Нити судьбы

Н. Ланг, 2021

Задумывались ли вы над тем, что незримыми нитями связывает людей воедино? Сколько разных и неповторимых историй порой сплетаются между собой, образуя причудливый узор. Волею случая, попав в хоспис, начинающий писатель Арсений вникает в хитросплетения судеб его постояльцев и сам становится частью их жизни. Это рассказ о том, что каждая человеческая судьба уникальна и достойна внимания; рассказ о том, что действительно важно; рассказ о том, что останется после нас.

3. Арсений

У порога меня встретил Коля. Крепко пожав его ладонь, я заметил, что он необычайно взволнован. Природа наделила Николая Воробьёва худощавым телосложением, русыми волосами, неказистым лицом и длинным носом. Ему позавидовал бы Мехмет Озурек из Турции — обладатель самого длинного носа в мире. Но двадцатипятилетний Николай, сын генерального директора международного банка, никогда не стеснялся этой особенности. Он был обаятельным собеседником и мог за несколько минут расположить к себе незнакомых людей.

У него было странное увлечение. Он — пранкер. Я тоже удивился, первый раз услышав. Попробую объяснить: Коля хранил толстый телефонный справочник, в котором после работы в банке, пребывая в озорном расположении духа, выискивал среди тысяч и тысяч имён случайную жертву. Звонил и начинал разыгрывать. Обычно он представляется коллектором из агентства по взысканию долгов. Половина населения Петербурга обременена ссудами, поэтому узнав, кем является Николай, собеседники не радовались такому звонку. Сегодня приятель нашёл номер соседа из дома напротив. Удобно устроившись в кресле, набрал цифры и включил громкую связь. После нескольких гудков трубку снял мужчина.

— Здравствуйте! Вас беспокоит банк"Восхождение". Вы оформляли кредит в офисе на Большой Морской улице? — бодро начал Коля.

Когда он развлекался подобным способом, его голос менялся и становился практически неузнаваемым. В Коле проявился талант перевоплощения. Он взял бинокль и внимательно наблюдал за соседом.

— Я не кредитовался в вашем банке, — удивлённо ответил тот.

Коля покачал головой и провёл пальцем по странице справочника.

— Толмачёв Валентин Николаевич?

— Да, это я, но у меня нет кредита в этом банке.

— Как же нет, у меня на вас числится заём на сумму два миллиона рублей, — голосом, напоминавшим автоинформатор, лишённый всяких эмоций, сказал Коля.

— Ничего я не брал, — упрямо повторил динамик телефона.

— Толмачёв Валентин Николаевич, Конюшенная 35?

— Да это я, но вы ошибаетесь, — артачился Валентин Николаевич.

— Нет никакой путаницы. На ваше имя взят кредит, — отчеканил Коля. — Если вы продолжите препираться, я приму меры.

— Не оформлял я кредит, чёрт побери! — возмутилась трубка.

— Вы покупали квартиру?

Телефон прошелестел что-то невразумительное в ответ.

— Нет? Как же? Ваши данные в моём компьютере?

— Я не намерен тратить время на пустые разговоры, — сдерживая гнев, верещала трубка.

— Если вы не погасите задолженность, то будете тратить время в суде. Знаете какие штрафные санкции вам грозят?

— Не брал я кредитов, и никогда не бывал в банке"Возрождение", — упрямился Валентин Николаевич.

–"Восхождение".

–"Возрождение","Восхождение"какая разница!

— Ну как же, уважаемый Валентин Николаевич, на вашу фамилию оформлен заём, а вы не платите. Долг передан банку"Восхождение", который имеет право забрать жильё, — продолжал Коля металлическим голосом.

— Что? Забрать квартиру? — ошеломлённо переспросил подопытный.

Коля вручил мне бинокль. Я увидел горевший в окне напротив тусклый свет лампы. В проёме двери, ведущей на кухню, прислонившись к косяку, стоял невзрачный мужчина. Валентин Николаевич приближался к сорок пятому дню рождения. Этот рубеж он пересекал неважно — на голове блестела лысина, рубашка едва сходилась на животе.

