Внеорбитные

Мэри Роуз Блэк, 2022

В жизни каждого человека наступает момент, когда он понимает, что встретил «своё». И от этого не убежать, не скрыться, потому что «твоё» будет следовать за тобой по пятам, крутиться рядом, встречаться на пути. Поначалу ты не отдаёшь себе в этом отчёт, но вторая, третья и последующие «случайные» для тебя, но не для Вселенной встречи разрушат это миропредставление. Второй раз – случайность, третий – совпадение, а последующие – судьба. Возможно ты, сам того не понимая, являешься этой «случайностью» в чьей-то жизни. Да, мы сами управляем своей судьбой, но иногда мне так не кажется. Кто сказал, что Карма – это не то же подсознание, возведённое в квадрат?

Часть 2. Раны

Глава 4

— Так что же ты решила? Будешь и дальше продолжать играть с ним?

На другой стороне телефонной линии Сьерра что-то жевала, параллельно обсуждая со мной последние новости. За окном был ранний вечер. Небо было скрыто за грозовыми тучами, что медленно, но угрожающе, скользили среди верхушек небоскрёбов. Прямо над Манхеттеном была самая огромная из них. Что это за декабрь такой?

— Ну, «играть» слишком громко сказано, — возражаю я, продолжая сидеть у самого окна на полу. — Я с ним почти не общаюсь толком.

— А в чём сложность начать общаться? — слышу, как подруга с громким хрустом разгрызает что-то, огурец или кусок льда, карамели. — Или ты снова заведёшь свою «старую песню»?

— Э-э… нет, — ползущие перед моим взором тучи во тьме квартиры медленно отвлекают меня от темы, рассеивая внимание. Растираю пальцами переносицу — лёгкая головная боль тихо клокочет внутри. — Не в том дело. Просто не хочу.

В трубке раздаётся смешок. Я её не убедила.

— Ты всегда так говоришь, когда сомневаешься, стоит ли игра свечек. Потому что боишься проиграть, оттого и не пытаешься даже. И с людьми так же. Ты уже «пометила» его, да? Наверное, уже по пунктам всё расписала, плюсы и минусы, возможные варианты развития общения. Проиграла всё в своей голове, а в жизни необязательно. Просто ты…

–…боюсь снова обжечься, — покорно выслушивая её речь, вставляю я. Первые капли дождя или мокрого снега упали на окна. — Как было последний раз.

Подруга смолкает, слышу лишь её дыхание, как она выплёвывает воздух, размышляя.

— Мне хватило на данный год, спасибо, — продолжаю я. — Ты сама говорила, что больше не будешь вытаскивать меня из этого болота, не будешь собирать меня по частям.

— Эй, да я злая была, ты что? Точнее мне хотелось шлёпнуть тебя как следует, когда я слушала эти оправдания в адрес того козла, который разбил тебе сердце. И как ты вообще могла быть влюблённой в него? Чёрт, да я тебя никогда не оставлю, Холзи! У нас всегда будем мы, на хрен этих мудаков мужского пола!

— Сказала девушка на пятом месяце беременности, — усмехаюсь, не в первый раз слыша подобные речи. — И как же тебя угораздило?

— Эй, это не в счёт! — идёт она на попятную. — Это я для себя его выращиваю.

— Словно он цветок комнатный, ха–ха, — смеюсь я, не в силах перестать подкалывать подругу. Сьерра хохочет в трубку. — Ну да, у тебя же диплом по селекции среди тундровых растений, или чего там, как правильно? Этот ребёнок вполне смахивает под научный эксперимент.

— Ну ладно, ладно, завязывай, — упрашивает она, переводя дыхание. — А если серьёзно, то это не очень и плохая идея была. Отца я сама выбрала, генофонд неплохой оказался, я этого хотела сама, так что… не жалею. Да, мне всего двадцать три, а я уже всю жизнь готова посвятить этому мелкому зеленоглазому спиногрызу.

Она так уверена, что он унаследует её глаза, пусть у отца и были диаметрально другие.

— Знаешь, порой мне даже не верится, что когда-то ты была против идеи завести ребёнка.

— У тебя тоже это скоро пройдёт, вот попомни мои слова.

Ой, а вот тут она ошибается: я никогда не заведу детей. Вот уж нет. Лучше парня или домашнее животное.

— Ладно, хорошо. Запишу в календарь.

