Быль и небыль. Русские народные сказки, легенды, притчи

Народное творчество

Русские народные сказки в изложении Т. Г. Габбе – мастера перевода из устной формы в письменную. Сказки этого сборника разнообразны и по содержанию и по типу – тут и притчи, и предания, и сатирические сказки, и сказки антирелигиозные, и бытовые. Все это сказки о людях, только одна сказка о зверях – «Собака и волк», но и в ней участвуют люди, и все события – для вразумления людей. В других сказках звери появляются как помощники людям, как помеха злу, но никогда – как носители зла. Много всякой «нечистой силы» в этих сказках, носителей соблазна, злой воли, но они не вызывают ни страха, ни почтения, – человек всегда стремится перехитрить «нечистую силу», разоблачить, оставить «черта» в дураках. Можно сказать, что не «суеверия» народные запечатлены в этих сказках, а образные представления сил природы, добра и зла, человеческих недостатков – глупости, жадности, зависти. И всегда здесь в сказке присутствует доброе начало: то воплощенное в каком-то благородном образе, то заключенное в словах рассказчика, то выраженное общей атмосферой доброты и мудрости народной.

Волшебное зеркало

В одной деревне жил крестьянин со своей хозяйкой. И был у них сын-малолеток.

Никуда они его не посылали. Все берегли.

«Что, мол, без пользы лапти-то трепать! Ушибешься, простынешь… Посиди-ка лучше на печи!»

Вот он и привык. У добрых людей стали ребята в лес по дрова ездить, а этот дома и дома, с кошкой да с собакой играет, учит их на задних лапках ходить и поноску носить.

Один раз старуха и говорит старику:

— Надо нам Ваню приучать. У людей ребята все при деле, и туда, и сюда, а наш как в землю врос. Ваня! Бери топорок, съезди в лесок, хоть лучинок привезешь.

Ваня напихал в мешок сена, запряг лошадь, взял топор, сел и поехал.

Приезжает он в лес, становит лошадку. Отдал ей сено, а сам топор в руку — и пошел лучину искать.

Ходит-ходит, все дерево не приберет. Вдруг видит: сосна стоит, голая, высокая, вершины не разглядишь. Он и давай эту сосну рубить. Ссек старую, она и повалилась. А в верхушке у нее как зашумит! Будто что живое хлопается.

Он подошел, ветки разобрал. Видит — птица!

И говорит птица человечьим голосом:

— Положь топор, не бей меня, а я тебе за это заплачу, садись на меня, — увидишь, что будет.

Ваня топор положил, подошел к птице, сел на нее. А птица как взмахнет крыльями — и поднялась выше лесу. Полетела, полетела, и понесла Ваню неизвестно куда.

И увидел Ваня край моря, а на краю моря — большой камень и большая луговина, и такое красивое, вольное место, что лучше, кажись, и не бывает.

Он и говорит сам себе:

— Эх, кабы деньги были, переехал бы я на это место жить.

А тут птица и пошла на низ. Ниже, ниже — и опустилась на землю.

Слез Ваня с птицы. Она крыльями взмахнула, в землю ударилась и стала птица — не птица, а такой же молодец, как и Ванюшка, — только на голове не волоса, а перья растут.

— Ну, Вань, — парень этот говорит, — теперь слушай, что я тебе скажу. Поведу я тебя к себе домой, выйдет навстречу старый старик и станет строго спрашивать, кто ты такой есть и зачем в наши края прибыл. Ты молчи, а я сам скажу, что ты меня от лютой смерти спас. Станет он тебя угощать, станет серебром-золотом дарить. Ты ешь и пей, сколько душа примет, а серебра и золота не бери: скажи, что у тебя и своего много. Проси у него одно только зеркало.

Как он сказал, так все и стало. Вышел к ним старик, гроза грозой. А как услыхал, что за гость пожаловал, — раздобрился. В горницу повел, стал угощать.

И прожил у него Ваня трое суток. А как собрался он уходить, стал его старик награждать серебром да золотом.

А Ваня не берет.

— Нет, — говорит, — дедушка, этого добра у нас и своего много.

— Так чего ж тебе надоть?

А Ваня говорит:

— Отдай ты мне зеркало, дед. Зеркало хочу.

