.

Так он еще и Козлов. Я мысленно поздравила себя с тем, что угадала, на кого похож дружок Царёва — Андрюшка.

— Меня уже вызвала Барбара Збыславовна, — быстро, но без особого страха отозвался Царёв. — Сегодня. После лекций.

— Значит, вы уже постарались? — вежливо осведомился Невмертич. — Что ж, тогда зайдете ко мне после того, как побываете у Барбары Збыславовны. Козлов — сразу после лекций. А вы, Краснова, — он повернулся ко мне, и я невольно вытянулась по стойке смирно, — будьте внимательнее. Такие крылышки вам ни к чему, — он еще раз окинул мрачным взглядом всех нас и вышел, едва не столкнувшись с Облачаром.

Впрочем, преподаватель вовремя заметил ректора и почтительно уступил ему дорогу.

Мы все провожали Коша Невмертича взглядом. Я смотрела не отрываясь — сегодня он был опять в черном, умопомрачительно элегантном костюме, и в темно-синей рубашке с галстуком на тон темнее. И я снова почувствовала себя неопрятной распутехой, и разозлилась — потому что злиться было всяко лучше, чем умирать от щенячьего восторга.

Откуда Козлов узнал, что я плакала, когда меня отправляли в эту самую «печь»? Не ректор ли рассказал — специально, чтобы пустить гадкий слушок?

— Прошу садиться, господа студенты, — продребезжал Облачар, забираясь за кафедру. — Итак, продолжаем. Школа друидов на Англси была разрушена римскими легионерами…

Но мне было вовсе не до легионеров. Я внезапно осознала, насколько сложным окажется пребывание в этом проклятом институте. Если тут даже первокурсники способны на всякие колдовские штучки… Я покосилась на Анчуткина. Тот держал ручку, но не записал в конспект ни полслова. Сидел, уставившись в стол, очки сползли на кончик носа.

— Эй, — тихо окликнула я его. — Ты как?

Он еле заметно кивнул, но даже не повернул головы. Только минут через пятнадцать он встрепенулся и принялся записывать очередной бред про какую-то колдовскую школу в Баальбеке. Звонок, означавший конец ленты, снова заставил меня вздрогнуть. Студенты убирали конспекты и весело переговаривались, обсуждая предстоящий урок. Особенно веселы были девицы, и вскоре я поняла причину, услышав название предмета — «песнопения».

Царёв прошел мимо меня, чуть не задев плечом. Задел бы — если бы я вовремя не отстранилась. По-моему, это разозлило его еще больше, потому что он еле слышно хмыкнул.

— Краснова, — позвал меня Облачар, приподнимаясь на цыпочки, чтобы увидеть меня из-за кафедры, — подойдите.

Я подошла, забросив рюкзак на плечо.

— Вы уже получили учебники? — спросил препод, подслеповато щуря глаза на меня.

Я отрицательно покачала головой.

— Вам надо получить всю историю по списку, — сказал он деловито. — Вы сильно отстали, поэтому к субботе должны самостоятельно изучить пять параграфов из «Всемирной истории магических школ» и пять параграфов из «Всемирной истории волшебства»…

Мне казалось, что я участвую в каком-то спектакле. Какое волшебство? Какие магические школы? Двадцать первый век на дворе! Нанотехнологии похлеще любого волшебства!

— В субботу придете после лекций, я протестирую вас, — дребезжал Облачар так же монотонно, как читал лекции. — Кроме того, возьмите у старосты задание на неделю. В следующий понедельник будет зачетная работа по древнему миру, постарайтесь написать ее хотя бы на «удовлетворительно». Большего я от вас пока не жду.

