Часы

Мэри Со, 2023

В разгар рабочего дня Лу Маккарти получает тревожный звонок от своей приемной матери Сьюзан. Взволнованная девушка приезжает в дом, где выросла, и вместе с другими членами семьи узнает о кончине младшего брата Сьюзан. Новость для большинства становится шоком, ведь о существовании Марвина Шерфилда они услышали впервые: много лет назад, когда брата посадили в тюрьму, Сьюзан разорвала с ним все связи. Тем не менее, она испытывает угрызения совести и уговаривает Лу съездить с ней в свой прежний дом. Там они находят личный дневник Марвина, но Сьюзан боится открывать его и отдает рукопись Лу, которую та нехотя начинает читать. Помимо монолога Марвина, на страницах дневника встречаются истории совершенно незнакомых ему людей, а также упоминание о старинных карманных часах, к которым Марвин по какой-то причине относился с большим трепетом…

ГЛАВА 6

Когда мы подъехали к дому Марвина, уже перевалило за полдень. Стояла невыносимая жара, и на контрасте с прохладой салона мне на мгновение показалось, что я попала в пустыню. Воздух был сухим и неприятно согревал легкие при каждом вдохе. Как все не плавилось под неумолимыми лучами солнца?

Уютный Портленд сейчас казался безлюдным, ведь его жители либо прятались от зноя в домах, либо торчали на работе, монотонно клацая пальцами по ставшей со временем глянцевой клавиатуре. Тем не менее, в таких местах кондиционер являлся обязательным атрибутом любого, даже самого захудалого офиса, поэтому на долю секунды меня кольнула зависть. И все же, несмотря на погоду, провести внеплановый выходной с семьей было в сто раз приятнее, чем молча сидеть перед монитором, прерываясь по случаю на редкие телефонные звонки.

Громкий звук вернул меня к реальности: Сьюзан хлопнула дверью и, положив руку на крышу автомобиля, тут же ее отдернула — металл сильно нагрелся и жег кожу. Я тоже это заметила, случайно коснувшись плечом кузова. Было не лучшей идеей оставлять машину на солнцепеке, но выбора не представилось: на широкой улице не было ни деревца, лишь аккуратно подстриженные лужайки и однотипные деревянные домики. Обилие яркого света отдавалось резкой болью в глазах. Я надела солнечные очки, и Сьюзан последовала моему примеру. Мы посмотрели друг на друга, и меня вновь одолели сомнения, не оставлявшие меня на протяжении всего пути. Стоило ли ворошить прошлое? Однако это было ее решение, и я не стала ее разубеждать. Если ей хотелось вернуться, это было ее право. Я была рядом, чтобы помочь ей с этим справиться.

Сьюзан начала рыться в своей сумочке, очевидно, пытаясь найти ключи. Потом радостно потрясла связку перед собой и сразу же замерла. Улыбка исчезла с ее лица, а руки безвольно опустились. С тех пор, как она вышла из машины, она ни разу не оглянулась назад.

До этого момента я не обращала внимания на дом за ее спиной, но теперь мой взгляд был прикован к нему. Прежде всего, меня поразило, как сильно он выделяется на фоне других: опрятных, чистых и ухоженных. Он казался недоразумением, какой-то нелепой ошибкой. На поблекших от времени досках кое-где облетела краска, обнажив неприятные пятна, черепица тоже местами отсутствовала. Собрав остатки прежнего величия, он хмурой двухэтажной глыбой возвышался над улицей, но скорее напоминал сгорбленного старика, нагнувшегося к земле, чтобы отыскать в высокой траве слетевшие с носа очки. Темные окна равнодушно глядели в пустоту, и, казалось, давно перестали наблюдать за окружающим миром. Правда, что в нем было интересного? Сплошное однообразие и скука.

Несколько кустов, таких же заброшенных, неуклюже облепили крыльцо. Над входной дверью висел искусственный рождественский венок. Хозяин не снял его, впрочем, это добавляло некоторой праздничности жилищу.

Чуть в стороне от основного здания, стесняясь прохожих, на небольшом клочке территории ютилась невнятная обшарпанная постройка, напоминавшая лодочный сарай.

Я перевела взгляд на Сьюзан и, не сводя глаз с ее грустного лица, обошла машину и взяла ее за руку.

— Ты готова?

— К-кажется… — сказала она с запинкой, и, нерешительно посмотрев на меня, медленно отвернулась от дороги.