— Да-да, запиши, — слышу звон стекла и звук водяного потока из крана. — А если честно: он так сильно тебе не нравится?..

От темы уйти не удалось. Провожу рукой по волосам, ложусь на бок, подпирая рукой голову. Внезапно фиолетовое небо разрезает серебристая вспышка салюта.

— Я этого не говорила. Наоборот, он симпатичен мне, но я не хочу общаться, потому что знаю, что влюблюсь в него. Ты бы видела один его взгляд: как-то раз он так странно на меня смотрел, очень долго, я чувствовала себя некомфортно, хотелось провалиться сквозь землю, но так поступают лишь ванильные тяночки, так что я делала вид, что мне на всё и вся плевать, смотрела в сторону, изучала окружающую обстановку. Но, блин, это моё смущение, пусть я и старательно проглотила его, уже звоночек. Звоночек, что он запал мне куда-то в голову. До сердца пока далеко, я ещё успею выгнать его, пока он в сознании. Потому надо не продолжать. И всё.

Мой ответ запутал Сьерру — она долго молчала. Я смотрела на салют за окном, вслушивалась в свист ветра и грохот небес. Порой в моей голове стоит тот же грохот: гроза бушует там, ветер рвёт линии меж нейронами, потоки дождя смывают воспоминания, гром заглушает мысли, молния выжигает самые значимые из них.

Нет, ну а чего она хочет? Чтобы я отвлеклась на нового знакомого? Зачем? Мне вполне хватает общения. Моё сердце ещё не вылечилось от прошлых отношений, куда мне новые? Мне не нужна замена. Мы можем дружить с ним, но… Нет, мы не можем дружить, потому что я обязательно влюблюсь в него, и всё покатится в преисподнюю. К тому же он слишком заносчивый. И самовлюблённый. Независимый как никому-ничего-не-должен. И ещё курит… Ничего не имею против курения, но с курильщиками целоваться — такое себе. Мне не понравилось, когда выпал случай.

Хотя вот его взгляд… Есть в нём что-то такое, что заставляет отвлечься от всей этой внешней мишуры, лоска, который он на себя наводит, от этого образа, который носит, будто дорогую куртку. Да, он носит её, эту куртку — она и правда недешёвая. Чёрт, я запуталась в своих же рассуждениях!

— Ты чего ругаешься?

— А? — возвращаюсь я из своей головы к разговору с лучшей подругой. — Да так, мысли вслух. Так что ты хотела сказать?

— Я хотела сказать, что тебе не надо идеализировать его. Перестань строить воздушные замки с его участием, просто принимай его целиком, сделай шаг навстречу, откройся ему. Может, он… ну, пусть и не тот самый, но, возможно, не такой уж и плохой, не такой говнюк, каким с виду кажется…

— Бабник — вот кем он кажется.

— Ой, да так про каждого второго можно сказать, ведь это в их природе. Говорю как биолог. Ну или феминистка. Ведь мужчины именно такого мнения о нас. «Все феминистки ненавидят мужчин!». Глупцы. Сами эту фразу придумали и теперь пихают её в каждое предложение. Но я отвлеклась! — восклицает подруга, затем в трубке раздаётся грохот, словно что-то упало. — Так вот, что я говорю: просто общайся с ним. Тебе всё равно ещё до конца семестра нужно посещать занятия, на которые ты сама же и записалась, ведь захотела! Будет странно, если ты просто начнёшь избегать его, игнорировать. Тебе же не пять лет — ты уже взрослая девочка. А про бывшего прекрати думать: если этот козёл вновь напишет тебе, то не смей отвечать. Да пошёл он!

— Ха, да, ну его! — поддаюсь я её боевому настрою, который означает, что она готова завершить разговор. — Может, у меня и получится.

— Ну а не получится, то и ладно. Тебе он правда симпатичен? Твой типаж, да? — одобрительно мычу в ответ. — Чёрт, и вечно ты находишь приключения на свою задницу, Холзи! Вот правда!

— Завидуешь, мамаша? — подшучиваю я, перекатившись на спину, вытягиваюсь на полу и смотрю в тёмный потолок. — Ладно, я поняла тебя. Сообщу, как что-то прояснится.

— Да, давай, пока, — прощаемся мы друг с другом. Щёлкаю кнопкой блокировки — экран мобильника гаснет. Кладу его рядом. Наконец-то тихо.

