Последний занавес

Найо Марш, 1947

Молодая талантливая художница Трой, супруга инспектора Скотленд-Ярда Родерика Аллейна, отлично знала, какие сплетни ходят о знаменитом театральном актере сэре Генри Анкреде, чей портрет она собиралась писать. Но умереть при загадочных обстоятельствах сразу после парадного обеда – пожалуй, слишком экстравагантно даже для гения сцены. Трой совершенно уверена: здесь имело место убийство. Но кто из многочисленных членов труппы сэра Генри – убийца? Ведь, в сущности, мотив избавиться от него был у всех присутствующих. И возможность совершить преступление – тоже! В одиночку Трой не справиться. И тогда ей приходится призвать на помощь своего мужа и провести расследование вместе с ним…

Глава 5

Окровавленное дитя

I

На следующее утро, в половине одиннадцатого, Трой, увешанная ящиками с красками, со свернутым холстом и подрамником в руках, направлялась в домашний театр. Сопровождаемая Полом и Седриком, несшими ее студийный мольберт, Трой прошла длинным коридором, ведущим из зала, мимо двери цвета грубого зеленого сукна, «за которой, — тяжело дыша, проговорил Седрик, — все крушат вокруг себя трудные дети», повернула направо и двинулась дальше, в тыльную часть этого дома-лабиринта. Путешествие прошло не без приключений — когда они проходили мимо двери, за которой, как впоследствии обнаружила Трой, располагалась малая гостиная, она распахнулась и на пороге, спиной к ним, появился пухловатый коротышка. «Если вы не доверяете мне как врачу, сэр Генри, — сердито говорил он, — у вас всегда есть выход. А я буду только рад избавиться от неблагодарной задачи выписывать рецепты упрямому, черт бы его побрал, пациенту и его внучке». Трой попыталась было мужественно пробиться вперед, но дорогу ей преградил Седрик. Он поставил мольберт поперек коридора и принялся с живейшим интересом вслушиваться в начавшийся диалог.

— Ну, ну, успокойтесь, — журчал невидимый сэр Генри.

— Я умываю руки, — заявил его собеседник.

— Ничего подобного. И вообще, что это за выражения, Уизерс? Следите за своим языком. И занимайтесь своим делом и прислушивайтесь, как полагается, к честной критике.

— Черт знает что, — проговорил посетитель, но на сей раз скорее с нотой отчаяния в голосе. — Я официально отказываюсь от дальнейшего лечения. Считайте это моим последним словом.

Последовала продолжительная пауза, во время которой Пол безуспешно пытался сдвинуть Седрика с места.

— Я не принимаю отставки, — сказал наконец сэр Генри. — Повторяю, Уизерс, успокойтесь. Вы должны понять. У меня много всяких проблем. Очень много. К тому же потерпите капризы старика, а? Не пожалеете. Право, не пожалеете. Закройте-ка дверь и выслушайте меня.

Не поворачиваясь, посетитель медленно прикрыл дверь.

— Ну а теперь, — прошептал Седрик, — он посулит бедному доктору Уизерсу, что упомянет его в завещании.

— Ну пошли же наконец, ради Бога, — проговорил Пол, и они направились к театрику.

Полчаса спустя Трой установила мольберт, растянула холст и приготовила для этюдов бумагу и дощечки. Театрик представлял собой точную копию настоящей сцены с довольно просторной площадкой. Задник декорации «Макбета» был прост и превосходен в своем замысле. Сценограф исключительно точно воплотил первоначальный набросок Трой. Прямо перед ним, в точном композиционном порядке, располагались трехмерные фигуры, в нужных местах разрывающие тканую поверхность. Трой сразу решила, где она поместит своего героя. Никаких попыток актуализировать фон. Чисто театральное решение. «Вообще-то тут бы хорошо подошла болтающаяся веревка, — подумала она, — но вряд ли это понравится заказчикам. А вдруг он согласится?»