Посмотрел на него старик.

— Ладно, — говорит. — Бери. Только сперва сослужи ты мне службу.

— Какую, дедушка?

— А вот есть у меня колесо. Обернись раз на колесе — отдам тебе зеркало.

— Что ж, пойдем! Сослужу тебе эту службу.

Пошли. Повел его старик в погреб, показал колесо, а сам наверх ушел.

Смотрит Ваня: вертится колесо — спица красная, спица черная, спица красная, спица черная… В глазах рябит.

Приловчился он — и скок на красные спицы! Обернулся разок и пошел из погреба наверх.

Глядь, а перед погребом старик лежит, будто неживой.

— Это что такое с им подеялось?

А тот парень ему говорит:

— Это смерть его. Кабы ты не на красные, а на черные спицы вскочил, так ты бы теперь мертвый был. Такое уж колесо — «жисть» называется. Ну, бери свое зеркало. Отнесу тебя, откуда взял.

Ударился он в землю и обернулся птицей. Не успел Ваня и оглянуться — опять в лесу стоит, возле лошадки своей. Лошадка как была, так и есть — сено кончает.

— Ну, братец, прощай. Боле не увидимся.

Улетела птица, а Ваня сушняку нарубил, увязал воз и поехал домой.

Вот едет он, едет, и раздумался:

— И пошто я это зеркало взял? Другому на беду, да и себе-то, может, не на радость… Ах ты, зеркало, зеркало!..

А зеркало вдруг и отвечает:

— Чего тебе, Ваня, надо?

— Надо чего? А набей ты мне полный мешок денег, вместо сена! Вот чего надо.

Только сказал, смотрит, так и есть! Полон мешок денег.

Вот приезжает Ваня домой. Глядит по сторонам — что такое? Улица будто та, а люди не такие. Прежних ребят никого не узнает.

И люди на него дивятся, один другому кричит:

— Эвона! Ванька Дедин едет! Пропадал, пропадал да и объявился.

Завернул он к себе на двор, распряг лошадку. Мешок с деньгами в избу занес. А мешок-то тяжеленный. Как свалил он его с плеч, так и брякнуло.

Мать и давай Ваню ругать:

— Да где ты, плут, был? Откуда денег столько привез? Небось подорожничал? Три года дома не бывал, отца уморил… Теперь и мать родную уморить хочешь? Сейчас в правление пойду — старшине заявлю.

Ваня и рта раскрыть не успел, а уж она дверью стук-хлоп и ушла.

Он сидит, в окошко смотрит. Видит — идут! Старшина, сотский, понятые…

Что делать? Достал он свое зеркало, погляделся в него и говорит:

— Зеркало, зеркало! Обирай деньги и наложи полный мешок клюквы!

Только сказал, заходит в избу старшина, за ним — сотский, за ним — понятые.

— Ты где, — спрашивают, — пропадал? Где денег взял эдакую прорву? Мать заявляет, что ты полный мешок привез.

А Ваня им:

— Да я и сам не знаю, где ездил-то. Вот мешок клюквы насобирал.

Схватились они за мешок. И вправду — клюква!

Они к хозяйке:

— Ах ты, старый черт! Наклюкалась с клюквы, что ли? Начальство зря беспокоишь.

И ушли все.

А Ваня говорит:

— Ну, матушка, видно, нам с тобой не житье.

Взял он свое ружье и вышел на крылечко. А кошка с собакой — за ним. Узнали хозяина, в глаза ему глядят. Кошка у ног трется, собака о землю хвостом стучит — обрадовались.

Вот он их погладил, потрепал и вынул свое зеркальце.

— Ах, зеркало, зеркало! Перенеси ты меня с кошкой и собакой на край света, — где большой камень лежит, где море шумит!

Отвечает ему зеркало:

— Закрой глаза.

Он глаза закрыл. А как снова открыл, так и увидел: стоит он на том самом берегу морском, на привольном месте, под большим камнем… И кошка при нем, и собака.

— Ах, зеркало, зеркало, построй ты мне на этом бережку домок-теремок, — чтобы крыша золотая, чтобы лесенка витая!

И поднялся на берегу дом — не дом, дворец не дворец, а лучше дворца.