Он так напоминал старенького математика из моей третьей школы, что я покраснела до ушей. Бедный дед бился со мной, чтобы я подтянула алгебру, но для меня это было сложнее, чем ему сесть на шпагат. И вот теперь другой дедок решил проявить участие…

Послушно кивая, я даже не старалась запомнить, что и откуда мне надо изучить. Все это было для меня совсем неважным. Важно другое — я не знала, куда сейчас идти, не знала, где здесь библиотека, столовка или туалет, наконец, где искать Ленку. А дед все бубнил и бубнил, выражая надежду, что мое пребывание в школе будет полезным не только для меня, но и для него, так как каждый студент «Ивы» — это открытие…

Минут через пятнадцать он сжалился и отпустил меня, и я вышла в коридор, чувствуя себя очень паршиво.

И куда теперь?

От стены отлепился Анчуткин и подошел, поправляя на носу сползающие очки. Он явно ждал меня, но я этому совсем не обрадовалась. Первое правило в новой школе — не води дружбу с аутсайдерами. Лучше быть одной, чем с теми, кого все гнобят.

— Все пошли в музыкальный зал, — сказал он, смешно вытягивая шею, выступающий кадык так и ходил под кожей. — Я подумал, может, ты не знаешь, где это… раз новенькая.

Наверное, он что-то угадал по моему взгляду, потому что втянул голову в плечи, как черепаха.

— Я могу просто идти перед тобой, дорогу показывать, — произнес он виновато. — Если тебе стыдно со мной рядом…

— Не стыдно, — проворчала я недовольно, потому что мне вовсе не понравилось испытывать угрызения совести из-за жалкого очкарика. — Иди рядом, заодно расскажешь, что тут происходит. Потому что я ничего не понимаю.

— Расскажу! — он зашагал рядом со мной и так обрадовался, что мне снова стало совестно. — Ты не обращай внимания на Ваньку Царёва и на вершков. Они идиоты, надо всеми потешаются.

— На кого не обращать? — переспросила я. — Каких вершков?

— «Вершки», — с готовностью пояснил Анчуткин, суетливо указывая мне дорогу. — Это они так себя называют — вроде как они всегда наверху.

— Они?

— Царёв, Козлов… Вся их компания. А остальные — «корешки».

Мы поднимались по бесконечным лестницам, проходили узкими коридорами, в которых окна были только под потолком — узкие, длинные, я глазела по сторонам, но услышав про «корешков» — резко остановилась.

— «Корешки»? — уточнила я.

Анчуткин кивнул, глядя на меня с глуповатой улыбкой. Сквозь стекла очков его глаза казались маленькими и водянистыми.

— То есть… — я ткнула большим пальцем через плечо, — там, на лекции… «корешки закорешились» — это я сейчас вроде как «корешок»?

Теперь Анчуткин кивнул с сожалением и сочувствием.

Вот только его соплей мне совсем не надо было.

— Значит, «корешок». Ладно, — процедила я сквозь зубы и прикрикнула на Анчуткина: — Чего застыл? Показывай, куда идти.

Мы снова начали бесконечное восхождение, а я расспрашивала:

— А бумажка, которую ректор с меня снял? Это что было?

Заклятье, — вздохнул он. — Царёв по заклятиям лучше всех. С ним Кош Невмертич занимается по особой программе.

— Прямо по особой? — спросила я зло. — И что он тебе там наособил, что ты скакал, как сумасшедший?

Анчуткин успехнулся и смущенно пригладил волосы на макушке:

— Сделал так, как будто по мне ползали муравьи — много, и кусались, как собаки.

— И часто он так развлекается? Ваш «вершок»?

— Ну… часто, — промычал Анчуткин. — Ты с ним не ссорься. А то выкинет какую-нибудь гадость… В этот раз заклятье почему-то на меня перескочило…

— Перескочило? — я опять остановилось. — Так он повесил на меня бумажку, и это я должна была быть в муравьях?

Ответом мне был виноватый взгляд Анчуткина, и это окончательно меня добило. Значит, если бы не этот недотепа (по каким там причинам — не известно), это я бы скакала перед всей группой, как дурная коза. И перед ректором тоже… Перед ректором. Именно это показалось мне самым обидным.