Седрик и Пол начали показывать ей, что можно сделать со светом. Трой пребывала в превосходном расположении духа. Ей нравился запах холста и клея и приятно было ощущать, что вот место, где люди работают. В театрике даже Седрик стал не похож на самого себя. Он обнаружил хорошее знакомство с предметом, живо откликался на предложения Трой, придержал Пола, когда тот предложил залить сцену снопами огня, заставил его уняться, пока он сам выбирал какое-то одно световое пятно.

— Поскромнее надо с задником, поскромнее! — восклицал он. — А ну-ка попробуем снизу! — И тут же появился мерцающий свет, что весьма понравилось Трой.

— Да, но вам-то ничего не видно, — растерянно заметил Седрик. — Черт! Что же придумать?

— Могу принести обычный светильник и подключить через удлинитель, — предложил Пол. — Или снимем шторы.

— Но тогда будет проникать дневной свет. — Седрик в отчаянии посмотрел на Трой. — Или ничего страшного?

— Попробуем.

В конце концов, умело расположив отражатели, Трой добилась того, чтобы и дневной свет падал на холст, и сцена не пропадала.

Часы — разумеется, большие часы — на центральной башне пробили одиннадцать. Где-то в глубине открылась и тут же захлопнулась дверь, и в освещенном пространстве появился сэр Генри — вылитый Макбет.

— Ну и ну, — прошептала Трой. — Вот это да!

— Настоящий маскарад, — сказал ей на ухо Седрик, — но, странное дело, мурашки по коже бегут. Или нет? Не слишком театральный костюм?

— На мой вкус, нет, — решительно ответила Трой и пошла по проходу навстречу своему натурщику.

II

В полдень Трой пригладила волосы, прислонила крупный рисунок углем к сцене и отошла от нее по проходу. Сэр Генри снял шлем, слегка вздохнул и осторожно двинулся к стулу, стоящему в кулисе.

— Полагаю, вы хотите закончить на сегодня, — рассеянно сказала Трой, кусая ноготь большого пальца и вглядываясь в рисунок.

— Старость не радость, — откликнулся сэр Генри, и только тут Трой заметила, что выглядит он не просто немного усталым. Перед сеансом он положил вокруг глаз густые тени и подкрасил разведенной в воде краской усы и бородку. Помимо того, он надел парик с длинными прядями черных волос. Но ни косметика, ни парик не могли скрыть, что щеки у него ввалились, а голова поникла.

— Вынуждена вас отпустить, — сказала Трой. — На — деюсь, я была не слишком требовательна. Забываешься, знаете ли.

— И вспоминаешь тоже, — сказал сэр Генри. — Я, например, вспоминаю роль. Впервые сыграл ее в 1904 году.

Трой быстро подняла голову, почувствовав к этому человеку внезапную симпатию.

— Это была замечательная роль, — добавил он. — Замечательная.

— Пять лет назад, когда я увидела вас в ней, это было сильное впечатление.

— Я играл ее в шести разных спектаклях и всякий раз выкладывался до конца. Никогда она не приносила мне несчастья.

— Я слышала, что среди исполнителей роли Макбета распространено суеверие. Нельзя цитировать пьесу, верно? — Трой внезапно подскочила к рисунку и стерла ногтем слишком жирную линию. — Вы тоже считаете, что это приносит беду? — рассеянно спросила она.

— Другим актерам — да, — очень серьезно ответил он. — Во время представления за кулисами всегда такая напряженная атмосфера. Люди нервничают.

— Не потому ли, что помнят о суеверии?

— Может быть. От такого ощущения не избавишься. Но мне эта пьеса никогда несчастий не приносила. — Голос его, секунду назад звучавший устало, окреп. — Иначе зачем бы мне выбирать для портрета именно эту роль? Так что нет, точно нет. А теперь, — сказал он, возвращаясь к своей величественной и сверхгалантной манере, — будет ли мне позволено хоть краем глаза взглянуть?

Нельзя сказать, что Трой была в восторге от этой идеи, и все же слегка протолкнула рисунок в проход и повернула его к нему.

— Боюсь только, пока мало что можно понять, — сказала она. — Это всего лишь нечто вроде общей идеи того, что я хочу изобразить.