Он владел всеми атрибутами успешности: просторные апартаменты обставлены со вкусом, вещами, купленными в кредит; роскошная немецкая машина и отдых раз в год на зарубежных курортах. Существование в кредит — пугающая перспектива. Можно ли прибрести душу или новую жизнь взаймы? Люди становятся похожими на денежные купюры. У каждого достоинства на определённую сумму.

— Вы не сможете этого сделать, нам негде жить, — с дрожью в голосе говорил он.

— Конфисковать квартиру просто! Есть множество законных методов, поверьте, это к лучшему, сколько времени и сил у вас освободится. Расширятся горизонты.

— Какие ещё горизонты? — проворчал Валентин Николаевич. — Оказаться бездомными — радужное будущее.

— Подумай, сколько времени теряешь зря. Целыми днями пытаешься заработать денег, чтобы расплатиться с кредитами, — Николай резко перешёл на"ты", что придало разговору неформальный оттенок. — Ты рано выходишь из парадной, не выспавшийся, злой, заводишь машину. Потом четверть часа простаиваешь в пробке. Добравшись до работы, перекладываешь документы, забывая о своём истинном предназначении. Каждый день по кругу с шести утра и до девяти вечера. А семья? Уставшая жена, которая уже забыла о счастье. А дети? Они не видят тебя. Так проходят часы, дни, недели, года. Однажды ты умрёшь, и дети твои скажут:"Наш отец — мещанин, который ни разу не оторвался от корыта", — зло прорычал Коля, чудилось, что телефонный аппарат раскалится.

Валентин Николаевич молчал, отчего Коля усмехнулся. Он был опытным пранкером и обладал особым искусством убеждения. Испытуемый дрожавшей рукой вытер пот, выступивший на лбу. Валентин заметно нервничал. На рубашке обозначились тёмные пятна.

— Кто вы? — испугавшись, спросил телефон.

— Я Бог, и мне известно всё про тебя и твою никчёмную жизнь, — Коля дал мне знак, чтобы я передал ему бинокль.

— Вы разыгрываете меня! — неуверенно пробормотал собеседник. Вот уж действительно, кому мог позвонить Бог.

— Нет, я вижу, ты чешешь затылок, могу описать, как ты одет. Белая рубашка, выдающая в тебе офисного работника, но не слишком дорогая, ты не начальник, даже себе. Твой начальник деньги, они твой Повелитель. Ты вспотел, твои руки дрожат, ты потянулся за платком, чтобы вытереть, выступившую на лысине испарину. Что тебя тревожит, сын мой? Неужели так страшно потерять материальное? Это всего лишь квартира, а не жизнь. Или ты хочешь лишиться жизни, это в моей власти.

— Что вы такое несёте? Кто вы?

Я сдерживал смех, глядя на каменное лицо Николая, в котором погибал великий актёр, способный блистать на подмостках театра. Этот спектакль увлёк и собеседника. Ведь он давно мог прервать неприятный разговор.

— Я Бог, — повторил Коля, с истинным превосходством. — Кофе в твоей кружке остыл.

Валентин Николаевич метнулся к столу, где дожидался нетронутый напиток, торопливо отпил, и сморщившись, проглотил остывший кофе.

— Так это правда! Вы… вы Бог? — заикаясь, пробормотал он.

— Да, и у тебя особая миссия.

— Что я должен делать? — смиренно спросил мужчина.

Я едва удержался на стуле.

— Завтра уволишься с работы, сын мой, — тон голоса Коли изменился с повелительного на милостивый. — Будешь посвящать время жене и детям, помогать обездоленным, но прямо сейчас, чтобы заслужить прощение, встань на колени и прочти пять раз"Отче наш".

Валентин Николаевич безропотно опустился на колени, зажал трубку плечом и громогласно произносил молитву. Розыгрыш оказался жестоким. Я пожалел доверчивого человека. Валентин Николаевич хорошо помнил слова и молился с усердием, чем удивил нас. Видимо, он часто обращался к Создателю.