Я по обыкновению поставила автомобиль на сигнализацию и пошла вперед, однако Сьюзан даже не двинулась с места, безмолвно уставившись на дом. Она смотрела на него сосредоточенно, будто пытаясь узнать, но у нее не получалось. Но дом все же был ей знаком. Более того, он был ей родным, и его стены хранили память о днях, когда он был кому-то нужен.

Быть нужным — самое неистовое желание любого живого существа. У людей оно возникает, потому что мы способны мыслить, у животных включается на уровне инстинктов, наверное… Разве может что-то неживое вызывать такие же ассоциации? Обветшалый, брошенный дом напротив был настолько жалок и одинок, что буквально кричал об этом, и у меня сжалось сердце.

Даже если нас бросают, рядом все равно кто-то остается. Эти люди могут быть знакомыми, или совершенно чужими — но они есть, и так или иначе ты с ними взаимодействуешь. В этом и счастье, и проклятие современного мира: ты никогда не остаешься один. Но в момент, когда рушатся мосты, соединявшие души, нам не до этого. Мы самостоятельно отрезаем себя от внешнего мира, не подпуская его к себе, машинально отвергая помощь, при этом неоднократно прося о сочувствии и поддержке. И правда в том, что со стороны в такие моменты мы выглядим, как этот самый дом…

— Ну, — я подождала, пока она посмотрит на меня, — пойдем?

— Мне кажется, я не смогу, — она вымученно улыбнулась и потупилась в землю.

— Я с тобой. Все хорошо! — я попыталась приободрить ее, хотя знала, что сейчас мои слова ни на что не способны. — Ты уже бывала здесь… с тех пор?

— Всего раз… Это было очень давно. И, если честно, я боюсь оказаться там снова…

— Ну что ты, я же рядом! — я приобняла ее за плечи, чтобы показать, что она не одна.

Порой мне нравилось возвращаться к своим детским воспоминаниям, до встречи с моей семьей. Как ни странно, я сохранила много деталей, и, когда рассказывала ребятам о них, все удивлялись, как мне удавалось столько помнить. Какое-то время для меня это было сродни ритуалу: не проходило и дня, чтобы я не подумала о маме и папе. Сначала это приносило грусть, но со временем печаль сменилась теплым радостным чувством. Воспоминания не могли сделать мне плохо: они просто… были. Мое детство получилось необычным, я была даже благодарна этому. Но Сьюзан… Возвращение в прошлое было для нее гораздо мучительнее, чем для меня.

Бывает, в жизни необходимо сделать всего шаг, чтобы пересечь финишную прямую. Произошедшие события должны остаться за ее пределами законченной историей, но никак не попутчиками в следующем забеге — иначе они превратятся в соперников и оставят тебя далеко позади… А самые подлые поставят подножку, чтобы ты упал и наелся горькой пыли… Сьюзан должна была побороть себя, иначе бы это изводило ее до конца жизни.

Мы вступили на заросший газон. Трава доставала мне до голени и неприятно цепляла кожу. Я двинулась вперед, тщетно пытаясь отыскать какую-нибудь тропинку. У этого дома не бывало гостей.

Я отпустила руку Сьюзан и, приблизившись к сараю, попыталась открыть хилую дверь, но она оказалась заперта. Обойдя лабаз сбоку, я увидела на земле осколки и пустой оконный проем. Для интереса заглянула внутрь: на полу валялось бессчетное количество жестяных банок и прочего мусора. Он долгое время служил помойкой, однако его внутренности удивительным образом сочетались в прожекторах дневного света, который местами попадал внутрь сквозь дырявую крышу.

Когда мы ступили на парадную лестницу, ожиданий у нас не было никаких. Однако изнутри все оказалось не так ужасно. Даже наоборот, там было чересчур опрятно: красно-каштановый паркет был недавно покрыт лаком, и его глянцевая поверхность впитывала в себя легкий бежевый оттенок стен. Прихожая была небольшой. Невысокий комод, на котором стояла причудливая настольная лампа в виде гнома с мешком золота, черная вешалка для одежды и деревянный табурет — вот и все, что в ней было. Я не удержалась и включила светильник. Как и ожидалось, монетки заиграли приятными медовыми бликами.

— Ремонт сделал, — Сьюзан прокашлялась, закрывая дверь на щеколду. — Когда я была здесь в последний раз, обоев вообще не было.

— И паркет новый…

— И его — тоже…

Больше ничего не сказав, она не стала ждать меня и быстрым шагом прошла вперед, исчезнув за поворотом. Я делала так, когда мне хотелось поскорее сбежать, вот только сейчас кругом были одни стены…

Я еще немного потопталась на месте. Обстановка больше подошла бы одинокой пожилой женщине-одуванчику, находящей утешение в воскресных мессах и общении с такими же изголодавшимися по вниманию стариками, как она, но никак не мужчине, за плечами которого был тюремный срок… Человек, переживший такое, ни за что не украсил бы стены коридора кашпо с искусственными бегониями, даже несмотря на то, что они не требовали никакого ухода. Сложилось впечатление, что он готовился… Умно.