— Ну да, ну да! — Он сунул руку в рубаху, извлек пенсне в золотой оправе, и мгновенно перед Трой вновь возник Макбет, только в очках, рассматривающий собственный портрет. — Умница, — сказал он. — Настоящая умница.

Трой отнесла рисунок на место, и сэр Генри медленно разогнулся.

— «Прочь, прочь, все это взято взаймы»^[24], — продекламировал он. — Мне надо переодеться. — Привычным жестом он поправил плащ, развернул плечи, перешел на освещенное место и прицелился кинжалом в крупный пустой холст. Голос его, словно специально поставленный для этого выступления, мощно разнесся под сводами театрика:

Что ж, будь здоров. Одно могу сказать я:

Смотри не пожалей о старом платье.

Благослови Господь

И вас, и всех…^[25]

К счастью, Трой вспомнила следующую строку. Сэр Генри перекрестился и, минуя фигуры-манекены, зашагал к двери за сценой. Она захлопнулась за ним, и Трой осталась одна.

Она еще раньше решила сразу же перенести изображение на большой холст. Эскизов больше не будет. Время поджимало, а то, чего ей хочется, было уже и так ясно. С чем сравнить момент, подумала она, когда стоишь лицом к лицу с туго натянутым холстом и поднимаешь руку, чтобы нанести первый мазок. И, сделав глубокий вдох, она провела угольным карандашом по холсту. Он откликнулся, издав что-то вроде слабого барабанного звука. «Что ж, поплыли», — подумала она.

Прошло пятьдесят минут, и под пальцами ее начал формироваться ритм и материя рисунка. Она расхаживала взад-вперед, время от времени останавливаясь и нанося резкие удары острием угольного карандаша или проводя им по зернистой поверхности холста. Все, что Трой сейчас собой представляла, воплотилось в эту тонкую почерневшую ладонь. В конце концов она остановилась в десяти шагах от полотна и, выждав немного, закурила сигарету, взяла пыльную тряпку и начала обмахивать рисунок. На пол посыпалась угольная пыль.

— Что, не нравится? — раздался резкий голос.

Трой так и подпрыгнула и обернулась. Засунув руки в карманы передника и расставив ноги, в проходе стояла девочка, которая сегодня утром затеяла драку на террасе.

— Откуда ты появилась? — требовательно спросила Трой.

— Через заднюю дверь вошла. Потихоньку, потому что мне запретили. А почему ты все стираешь? Не нравится?

— Я не стираю. Все на месте. — И действительно, контуры рисунка никуда не исчезли. — Я просто убираю лишнее, — отрывисто добавила она. — Иначе краски смешаются.

— А что, Нодди будет так чудно́ одет?

Услышав это обращение, Трой немало удивилась; она думала, что это изобретение и прерогатива мисс Орринкурт.

— Я называю его Нодди, — сказала девочка, словно прочитав ее мысли. — И Соня тоже. Это она у меня переняла. Когда вырасту, хочу быть такой, как Соня.

— Ясно. — Трой открыла ящик с красками и принялась рыться в нем.

— А это что, краски?

— Да. — Трой пристально посмотрела на девочку. — Краски. Они мои.

— Меня зовут Патриция Клодия Эллен Анкред Кентиш.

— Так я и подумала.

— Ничего такого ты не могла подумать, потому что все, кроме мисс Эйбл, называют меня Пэнти. Впрочем, мне наплевать, — сказала Пэнти. Она внезапно вскочила на спинку стула и, обхватив ноги руками, откинулась назад и опустила голову.

— Шею хочешь сломать?

Пэнти обиженно хрюкнула.

— Поскольку тебе не разрешили сюда входить, — продолжала Трой, — не лучше ли уйти побыстрее?

Трой подцепила на шпателе густой слой белой краски. «Если не обращать на ребенка внимания, может, ему станет скучно и он уйдет», — подумала Трой.

Так, теперь желтый, дальше красный. Как же хорош ее шпатель!

— Я собираюсь порисовать этими красками, — заявила Пэнти, подойдя к ней поближе.