— Только ты с ним не ругайся, — поторопился предостеречь меня Анчуткин. — Его отец — глава попечительского совета «Ивы». Царёв нажалуется — и тебя могут отчислить. Вершки это знают, и пользуются. Знают, что мы в любом случае будем молчать и не пожалуемся.

— И пусть отчисляют, — отрезала я.

Анчуткин как-то странно посмотрел поверх очков, и меня разозлил этот непонятный взгляд.

— Чего опять застыл? — сказала я грубо. — Мы дойдем сегодня до ваших песнопений или нет?

Пока мы шли закоулками института, Анчуткин успел многое мне рассказать. «Вершки» и в самом деле были мажорчиками. Почти у всех родители были выпускниками «Ивы» и теперь занимали какие-то суперважные посты, чуть ли не в ставке Президента. Они обучались платно, и, если верить Анчуткину, плата была очень приличной. Зато «корешки» обучались за счет институтского бюджета — их набирал по всей стране лично ректор. Успешным студентам-«корешкам» даже выплачивали стипендию и они жили в «Иве» постоянно, как в интернате.

— Кош Невмертич меня в Нерюнгри нашел, — похвастался Анчуткин. — Я как узнал, сразу не поверил. Это огромная удача — попасть в «Иву». Хотя и страшно тоже, но…

— Подожди, — перебила я его. — Получается, мажоры учатся платно, а ты — бесплатно? Выходит, у них и талантов-то особых нет, а у тебя есть?

Анчуткин поправил очки и поскреб затылок:

— Нет, не так. По сути, мы все учимся на деньги родителей «вершков» — деньги выделяет попечительский совет. Просто не так много людей с волшебными силами, вот нас и добирают, где только можно. Если нет денег учиться в «Иве» — молись, чтобы тебя не выкинул попечительский совет.

— С чего это молиться? — фыркнула я. — Да я мечтаю вылететь отсюда. Не видела места глупее и бесполезнее, чем ваша «Ива». Чему тут могут научить? Муравьев насылать? — тут я покривила душой. Насылать муравьев — очень даже заманчиво. Умей я делать это года два назад — кому-то очень бы не поздоровилось. Может, моих семи процентов хватит на такое заклинание?..

— Если вылетишь отсюда, — сказал вдруг Анчуткин медленно и таким таинственным тоном — будто рассказывал страшную сказку, — то за тобой сразу приставят особистов. Проколешься — и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в Особой тюрьме. Навсегда. Даже не до смерти. До конца веков.

— Что? — я вытаращилась на него, но он был абсолютно серьезен. — Да что вы все заладили про эту тюрьму? — спросила я с вызовом. — За что меня сажать? Я еще несовершеннолетняя!

— Абигейл Уильямс было тринадцать, когда ее определили в Особую тюрьму. Она там уже почти четыреста лет.

Если он рассчитывал напугать меня, то ошибался.

— Я не знаю, кто такая твоя Абигейл, — произнесла я с вызовом.

— Да, мы это еще не проходили, — смущенно признал Анчуткин. — Это будет в следующем полугодии, когда начнем проходить процесс Салемских ведьм, но в учебнике это написано, на сто двадцать первой странице. Она устроила в Салеме в 1662 году настоящий переполох, из-за нее казнили уймищу невиновных людей, ее поймали маги из Южного ковена и заперли в Особую тюрьму.

— Какого ковена?!

— Южного… — совсем растерялся Анчуткин. — Она не могла контролировать свою силу, и ее изолировали. Ты же не хочешь, чтобы это случилось с тобой… Тут болтают, что ты подожгла машину ректора одним взглядом.

Я замолчала, кусая губы, и не зная, что ему ответить.

— А у тебя сколько процентов по волшебной силе? — спросил Анчуткин. Наверное, под шестьдесят? Хотя, нет, — спохватился он. — Поджечь взглядом — это не меньше семидесяти будет…

— Семь, — сказала я громко и отчетливо.

