Регрессия. Исповедь колдуна

Н. М. Фишер, 2022

Приквел дилогии "Регрессия". Душа колдуна наконец обрела покой. Иоганн навсегда освободился, чтобы дать себе и Анне шанс. Что же толкнуло его на этот шаг? Темная душа учителя, подчиняющая себе волю юного колдуна? Ненависть сверстников? Зло, что он творил своими руками? А может, несчастная любовь? История терзаний Иоганна, рассказанная им самим. От первых до последних дней жизни.

Глава 7.

В школу я вернулся, как и все, после новогодних праздников, которые, в отличие от других детей, провел в бреду и прошлой жизни. Конечно, мне было страшно, неловко и совестно. Я если бы не убил ни в чем неповинную девочку, то мог сильно покалечить. На глазах у всей начальной школы и учителей — здесь мама мне бы уже не помогла. Да я и не хотел, чтобы она помогала. Разве я сам не могу за себя постоять? Неважно, я сам монстр, или он просто прячется во мне, прикрываясь плотью мальчика, — то, что сделано моими руками — лишь моя ответственность.

— Игорек, извинись перед Машей, ладно? — втолковывала мне мама всю дорогу до школы, пролегавшую по скрипучей заснеженной тропе, которую за праздники замело так, что машина уже бы не проехала. — Понял? Обязательно извинись, с ее мамой я сама поговорю. Она уже хотела прийти к нам, но я убедила встретиться всем вместе у директора, сказала, что ты болел.

— Но я, и правда, болел, — пожал я плечами.

— Знаю. Но остальные могут не поверить. Сын, — мама остановилась и приблизила свое лицо к моему, — я сделаю все, что от меня зависит, попробую убедить директора и других родителей, что ты не опасен. Прошу, докажи это, не подведи меня!

— Конечно, мам! — охотно согласился я — учитель, показав мне прошлое, затих и не показывался уже несколько дней.

— Игорь, я серьезно. — Лицо мамы оставалось непроницаемым. — Не дай ему вырваться.

— Так ведь та бабка его выгнала, — решил съехидничать я и получил подзатыльник.

— Ты меня понял, — констатировала мама.

— Понял.

В класс я вошел с опаской, все еще помня слова учителя о том, что хороших людей не бывает. И хоть верить в это я категорически отказывался, осадок остался.

Мерцающие лампы гудели сильнее, чем светили, и класс пребывал в утреннем зимнем полумраке. За окном раскачивались на ветру сосны, стряхивая с вечнозеленых лап снежную крошку. Деревянные парты с вырезанными на них шутками и картинками, доставшимися от прошлых выпускников начальной школы, выстроились ровными рядами и ждали шумную ватагу повзрослевших за полгода первоклашек.

В кабинет я шагнул первым, скрепя сердце, и с облегчением выдохнул — было время принять безмятежный вид и настроиться на нужный лад. Я кинул портфель на последнюю парту возле окна, сложил на него руки и голову и уставился в окно. Поднималась метель, скрывая лес, единственное место, где не нужно было скрывать свою отвратительную, но необратимую суть.

Минуты продвигались вперед медленно и тягуче, так что я даже успел задремать. Разбудил меня пронзительный девчачий крик, способный поднять даже мертвого.

— Ты? — Маша верещала так, что уши закладывало. — Ты что здесь делаешь? Мама сказала, что тебя исключат.

Я поднялся навстречу девочке, ниже меня на голову, и она в страхе отпрянула, выставив вперед тонкие руки.

— И что же я такого сделал, что меня исключат? — спросил я с издевкой, повинуясь импульсам учителя и надвигаясь на бедняжку.

— Ты пытался заставить меня выйти в окно!

— И ты это помнишь? — На моем лице против воли заиграла самодовольная ухмылка.

— Нет, — прошептала девочка. — Но мне сказала мама. И все видели! — Последние слова она выкрикнула уже у самых дверей.

И тут в освещенное тусклым светом помещение с портретами поэтов на стенах ввалилась большая часть нашего класса. Мальчики замерли, прикрывая собой толпящихся девчонок, словно я был диким голодным зверем, готовым вот-вот броситься на выбранных жертв.

— А вот и наш урод! — донеслось из толпы.

С Витей у меня не сложилось сразу — он будто был моей противоположностью: белобрысый и приземистый, с огромными для семилетки кулаками и хитрым прищуром голубых глаз. Его любили одноклассники: балагур и заводила, он всегда находил нужные слова, чтобы вести за собой остальных, придумывал игры, устраивал импровизированные соревнования. Меня же он всегда называл чудилой, и с этим я не пытался спорить — слишком близок к истине он был. Но слово «урод» заставляло кровь закипать даже без усилий учителя.

Витя вышел вперед с видом хозяина положения, за его спиной теснилась напуганная Маша. Я лишь покачал головой — что еще я мог ответить разъяренному быку, на которого сейчас был так похож противник.

— Что, урод, — повторил он, уставившись прямо на меня, — драться будем?

— Не вижу смысла, — равнодушно ответил я, хотя внутри все клокотало, и впервые учитель не рвался в нападение, а сдерживал меня.

— Ах не видит он! — закричал мальчик. — А Машку заставлять из окна прыгать ты видел смысл?

— Маша, — обратился я к своей несостоявшейся жертве, минуя бугая, — прости. Я не хотел, чтобы ты прыгала из окна! На меня что-то нашло, но это не я, честно! Я обещаю держаться от тебя подальше, чтобы не пугать!

Я говорил совершенно искренне, и лишь учитель внутри моей головы бубнил что-то невразумительное. Маша чуть заметно кивнула и отвела полные слез глаза.

— Да ты драться побоялся! — захохотал Витя. — Ну-ка иди сюда, не соскочишь!

— А давайте его исключим из школы? — раздался с задних рядов глухой знакомый голос — вперед пробирался мой сосед по парте Федя.

— Это как? — уставился на него Витя.

— Очень просто, — ответил мой уже совсем не друг, — проголосуем. Кто за то, чтобы выгнать Игоря из школы, поднимите руку!

Руки всех находящихся в классе взметнулись вверх, и лишь Маша замешкалась и отвернулась, так и не отдав своего голоса.

— Маш, а ты что? — непонимающе тронул ее за плечо Витя. — Он же тебя убить хотел!

— Мне его жалко, я не буду голосовать, — прогнусавила сквозь слезы девочка.

— Ну и пофиг, — отрезал Федя. — Большинство за исключение! Придет Александра Дмитриевна, мы ей так и скажем.

— И что же ты мне скажешь, Федор? — раздался в дверях строгий голос, и все первоклассники тут же растеклись по своим местам, словно только что не было никакого голосования.

— Ничего, — Федя потупил глаза, испугавшись грузной фигуры учительницы, и поплелся на свое место рядом со мной.

Я отодвинулся подальше, чтобы не дышать с этим предателем одним воздухом. И лишь сердце гулко стучало в груди от обиды и разочарования. Неужели учитель прав — хороших людей нет? Но есть же Маша, она пожалела меня, хотя уж она-то имела право меня возненавидеть! А может, я убедил ее и сам не заметил…

— Зачем ты так? — шепотом спросил я у Феди на уроке.

— Теперь они ненавидят тебя больше, чем меня, — пожал он плечами.