За высокой черной горой, за старым дремучем лесом, куда редко ступает нога человека, между трех рек стояла бревенчатая избушка: изрядно покосившаяся, со старой деревянной дранкой на крыше и почерневшей от копоти печной трубой. В избушке той у старой огромной печи, что занимала пол горницы, кашеварила старуха неприглядного вида. Юбка и платок ее выцвели: то ли от солнца, то ли от старости; кофта изорвалась на локтях, и на тех местах, где были прорехи, виднелись заплатки, да и те пришиты плохо, неаккуратно, большими стежками, и к тому же красной ниткой; передник ее был измазан сажей и покрыт грязными пятнами.
Старуха готовила, беспрестанно ворча на своего кота, который, словно из вредности и несмотря на недовольство своей хозяйки, разлегся на столе поверх чистой скатерти и свежесорванных яблок.
— Брысь, проклятый! — шикнула на него старуха.
— Мяу! — возмущенно раздалось в ответ, и до ее слуха донеслось недовольное фырканье.
— Лучше бы делом занялся, негодный!
— Гости спеш-шат, — промурчал кот и принялся с усердием вылизывать свою лапу, принимая что ни на есть важный вид.
— Какие гости, дурень!
— Спеш-ш-шат, — протяжно, с еще большим упорством протянул кот. Старуха пошевелила в печи кочергой угли и, прикрыв створку, подошла к дубовому столу, на котором развалился Баюн, наблюдая одним глазом, как по блюдцу катается красное яблоко.
— Тьфу ты! — сплюнула старуха, увидав, что и в взаправду через дебри и буераки продирается к ним добрый молодец. — Вот же нелегкая принесла! Поди Иван какой: то ли царевич, то ли дурак… — пробурчала недовольно старуха, снова возвращаясь к печи.
— Сын кузнеца, — вслед ей протянул кот, лениво зевая. — Богданом люди кличут.
— Лучше бы Дураком, — буркнула под нос старуха и вдруг, немного призадумавшись, внезапно прищурившись, топнула левой ногой об пол и, взмахнув рукой, вывела в воздухе замысловатый знак, значение которого знала только она сама, топнула второй раз — сомкнулись в миг ветви деревьев на пути молодца, преграждая ему путь, зашипели в болотах змеи, завыли волки, поднялись над землей пни старые и коряги, не давая ему прохода.
Яга, взглянув в блюдце и удовлетворившись результатом сделанного, снова принялась за домашние хлопоты и, спустя некоторое время, позабыла о незадачливом путнике, который зачем-то держал путь к ее избе.
— Скатерть свежую стели, спеш-шат, — настойчиво промурлыкал Баюн, приоткрыв один глаз.
Яга уже с большим интересом заглянула в блюдце, отметив незавидное упорство путника, и, почесав задумчиво подбородок, юркнула за печь, прихватив пучок какой-то травы, вышла из избы.
Вся ворожба Яги была напрасной: Богдан, сын кузнеца, и сквозь чащу лесную пробрался, и реку бурную преодолел, и перед стаей свирепых волков устоял, и вышел он к покосившейся избушке, представая перед недовольным взором Яги.
Конец ознакомительного фрагмента.