— Ну вот, я же говорил — семьдесят, — с готовностью поддержал он.

— Семь, — повторила я. — У меня всего семь процентов. Я — особь класса «Цэ».

Лицо Анчуткина вытянулось, и на мгновение он стал ужасно похож на Козлова.

— К-как — семь?! — прошептал он, потрясенно. — Шутишь, наверное?

— Вообще не шучу, — я решительно поправила бейсболку. — Когда мы дойдем уже? Ты как будто нарочно длинным путем ведешь.

— Почти пришли, — Анчуткин покраснел, как рак. — Только не ругайся с Царёвым…

Мы спустились по узкой лесенке, прошли боком через такую же узкую дверь и оказались в просторном коридоре, перед неплотно прикрытой дверью, из-за которой доносилась странная переливчатая музыка.

Разговор с Анчуткиным не прибавил мне позитива. Черте что тут происходит. Садят в тюрьмы малолеток. И за что?! Какие поджоги взглядом? Я и не смотрела на эту проклятую машину!

Мы не успели войти в аудиторию, потому что путь нам преградила бойкая девица, очень непохожая на остальных студенток «Ивы». Она была в спортивном костюме, без макияжа, и волосы у нее были стянуты в затылок так же, как и у меня.

— Ты — новенькая? — спросила она требовательно. — Краснова? — тут она взглянула в блокнотик, который держала в руке. — Василиса, правильно?

— Да, — ответила я, готовясь к какой-нибудь новой каверзе.

— Я с третьего курса, Алёна Козлова, — свое имя она произнесла быстро и невнятно, уткнувшись в блокнот, — я занимаюсь подготовкой выступления к выпускному соревнованию с приматами. Ты будешь участвовать? — она требовательно выпятила подбородок, посмотрев на меня светло-карими глазами.

— То есть я еще и примат… — сказала я с угрозой, снимая рюкзак с плеча.

— Она не знает, кто такие приматы! — встрял Анчуткин.

— Не знает? — Алёна-с-третьего-курса вскинула брови.

— Приматы — это те, кто учится в Институте Прикладной Магии, — объяснил мне Анчуткин. — Сокращенно они называются «ПриМа», и мы зовем их «приматы», — он хихикнул, но под суровым взглядом третьекурсницы продолжил: — У нас с ними постоянно соревнования, а в конце учебного года — финальные показательные выступления. Ты будешь участвовать?

Я немного остыла и успокоилась. Соревнования — это было интересно. И это было понятно. И даже круто.

— А что надо делать? — спросила я небрежно, чтобы эта Алёна не подумала, что я страх как хочу выступать против этих «приматов».

— Вопрос в том, что ты можешь показать, — деловито и напористо заявила Алёна. — Что умеешь?

— Танцевать.

— Танцевать? — пожалуй, это озадачило ее еще больше, чем то, что мне не было известно о «приматах».

Я сняла рюкзак и положила его у стены, и туда же швырнула бейсболку, а потом без разминки сделала прыжок назад через голову, даже не оперевшись об пол рукой. Когда я встала на ноги, Анчуткин смотрел на меня, как на настоящее чудо, и даже его восхищение было приятно. Вот только на девицу это особого впечатления не произвело.

— А что умеешь магического? — спросила она строго. — В чем сильна? Иллюзия? Массовый гипноз? Левитация? Что сможешь показать?

— Ничего такого не умею, — призналась я, почувствовав себя неудачницей еще почище Анчуткина.

— Жаль, — Алёна поджала губы. — Ну что ж, все равно приходи… как время будет. Попробуем использовать тебя где-нибудь в подтанцовке.

Она сделала пометку в блокноте и умчалась по коридору бодрой трусцой.

— Слушай, ты так здорово вот это вот сделала… — Анчуткин покрутил руками, изображая в воздухе какие-то кривые окружности.

Я молча подобрала бейсболку и рюкзак и пошла в аудиторию, откуда продолжала литься серебристая переливчатая музыка.