Знаю, что могу построить с ним весьма интересное общение, но… Как перестать строить ожидания? Они вечно рушатся, вечно затем осадок внутри. Почему я не могу просто плыть по течению и позволить событиям развиваться самим по себе?

Хватаю телефон и захожу на страницу его профиля в соцсети. Всё же он симпатичен мне. Сильно мой типаж. У него на этой фотографии такая же толстовка, как у…

Роняю руку, опускаю глаза. Опять подумала о бывшем. Который сегодня писал мне, а я побоялась сказать об этом Сьерре: она ж меня убила бы на расстоянии звонка. Он написал и попросил о встрече, в кафе-баре, где подают мой любимый кофе, круче, чем в Старбаксе. Там мы с ним впервые поцеловались…

Нет-нет, я не могу пойти на это. Я вообще не должна думать о нём, писать и отвечать тем более. Но… это же просто дружеская встреча. Как если бы я с этим Хейзлом пошла туда или его другом, который с ним вечно сидит. Ведь ничего страшного, так? Я не лгу подруге, а всего лишь недоговариваю. Это не ложь.

Открываю переписку и печатаю короткое предложение. Через несколько секунд приходит радостный эмодзи и сердечко — зачем последнее-то? Встреча намечена на завтрашний вечер, в восемь. До этого времени как раз успею встретиться с Хейзлом и сделать окончательные поправки в нашей с ним презентации и выступлении. Целые две встречи с разными парнями за одни сутки — и как я до этого докатилась?

Глава 5

После обеда следующего дня я встретилась с Айзеком. У него дома. Ему удалось уговорить меня приехать к нему. Не скажу, правда, что сильно сопротивлялась, — я же решила последовать предложению Сьерры — ведь в этом не было ничего «такого». Мы привыкли думать, что что-то должно стоять за этим, ибо пичкает нас этим СМИ, но нет.

Квартира была на Манхэттене, не на Парк-авеню, но район не из бедных. Он ещё и из богатых. Ну-ну.

— Это твоя или снимаешь?

Он посмотрел на меня как на ненормальную. В тёмных глазах отразился оттенок недоверия. Может, он думал соврать, чтобы произвести впечатление, или сказать правду, но не факт, что она понравилась бы мне. Ответом оказался совершенно иной вариант:

— Нет, я живу тут временно, пока мне позволяют, — он посмотрел себе под ноги. — Расскажу поподробнее, если будет желание. Там долгая история.

— А, — коротко выдохнула я, описав глазами круг, и остановилась на свисающей с потолка, уже видавшей виды, боксёрской груше в дальнем левом углу. — Занимаешься или так, для себя?

Айзек проследил за моим взглядом и выдал кривую полуулыбку. Несколько ссутулившись, он подошёл к спортивному снаряду и нежно обнял его, погладив стёртую и с изломами кожу обивки, словно это была девушка. Кофейные глаза хитро сверкнули в мою сторону.

— Ну же, Ариес, я же знаю, что тебе хочется побить… — в конструкции речи явно не хватало продолжения в виде «меня», но я не придала этому большого значения. Сложив руки на груди, качаю головой.

— В другой раз, я здесь не за тем. Но предложение заманчивое и будет рассмотрено по стечении времени и обстоятельств.

Игривость сдуло с него порывом ветра — слегка поджав губы, он нехотя отошёл от груши, вплотную практически подошёл ко мне, глядя с высоты своего роста мне в глаза. На лице было отчасти презренное, отчасти заинтригованное выражение. Я медленно подняла голову и выпятила подбородок вперёд, даже не думая сделать шаг назад, пусть на меня и давило ощущение нарушенных личных границ.

Секунд десять он вот так стоял и смотрел на меня, в глазах проносилось что-то. Обдумывал план дальнейших действий? Или подыскивал очередную фразу-клише, чтобы вызвать во мне тошнотворный приступ пошлости? Ведь это так заезжено: привлечь внимание и вызвать чувства у потенциального партнёра путём отрицательного воздействия, агрессии. Ненависть и любовь — сильные и взаимосвязанные чувства, все это знают.

— Ух, — губы-трубочкой втягивают в себя воздух, он закатывает глаза, слегка откинув назад голову. — Какая ты скучная. Ладно, так уж и быть.

Вглядываюсь в прищуренные глаза, которые он быстро отводит. Пересекая комнату, усаживается на диване и хлопает по свободному месту рядом. Ходячее клише.

— Скажу сразу, что моё время ограничено.

