Побег

Надежда Лимонова

Небольшая притча, дневник человека, попавшего в необычные обстоятельства. Немного тайны, немного мистики. Неторопливое миросозерцательное повествование.

Утро

Моя спальня (теперь у меня есть личная спальня, личная кровать и даже личный гардероб, насколько тут вообще что-то может быть личным, включая жизнь). Так вот — моя спальня — небольшая уютная комната без окон. Точнее — в ней есть одно окошко, но находится оно высоко под потолком — это скорее вентиляция, чем окно. И все же, каждое утро я вижу луч солнца, скользящего по противоположной стене. Вечером через это же окно вижу красные отблески заката. В лунные ночи на стену падает длинная белая полоса. Надеюсь, я все-таки на земле.

Кровать моя невелика, белье всегда свежее, одеяло — теплое и мягкое. Подушка в меру высокая. Матрас в меру упругий. Спина, во всяком случае, болеть перестала, а ведь в той жизни я думал, что до гроба буду маяться. Рядом с кроватью — тумбочка, на тумбочке — лампа с зеленым абажуром. В ногах — шкаф с одеждой. Рубашки и белье лежат аккуратно на полках, костюмы висят на вешалках. Никогда не думал, что смогу поддерживать такой безукоризненный порядок в своем жилище. Раньше для того, чтобы найти любимую футболку, приходилось перерывать все полки, а потом звать жену. Она ворчала, что я все испортил, весь ее порядок, нервно выкапывала откуда-то мятую футболку и запихивала вещи в шкаф как попало в раздражении. Сейчас все просто. Я знаю что и где лежит, и порядок этот неизменен, потому что некому нарушать.

Гардероб мой теперь ограничен и функционален. Нет любимых футболок, нет уютных заношенных штанов, нет лоснящегося халата. Есть несколько пар одинаковых, одинаково чистых, смен белья, трое, кажется, брюк, свежая рубашка каждый день, и три свитера разных расцветок: кофейный, серый и темно-синий. Они — главное разнообразие моего гардероба. Кто приводит мои вещи в порядок — не знаю. Наверное, машина. Потому что ни разу не замечал я небрежности, характерной для человека, ни разу не получал таинственных посланий в карманах, ни разу не отыскивал длинного женского волоса. В нашей настоящей жизни это — единственное, что один человек может передать другому, единственный знак… Впрочем, не сказать, что знаки эти нужны мне, они меня скорее напугают. И будет у меня тема для нового дневникового рассказа… если я осмелюсь об этом написать.

Единственная дверь в моей комнате ведет, как и все двери в этой жизни, туда, куда положено по расписанию. Утром она ведет в туалетную комнату. Здесь я тоже — единственный хозяин, насколько приходилось замечать. Может быть, чья-то еще дверь по утрам выводит именно сюда, но мы никогда не встречались. И следов этого некто я тоже не встречал. Зеркало всегда безукоризненно число, зубная щетка лежит там, где я ее оставил. Кстати, проблемы с зубами, которые начали возникать у меня до отсева, как-то сами разрешились уже в первый день безвременья. Я как-то чудесно обнаружил, что зубы мои целы, не болят, не шатаются, и пребывают в здоровье здоровы по сю пору.

После утреннего туалета дверь ведет в столовую. Там сытный диетический завтрак. Я никогда не наслаждался едой, и сейчас, когда моя прогрессирующая язва осталась в прошлом, я не тоскую ни по жареному мясу, ни по жирным салатам, ни по спиртному. В столовой — круглый столик, покрытый светлой скатертью, стул с высокой мягкой спинкой, всегда стоящий спиной к двери, напротив двери — огромное окно, выходящее в парк. Это не тот парк, который я вижу из окна своего кабинета. Во всяком случае, не та его часть.

После завтрака я снова вхожу в ту же дверь и оказываюсь в своем кабинете. Это — единственное место, в котором я уверен. Если туалетом, столовой и даже спальней в мое отсутствие может пользоваться кто-то посторонний, то кабинет — неприкосновенен. Я проверял это различными способами. Но здесь я их описывать не буду. Кабинет мой — моя истинная обитель. Здесь я приношу пользу тому обществу, о котором до сих пор не знаю ничего определенного и преданно служу целям, которые совершенно не понимаю. И что удивляет меня самого — это нисколько не вредит моему самолюбию. Напротив. Тот факт, что я ничего не знаю о своих коллегах-соперниках, или что нисколько не понимаю — сделана мною работа хорошо, или плохо, оценивают мои заслуги или нет, успокаивает удивительно. Бывают моменты, когда я получаю поощрения от своих неведомых хозяев. Например, эта тетрадь, или апельсин, поданный мне как-то к завтраку, или прогулка под цветущими липами летним полднем сколько-то времени назад. Раньше, кстати, у меня была жуткая аллергия на липовый цвет. Простые человеческие радости.

Работа моя, в сущности, имеет мало общего с тем, чему меня учили в институте. Фактически, я занимаюсь ботаникой. Вообще, я ей занимаюсь с самого конца времен… с самого Отсева. Сначала мы, кажется, пололи картошку и собирали колорадских жуков. Потом, наверное, это была свекла. В институте я каждый раз умел избежать колхоза, здесь сначала даже об этом жалел. Были тут какие-то травы, какие-то мерзкие цветы, какие-то кормовые кукурузы, наверное. Но все прошло, и теперь мое призвание — зерна.

Мой рабочий день начинается с того, что я осматриваю побеги. Если я вижу, что корневая система побега достаточно укрепилась, и побег подготовлен для пересадки в емкость большего объема, я вешаю на него специальную бирку. После обеда его уже нет на месте. Потом я проверяю побеги, пересаженные из раствора. Если тип почвы и освещения угадан верно и растение прижилось, регистрирую в журнале. Я разработал целую таблицу классификации зерен, и вторую, в которой помечаю для себя, конечно, какой тип почвы, освещения и режим полива лучше подходит разному типу зерен. Сначала я пользовался этой таблицей, не надеясь на свою память. Но теперь перестал. Теперь сверяюсь с ней механически, заранее зная ответ, и зная, что ответ правильный…