Я взглянул на часы. До восьми вечера оставалась минута. Старинные ходики вызывали у Коли глупую сентиментальность. Когда наступал следующий час, из домика вылетала кукушка и куковала столько раз, сколько показывали стрелки. Стрелки замерли на восьми. Сейчас же вылетела птичка и предательски вскрикнула восемь раз.

— Что это? — изумился Валентин Николаевич.

— Не обращай внимания, сын мой, продолжай. Молиться следует в смирении, — Коля пытался усыпить бдительность испытуемого.

Высшие силы ополчились против Николая. Потом за криком механической птицы раздался звонок мобильного телефона. Это менеджер ресторана, где я работал. И здесь Валентин Николаевич догадался, что разговаривает не с Богом или его посланником, а с находчивым шутником.

— Чёртов сукин сын, я достану тебя из-под земли, и ты пожалеешь, быдлозавр несчастный, — взвизгнул Валентин Николаевич. Наконец, поняв, что это шутка, собеседник Николая бросил трубку.

— Мой словарный запас обогатился, — Коля давился гомерическим хохотом. — Быдлозавр — так меня ещё никто не называл.

— Ты — прирождённый телефонный маньяк!

— А ты — сумасшедший графоман!

— Согласен! — с поклоном ответил я, принимая диагноз как данность. — Я опаздываю. Уже звонил начальник.

Посмотрев на часы, мы дружно рассмеялись, вспомнив о кукушке-предательнице.

***

Посетителей было много. Устроившись за барной стойкой, Коля помогал обслуживать их. Он смешивал коктейли, как опытный бармен, подавал нехитрую закуску и обладал умением убедить кого угодно, что нужно заказать ещё один напиток.

— Мне бы твои таланты, Коленька, — с завистью произнёс я.

— Таланты даются не всем, а уж такие. Все мы при рождении стоим в очереди за талантом, красотой или счастливой судьбой. Ты отстоял очередь за импозантной внешностью и быстрым пером, и ты получил что хотел, я тоже стоял в очереди рядом с тобой, но мне достались болтливый язык и огромный нос. Как тебе мой нос? — Коля развернулся в профиль, демонстрируя выдающийся нос.

— Ах, если бы моё перо было гениальным. Всё если бы, да кабы.

— Смирись. Вспомни знаменитых писателей, которым отказывали издательства. Они ждали долгие годы, прежде чем их рукописи увидели свет. Но они добились своего, вот и ты не отступай. Чудеса случаются только с теми, кто не сворачивает с выбранного пути.

— Здесь я могу с тобой не согласиться, — я уныло посмотрел на дно стакана. — В споре рождается истина!

— В споре рождаются синяки, если аргументы закончились! — парировал Коля.

С такими убеждениями друг нередко оказывался в щекотливых ситуациях, из которых я выручал его. Человек со сложным характером, задиристый и безрассудный, Коля порой не представлял, к каким последствиям могут привести его поступки.

Время в ресторане проходило шумно и весело. Посетителей было много, и все торопились забыть о дневных заботах. Среди множества незнакомых лиц я узнал старого приятеля. Артём часто заглядывал в гости. Он появился эффектно в окружении красивых девушек.

Я сделаю краткую ремарку о моём товарище. Артём Дубовицкий — двадцатисемилетний директор благотворительного фонда, деньги для которого ссужал его отец — нефтяной магнат. Артём выделялся не только исполинским ростом, но и экзотическим обликом, подаренным необычным смешением кровей. Эксцентричность лежала в основе его натуры. Он был человеком, подобным солнцу, которое притягивает вращающиеся вокруг планеты, и согревает теплом. Солнце не светит наполовину. Артём всегда был полон энергии, радости и готов делиться со всеми тем, что имел.