Определился Ваня в этом дому жить. И кошка при нем, и собака. Вместе на охоту ходят, вместе за столом сидят — кашу едят, вместе у печки греются. Хорошо, только скучно.

И вот от скуки или еще от чего приснился Ване сон. Приснилась ему царевна, японского царя дочка. И до того эта царевна ему показалась, что хоть и не просыпайся совсем.

Цельный день он по лесу зря ходил — зайцев смешил, а вечерком, как воротился с охоты, так и схватился за зеркало.

— Ах, зеркало, зеркало! Принеси ты мне на эту ночку японского царя дочку!

Смотрит, — она уж тут как тут, будто в комнате сидела. А где была, там нету…

Утром хватились царевны в японском царстве. Ищут во дворце, ищут в городе, ищут по всему государству… Нет ее нигде — будто в воду канула.

Рассердился царь. По всем странам послов разослал.

— Найти, — говорит, — живую или мертвую!

Объехали послы все царства, все государства. Живые живут, мертвые в могилах лежат — нет нигде японской царевны. Ни с чем воротились послы.

А поблиз царского дворца жила одна знахарка. Хитрая была баба — хитрей черта. Посмотрела она в свою книгу, раскинула карты и пошла к японскому царю.

— Я, — говорит, — могу твою дочку разыскать, только дайте мне, что я потребую.

— Говори, чего тебе надобно.

— А вот чего: постройте корабль, чтобы против ветру ходил, как пó ветру, дайте матросов сотни три и капитана-молодца. Надо нам на край света плыть!

Сегодня сказала, а завтра уж все и готово.

Взошла знахарка на корабль и велела к тому берегу править, где Ванин дом стоит.

Приплыли. Вышла она на берег, стучит в ворота, просится ночевать.

Пустила ее царевна японская и спрашивает:

— А ты, старушка, куда идешь?

— Я, — говорит, — проходом. Богомолка я, — говорит. — Богу молиться иду. А тебе, красавица, не скучно ли тут? Кто у тебя в дому есть?

— У меня один муж.

— А где ж он сейчас?

— Да он каждый день на охоту ходит.

— А как уходит, он ничего не говорит?

— Нет, он всякий раз в зеркало поглядится и примолвит: «Зеркало, зеркало, дай нам хорошей охоты».

— А нельзя ли это зеркало посмотреть?

— Да оно у него под ключом.

— А ты выпроси ключи. Коли он тебя любит, он даст.

— Ладно, попрошу.

Вечером приходит Ваня с охоты.

— Это что за человек? — спрашивает.

Царевна объясняет: так и так — богомолка, Богу идет молиться. Ну, Ваня больше ничего и не спросил, пошел спать. А утром опять берет ружье, кошку с собакой — собирается на охоту.

Только ушел, знахарка спрашивает:

— Не оставил ключей?

— Нет. Да я сейчас за ним сбегаю, попрошу.

— Сбегай, милая, сбегай!

Она побежала, догнала его и просит:

— Ах, Ваня, оставь от шкапа ключи!

Вынул Ваня ключи, подает ей:

— Бери, коли надобны.

Приносит царевна ключи домой. Знахарка сейчас взяла их и отпирает шкап.

Достала зеркальце, а зеркальце ажно помутилось все, дрожит, звенит… Протерла его знахарка рукавом, поглядела в стекло и говорит:

— Зеркало! Обери этот дом, очисти площадь и перенеси на корабль все как есть — живое и неживое!

Подхватило дом с царевной и будто ветром сдуло. Снесло с площади и шлеп на корабль!

А Ваня на ту пору недалеко был. Увидел он с пригорка беду свою — и скорей бежать. Добежал до берега, прыгнул в воду и доплыл до корабля. Влез на палубу потихоньку, да и схоронился под шлюпкой. И кошка при нем, и собака — тоже приплыли и притаились.

А как отвалил корабль в море, вышел Ваня с-под лодки и сказался капитану.

Капитан спрашивает:

— Какой ты человек?

— Так и так, — Ваня отвечает. — Нечаянно попал.

— А работать ты что можешь?

— Все могу работать, что прикажете.

— А суп мне приготовить можешь? А то повар нам попался плохой. Кок — не кок, а хоть вилы в бок.

