Бумажная свадьба

Надежда Нелидова

В ресторане муж дурачился, притворялся чересчур пьяным. Изображал клён опавший, клён заледенелый: в изнеможении клал голову на плечо и на пышный бюст хихикающей партнёрши. Когда сладкий магнитофонный тенор вывел: «Как жену чужую обнимал берёзку» – так страстно и не понарошку стиснул соседскую жену – даже гости опустили глаза.

НИЧЕГО СЕБЕ ПОЕЗДОЧКА

Давно не было слышно Толика. Даже боязно за него: он свою работу считает одной из самых опасных. С горьким пафосом говорит, что ежедневно и еженощно заступает на смену как в последний раз. Красочно описывает передряги, в которые время от времени попадает. Толик — таксист. И впрямь, не случилось ли чего? Но вот после долгого отсутствия — непохожий на него, слабый, томный голос в трубке: «Чуть концы не отдал. Всё, завязываю с таксованием. Найду работу как у белого человека». Ну, он это не первый раз обещает.

Наконец, появился на пороге. Ужас. Был упитанный молодой человек, в приятных розовых округлостях и ямочках — а тут скинул не менее десятка килограмм. Чёрные подглазья, измождён, ветром шатает, лицо — вялости и цвета перезимовавшего бочкового огурца. На щеке здоровенная, жёлтая от йода царапина. Машет рукой: «Слава богу, жив, на том спасибо».

Нам не терпится услышать от него очередную интереснейшую историю, Толик мастер представлять их в лицах. Ему бы триллеры писать.

Итак, поступил заказ от диспетчера Галюни. С Галюней у Толика хорошие отношения. Он делает комплименты её ангельскому голоску, который, между нами, далеко не ангельский. Сокрушается, что та поторопилась выйти замуж, уж он бы показал ей небо в алмазах. На Новый Год и 8 марта — алмазы не алмазы, — но переводит на телефон мелкие приятные суммы. Галя смущается, отнекивается, однако время от времени подкидывает выгодных клиентов. На этот раз на горизонте замаячила восьмичасовая поездка в соседнюю область, туда-обратно. Это тебе не носиться бобиком по узким кривым аппендиксам родного городка. Таксисты презрительно называют внутренние маршруты «рупь пятьдесят километр». Какая выручка в городке, который можно пешком обойти за два часа?

Собрались выехать в четыре утра, темно ещё было. Из сумерек выступили крупные нахохлившиеся фигуры: две плечистые, мужеподобные женщины в годах и мужчина-здоровяк, тоже на вид пенсионер. Погрузили в багажник звякнувший инструментом мешок, огромный клетчатый баул. Толик в перестройку мотался с таким в Польшу и Турцию: если компактно упаковать, взрослый человек запросто уместится.

— По каким делам едем? — весело заводит разговор Толик.

— Да уж есть дельце, — нехотя отвечают. А мужик хлопнул ладонью по Толикову плечу: «Ты, паренёк, поменьше языком чеши, знай крути баранку». Толик от его дружеского хлопка даже присел. Вот тебе и пенсионер.

Обычно если компания, да ещё с вкраплением женщин — всю дорогу трещат, хоть беруши втыкай. Мужчины начинают с Толиком перетирать за автомобили, политику, футбол. А тут — будто воды в рот набрали. Толик покосился, думал, дремлют — нет, мрачно смотрят в окна, что-то угрюмо обдумывают. Мужик уставился вперёд и тяжело молчит, посапывает широким носом. Толику хотелось заорать: «Разговаривайте, черти, разговаривайте со мной, тормошите — усну ведь! Самый серый час, скольких водителей вырубает в сон на пустынном скоростном шоссе?!». Ничего, справился, щипал себя за нос, брызгал в лицо из пульверизатора, на ходу из термоса чифир прихлёбывал. А там и шарик солнца выкатился — веселей стало.

И даже грузные женщины сзади зашевелились. У одной голос прорезался: хриплый, скрипучий, как ворона каркнула. Лучше бы не прорезался.

— Вас как зовут? — спрашивает.

— Толя.

— Читал, Анатолий, вчерашнюю газетку? Очередного таксистика нашли за городом: задушили, ограбили, обручальное кольцо с пальца сняли, машину угнали. Говорят, маньяки какие-то в наших краях орудуют. Жалко вас, молоденьких парнишоночков, ещё и жизни не повидали.