Из-за своих взглядов Дубовицкий слыл бунтарём, убеждённым, что уважающий себя мужчина тряхнёт древо мироздания; доберётся до самого дна, чтобы найти истину, покрытую тиной. Я знал Артёма со школьных времён. Мы ходили в одну спортивную секцию по фехтованию. Дубовицкий лучше всех справлялся с рапирой. Он привык бороться до конца. Так случилось и на этот раз. Артём с группой единомышленников подал иск на строительную компанию, которая занималась возведением торгового комплекса у метро"Озерки". На этом участке располагался живописный парк, раскинувшийся рядом с полуразрушенным храмом. Суд проигран, строительство продолжилось на законных основаниях, но Артём не унимался.

Я налил виски в рюмку и подвинул её Артёму. Коля ухаживал за дамами, благосклонно принимавшими знаки внимания.

— Выпивка за счёт заведения, — радушно, будто хозяин ресторана, объявил Коля.

Девушки хихикали, а я удивлённо наблюдал, как Коля за мгновение сумел расположить к себе двух бестий.

— Говорят, завтра митинг будет? — полюбопытствовал Николай, узнававший о событиях прежде, чем они случались.

Артём придвинулся, и оглянувшись по сторонам, попросил:

— Приходите ребята. Завтра мы будем отстаивать парк. Набралась группа активистов, — и улыбнувшись лучезарно, как завзятый политик, добавил: — Нам важен каждый голос. Вы в теме?

Коля рассмеялся и продолжил протирать бокалы.

— Разрушив храм, вырубив деревья в парке, засыпав пруд, чёртовы строители ломают всё, что существовало до них несколько столетий подряд. Тот парк — часть старинного Петербурга, который я знаю и люблю. Если бы нас было больше, мы бы смогли сохранить парк, но нас мало. Митинг — единственный шанс переломить ситуацию. Возможно, нам удастся заставить общество задуматься.

Наивный оптимист и мертвеца убедит подняться из могилы.

— Да, — без сомнений ответил я, — мне интересно. Назначай место и время.

Я никогда не был борцом за справедливость, не был фанатиком, свято верившим в непогрешимость цели. Раньше я и не задумывался о судьбе парка и храма, но мне хотелось изменить мир, почувствовать причастность к чему-то большому. И Вселенная благосклонно исполнила моё желание. Коля согласился принять участие в митинге, но воинственного энтузиазма не выказал. Воробьёв предпочитал плыть по течению жизни, особо не сопротивляясь поворотам реки бытия.

— Мы убиваем время, пока время убивает нас, — громогласно произнёс Дубовицкий и залпом осушил бокал.

Девушки расхохотались. Они походили друг на друга, как сёстры. Золотистые пережжённые локоны, осунувшееся лицо сидящего на диете человека, несуразно подобранная одежда и жадный блеск в глазах. То были хищницы, вышедшие на охоту в каменных джунглях.

— Красотки, развлекайтесь! Выпивка и блюдо от шеф-повара за мой счёт, — объявил Артём.

Дубовицкий, считавшийся человеком с щедрой душой, любил великодушные жесты. Две прекрасные фурии, обрадовавшись, расположились за дальним столиком. Они смеялись чуть громче, чем положено по этикету.

— Арсюша, вы когда заканчиваете? — спросил Артём. Во взгляде мелькнул огонёк нетерпения. — Нужно лозунги придумать.

— Ещё два часа и мы в твоём распоряжении.