— Дай крупы, да мяса, да маслица побольше, — дак сварю.

— Ну, смотри же! Как я потребую, чтобы все мне было готово.

Час, другой прошел, капитан и говорит:

— Что, брат, готово у тебя?

— Готово.

Попробовал капитан суп — и диву дался: не то что едал, а и не слыхал про эдакий суп, — и горячо-то, и густо, и с наваром. Цельную миску съел да еще попросил. Другим не осталось.

Так Ваня ему и готовил суп, покуда они в царство японское не приехали.

А как прибыли они в японское царство да представили царевну во дворец — царь им пир задал. И знахарку позвал, и капитана, и всех матросов. Подали вина, угощенья всякого.

Капитан и говорит:

— А вот у меня на корабле повар был, суп варил — словами не сказать, только надо похлебать. Не слыхано такого супу.

Царь сейчас приказывает этого повара позвать. Позвали Ваню. Пришел он, кланяется.

Царь спрашивает:

— Можешь ты мне супу приготовить?

— Могу.

— Только чтобы было у меня готово, чуть я потребую!

— Будет!

Сварил ему Ваня суп. Подает. Царь попробовал и говорит:

— Оставайся у меня в поварах. Я не то что едал, а и не слыхал про эдакий суп — а ведь я царь…

Остался Ваня у него в поварах. И кошка при нем, и собака. Живут трое. Ваня суп варит, а сам смотрит да слушает — не скажут ли чего про царевну японскую.

И услыхал, наконец, что сидит она, победная головушка, в башне высокой, за семью дверями крепкими, за семью замками железными. Сторожат башню семь сторожей и никого не пропускают, окромя девушек-служаночек. Это, — люди говорят, — знахарка царя надоумила, а самому бы ему невдогад.

Стал Ваня мимо этой башни похаживать, стал на эту башню поглядывать. А сквозь решетки царевна смотрит, — что там внизу делается. Смотрела она, смотрела да и разглядела своего Ванюшку.

Сейчас написала письмецо, набила кошелек золотом да и бросила ему в окошко.

Поднял Ваня находку. Деньги пересчитал, письмо прочитал. А было в том письмеце написано:

«Найми на эти деньги людей и проведи под башню подземный ход. Будешь этой дорогой ко мне ходить».

Он так и сделал. Прорыл под башню подземный ход и стал к царевне ходить каждую ночь.

Вот как-то ночью не спалось им, не дремалось. Они утром-то и проспали.

Пришли в башню служаночки прибирать-подметать, видят: вор в ихнее царство забрался, на постели спит. Позвали они стражу да и захватили его сонного.

Докладывают царю:

«Так и так, ваше царское величество! Хоть и высокая у вас башня, а не помогло…»

Рассердился царь, ажно взбесился. Приказал Ваню накрепко связать и бросить в глубокий ров.

— Пусть, — говорит, — он, вор, там и помирает. Стряпал, стряпал да и настряпал!

Взяли Ванюшку, связали, повезли в дремучий лес, ко глубокому рву… Те — за руки, эти — за ноги, раскачали да и бросили в пропасть…

И без крыльев, мол, долетишь!

Бросили и ушли. А собака с кошкой разнюхали следы да и прибежали в лес. Сидят над провалищем, смотрят вниз: не видать ли хозяина? Да где там! Уж больно глубокая яма-то…

Они себе смотрят, а Ваня летит… Летел, летел, летел-летел… Сколько дней, сколько ночей. А как упал, так и память потерял…

Лежит, бедняга, ни живой ни мертвый — не думает, не дышит и снов не видит… А сверху на помощь ему дружки ползут… Зверь — он не человек, в беде не покинет!

Очувствовался Ваня, поглядел кругом и видит: сидит в яме кошка на задних лапках и войсками своими командует. А кроты и мыши навытяжку перед ей стоят.

Говорит кошка:

— Все ли собрались? Кого на перекличке нет?

А кроты и мыши отвечают ей:

— Нет, матушка-государыня, не все, не все! Нету еще хромого писаря.

— Да где ж он?

— А вон, матушка, идет-ковыляет, за другими не поспевает.

Тут подходит хромой писарь — серая шкурка, длинный хвост. Мала мыша, да повадка хороша.