Мужчина рядом кашлянул, тоже вступил в разговор:

— Я бы на вашем месте хоть пластиковой кабинкой огородился. Видали в иностранных фильмах? Окошечко приоткроют — ровно настолько, чтобы в щёлку деньги всунуть. Да-а… Небось, страшноватенько ездить, когда каждую минуту сзади жди удавку на шею? Вон, глянь на моих женщин, от таких всего можно ждать! Хе-хе-хе, — затрясся от смеха. Толик вежливо хихикнул, но стало как-то не по себе.

Очень ему напомнил этот жирный смешок тот фирменный, у папаши Мюллера — Леонида Броневого. Добренький такой хохоток, дедушкин, лицо в морщинках-лучиках расплывается. А потом каменеет как маска и глаза превращаются в холодные, стальные щёлочки… Вот и у дядьки-пассажира такой взгляд, один в один.

И снова повисла тишина в салоне — мёртвая, зловещая. На полдороге женщины запросились в туалет — хоть что-то женское в них есть. Споро нырнули в дощатый домик на два очка, мужик подался в лес, а Толик окропил пыльное колесо, чтобы дорога под ним мягче стлалась. Пока никого нет, открыл багажник, из любопытства заглянул в мешок. А там — топор с замытым, ещё влажным топорищем, верёвка, две лопаты. Три пары резиновых перчаток, баклажка с водой — чтобы руки мыть. От чего мыть?! Ножовку попробовал пальцем, наточена — кость перепилит. В бауле — большой кусок полиэтиленовой плёнки и даже грубое полотенце имеется, чтобы руки вытирать. Прямо набор маньяка. Гм, дельце у них…

Слышно, женщины за домиком — гал, гал, гал, ругаются, ссорятся, не могут о чём-то договориться. Завидели Толика — сразу умолкли, глаза прячут. Только сейчас заметил, что обе во всём чёрном, как сатанистки.

Едут дальше, Толик молится про себя своему таксистскому богу — а что ему ещё остаётся делать? Когда женщины враз, громко и резко вжикнули «молниями» на сумках — у Толика от неожиданности кожа на затылке как от мороза стянулась. Крутанул руль — едва в кювет не угодили. Но в зеркальце посмотрел, отлегло: это они вынули узелки, запахло едой. Лупят яйца, макают зелёные луковые перья в соль, мужику тоже тряпицу со снедью передали. Что ж, маньяки тоже люди, не мешает подкрепиться перед «дельцем». Значит, грустно подытоживает Толик, ещё поживёт минут двадцать, пока они заправляются.

А ведь впереди должна быть шашлычная, там вечно дальнобойные фуры толпятся. Но ни души, закрыто, санитарный день. Одна женщина, провожая взглядом вывеску, вздохнула: «Давно мечтаю общепитовскую точку открыть, серьёзным бизнесом заняться. Ох, развернусь! Хватит, надоело на перроне чебуреками торговать». И сдержанно предложила Толику:

— Чайку горячего с нами попейте. Покушайте домашних пирожков с мясом, с ливером. Мясо самое свежее, парное — не магазинное мороженное. Холодца отведайте — славный, тугой получился на сахарных косточках.

Толик от чая отказался — ещё подсыплют чего, бывали случаи с товарищами. У него своя минералка имеется. А вот пирожки сами едят, значит, отравы в них нет. Что ж, помирать — так хоть сытым. Откусил — м-м, вкуснятина, во рту тают! Начинка нежная, нежирная, хотя… Странная на вкус, такая, знаете, сладковатая. Чьё мяско, интересуется Толик?

Женщины как монашки опустили глаза, а мужик нехорошо осклабился: «Какая разница, чьё мясо. Отходило, грешное, оттоптало землю ножками. Теперь вот своей плотью страждущих питает». И что-то ещё завернул про агнцов и волков, про жертв и хищников. Точно, похожи на сектантов. Не какие-то бездуховные маньяки, а подсунули под своё душегубство идейную подложку.

У Толика кусок в горле застрял. Едет и невесело придумывает каламбур: «Никто в такое не поверит: начинка везёт своих поваров». Вернётся домой, расскажет. Вернётся ли?!