Он фыркает, перебирая сводки информации для проекта.

— Свидание, да? — пониженным голосом говорит он, краем глаза наблюдаю за его реакцией. — Два парня за один день — не много ли? Я думал, ты другая.

— Чересчур много думаешь и всё не по делу, — с ноткой обиды отвечаю я. Раздражает меня эта фраза «я думал, ты другая». Не выношу её! — И вообще, не твоё дело. Ты не знаешь меня от слова «совсем».

Слышу, как он выдыхает ртом воздух, словно на морозе. Целенаправленно не поднимаю головы и выделяю маркером полосы текста. Чувствую на себе его взгляд.

— Обиделась, — без вопроса, утвердительно, выбрасывая слова на воздух, самому себе говорит он. — Значит, попал в точку. Задел если не за живое, но за… эго? Возможно. Хотя с чего вдруг, ведь ты не производишь впечатление неуверенной в себе. Что же это тогда? Страх? Ты боишься провалить встречу… Хм, но с кем из нас? С обоими? Или тот другой очень важен? Твой парень? Может, бывший парень?

Лениво поднимаю голову и удостаиваю его недоумевающим взглядом с не менее обескураженным выражением лица. Наши взоры сталкиваются. Выдавливаю из себя усмешку и рисую пару росчерков на бумаге, продолжая слушать его болтовню.

— Что угодно может быть, — глаза не выдали меня, он всё ещё строит догадки… Или делает вид, что не понял. — Смущение? Ты влюблена, и твои коленки дрожат как у пятиклассницы? Не думал, что это случится так быстро: обычно девушки передо мной не ломаются.

Вот тут я уже начинаю нервно посмеиваться:

— Не обольщайся, Хейзл. Ты не в моём вкусе.

Бросаю на него беглый взгляд — он резко опешил, лицо застыло с маской огорчения. Да чего он выделывается, это же шутка была! Первый начал. Но молчание длится, и мне становится немного дискомфортно. Странная игра, если честно.

— Ау-ч, — натянуто и слащаво лепит он слово. Откидывается на спинку дивана, закинув руки за голову — до меня долетает шлейф его дезодоранта. — Ты мне глаза раскрыла. Жизнь никогда не будет прежней.

— Ты первый начал, я всего лишь подыгрывала, — сухо отвечаю я. — Не драматизируй. Это больше по женской части.

Смотрит в потолок, обнажив бледную шею с печатью родинок:

— Я ничего не начинал.

Да ну? Правда?

— Не я придумала играть в близких друзей.

Он открывает рот для ответа, но оттуда выскальзывает лишь воздух. Айзек находит моё лицо и тяжело смотрит из-под задумчивых бровей, померкшие глаза мечутся от правого края к левому, изучая мои. Мне хочется перестать смотреть в ответ, но не выходит заставить себя: я не нахожу сил или желания, сложно сказать, чего именно. Поэтому мы просто пялимся друг на другу в упор.

О чём он думает? Обиделся? Если его же оружием, то «не из таких он». Не выглядит ранимым. Это всё напускное на нём, весь этот лоск, эта ленивая небрежность, развязность, колкие шуточки. Это образ. Это его защита. И он живёт в нём: ему нравится. Нравится играть. Потому чего не так-то?

Сглатываю застрявшее в горле напряжение и всё же отвожу взгляд со вздохом. Читаю какое-то предложение в тексте уже раз пятый.

— Жестокая, — в сердцах заключает он. — А я всего лишь хотел узнать тебя.

Тон голоса упал, полон тоски. Опять драматизирует.

— А почему в прошедшем времени? Больше не хочешь? Разочарован?

Айзек выхватывает из моих рук листок, что тот чуть не рвётся.

— Эй! Я там уже почти всё расписала…

Чужие руки сковывают мои кисти наручниками. Смотрю на него, как на сумасшедшего. Дыхание перехватывает как перед прыжком с огромной высоты. Какого?..

— Хватит прятаться в бумажках, — затыкает он меня, смотря в упор, — это старый ход, провальный давно. Твои глаза тебя выдают.

Нервно посмеиваюсь, столкнувшись с ним взором:

— Я же сказала тебе, что… Ай!

Тихо вскрикиваю от боли в руках, которые он намеренно стиснул.