— Даже не мечтай.

— Мне хочется. — Она внезапно подалась к подносу, на котором лежали длинные кисти. Трой опередила ее на какое-то мгновение.

— Послушай-ка, Пэнти, — заговорила она, запирая ящик и глядя прямо ей в лицо, — если ты сейчас же не уймешься, я подхвачу тебя за пояс твоих собственных бриджей и отнесу туда, где тебе и следует находиться. Ты ведь не любишь, когда другие мешают тебе играть, верно? Так вот, это моя игра, и я не могу продолжать ее, пока ты мешаешь.

— Я убью тебя, — посулила Пэнти.

— Не будь идиоткой, — кротко откликнулась Трой.

Пэнти зачерпнула немного киновари, яростно швырнула ею в Трой и тут же залилась пронзительным смехом.

— Выпороть меня ты не можешь, — завизжала она, — меня по специальной системе воспитывают.

— Еще как могу, система — не система… — И действительно, ничего сейчас Трой не хотелось так сильно, как поколотить Пэнти. Девочка глядела на нее с выражением нескрываемой злобы. Она так решительно надула щеки, что даже нос сморщился и задрался. А рот сжался настолько, что от него разбежались во все стороны морщинки, напоминавшие кошачьи усы. Она угрюмо набычилась. Косички поднялись под прямым углом к голове. В общем, она сделалась похожа на озлобленного Борея в младенчестве.

Трой присела и потянулась за лоскутом материи, чтобы стереть с лица краску.

— Знаешь, Пэнти, — сказала она, — ты удивительно похожа на своего дядю Томаса.

Пэнти снова потянулась к ящику с красками.

— Не надо, — остановила ее Трой, — не трогай больше красную краску, прошу тебя. Слушай, предлагаю сделку. Если ты пообещаешь не прикасаться больше к краскам без разрешения, я дам тебе кисти и дощечку, и можешь порисовать по-настоящему.

— Когда? — настороженно посмотрела на нее Пэнти.

— После того как попросим твою мать и мисс Эйбл. Я попрошу. Но чтобы больше никаких глупостей. И особенно, — наугад добавила Трой, — не смей больше заходить ко мне в комнату и потом пачкать перила красками.

Пэнти тупо посмотрела на нее.

— Не понимаю, о чем ты, — заявила она. — Так когда мне можно порисовать? Я хочу прямо сейчас.

— Хорошо, только сначала выясним кое-что. Ты чем вчера занималась перед ужином?

— Не помню. Ах нет, помню. Приходил доктор Уизерс. Он осматривал всех нас. Он собирается остричь меня наголо, потому что у меня стригущий лишай. Оттого я и надела эту шапочку. Хочешь посмотреть на мой стригущий лишай?

— Нет.

— У меня он у первой появился. И от меня шестнадцать человек заразились.

— Так ты не поднималась ко мне в комнату и не трогала красок?

— Нет.

— Честно?

— Честно — что? Я даже не знаю, где твоя комната. Когда мне можно порисовать?

— Ты правду говоришь, что не бралась за перила?..

— Ты что, дура? — проверещала Пэнти. — Даже не можешь понять, когда тебе правду говорят?

«Хотелось бы знать», — с величайшим смущением подумала Трой.

Пока она так и сяк переваривала эту забавную перепалку, дверь в конце зала, где обрывается партер, открылась и на пороге появился Седрик.

— Нижайше прошу прощения, — залепетал он. — Позвольте, как мышке, пропищать, что завтрак будет вот-вот подан. Пэнти! — проскрипел он, заметив кузину. — Ах ты, жуткий ребенок! А ну-ка назад, в западное крыло, мисс! Как ты вообще посмела сюда залезть?

— Привет, Сисси, — показала ему язык Пэнти.

— Ну погоди, дай Старику до тебя добраться. Уж он тебе покажет.

— С чего бы это?

— С чего бы это! Она еще спрашивает! Бесстыдница! Краски от грима еще на пальцах не просохли.

Обе, и Пэнти, и Трой, воззрились на него. Пэнти посмотрела на свою ладонь.