И тут его просят с оживлённой федеральной трассы съехать на едва видную просеку. Вот оно, началось. Разные грустные мысли обуревают: «Жалко помирать молодым». «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». «Пускай лихая смертушка, лишь бы не мучительная и не медленная». В салоне тем временем запахло водкой. И Толику плеснули: «Тут дорога глухая, гаишников нету. Пригуби, мил человек, за помин души раба Божия Анатолия».

Вот и сошлись карты. Отбегали, оттоптали грешные ножки землю…

Я не выдерживаю:

— Толик, мы тебя сейчас сами начнём убивать, медленно и мучительно! Что за манера тянуть кота за хвост! Что там дальше-то было?

Толик делает эффектную паузу, наслаждается моментом. Значит, едут дальше. Лес всё глуше, еловые ветки машину гладят, в окошки лезут, стёкла царапают. А впереди несколько крестов белеют, заброшенный погост. Видать, такое маленькое персональное кладбище у маньяков. Толик кумекает: вот где лежат его предшественники. Или то, что от несчастных осталось после пирожкового бизнеса. Хотя чего там хоронить, у этих поваров безотходное производство: субпродукты в дело идут, косточки на холодец.

Пассажиры с кряхтением вылезли, приглашают:

— Айда с нами, Анатолий, разомнёшься, подсобишь.

Подсобишь в чём? Ямку самому себе выкопать? А делать нечего, перечить опасно. Повели, как под конвоем: впереди женщины лопаты, пилы и мешок несут, сзади мужик с топором. Тут хоть закричись — ни одна живая душа не услышит. Идёт Толик и прикидывает: если прыгнет в сторону и, петляя как заяц, поскачет в сторону машины — успеет оторваться. Лишь бы лопатой вслед не метнули. Молодой, прыткий, добежит. Вдарит по газам…

Скомандовал себе: «Раз, два, три!» и… покатился кубарем, именно как заяц. Подножку поставили, кто из троих — не увидел.

Лежит Толик закрыв голову руками и зажмурившись в ожидании неминуемого удара. А женщины над ним охают: «Под ноги смотри, за кочку зацепился. Вон, щеку до крови разорвал, перевязать нужно». Смотрит — и правда, кочка под ногой. Поднял глаза выше — прямо перед ним заросший холмик, жестяной голубенький памятник, на нём выведено имя — Анатолий, фамилия и даты рождения-смерти плохо видны: стёрлись.

Тут женщины про таксиста и про его щеку забыли. Запричитали: «Вот и добрались до тебя, Толюшка!» Стянули чёрные платки и давай утирать слёзы. И вовсе лица у них не мрачные, а добрые, бабьи. А что невесёлые всю дорогу были — так ведь не на свадьбу ехали. Потом женщины захлопотали, лопатами подправляют могилку. Мужик рубит неподалёку молоденькие берёзки, мастерит лавочку. Толику сунули ножовку — выпилить разросшийся кустарник.

Убрались, сполоснули руки из баклажки, раскинули поминальную стряпню. И уж тут изголодавшийся, измученный Толик на радостях так налёг на пирожки — в ушах трещало и в брюхе пищало.

— Так с чего ты в больницу загремел, и худой и зелёный вид имеешь, краше в гроб кладут?

Оказалось, не рассчитал Толик с пирожками, один накинулся и почти всю стряпню слопал. А жарко было, мясо в пирожках, видно, подпортилось. Полоскало беднягу двое суток со всех концов, до туалета не успевал добегать. Да ещё в больнице промывание делали. Нет, не пойдёт у тётенек пирожковый бизнес, не соблюдают гигиену и правила хранения скоропортящихся продуктов.

— Зато полное очищение организма, знаешь, сколько за него в платных клиниках берут? Ты аж как стёклышко светишься. Ну давай выздоравливай. Таксовать-то вряд ещё будешь, такие страсти пережил, можно сказать, смерти в глаза заглянул?

— Смейтесь, смейтесь. Совсем собрался, да вчера Галюня позвонила. Выгодные клиенты, в какой-то Новочеркасск ехать. Смотрел по карте — ничё так, на полсотки тыщ выгорит. Не слышали про Новочеркасск?

— Слышали, Толик. Родина Чикатило…