Быль и небыль. Русские народные сказки, легенды, притчи

Народное творчество

Русские народные сказки в изложении Т. Г. Габбе – мастера перевода из устной формы в письменную. Сказки этого сборника разнообразны и по содержанию и по типу – тут и притчи, и предания, и сатирические сказки, и сказки антирелигиозные, и бытовые. Все это сказки о людях, только одна сказка о зверях – «Собака и волк», но и в ней участвуют люди, и все события – для вразумления людей. В других сказках звери появляются как помощники людям, как помеха злу, но никогда – как носители зла. Много всякой «нечистой силы» в этих сказках, носителей соблазна, злой воли, но они не вызывают ни страха, ни почтения, – человек всегда стремится перехитрить «нечистую силу», разоблачить, оставить «черта» в дураках. Можно сказать, что не «суеверия» народные запечатлены в этих сказках, а образные представления сил природы, добра и зла, человеческих недостатков – глупости, жадности, зависти. И всегда здесь в сказке присутствует доброе начало: то воплощенное в каком-то благородном образе, то заключенное в словах рассказчика, то выраженное общей атмосферой доброты и мудрости народной.

Вместо предисловия

Наша страна принадлежит к числу тех счастливых стран, где сказка еще жива. Не только в глухих и отдаленных углах нашей родины, но повсюду, на всех путях и перепутьях, в вагоне железной дороги, на палубе парохода, в бараке строительных рабочих или сплавщиков, а в годы войны — даже в бомбоубежищах, вы могли услышать неожиданный вариант сказки или ее беглый пересказ.

Сказка никогда не была оседлой. Она странствует по большим и проселочным дорогам, по рекам и морям, на грузовике, на поезде — как угодно, и в этих странствованиях больше обогащается, чем теряет.

А в дни великих походов и больших переселений она шла вместе с войсками на фронт, с эшелонами в глубокие тылы, с Поволжья — на Карпаты, из-под Москвы — в Казахстан.

Никогда еще люди нашей страны, жители самых разных областей не сходились так близко, деля меж собой заботы, труды и редкие досуги.

Во время этих встреч люди немало пересказали друг другу — о себе, о своих родных местах, о своей новизне и старине.

Русские люди любят рассказывать, умеют рассказывать и знают толк в народном анекдоте, в шутливой новелле, в историческом предании и, может быть, более всего в том чудесном сочетании были и небыли, которое называется сказкой.

Она прельщает рассказчиков и слушателей своим особенным музыкальным строем, который не теряется даже в самом вольном и прозаическом пересказе.

Она привлекает смелыми и глубокими обобщениями философского и этического характера и тем особенным сочетанием были и небылицы, волшебства и реальности, которое так присуще этому тонкому, сложному и в то же время доступному виду народной поэзии.

Война научила нас еще сильнее и глубже любить землю, на которой мы родились и выросли. Нам еще дороже стал ее язык во всех оттенках и переливах местных говоров и наречий. Мы стали бережней ценить ее старину, ее сказанья и поверья, за которыми так явственно проступает народный ум, юмор, острое чувство реальности.

На сказку отзываются не только дети.

Правда, ее конкретность, увлекательность фабулы, стремительный темп повествования, позволяющий охватывать бесконечные времена и пространства, богатство фантастических образов и приключений — все это как нельзя больше соответствует воображению ребенка и юноши.

Но ее здравый смысл и житейский опыт, ее философия и мораль, наконец, ее стилистические особенности обращены к читателю зрелому, искушенному жизнью и книгой.

Между тем сборники сказок чаще всего издаются либо как детские книжки, либо как сборники фольклорных изысканий.

А ведь, в сущности говоря, сказки имеют бесспорное право на те полки библиотеки, которые отводятся художественной литературе — беллетристике и поэзии.

Их должны были бы читать наряду с повестями, романами, рассказами и лирическими стихами. Если это не происходит, если фольклорный сборник снимают с полки реже, чем любую бойкую повесть, в этом виновата не сказка.

Успех, которым она может и должна пользоваться, тысячекратно проверен и сомнению не подлежит.

Но для того, чтобы народная сказка пользовалась у читателей тем же вниманием, какое завоевано ею у слушателей, она должна быть рассчитана именно на читателя.