Только тут, смотря на него явно испуганным взглядом, вижу, как он приблизился ко мне. В какой-то ситуации это было бы романтично, но не со мной. Во всяком случае, не сейчас, не в этот момент. Мёртвая хватка держит меня, но, насколько это позволяет пространство, отстраниться я всё же могу. От напряжённой шеи исходит всё тот же запах дезодоранта.

— Спрошу один-единственный и последний раз, — предупреждающе произносит он, всматриваясь в моё лицо. Карие глаза почернели, зрачки хищно сужены — я так же выгляжу, когда на взводе? Вот почему Сьерра шутила, что у меня глаза как у убийцы.

Его пальцы жгут мне запястья своим теплом:

— Ответь честно. Больше ничего не нужно. Ни тебе, ни мне не нужна эта игра.

Скорее всего, моё лицо уже не как у Бэмби. Приподнимаю брови, осклабившись:

— И проблемы тоже, — холодно и подобным предупреждающим тоном процеживаю я сквозь зубы, вперив в него максимально колючий, даже ненавистный взгляд. Подвигаюсь ближе — на его нижнем веке одиноко лежит ресница. Ощущаю напряжение в его теле, его тепло, запах… ощущение несвободы становится привлекательным, когда страх внутри прячется за дерзостью.

Он делает вдох:

— Ты мне не нравишься, — спокойно отвечает Айзек, наблюдая за моей реакцией. — А вот ты соврала. Потому что я как раз твой тип.

Всматриваюсь в радужку его глаз, анализирую его слова медленно, глубоко, будто мне на это даётся десять минут, а не секунд:

— Самонадеянный.

Мои руки медленно начинает покалывать от давления. Но я никак этого не показываю. Физическая боль слабее душевной. Знаю я таких, как он: используют физическое «насилие» над девушкой, думая, что это заводит их. Я не стану отрицать, что мне нравится это, нравится в извращённом смысле, потому что это тоже самое, что любить побои розгами. Мне нравится… Но не сейчас. Не вот так.

— Не лги мне, — моих щёк коснулось его дыхание. Чёрт возьми, как же мне хочется размозжить его голову об стену, заглянуть в неё, увидеть скрытые мотивы и помыслы! Парень заигрался. Чего он жаждет добиться, м? Я же ему не нравлюсь. Прячу глубоко внутри себя горечь от этих слов. «И этот тоже», — проносится на секунду в голове.

— У нас обоих друг к другу обоюдные чувства. Между мной и тобой только этот чёртов проект у мистера Аллена, курс которого мне нужен в дипломе «для коллекции», ничего больше. Я не буду «дружить» с тем, кого вижу ещё неделю.

Что-то удивляет Айзека в моей речи — хватка ослабевает.

— Неделю? Да ты хоть знаешь, что может за это время произойти, дура? — голос скрежещет, низок. Вот и до оскорблений дошли… Замечательно.

— Не в этот раз, не в этот раз, — напевность в моём голосе кажется капельку дикой в сложившейся ситуации, а может и нет. — Ты мне тоже не нравишься. Так что отпусти меня, чёрт возьми.

Я говорю абсолютно спокойно, скрывая внутреннее давление и испуг: тело не может реагировать иначе, но мозг усиленно противостоит ему, борется. Я знаю, что он ничего мне не сделает, всё это затянувшаяся игра, что-то вроде способа добыть из меня информацию… далеко необычный. Но чего я хотела от такого, как он? Он же и есть такой. Он же просто хочет «раскусить» меня, поиграть, как со многими — я уверена — другими девушками до меня. Я могу повестись, но в конце плохо будет всё равно только мне.

Чайные глаза изучают мои, от одного края к другому блуждают. На губах застыла тень усмешки. Вечной усмешки. Одинокая ресница по-прежнему лежит на нижнем веке правого глаза.

— Ладно.

Освободившимися руками упираюсь ему в грудь, одной мне хочется заехать ему по ухмыляющейся физиономии, но я решаю не делать этого. Под моей ладонью его сердце тяжело и медленно бьётся, моё же наверняка стучит очень скоро. Поднимаю на него глаза:

— Паршиво играешь.

Рывком вскакиваю с дивана, делаю пару шагов в сторону. Пожалуй, здесь я на сегодня закончила. Наигралась.

Молча начинаю собирать свои вещи. Айзек откинулся на спинку дивана и смотрит куда-то в пространство. Или же краем глаза наблюдает за мной. Солнечный свет из окна золотом подсвечивает высветленные пряди волос.