***

Санкт-Петербург разрастался, и скоро ему стало тесно в прежних границах. Численность горожан увеличивалась. Дома-коробки вырастали с удивительной быстротой, будто какой-то великан доставал их из кармана. Многоэтажные монстры заслоняли солнце, но и их не хватало. В каждом закоулке строилось великое множество безликих зданий. Дома теснились вокруг кленового парка, голодно поглядывая тёмными глазницами окон на незахваченную территорию. Парк жил, пестрел красками, завораживал пением птиц, но его время подходило к концу. Этот участок нетронутой земли давно разделили между собой ушлые застройщики. По их замыслу здесь появится огромный торговый комплекс, строительство, которого шло стремительным темпом. Для удобства посетителей задумана просторная парковка. Часть деревьев вырубили, но маленький пруд, куда каждую весну прилетали лебеди, и полуразрушенный храм ещё сохранились. Церковь стояла здесь испокон веков. Старожилы помнят истории, связанные с храмом, построенным в восемнадцатом веке. Он простоял не одно столетие, видел разные эпохи: был свидетелем падения Российской империи; расцвета и развала Советского Союза и зарождения новой России. Выстоял под градом нескольких войн. Монументальные руины, пережившие столько исторических периодов, видевшие немало человеческих судеб, вызывали почтительный трепет. Было в этом что-то от вечности — спокойное, неспешное и основательное. Таким я вспоминал красивое местечко. Завтра определится судьба уютного уголка. И решать его участь будем мы.

Артём жил в пригородном коттедже, вдали от суеты мегаполиса. Комфортабельный особняк, огороженный от реальности высоким забором, Дубовицкому на совершеннолетие подарил папа. Это была Артёмова берлога и штаб–квартира, где рождались идеи по спасению мира, которые нередко превращались в стычки с полицией и судебные дела. Из неприятностей, возникавших с законом, ему помогал выпутываться отец — нефтяной магнат, который никогда не занимался воспитанием сына, откупаясь дорогими репетиторами и обучением в престижном закрытом интернате, а позже в парижском университете — Сорбонне.

Артём предложил нарисовать плакаты, чтобы демонстрация выглядела яркой. Он принёс краски, ватманы и кисти. Я никогда и не думал, что во мне дремлет талант художника. На плакате я изобразил поваленные деревья и окровавленный топор. Одна картина порой красноречивее тысячи слов. Ведь каждый человек по-своему воспринимает увиденное.

— Я уже и на телевидение позвонил. Приедет съёмочная группа, — сообщил Дубовицкий, сделав перерыв в импровизированных уроках рисования.

Он хотел привлечь как можно больше внимания к акции. Если общественность поддержит это начинание, то удастся сохранить парк. Его фанатичность и приверженность идее передавалась и нам. Словно одержимые, всю ночь напролёт мы рисовали плакаты, сочиняли призывы. Я оказался самым стойким — продержался до утра. Ненадолго заснул с кистью в руке, положив голову на законченный плакат. Мне снились далёкие неведомые края, густо раскрашенные всеми цветами спектра.

— Вставай, — кто-то дотронулся до моего плеча.

Я разлепил тяжёлые веки.

— Проснулся? — спросил Коля, протягивая кружку с кофе.

Я похлопал себя по щекам, отгоняя дремоту, и взял кружку.

— Арсюша, да ты истинный Леонардо да Винчи! — воскликнул Дубовицкий.

— Скорее недоделанный! Весь перепачкался в краске, — проворчал я, оттирая засохшую гуашь со щеки.

На полу по всей комнате разложены ватманы. Художественные таланты друзей поразили меня. Только Колина карикатура выбивалась из стройного ряда живописных шедевров. За ночь плакаты успели высохнуть. Свернув, мы положили их в тубусы.

— Я отправлюсь первым, встречу остальных, — сказал Артём и оставил нас на кухне разорять холодильник. Бунтовать на голодный желудок категорически не хотелось.

***

Взойдя на небосклон, солнце в полную силу нагревало воздух и наши умы. Клёны играли молодой листвой, ветер ласковыми пальцами перебирал кроны. Весна вступала в ту пору, когда светило отдавало всё тепло, словно заботливая мать, дарило ласку. Мы решительно пересекли парк, гравий мягко шуршал под ногами. Из густой зелени выглянул полуразрушенный храм. Его снесут, судебное разбирательство оттянуло этот миг. Раньше руины считались чем-то вроде достопримечательности, наследием Российской империи. У храма, где велось строительство, уже толпились бунтовщики.

Мы условились встретиться у входа в парк. Издалека я заметил Артёма и помахал ему тубусом с плакатами. Он был не один, рядом с ним стояла неизвестная, но очень привлекательная особа.