— Это ее краски, — сказала она, мотнув головой в сторону Трой, — краски, а никакой не грим.

— Ты что же, безобразница эдакая, — настаивал Седрик, — будешь отрицать, что пока дедушка позировал миссис Аллейн, ты забралась в его гардеробную и намалевала красками какую-то непристойность на зеркале? Больше того, выкрасила в красное усы этого кота, как его, Карабаса? Это ты тоже будешь отрицать?

С искренним, могла бы поклясться Трой, изумлением Пэнти покачала головой:

— Не понимаю, о чем ты. Ничего такого я не делала.

— Расскажи это дедушке, — улыбнулся Седрик, — посмотрим, поверит ли тебе он.

— Нодди меня любит, — твердо заявила Пэнти. — Он любит меня больше всех в семье. А тебя считает жутким типом. Надутым индюком называет.

— Погодите, — поспешно вмешалась Трой. — Давайте-ка поставим точки над i. Вы говорите, что Пэнти намалевала что-то на зеркале сэра Генри? И что же именно?

— Дорогая миссис Аллейн, — кашлянул Седрик, — мне меньше всего хотелось бы впутывать вас…

— Ни во что вы меня не впутываете, — оборвала его Трой. — Так что там было написано?

— Мама уж собиралась стереть, она убирала комнату и заметила надпись. Бросилась искать тряпку, но тут вошел Старик и тоже все увидел. Сейчас он громыхает, как какой-нибудь из первых пророков, во всем доме слышно.

— Господи, да что же это все-таки было?

— «Дед — старый осел», — сказал Седрик. Пэнти захихикала. — Ну вот! Видите? Наверняка это она написала. И кот — тоже ее рук дело.

— Не моих! Не моих! — И, мгновенно изменив выражение лица, что всегда так поражает в детях, Пэнти сморщилась, внезапно, но словно бы механически, лягнула Седрика в лодыжку и залилась слезами.

— Ах ты, паршивая девчонка! — вскинулся он и отступил в сторону.

Пэнти плашмя бросилась на пол и с громким визгом принялась колотить кулаками по доскам.

— Вы меня все ненавидите, — рыдала она. — Дикие звери! Лучше бы я умерла.

— О Господи, — вздохнул Седрик, — какая скука. Сейчас у нее будет припадок или что-нибудь в этом роде.

В этот момент появился Пол Кентиш. Он быстро прохромал по проходу, схватил сестру за пояс и, встряхнув, как котенка, попытался поставить на ноги. Пэнти подтянула колени и резко дернулась в сторону. Так и задохнуться недолго, с беспокойством подумала Трой.

— Немедленно прекрати, Пэнти! — скомандовал Пол. — Что за капризы, в самом деле.

— Минуточку, — заговорила Трой. — По-моему, она тут ни при чем. То есть, я хочу сказать, она не делала того, что вы говорите. Это просто недоразумение, точно.

Пол ослабил хватку. Пэнти сидела на полу, громко всхлипывая, — несчастное дитя.

— Все нормально, — сказала Трой. — Сейчас объясню. Хорошо, Пэнти, ты этого не делала, и, если не пропало желание, можешь рисовать.

— Ей не разрешается уходить из школы, — возразил Пол. — Кэролайн Эйбл будет здесь с минуты на минуту.

— Слава тебе Господи, — сказал Седрик.

Действительно, почти сразу же появилась мисс Эйбл, с профессиональной улыбкой посмотрела на свою подопечную и объявила, что подошло время обеда. Пэнти бросила на Трой взгляд, который та так и не сумела расшифровать, и поднялась на ноги.

— Послушайте… — начала Трой.

— Да? — бодро откликнулась мисс Эйбл.

— Я про это злосчастное зеркало. Не думаю, что это Пэнти…

— В следующий раз, коли опять такое настроение появится, мы придумаем что-нибудь поразумнее, верно, Патриция?

— Да, но я о том, что, по-моему, она тут ни при чем.

— Мы уже очень хорошо справляемся со всякой ерундой, когда глупости в голову приходят, верно, Патриция? Лучше всего сразу найти причину и забыть обо всем.