Почему он так сделал? Зачем физическая сила? Я чего-то упустила в трендах на ухаживания? Это новая фишка ньюйоркцев? Другая бы на моём месте… что бы сделала? Закричала? Подала жалобу о насилии? Поддалась, подыграла? А я нет. Почему я так спокойно реагирую на случившееся? Потому что он мой типаж? Мне понравилось. Без вопросительного знака в конце. Понравилось. Утвердительно. Но почему?

Потому что мне больно. Физическая боль облегчает душевную. Мне страшно. Я смущена. Всё, как он и говорил. Весь этот спектр эмоций вызван этой встречей с бывшим, на которую я сама согласилась. Я сама подписалась на выстрел в голову и сердце. Потому что всё ещё не забыла его, спустя год.

И он тут ещё. Оба они. С разницей в пару часов. От одного уйду с синяками на запястьях, от другого наверняка в слезах. Мужчины отрицательно воздействуют на меня.

— Что, даже не скажешь ничего больше?

Интересно, а чего он ждёт? И вообще, я же соврала ему: поверил ли он? Притворяется, я чувствую. Если бы он правда никак не цеплял меня, то здесь давно был бы скандал.

— А что ты хочешь услышать?

Молчит. Но на меня не смотрит — закрыл лицо руками, прислушивается. Проверяю экран мобильника на предмет уведомлений. До встречи осталось около трёх часов.

— Посмотри там выделенное в документах и оформи тезисно основные положения. Позже я сброшу на почту ещё пару вариантов монографий на выбор — почитай их. После обсудим, — отдаю команду.

Плечи Айзека дрожат. Смех.

— Если ты этого хочешь, — убрав руки от лица, смотрит он на меня покрасневшими глазами. Провожу рукой по волосам, делаю задумчивый вид.

— Да, я этого хочу, — уходя, произношу я, коснувшись дверной ручки. Он продолжает неподвижно сидеть в углу дивана. Оранжевые лучи закатного солнца бьют ему в затылок, но нимб даже им не удастся сделать над его серебристой головой, ибо падший ангел не имеет на то прав. — А теперь прощай.

Шагнув на пол лестничной клетки, понимаю, что совершенно не знаю, что теперь и думать. Прохожу мимо лифта, решая пройтись эти пять этажей пешком. Подтягиваю плечи к голове, словно от холода. Я дрожу, но по иной причине: адреналин ушёл из крови.

Машу рукой такси, запрыгиваю в салон, диктую адрес. Нет, ну что это было вообще, а? Заигрывал со мной. Ждал, что я прямо там с ним пересплю, сразу, быстро, грубо. И здесь не нужен знак вопроса — это утверждение, неоспоримое. И нет, я не обольщаюсь. Он хочет самоутвердиться за счёт меня: я слышала эту фразочку от его приятеля, про «спор». Если поддамся, то буду жертвой, а я не желаю ей быть. Больше нет.

Автомобиль встаёт в пробке на Четвёртой авеню. Смотрю на старательно украшенные витрины бутиков, всячески вещающих о приближающемся Рождестве и Новом годе. На асфальте и тротуарах транспортом и пешеходами беспрестанно перемешиваются слякоть, грязь — всё, что осталось от недавнего снега, который и снегом-то назвать сложно. А я так хотела снежный декабрь!..

Взгляд падает на запястья — кожа на них покраснела, немного побаливает. Любит играть, значит. Хорошо, мы поиграем. Но только в мою игру.

Глава 6

Вечер. Бар и кофе. Таверна «Белая лошадь» на улице Гудзон. Идеальная комбинация. Я сижу у самой дальней стены, спиной ко входу, поближе к окну, изумрудная кожа обивки диванчика отражает золотое свечение ламп. Кашемировый свитер не должен колоть кожу, но постоянно касаюсь рукой шеи, будто мне что-то мешает. Мне вроде бы холодно: внутренняя дрожь бегает по телу. Я нервничаю. Каждый звон колокольчика над входной дверью для меня как разряд тока, что велит вздрагивать, оборачиваться. Я пришла раньше на пару минут и уже несколько устала дёргаться, накручивать себя этим. Ровно в пять минут девятого он появился. И как всегда моё тело почувствовало его присутствие.