— Знакомьтесь, это Аделина, — Артём кивнул в нашу сторону. — Это Николай и Арсений.

Я ожидал, что Аделина протянет руку для пожатия, как это делают современные девушки, но она тихо поприветствовала нас.

Аделина выглядела холодной и сдержанной. Воцарилась напряжённая тишина. Коля, признанный дамский угодник, не токовал, как журавль весной. Я не знал с чего начать разговор и чувствовал себя неловко.

— А где же Генрих? — беспокоился Артём.

— Он болен. Прохрипел в трубку, что поднялась температура, — пожав плечами, рассказала девушка.

— Он просто струсил, — поспешил с выводом Артём. — Чёрт подери, я ждал его. Теперь на одного человека меньше.

— Генрих не струсил, ручаюсь. Он ни за что бы, не поступил так. Генрих действительно заболел, — горячо проговорила Аделина, защищая какого-то Генриха.

— Конечно, ты оправдываешь его, Аделина, он ведь твой друг, — усмехнулся Артём. Девушка ничего не ответила, только бросила короткий взгляд на нас. Ведь мы невольно подслушали их разговор.

Артём отлучился, предоставив нас самим себе. Возникла многозначительная пауза, которую хотелось заполнить словами.

— Пахнет грозой, — невпопад произнёс Коля.

Аделина глубоко вздохнула, хотела ощутить запах озона.

— Ничего не чувствую, — улыбнувшись, промолвила она.

Стройная словно ива, Аделина была невысокой. Все движения наполнены грацией и необычным достоинством, в ней ощущалась внутренняя сила, которая привлекала и завораживала. Похоже, она занималась танцами или художественной гимнастикой — в походке Аделины чувствовалась особенная гибкость, присущая танцовщицам. Кашемировый джемпер нежного абрикосового цвета, надетый под кожаную куртку, подчёркивал румянец на щеках. Тёмно-синие облегающие брюки демонстрировали красоту ног. В глубине карих глаз растворились искорки смеха, медно-рыжие волосы пушистой волной падали на плечи, а на носу рассыпались озорные веснушки. Должно быть, она очутилась здесь случайно и скоро, поняв, что ошиблась, уйдёт.

— Коля, какая может быть гроза, если на небе ни облачка? — поинтересовался я с укором.

— Ты и представить себе не можешь, Арсюша, ночью будет гроза!

Аделина взяла плакат и пошла к митингующим. Теперь она казалась чужой и загадочной.

— Пахнет грозой? Серьёзно? Ничего умнее придумать не мог? — проворчал я.

Улыбнувшись, Коля пожал плечами.

Солнце раскалило асфальт, он сделался мягким, как пластилин, и люди ступали, оставляя следы. Нас было пятнадцать смелых. Развернув плакаты с лозунгами, перекрывая въезд, демонстранты растянулись колонной перед воротами на строительную площадку. Народ оживился, по шеренге прокатился гомон. Артём дал знак. Мы подняли плакаты. На ватманах написано:"Защитим любимый парк!","Руки прочь от наследия предков!","Остановите проклятую стройку!". Ощущалось общее волнение, носившееся в воздухе, будто вот-вот случится событие, которое перевернёт наши жизни. Многие из демонстрантов разделили неясное предчувствие. Хоть поначалу я счёл митинг лёгким развлечением, сейчас чувствовал важность этого дела. Толпа превратилась в единый организм, живший одними на всех эмоциями. Вокруг витало напряжение, какое обычно возникает перед грозой. Мы ждали разрешения этого конфликта.

В человеческом стаде царит полная вседозволенность. Вспомнились сюжеты, которые неоднократно показывали по телевизору. В сознании всплывали кадры из хроники. Массовые столкновения с полицейскими, слезоточивый газ, погромы. Власть народа, способная вершить судьбы государств. И вдруг я почувствовал такое волнение, какое испытывал, лишь когда вдохновенно писал повести. Сродни предвкушению чего-то неизведанного, словно открывалась дверь в новый мир.