Самые лучшие, самые богатые и достоверные из фольклорных собраний не заменят собою сборников, предназначенных для чтения, так же, как и самое изящное и поэтическое «светское» издание сказок, рассчитанное на широкую аудиторию, не может служить безоговорочно материалом для изучения особенностей местных говоров, путей развития сказочных сюжетов, образов и т.д.

Скажем — в предисловии к одному из солидных трудов научного характера собиратель сказок Д. К. Зеленин предупреждает читателя: «…Упадок, постепенное вымиранье народной сказки в Яранском уезде — вне всякого сомнения». Далее (на стр. Х) он сообщает, что в отделе примечаний он дает краткий пересказ всех сказок и прибавляет «Советую читателям обращаться предварительно к этому пересказу во всех тех случаях, когда подлинник сказки почему-либо (вследствие обилия местных слов, вследствие спутанности рассказа и пропусков, что встречается, напр., у дряхлого Краева) малопонятен: после знакомства с содержанием сказки по краткому пересказу подлинная сказка будет много понятнее».

Не обсуждая по существу вопрос о том, действительно ли выродилась и вымерла сказка в Яранском уезде, мы вряд ли включим в сборник антологического типа образцы «упадочных» сказок с таким количеством диалектизмов, пропусков и несообразностей, что и понять-то их можно только после предварительной подготовки по конспекту.

Или вот другой пример. В богатейшем собрании Белозерских сказок бр. Б. и Ю. Соколовых, в введении ко всей книге (гл. V) специально выделена категория «неумелых сказочников». Собиратели пишут: «Помимо сказочников опытных, умелых, есть немало и других. Есть плохие, мало искусные сказочники, из рук вон плохо владеющие рассказом. Сказок знают мало. Речь их обычно нетверда и путана. Но и они представляют несомненный интерес для объективного исследования сказочного творчества. Сказочные формулы их нестройны, нескладно переданы, рассказ очень краток. Подробности забываются, и сказочник употребляет усилия их припомнить… В качестве яркого примера полного неуменья владеть сказочной речью и облекать рассказ в связную форму мы можем привести старушку Дарью Гавриловну Шарашову…»

Возможно, что для объективного исследователя яркие примеры такого рода представляют какой-то особый специальный интерес, но в сборник, предназначенный для широкого читателя, мы не включили бы сказок старушки Шарашовой, хоть она и занимает такое выдающееся место среди всех неумелых сказочников.

Точно так же мы не рискнули бы предложить широкому читателю варианты незаконченные и несовершенные, даже если эти варианты ни разу не были опубликованы в печати.

В сборнике, предназначенном для большой аудитории, мы не будем бороться за безусловное сохранение местного диалекта и оставим в неприкосновенности только причудливые обороты и даже неправильности речи, которые особенно тонко характеризуют интонацию и стиль рассказа.

Научное и «светское» издания народных сказок не исключают одно другое, не спорят друг с другом. Они имеют равное право на существование и, в сущности говоря, даже сотрудничают между собой.

Художественное издание народных сказок немыслимо без той огромной работы, которую проделывают предварительно фольклорист-исследователь и собиратель.

А с другой стороны — популярное издание всегда вызывает приток интереса и внимания к народной поэзии и вербует новых людей в ряды ее ревнителей и собирателей.

Примечательно, что почти во всех классических сказочных сводах — в сказках Перро, братьев Гримм, в «Тысяче и одной ночи», обработанной Галланом, в норвежских сказках Асбьернсена, в русских сказках Афанасьева, сыгравших такую большую роль в фольклористике, несомненно, учитывались интересы и широкого читателя. Недаром книги эти завоевали прочную любовь стольких поколений.

Правда, сейчас не те времена и не те песни, вернее — сказки.

Со времен Асбьерсена, братьев Гримм и даже Афанасьева наука о народной поэзии настолько развилась, задачи ее настолько дифференцировались, что уже почти немыслимо представить себе сборник сказок, одновременно и научный, и популярный.

Наши современники должны выбирать один из этих двух путей.

Все эти соображения положены мною в основу работы над настоящим сборником.