— Да, но…

— Обед! — бодро и решительно вскричала мисс Эйбл и без всякого шума повлекла за собой девочку.

— Дражайшая миссис Аллейн, — заговорил Седрик, размахивая руками, — а почему, собственно, вы так уверены, что это не Пэнти размалевала зеркало Старика?

— А вы когда-нибудь слышали, чтобы она называла его дедом?

— Да вроде нет, — сказал Пол. — Точно нет.

— Мало того… — Трой осеклась на полуслове. Седрик направился к ее мольберту. Он взял тряпку и принялся тереть ею ногти. Только тут Трой обратила внимание на то, что указательный палец на его правой руке, минуту назад нацеленный на нее, был испачкан темно-красной краской.

Он перехватил ее взгляд и уронил тряпку на пол.

— Любопытство не украшает человека, — покачал головой он. — Окунул пальцы в вашу краску.

Но на шпателе у нее не было мазков такого оттенка.

— Ладно, — резко бросил Седрик, — есть идем, или как?

III

При свете карманного фонарика Трой рассматривала перила на лестнице в башне. Краску так и не стерли, и сейчас она была в состоянии, которое обычно обозначают как «липкое». Она видела четкий отпечаток собственной ладони. Дальше краска оставалась нетронутой. Ее не пытались отодрать, просто прошлись по поверхности. Лишь в одном месте, на каменной стене над перилами, кто-то оставил слабый красный след от двух пальцев. «Рори меня просто на смех поднимет», — думала, глядя на отпечатки, Трой. Они были невелики, но, с другой стороны, не такие маленькие, чтобы их оставил ребенок. Может, кто-то из служанок прикоснулся к перилам, а потом к стене? Но на перилах не было никаких иных следов, кроме ее собственных. «Рори, — продолжала размышлять Трой, — сделал бы снимки, но что, позвольте спросить, можно извлечь из всего этого? Отпечатки размазались по грубой поверхности, их даже не зарисуешь». Трой уже собиралась двинуться дальше, когда луч фонарика упал на какой-то предмет, застрявший как будто между ступенькой и каменной стеной. Приглядевшись, она убедилась, что это одна из ее собственных кистей. Трой расправила волоски на щетине и увидела, что на ней засохли остатки марены.

Она спустилась на лестничную площадку. Тут находилась та самая дверь, стук которой, как показалось, она слышала прошлой ночью, перед тем как лечь спать. Прикрыта она была сейчас неплотно, и Трой слегка толкнула ее. Дверь открылась внутрь, и она очутилась в ванной комнате, отделанной в викторианском стиле.

«Ну что ж, — сердито подумала Трой, вспоминая свои утренние поиски ванны. — Фенелла ведь говорила, что у меня должна быть своя собственная».

Она запачкала пальцы в краске и зашла помыться. Брусок мыла, лежавший на мраморной подставке, был испачкан мареной. «Сумасшедший дом», — подумала Трой.

IV

В тот день сэр Генри позировал час. Следующее — воскресное — утро было отмечено массовым походом всей семьи (включая Трой) в анкретонскую церковь. Тем не менее после полудня он снова выделил для Трой час. Она решила сразу приступить к голове. Еще раньше Трой выработала общий план работы — волнующее сочетание бледных теней и сильных ударов кистью. Это можно будет завершить без него. Рисовала Трой хорошо. Ей удавалось избежать того, чего она всегда так опасалась, — излишней цветистости. Трой то и дело сверялась с пьесой. Разлитое в ней ощущение ужаса сделалось психологическим фактором ее собственной работы. Она остро испытывала то ощущение уверенной силы, которое приходит только тогда, когда художник знает, что все идет как надо. «При удаче, — думала Трой, — я смогу сказать: “Неужели это сделала такая полоумная, как я?”»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

24

У. Шекспир. «Король Лир», акт 3, сцена 4. Пер. М. Кузмина.

25

У. Шекспир. «Макбет», акт 2, сцена 4. Пер. Ю. Корнеева.