Бегает не скоро, смекает споро.

— Ты что, хромой черт? Где пропадал?

— Матушка-государыня, не гневайся! Как ходил я на белый свет, да как ударила меня та старуха проклятая поленом по ноге, так и стал я хромцом-тихоходом. Не угнаться мне за братьями-сестрицами.

— А помнишь ли ты дорогу на белый свет?

— Помню, матушка-государыня, помню. Как не помнить!

— Ну, так поди вперед, показывай путь. А мы все за тобой.

Махнула кошка лапкой, и пошло в поход войско мышиное, полки кротовые. Иду-идут, дорогу Ване расчищают. Сперва стоймя шли, потом пошли на коленках, потом — четвероного, потом — ползком поползли.

Землю кусали, пылью дышали — еле на белый свет выбились, Ваню вытащили.

А как вышли на белый свет, хромой писарь и говорит:

— Эта старуха, Ваня, что у тебя зеркало отняла, она и меня сильно обидела — ногу мне перебила. Пойдемте-ка да украдем у ней зеркало. Ты оставайся, Ваня, здесь, жди-поджидай, грибы собирай, а мы и без тебя управимся. Эй вы, кошка-собака, за мной.

Ждет Ваня — поджидает, грибы собирает, а те трое под дверью у старухи сидят, совет держат.

Мышонок и говорит:

— Ты, кошка, у ей в головах сядь. Ты, собака, под изголовьем стань, а я к ней на грудь заберусь и стану под носом хвостом водить. Она чихнет да и отдерет голову от подушки. Тут уж ты, кошка, не зевай! Я знаю — зеркало у ней под подушкой лежит. Ты его хватай да собаке подавай. А собака пущай из дому утащит.

Сказано — и сделано.

Пробрались они в дом — мышка в щелку пролезла, кошка — в окошко. Пролезли и отворили дверь — собаку впустили. Собака у кровати стала, кошка в изголовье села, мышка на одеяло всползла. А знахарка-то спит — ничего не знает.

Подобрался мышонок к ей поближе, сел на грудь, давай под носом у старухи хвостишком водить — туды-сюды, туды-сюды!.. И не захочешь, да чихнешь!

Чихнула старуха и отодрала голову от подушки… Не успела затылок отпустить, а уж кошка схватила зеркало и собаке подала. А собака со всех ног — скок на порог, да из комнаты, да с крыльца, да по двору, да по дороге — и принесла зеркало Ване.

Взял его Ваня в руки, погляделся в него и говорит:

— Ах, зеркало, зеркало! Как же ты меня оставило?

А зеркало ему отвечает:

— Такая уж у меня, Ваня, судьба. Не в твоих руках было, не тебе и служило. Смотри же, крепче меня держи. С глаз не спускай, из рук не выпускай!

— Нет, уже теперь не выпущу, — Ваня говорит. — А ты, зеркало мое, зеркало, перенеси меня опять на край моря, где камень лежит, где море шумит. И товарищей моих верных прихвати — кошку-подружку, собаку-дружка.

Не успели оглянуться, а уж зеркало их перенесло… Ходит Ваня по берегу, не наглядится, не надышится. Вот хорошо-то: домой воротился!

— Зеркало, зеркало! Построй мне дворец всем дворцам на образец!

И встал на берегу дворец. И нигде на свете такого дворца нет, да, может, и не было.

Погулял Ваня по комнатам, полюбовался.

— Зеркало, зеркало, принеси ко мне японского царя дочку!

А она будто здесь и была.

— Ну, — говорит ей Ваня, — больше не бывать тебе в царстве японском. Так ты и знай.

А царевна отвечает:

— Да я и сама туда больше не хочу. Насиделась в башне-то. Я и батюшке так напишу: «Остаюсь при своем Иване».

Получил царь японский письмецо, пишет ответ:

«Коли уж поженились — делать нечего: не разженишь. Приезжайте в таком разе в нашей столице жить».

А Ваня и сам не поехал, и жену не пустил.

«Коли хотите, — отвечает, — милости просим сюда, до нашего порога, к нашему пирогу. А нам и дома хорошо».

Обиделся японский царь и открыл Рассее войну.