Несмотря на неприязнь, появившуюся у меня к этому человеку, я не могла избавиться от мысли, что он не мог быть настолько плохим. Ведь его сестрой была Сьюзан! Какой грязной и мелочной душой нужно было обладать, чтобы ей стало противно с ним общаться? Если у него вообще была душа. Цветы ведь ненастоящие…

Я даже не представляю, насколько тяжело вычеркнуть из жизни родного брата. Что бы я делала, если бы мне, к примеру, навсегда пришлось попрощаться с Сэмом? Да, его бестактность выводила из себя, и временами он был невыносим, но, тем не менее, он был мне близким человеком. Нас объединяло нечто большее, чем просто годы, проведенные вместе, как и, впрочем, Марвина и Сьюзан, в которых родители вкладывали все, что только у них было. Вопрос звучит ужасно, но… Достаточно ли веской причиной было убийство, чтобы свести на нет все их усилия построить счастливую крепкую семью? Да. Как ни прискорбно. И с тех пор с братом Сьюзан могла связывать лишь жалость, потому что человек, которого она знала когда-то, уже перестал существовать. А на жалости ничего хорошего не построишь — для обоих это пытка, а не проявление человечности. Лучше просто забыть. Придется…

Наверное, я смогла бы поступить так, как она. Но мне было бы невыносимо тяжело. И когда-нибудь я попыталась бы простить. Хотя бы понять. Странно, почему, с ее добрым, огромным сердцем, она этого не сделала? Неужели, помимо того преступления, было что-то еще? Может, он сам оттолкнул ее, и она смирилась? Сьюзан никогда не сдавалась, но, если это действительно было так… Почему она не попыталась наладить с ним отношения, зная, что он болен?

Ответ был очевиден: она не знала. И теперь ее сердце разрывалось оттого, что она не успела ему помочь, хотя вряд ли бы у нее что-то получилось. Увы, генетика даже в наше время — вещь абсолютно непредсказуемая.

В голове роились десятки вопросов. У заключенных есть право на редкие свидания с близкими. За все это время они даже не поговорили? Почему он не приехал, когда его выпустили? Почему не попытался хотя бы позвонить? Почему, наконец, когда Марвин попал в больницу, ближайшим родственникам никто не сообщил?

Я нашла Сьюзан в гостиной: она раздвигала шторы, чтобы дневной свет проник внутрь. Яркое солнце ворвалось в помещение, и в воздухе заплясали слетевшие со штор пылинки. Картина напомнила мне традиционный рождественский шар со снегом, только потревоженные блестки опускались не на снеговика, а на Сьюзан. Она посмотрела на меня и скрестила руки на груди. Я машинально закрыла нос и прошла прямо к окну. Через секунду из форточки шел знойный, но, по крайней мере, свежий воздух.

— Это сильно отличается от коридора, — сказала я, подойдя к высокому креслу, стоявшему напротив небольшого телевизора. Сиденье было безнадежно продавлено — видимо, хозяин дома любил проводить вечера в компании бутылочки пива и какого-нибудь телешоу. Я провела пальцем по обивке — на бархатистой серой поверхности осталась темно-бардовая полоска.

— Давненько тут не убирались.

— Перед… концом… его не было около месяца, если верить мисс Тэддер. Да и дом ветхий, сквозь щели больше налетает…

Сьюзан с потерянным видом оглядела кресло и, пожав плечами, села. Пыль вспорхнула вверх, и мебель облегченно ухнула, совершив первый глоток чистого воздуха. Мы же обе скривились, и у меня защипало в глазах. Я начала безостановочно чихать и в конце концов вышла на улицу, чтобы отдышаться. В лицо пахнул слабый ветерок, и стало намного легче.

С крыльца, к моему удивлению, открывался не такой уж и печальный вид. Готова поспорить, по вечерам здесь было хорошо… Я посмотрела направо и увидела плетеное кресло-качалку. Мне безумно захотелось сесть в него и провести так весь день, наблюдая за возней шмелей вокруг белых цветков жасмина. Разбросанные в пышной листве, они источали приятный аромат, который привлекал этих маленьких тружеников. Они сновали туда-сюда, спокойно и размеренно, и не суетились так, как это обычно делают люди. Может, у них просто не горели сроки? Они ведь не подписывали ни с кем контрактов, не давали устных обязательств. Или просто умели ценить свое время, которое идет еще быстрее, если начинаешь торопиться.

