Калевала

Народное творчество

Карело-финский эпос "Калевала" – не только главная книга наших северных соседей и "ценнейшее из того, что создано на финском языке" (К.Крон), но и настоящее сокровище мировой культуры в целом. Древние боги, колдуны и герои оживают на страницах этой книги. Нордическая красота дремучих лесов, звон мечей, свинцовые волны и холодные водопады очаровывают своей грозной первобытной гармонией. Поистине строками древних рун творится мир сказочной реальности, в котором звери разговаривают с людьми, девицы обращаются в рыб, а в реке мертвых плавает туанельский лебедь. Это третье, исправленное издание "Калевалы" в прозаическом пересказе Павла Крусанова, увлеченного ценителя этого выдающегося литературного памятника. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

10. Ильмаринен выковывает Сампо

От старика-знахаря погнал Вяйнемёйнен коня прямиком в Калевалу — только мелькали вдоль дороги деревья, — и ничего уже с ним по пути не случалось. По полям и болотам, по холмам и лесам мчались, скрипя полозьями, сани, а когда подъехал вещий певец к пределам родимой Вяйнёлы, к границам Осмо, то возрадовался и сказал такие слова:

— Пусть растерзает волк сонливого лапландца! Пусть приберет чума Йоукахайнена! Говорил он, что никогда не вернуться мне живым в долины Калевалы, но не вышло по его!

От радости искусно запел Вяйнемёйнен дивную руну и напел золотую ель на краю Вяйнёлы. Подняла она вершину к небу, подперла тучи и распустила золотые ветви. Пел, заклиная светила, старец, и спускался месяц на верхушку, и сходила небесная Медведица на ветви… Но недолгой была радость Вяйнемёйнена: чем дальше заезжал он в родные земли, тем тяжелее становилось у него на сердце и тем ниже склонялась его голова, ибо обещал он за свою свободу послать в угрюмую Похьолу славного Ильмаринена.

У кузницы знаменитого мастера, откуда раздавались тяжкие удары молота, остановил песнопевец узорчатые сани. Увидя старца, спросил Ильмаринен:

— Где, Вяйнемёйнен, пропадал ты так долго?

— Был я в Похьоле, — ответил Вяйнемёйнен, — в полночной Сариоле — жил средь лапландских чародеев.

— Что же ты видел там, мудрый старец, — спросил кузнец, — и как удалось тебе вернуться?

— Видел я на холодном севере девицу, — сказал Вяйнемёйнен, — краше она самой красоты, а женихов не ищет и мужа не выбирает. Пол-Похьолы суровой славит эту девицу: краса ее, как лунный свет, как солнце, она сияет, даже звезды небесные с ней не спорят — только взглянешь на ее косы и все на свете забываешь. Слушай, Ильмаринен! Если поедешь ты в Похьолу и выкуешь мельницу Сампо, что будет молоть и муку, и соль, и деньги, если украсишь ее пеструю крышку, то в награду за работу отдадут тебе эту красавицу в жены.

Насторожился Ильмаринен:

— Уж не обещал ли ты меня в туманную Сариолу, чтобы самого себя оттуда вызволить?! Нет, Вяйнемёйнен, не пойду я в Похьолу — героев там ждет погибель, славных мужей там смертью встречают.

Понял вещий старец, что не обойтись ему без хитрости, и завел лукавую речь:

— Видел я и другое чудо: выросла на краю Калевалы золотая ель, какой никогда не бывало прежде, — подпирает она собою тучи, с вершины ее светит месяц, а на ветвях лежит Медведица.

— Нет на свете такого чуда, — сказала Ильмаринен. — Мне ли не знать, чему дивиться в Калевале, но не встречал я здесь золотой ели. Неужто мне глазам не верить?

— Раз слова моего недостаточно, — сказал мудрый старик, — так пойдем туда — сам увидишь: правда это или пустые россказни!

Пошли они на рубежи Осмо — туда, где напел Вяйнемёйнен золотую ель и где зачаровал светила. Увидел кузнец небывалое диво, и никак ему не налюбоваться сиянием дерева, месяцем в верхушке, небесной Медведицей на ветвях.

