Мельница времени

Виктор Николаевич Попов, 2014

Вы когда-нибудь были избранниками светлых сил? Нет? Вот и Кате ни разу не доводилось. Но всякое может случиться, когда из типовой многоэтажки попадаешь в старинный дом, где живет бабушка. Именно в его древних стенах она случайно узнает тревожную весть, которая заставляет девочку отправиться в далекое прошлое. В полное опасностей путешествие, где ее на каждом шагу подстерегают козни разномастной нечисти. Потому что силы тьмы решили остановить время: перекрыть исток, из которого оно вытекает, подобно реке. Тогда в воцарившемся хаосе они смогут поработить мир людей. Хватит ли обычной школьнице сил и мужества, чтобы предотвратить беду?

В оформлении обложки использовалась фотография с https://pixabay.com по лицензии СС0.

— Радость! Радость! Радость! — рассыпались частой дробью бубенцы.

— Счастье! Счастье! Счастье! — вторили им молодцеватые берестяные рожки.

— Благо! Благо! Благо! — мощно выдували позолоченные трубы.

Эти звуки смешивались, воплощались в гармонию и возносились торжественной волной к прозрачному небесному куполу. Мощно ударив в него, они отражались и стекали по его хрустальной сфере, донося весть до самых удаленных уголков, таящихся на Краях Земли. Поскольку не должно было остаться ни единой живой души, которая бы не познала ее. А потом не сетовала, что ее обошли стороной и тем самым незаслуженно обидели.

Со всех концов Белого света слетались стаи птиц и облака насекомых, сбегались звери и стада животных, приплывали косяки рыб. Все приносили щедрые дары и складывали их горами у ног, обутых в сафьяновые сапоги с изумительной отделкой. Они, с алмазными подковками звездной россыпи на каблуках, были тонко изукрашены золотыми нитями из солнечных лучей и серебряными строчками из лунного сияния.

У Всевышнего родился долгожданный первенец!

Род, как на троне, восседал средь упругих ветвей Мирового Дерева, милостиво кивал текущему перед ним потоку гостей, всем вместе и каждому в отдельности, и не сводил глаз с лучезарного младенца. Тот покоился в нежных объятиях супруги, светящейся от счастья Матери Сыра-Земля. Чуть позади них полукругом стояли обитавшие тут же в Вырии божества всей живности, Старые.

Когда последняя из нескончаемой череды посетителей пчелка одарила солнечное дитя янтарной капелькой ароматного меда и отлетела, самая уважаемая из всех Старых, птица Рарог, стоявшая за правым плечом Рода, склонила голову и, обратившись к нему, почтительно спросила:

— Не пожелаешь ли по такому случаю всеобщее празднество объявить?

Всевышний вопросительно взглянул на жену. Та зарделась от удовольствия и благодарно улыбнулась супругу. Тогда он чуть поворотил голову назад и промолвил:

— Что ж, пожалуй. Не всякий же день первенцы нарождаются. Оглашай!

— На сколько дней гулянья прикажешь устроить? — последовал вопрос. — На месяц, на неделю?

Род ненадолго задумался, а потом изрек:

— Тридцать дней слишком уж много будет. Семь — мало. Оглашай священное число, указующее прямой путь к Прави, тринадцать!

Рарог горделиво расправила крылья, тряхнула перьями и придала им торжественную пышность. В этот миг стало видно, как от прилива воздуха внутренние их части коротко возгорелись, словно набравшие силу уголья. Потом она приосанилась, более став похожей на гору, и распахнула огромный загнутый клюв.

Подобно грому, рожденному столкновением всех плавающих над Землей грозовых туч, из поднебесья пророкотало:

— Слу-ушать все-ем! Праздник! Праздник! Праздник! С яствами и гуляньями, играми и потехами, песнями и плясками! В честь святого события длительностью священного числа — праздничные святочные дни! Из года в год!

Раскаты голоса мощно ринулись вниз и широко потекли в стороны. По полям, лугам, руслам рек и колеям дорог. Везде и всюду. Они проникали в каждую берлогу, норку, гнездо и дупло. Стучали в калитки, ворота, оконные переплеты и двери.