Первыми пришли строители — молодые ребята из стран, некогда бывших в составе Советского Союза. Они принялись расталкивать нас, но мы, словно стойкие солдаты на поле брани, плотнее сомкнули ряды.

Журналисты с азартом снимали репортаж. Как надоедливые мухи кружили фотографы, щёлкая затворами фотоаппаратов. Люди узнают правду из теленовостей и свежего выпуска газеты.

Пришедшие строители были обескуражены тем, что не могли приступить к работе. Они не решались пробиваться сквозь толпу демонстрантов. Некоторые закурили в стороне, разговаривая на чужом языке о чём-то отвлечённом. Усатый мужчина средних лет в майке лимонного цвета и старых джинсах, видимо, исполнявший обязанности прораба, вышел вперёд.

— Уходите, пока не приехала полиция! — прокричал он.

Готов поклясться, что этот сильный и звучный голос услышали даже жители соседних районов. За его спиной несмело топтались работники. Стало ясно, кто здесь хозяин.

Не шелохнувшись, мы стояли, преисполненные решимости идти до конца, упрямо сжимали плакаты в руках.

— Мы не уйдём, пока не прекратится строительство этого комплекса! — выкрикнул Коля и оглянулся по сторонам в поисках поддержки. Демонстранты одобрительно загудели.

Раздувая щёки от злости, усач подошёл к Николаю. Время — деньги. Мерзкие тараканы с транспарантами задерживали рабочих, а ведь сегодня они обязаны закончить этаж. Он рванул плакат, но Коля крепче сжал ватман в руках.

— Убери свои грабли, чудик! — прорычал Коля. Воробьёв был худощавым и уступал в физической силе сопернику, но смелость и безрассудство с лихвой компенсировали, то, в чём он проигрывал.

— Кто чудик? — усач, схватив Николая за воротник, потянул на себя. — Для тебя два глаза роскошь?

Бросив плакат, Коля толкнул усача, тот на мгновение отскочил, разозлился, и окончательно лишившись разума, бросился на оппонента. Завязалась драка, в поединке сошлись бесы и ангелы. На всё это равнодушно взирал полуразрушенный храм, давно покинутый верой. Меня теснили, но я изловчился и оттащил усача от Коли. Понадобилась недюжинная сила, чтобы откинуть прораба вглубь толпы, где у людей кипела кровь, пробуждая древние инстинкты. Колю вновь поймали, я заметил его русую голову в человеческой свалке. Воробьёв дрался, как умел, и, кажется, почти победил в схватке, но появились полицейские машины, оглашая окрестности сиренами. Я не успел увернуться, и проворный строитель ударил меня по лицу.

Николай схватил меня за локоть и выдернул из толпы. Рядом была Аделина. Она испуганно озиралась, готовая оказать отпор любому, кто осмелится дотронуться до неё.

Ловко орудуя дубинками, полицейские разгоняли сошедшихся врукопашную.

Мы кинулись врассыпную, нас не взяли, хотя хватали всех, кто попадался на пути. Аделина громко и заливисто смеялась. В её крови бесновался адреналин. Плакаты, которые мы рисовали всю ночь, остались у ворот, раскиданные на асфальте. Их топтали разбегавшиеся демонстранты и строители.

Митинг — несанкционированный, а значит, организаторов и участников могут арестовать. Блюстители закона прижали растерявшегося усача, он пытался объясниться, но его не без оснований посчитали зачинщиком драки. За взятием под стражу противника мы наблюдали издалека.

Задержав нарушителей порядка, оперативники с шумом, разместились по автозакам и уехали. Схватили и Дубовицкого.

— Нужно помочь ему выбраться, — я рванулся вслед за машиной полиции, но Коля вцепился в мой рукав.

— Хочешь, чтобы и тебя повязали? — спросил он, крепко удерживая меня. — Артём непременно справится. Он не впервые попал в подобную переделку.