— Если и теперь не веришь, — схитрил Вяйнемёйнен, — полезай наверх да сними Медведицу и месяц — уж руки твои тебя не обманут!

Так Ильмаринен и сделал — полез на ель под небеса, чтобы снять с ветвей светила, руками пощупать диво, а золотое дерево тихонько над ним потешается:

— Эх, герой — простая душа! Эх, богатырь несмышленый! Как дитя неразумное, полез ты наверх, чтобы пощупать призрачный месяц, чтобы в руки взять отблеск созвездия!

А Вяйнемёйнен тем временем, дабы разбудить бурю и всколыхнуть воздух, запел могучую песню, прося ветер умчать Ильмаринена на своей лодке в Похьолу, в зябкую страну тумана. И зашумела страшно буря, разорвала воздух, подхватила Ильмаринена и по дороге ветра, по голубой воздушной стезе, помчала его в сумрачную Сариолу.

Прямо во двор хозяйки Похьолы принес кузнеца ветер, да так неслышно, что даже косматые псы не забрехали. В то время Лоухи как раз во дворе стояла — удивилась она гостю и говорит:

— Из каких ты будешь героев, если ходишь путем ветров, по дорогам воздушных саней, так что и собаки тебя не чуют?

— Не затем я пришел сюда, — достойно ответил кузнец, — чтобы у чужих ворот затевать с собаками свару.

— А не слыхал ли ты, чужеземец, — спросила богатыря редкозубая старуха, — об искусном мастере Ильмаринене? Давно мы его здесь ожидаем — обещан он нам, чтобы выковать Сампо.

— Знаком я с этим кузнецом, — усмехнулся горько пришелец. — Я и есть Ильмаринен, тот самый искусный мастер.

Мигом порскнула старуха Лоухи в горницу и велела своей дочери, что была остальных прекрасней, нарядиться в самое лучшее платье, повесить на грудь жемчуга, а в уши — серьги, положить румяна на щеки и смочить глаза отваром для томного блеска — ведь прибыл в Сариолу знаменитый Ильмаринен, чтобы выковать изобильное Сампо, раскрутить его пеструю крышку! Выбрала дочь Похьолы, краса земли и моря, в кладовой лучшие наряды, застегнула медные застежки, перевязала золотой пояс и вошла в горницу: стройна она и гибка, глаза огнем мерцают, на щеках — алый румянец, на груди — жемчуга и злато, а в косы вплетены серебряные нити. Ввела в дом старуха Лоухи и кузнеца Ильмаринена — залюбовался он красавицей, никак не оторвать ему от нее глаз, и позабыл вовсе обиду на лукавство Вяйнемёйнена.

Накормила хозяйка Похьолы гостя досыта, напоила вдоволь — угостила всем, что было в доме самого лучшего, а потом сказала:

— Ну что, Ильмаринен, великий кузнец? Если сумеешь ты сделать Сампо из лебяжьего пуха, молока нетели, овечьей шерсти и ячменного зерна, то получишь в награду за работу мою красавицу-дочь.

— Отчего же не выковать Сампо? — сказал в ответ Ильмаринен. — Делал я дела и труднее.

Попросил Ильмаринен старуху Лоухи отвести его в кузницу, к горну и наковальне, но не оказалось у хозяйки Похьолы кузницы, не устроены у нее мехи и наковальня. Другой бы развел руками, но не привык отступать от слова славный кузнец, сковавший кровлю воздуха, — пошел он искать в мрачных просторах Похьолы место, где поставить свою наковальню. Долго ходил он по стылым землям, пока не увидел пригодный утес, удобный для кузни, — там и велел Ильмаринен рабам Лоухи обустроить горнило и мехи. Вскоре выросла на утесе новая кузница. Зажег в ней Ильмаринен огонь и бросил в пламенное горнило лебяжий пух, молоко нетельной коровы, шерсть летней овцы да ячменное зерно — рабам же Лоухи велел без устали раздувать мехами жар.