Веранда была целиком скрыта за кустами. Они тянулись к ставням, будто желая распахнуть их — дом тоже имел право любоваться их красотой, хозяин не мог этого запретить. Хотя теперь у этого дома никого не осталось. Сьюзан сразу сказала, что после того, как мы здесь побываем, даст объявление о продаже. В какой-то мере я ее понимала.

Мне казалось нечестным расстаться раз и навсегда с местом, где ты вырос, но разве мне было судить? Я не видела места, где делала первые шаги, больше двадцати лет. Ну и что? Ведь моим настоящим домом был дом Маккарти.

Что-то больно кольнуло в груди. Мне вдруг вспомнился немой упрек Сьюзан: «Ты никогда не называла меня мамой…»

Из года в год я искала этом причину, но понять, почему так происходило, так и не смогла. Наверное, детали, отпечатавшиеся в моей памяти, жили во мне и не давали называть все одними и теми же именами. То было прошлое, далекое и смутное, но все же являющееся частью моей истории. Но оно не имело ничего общего с той жизнью, которая появилась у меня в два года. И, как это ни печально осознавать, я много раз возвращалась к событиям того дня и продолжала проживать его, придумывать себе каждый последующий. Мне было любопытно, как бы все сложилось, не приюти меня семья Маккарти…

Я настолько сильно их полюбила, что они стали частью меня. По-моему, без таких людей вообще жить невозможно. В глубине души я даже сочувствовала Марвину — насколько тяжело ему было. Он расплатился сполна за то, что совершил, однако заплатить по счетам перед лицом закона и понести наказание — это одно, а смириться с тем, что тебя из жизни вычеркнули родные люди — совсем другое. Особенно такие люди, как Сьюзан.

— Прости, — раздалось у меня за спиной, — я не подумала. У тебя же аллергия на пыль!

— Ничего, мне уже лучше, — я улыбнулась и поспешила за ней внутрь. — Мы будем убираться?

— Ты что? — бросила она через плечо, пока я отряхивала ей юбку. — Новые жильцы уберутся!

Я глубоко вздохнула и, выдержав определенную паузу, спросила:

— Ты действительно хочешь продать этот дом?

Сьюзан повернулась ко мне лицом и положила руки мне на плечи. В ее глазах читалось осуждение, и мне стало неловко, что я опять задала тот же самый вопрос.

— Мы же говорили… Нет, конечно, нет… Но мне тяжело здесь находиться. И я не хочу, чтобы кто-то из вас здесь бывал. Только ты. И то сегодня. Один-единственный раз. На вырученные деньги мы…

— Да какие деньги? Здесь же твое детство!

— Да, а вместе с тем и моя юность.

— Видишь?

Сьюзан серьезно посмотрела на меня.

— В какой-то момент она стала сущим адом, я благодарна судьбе за то, что уехала в Ирландию и повстречала Карлайла…

Я замолкла. Мои представления, видимо, сильно отличались от реальности.

— Иногда, знаешь, лучше расстаться с прошлым, — протянула она, и в ее голосе послышались горькие нотки, — иначе оно проглотит тебя и не выплюнет ни единой твоей косточки.

— Это твой выбор.

— Знаю. Помнишь, зачем мы здесь?

Я молча кивнула. У нас была только одна задача: найти дневник Марвина. Норма Тэддер после единственного звонка прислала с курьером посылку: обшарпанную жестяную банку из-под чая, в которой не было ничего, кроме ключей и небольшой аккуратно сложенной вдвое записки: «Марвин вел дневник. Он в доме. Пожалуйста, приезжайте за ним!»

Интересно: взрослый мужчина вел заметки о своей жизни. С другой стороны, ему нужно было делиться мыслями хоть с кем-то. Друзья вряд ли у него были — в этом районе даже внешний вид домов говорил о том, что их хозяева только и делают, что пекутся о своей репутации.

А размышлений было много. Не знаю даже, что он чувствовал, как планировал свое будущее, что хотел успеть сделать. Всем нам отведено время, но, к счастью, мы не знаем, когда оно истечет. Потому что слишком страшно жить, отсчитывая назад секунды, превращаясь в бездушный таймер. Те, кто это тщательно отрицает, на самом деле больше всего боятся того рокового дня. И, чем он ближе, тем меньше они ценят жизнь. Хотя должно быть наоборот.

Наверняка Марвину сказали сколько. И он непременно написал об этом.