Над трубами то тут, то там стали подниматься многочисленные дымки — в избах и теремах пошла подготовка к празднику. В пышущих щедрым жаром печах зарумянились баранки, коровки и козульки. От этого изобилия вверх заструились умопомрачительные ароматы. Рарог с блаженным видом втянула их, сглотнула набежавшую слюну и сказала:

— Хорошо готовятся, искренне.

Вдруг она брезгливо сморщилась и настороженно завертела головой. Сначала все присутствующие вопросительно воззрились на нее. Но через короткое время тоже начали озираться по сторонам. Аппетитные тона выпечки постепенно заглушились чем-то непотребным и отвратительным. Запахло сероводородом и какой-то тошнотворной тухлятиной.

У самых корней Дерева принялась расти куча земли, будто наружу рвался гигантский крот. Когда она достигла размеров приличного холма, по внешним ее склонам покатились комья и отверзли в центре широкий вертикальный проход. Еще миг, и из него вылезла гнусная образина.

Ее безбровый лик был мертвенно бледен и покрыт слизью, как тело червя, что создавало абсолютно отталкивающее впечатление. Тяжелые без ресниц веки нависали над запавшими внутрь белесыми, как у вареной рыбы, глазами. Острый раздвоенный подбородок заканчивался жиденькой козлиной бороденкой. Однако бугристый череп, кое-где покрытый пучками редких бесцветных волосенок, венчал массивный обруч из крупных драгоценных каменьев. Да и одежда была ему под стать: скроенная из чистого золота и богато украшенная самоцветами.

— Озем?! — с негодованием выдохнул Род. — Ты по какому праву здесь?! Иль память отшибло, что удел твой — подземелья, где вечно тебе и пребывать должно?!

Тот противно захихикал, потер костлявые пальцы с длинными загнутыми ногтями и, кривляясь, ответил:

— Так ведь только что воля твоя была объявлена. Всем без исключения в празднествах участвовать. Эта птичка голосистая так громко вопила, что приглашение и до нашего мира дошло. Не смог удержаться, чтобы лично не явиться. От всех нас за щедрость тебя поблагодарить.

И он отвесил шутовской поклон.

Род сдвинул брови и произнес:

— Расслышал-таки! Всегда твоему слуху дивился, твоей способности улавливать то, что тебе не предназначено.

— На том и стоим, — скривился в ухмылке Озем. — Подслушать, подсмотреть да себе на пользу обернуть. От тебя-то благ не дождешься!

В горле Рарог раздалось возмущенное клокотание, а перья на нем вздыбились и полыхнули яростным пламенем. Она грозно защелкала хищным клювом, намереваясь покарать нечестивца и вогнать его назад в бездонный провал.

Озем предостерегающе вскинул руку и, обратившись к Роду, сказал:

— Угомони ее! Неужто ты отступишься от своего решения? Никаких оговорок не прозвучало. Все, так все. Представляешь, как стыдно из века в век будет слышать твоему сыну, что его великий отец однажды нарушил слово?

Род нахмурился, в его глазах начал загораться гнев. Стараясь сдерживаться, он произнес:

— Ты, Озем, как никто другой, знаешь мое величие, мою мощь. Стоит мне только захотеть, и меньше чем через миг никто и не вспомнит о предыдущем объявлении. А потом будет озвучено новое, с оговорками. Вот тогда Рарог за допущенную дерзость и вгонит тебя на дно твоего подземного царства. Ну, как тебе такое решение?

Озем невольно съежился, сгорбился и втянул голову в плечи. Род победно хмыкнул и обернулся к жене. При этом его взгляд снова задержался на лучезарном младенце. Суровые складки между бровей моментально разгладились, а внешние края глаз пошли сеточкой ласкового и горделивого прищура. Он благодушно откинулся на зеленеющую свежестью спинку своего трона и заключил:

— Ладно, решение менять не буду. Пусть все миры чтут первенца. Допускаю вас к гуляньям. Но помните, зла не чинить, не пакостить. С наступлением срока — безоговорочно обратно. Иначе…

— Что ты, что ты! Ни-ни! — с явным облегчением замахал руками Озем и с гулким хохотом канул в бездну обрадовать нечисть, что с завтрашнего дня из года в год ей разрешается по сроку пребывать на земле.

Случилось это в канун двадцать пятого числа зимнего месяца Студеня в незапамятные времена.