День и ночь без отдыха качали рабы мехи — в камень ушли их пятки, на руках наросли мозоли. Спустя трое суток заглянул Ильмаринен в пылающее горнило и увидел, что вышел из огня дивный лук с золотыми дугами и серебряными навершиями; всем он был хорош, но глубже смотрели глаза Ильмаринена, и открывался им сокровенный нрав его творений: имел лук дурное свойство — каждый день приносить себе жертву, не мог удержаться от убийства. Такому луку не обрадовался мастер: разломил его надвое и бросил обратно в огонь, а рабам велел качать мехи пуще прежнего.

На другой день снова заглянул Ильмаринен в горнило проверить, что вышло из пламени, и увидел на углях челнок с медными уключинами и расписными бортами. Прекрасен был на вид этот челн, но характер имел жестокий — всякий раз сам собою шел он в сражение и без нужды топил все встречные лодки. Не обрадовался такой ладье Ильмаринен: разломал ее в щепки и бросил в пламя, а рабам велел еще сильнее раздувать в горне жар.

Прошел еще день, и увидел кузнец, как ступила из огня на дно горнила златорогая корова со звездами на лбу и сияющим солнцем между рогами. Хороша была собой корова, но дурной у нее нрав — не дает доиться, уходит в лес и пускает молоко в болотные мхи. Недоволен остался Ильмаринен златорогой коровой: разрубил ее на куски и бросил в бушующее пламя, а рабам наказал что есть силы качать мехи и раздувать жар в углях.

На четвертый день поднялся над пылающим дном горнила дивный плуг — сошник у него золотой, стержень из меди, а ручки серебром обложены. С виду плуг — чудо чудное, но обычай у него никудышный: свое поле пахать не хочет, все бы ему бороздить соседский выгон. Разломал Ильмаринен дурной плуг и бросил его назад в горнило.

Увидел кузнец, что не хватает мехам силы нагнать в угли нужного жара, и позвал тогда на помощь ветер, взмолился к дремлющей буре. В тот же миг проснулись ветры, налетели буйно с четырех сторон и три дня раздували в горниле пламя так, что из окошек кузницы рвался огонь, из дверей неслись искры, а к небу поднималась туча гари и мешалась с облаками. К исходу третьего дня увидел Ильмаринен, что выросла из углей долгожданная мельница Сампо. Схватил славный кузнец клещи да молот и стал доковывать чудесное Сампо, прилаживать ему пеструю крышку, чтобы мололо оно когда надо муку, когда надо — соль, а когда надо — деньги. И вот уже завертелась крышка, уже мелет Сампо, споро сыплет то, что пожелаешь: с рассвета мелет меру на потребу, днем — меру на продажу, а вечером — меру на пирушку.

Обрадовалась хозяйка Похьолы изобильной мельнице и велела отнести ее в медную гору — там, в глубокой пещере заперла она Сампо за девятью замками и навела чары, от которых вросла мельница в землю и пустила длинные корни. Теми корнями, что крепче любых цепей, закрепила старуха Лоухи Сампо — один корень ушел в глубь земли, другой зацепился за берег моря, а третий обхватил утес. Ильмаринен же, исполнив обещание, сказал старухе:

— Что ж, сковал я Сампо — отдашь ли теперь за меня девицу?

Но ответила кузнецу сама красавица Похьолы:

— Если уйду я в чужую страну, то замолкнут здесь птицы и улетит кукушка с родных холмов. Нет, не хочу я оставлять своих девичьих дней и веселых забот — не спела я еще все песни и не наигралась в роще!

Опечалился Ильмаринен — не хотел он неволить красавицу, а злая хозяйка Похьолы и сама рада не платить за Сампо любимой дочерью. Не наставляя ее родительской властью, оставила Лоухи дочь дома, кузнеца же в награду за работу только накормила, напоила и отправила на ладье в Калевалу, призвав северный ветер нести лодку по синему морю, покуда не достигнет Ильмаринен родных берегов. Так ветер и исполнил.

Прибыв в Калевалу, рассказал кузнец все как было вещему Вяйнемёйнену, и удивлялся тот изобильному Сампо, и печалился печалью Ильмаринена.