В сборниках наших фольклористов, наряду с вариантами фрагментарными, сбивчивыми, рассказанными иной раз «нестройно и нескладно» (по свидетельству самих же фольклористов), встречается множество драгоценных сказок.

Читатель не всегда заметит и оценит их — отчасти потому, что они затеряны в массе несовершенного и трудного для восприятия материала, отчасти же потому, чтоб и сами они — в большинстве случаев — не вполне перешил из устной формы в письменную.

Интонация, та живая, выразительная интонация, которая звучала при устном рассказе и заменяла собою очень многие художественные средства, необходимые для изображения лиц и событий, в самой точной стенографической записи зачастую исчезает. Одни детали рассказчику удаются, другие нет, или он просто их не помнит. Сюжет бывает нестроен и непропорционален. Рассказчик может прервать сказку или сократить ее — в зависимости от внешних обстоятельств. Он может, наконец, повернуть рассказ в другую сторону, на ходу перекроив сюжет — под влиянием своего собственного настроения — или вкуса аудитории.

Человеку, которого интересует сказка как законченное произведение, приходится зачастую проделывать ту же работу, что и реставратору картины. Он должен снять все наносное, угадать, что утеряно, восстановить разрушенное, проявить побледневшее.

Работая над одной сказкой, он пользуется многими смежными вариантами и тем запасом сказочных деталей — зачинов, концовок, присловий, отдельных мотивов и сентенций, которыми непременно должен располагать человек, приступая к работе такого рода.

При составлении и редактировании этого сборника я пользовалась по преимуществу сказочными сводами Афанасьева, Худякова, Смирнова, Ончукова, Садовникова, Зеленина, бр. Соколовых.

Я сознательно воздержалась от включения в сборник тех сказок, которые изданы нашими фольклористами за последнее время и, следовательно, могут быть достаточно известны читателю.

По той же причине я не слишком часто прибегала к собранию Афанасьева.

Запас русских сказок огромен и разнообразен.

Приступая к составлению сборника, я ограничила свою задачу подбором тех чудесных историй, которые у читателя, собственно говоря, называются сказками.

Сюда входит и традиционная волшебная сказка, и предания, и притчи, и так называемые «былички» — то есть самые смелые и фантастические небылицы, которые только можно выдумать.

Впрочем, в каком-то смысле название «быличка» подходит почти ко всем русским волшебным сказкам. Столько в них среди небылиц рассеяно всякой были — точных и метких наблюдений, бытовых подробностей, здравых и трезвых мыслей о человеческих отношениях. Наконец, так верно и точно отразилась в них русская природа. Великан наших сказок, какой-нибудь леший, ростом не с гору, как это бывает в сказках горских народов, — а с хорошую сосну. Да и то не всегда он так велик. «Бором иду — вровень с сосною, полем иду — вровень с травою». А среди людей он такой же, как они, разве чуть-чуть поболе. Мужик мужиком.

И не только леших, даже и святых наделили русские сказки обликом и характером вполне реальным, земным, русским. Это не иконописные святые с венчиками и темными бесстрастными ликами. Это совсем живые и даже как будто знакомые нам люди. Они хитрят, спорят друг с другом, попадают впросак и даже предпочитают хорошо спетую мирскую песню плохо спетым духовным стихам.

Уж если кто взят русской сказкой с иконы, так это, пожалуй, черти. Они, не в пример лешим, никогда не меняются, не становятся вровень с травою и сосною, а всегда остаются теми же хвостатыми, рогатыми, черноглазыми озорниками — иностранцами среди русской природы.

Недаром же, когда им случается в сказке столкнуться с лешими, человек — и герой сказки и автор — всегда оказывается на стороне своего земляка — лешего.

Черти существуют в сказке словно только для того, чтобы быть посрамленными. Они никогда не бывают достаточно умны и дальновидны, чтобы одолеть хорошего человека.

Тем-то и пленительна народная сказка, что энергия добра и сила разума всегда преодолевают в ней все ухищрения злости, коварства, жадности и своекорыстия.

Если этому сборнику удастся донести до читателя своеобразное сочетание фантастического и реального, причудливость выдумки и трезвость наблюдения, присущие русской сказке, он в какой-то степени оправдает себя и осуществит намерения составителя.

1946 год

Т. Габбе