Я оттолкнул Колю, не смирившись с тем, что бросил друга в опасности.

— Подумай, Арсений, чем ты можешь ему помочь? Постой, у тебя кровь, — сказала Аделина.

— Вот чёрт! — выругавшись, я схватился за нос. Тотчас заметил, что из него тонкой струйкой сочилась кровь. Обеспокоенная Аделина подошла ближе. Повеяло земляникой и яблоком. Она достала салфетку из сумки, перекинутой через плечо.

— Нос вроде цел, — девушка оглядела моё лицо с сомнением и осторожно прикоснулась к кровоточившему носу. — Но я бы посоветовала тебе обратиться к врачу.

— Ах, оставьте, — наигранно произнёс я, поморщившись от боли.

***

Солнце укатилось за горизонт, окрасив небо в пурпурный цвет. Петербург не останавливался ни на минуту. Горел и переливался огнями фонарей и неоновых вывесок. Гудели машины, вытянувшиеся в гигантской пробке. Мягкий, как синий бархат, вечер вступал в права. Мегаполис лежал перед нами.

С утра мы не разлучались. И я, признаться, с радостью проводил время в обществе Аделины.

Аделина — балерина — так её звали друзья. Она действительно походила на маленькую хрупкую статуэтку из музыкальной шкатулки. Девушка с детства увлекалась балетом. Бабушка мечтала, что Лина будет блистать в Мариинском театре, она заставляла девочку часами разминаться в балетном классе. Но обладая сильным и непокорным характером, Аделина сама выбрала стезю. Она ненавидела балет, но обожала танцевать и решила продолжить творческий путь в независимом театре, где придерживались современных веяний. Аделина была упорна. Если какое-то движение не давалось, она репетировала, пока не достигала совершенства. Её стопы часто бывали стёрты, но она не прекращала занятий.

— Вот бы разрушить этот проклятый торговый комплекс до основания, чтобы камня на камне не осталось. Неужели они настолько жестоки и беспринципны, что снесут храм, вырубят деревья и засыплют озеро. А как прекрасен парк, когда зацветает сирень, — она мечтательно закрыла глаза.

Обняв колени, Аделина сидела у парапета рядом с краем крыши. Бетонные плиты отдавали тепло, накопленное за день. Она не боялась высоты, смело смотрела вниз на землю. Вдали виднелась верхушка храма, а над ним, как грозный исполин возвышался строительный кран.

На обычную девчонку Аделина непохожа. Все знакомые девушки пытались казаться лучше, Лина оставалась собой, держалась без стеснения, в ней не ощущалось фальши.

— Но они возводят здание. Невозможно построить что-то новое, не разрушив старое, — резонировал я.

— Построить что-то новое? — удивлённо переспросила она. — А что они строят? Больницу, приют или школу? Нет, всего лишь очередной магазин.

Я не нашёл что возразить. Она спустилась с кромки крыши, как кошка, изящно и легко. Лицо озарила дерзкая улыбка.

— Что ты задумала? — полюбопытствовал Коля.

Он тоже уловил изменения в её настроении, появилась странная решимость.

— Хочу прогуляться! — бросила она.

— Я с тобой! — выкрикнул я и пошёл следом.

Мы покинули крышу и вышли из парадной.

— На работу опоздаешь, — напомнил Николай.

— Возьму отгул, — ответил я.

Позвонив в ресторан, я осипшим голосом сообщил, что заболел и попросил выходной. Старший менеджер разрешил побыть дома до выздоровления.

— В тебе Арсений, пропадает великий актёр, — усмехнулась Аделина, а во взгляде зажглись хитрые искорки. — Ребята, а может заглянем в парк у"Озерков".

— Думаю, это не лучшая идея, — осторожно заметил я.

— Боишься?

Она бросала мне вызов.

— Я никогда и ничего не боюсь, — бравировал я, зная, что это неправда.

Я взял её за руку, и мы побежали к парку.

— Меня подождите, — попросил Коля и нехотя поплёлся за нами.