Тепло — первое, что я узнала. Сравнимое с пламенем костра. Он был жаром, огнём, на который я летела мотыльком, стремилась к свету. Да, банальное, но какое точное сравнение. Тихие, практически беззвучные шаги — он всегда умел подкрадываться ко мне. Шаг, второй. Остановился. Ощущаю воздушное прикосновение на правом плече к коже, словно на мне нет этого свитера. С теплом до меня долетает такой знакомый, родной запах его духов, дезодоранта. И голос.

Я бы хотела не видеть его, не слышать, не ощущать. Тогда бы мои чувства не оживали, продолжали быть мёртвыми, похороненными, запертыми в тёмных углах моей души, самых дальних нейронных соединениях моего мозга. Так мне было бы легче, ведь я почти избавилась от своей привычки. Привычки к нему. Но я сама выбрала этот путь, сама дала себе дозу. Потому что ещё болела им.

— Извини, я стоял в пробке.

Он огибает столик и садится напротив меня, грациозно, едва колыхая воздух. Его лицо как всегда открытое, радушное, в зелёных глазах светится интерес, он о чём-то думает, незаметно оглядывая меня — изучает. Кажется, я забыла, как дышать, позвоночник автоматически вытягивается в струну. Комфортно ли мне с ним? С тем, кто зажёг и разбил моё сердце?

— Как твои дела? Как с университетом? Уже определилась со стажировкой?

Учтивый и вежливый — совсем не изменился. Сразу забрасывает кучей вопросов. Травяные глаза безотрывно смотрят на меня. Касаюсь рукой чашки кофе и делаю глоток напитка, опустив взгляд. Чем больше буду смотреть в эти глаза, тем сложнее мне будет сдержать ураган чувств, поднимающийся внутри. Зачем, ну зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила открыться старому шраму?

— Ещё нет. Но варианты у меня есть, — отвечаю ровным, практически скучающим голосом задом наперёд на его вопрос. — Сейчас хожу на лекции по обмену. Насчёт жизни… м, неплохо. А ты?

Улыбка. Раньше от неё замирало сердце, сейчас же хочется только отвернуться. Горький привкус обиды застывает где-то в глотке.

— Знаешь, могло бы быть и лучше. В целом, ничего значительного у меня не произошло за последний год, а скоро уже Рождество, и хочется чего-то… чего-то.

После последней фразы он выразительно бросает на меня взгляд. Мне читать между строк? А стоит ли? Это же он сам меня отверг, он сам бросил меня, отдалился. Предыдущее Рождество мы провели вместе, и оно навсегда запомнится мне, пусть и не вернуть его больше.

— Согласна, хочется чего-то эдакого. Лично я бы была не против настоящего снега, а не этого проклятого дождя и грязи, что после него остаётся.

— Если ты хочешь снега, то только попроси, — любезно отвечает он, подвинувшись ко мне поближе. — Я как Дэн Хамфри из «Сплетницы» устрою тебе, Серене Ван дер Вудсен, настоящий снегопад в этой комнате с проектором, матрасом и вином.

Мягко улыбаюсь в ответ. Чего он этим лёгким флиртом добивается? Зачем вообще эта встреча? Почему бы просто сразу не трахнуть меня, без всей этой словесной прелюдии и ёрничания?

Мой взгляд автоматически падает на оказавшиеся в поле моего зрения губы. Знакомые губы, которые я хочу поцеловать как прежде. Внутри всё с грохотом рушится, обрывается, все мои барьеры рушатся, рушатся, рушатся.

Я так больше не могу.

— Извини, мне нужно отойти в туалет на минутку.

Хочется бежать сломя голову, быстрее и как можно дальше отсюда, но разумная и сильная часть меня медленно поднимается с места и размеренным шагом проходит к двери уборной. Закрываю дверь кабинки на замок и упираюсь руками в края раковины, смотрю на своё отражение в круглом зеркале:

— Что ты делаешь? — спрашиваю я его, словно оно может ответить. — Перестань думать обо всём этом. Это просто встреча. Между вами всё кончено. Ты не можешь больше тратить на него время, понимаешь? Это он всё разрушил! Это он во всём виноват! Пожалуйста, Холзи!

Я практически выкрикиваю последнюю фразу, и слёзы начинают катиться из моих глаз. Я реву как маленький ребёнок, которым я всегда была внутри, такой доверчивый и обидчивый ребёнок, с израненным сердцем и вечной голубой мечтой о лучшем будущем. Я думала, что изменилась за этот год после расставания, что стала сильнее, но нет: во мне всё по-прежнему. Чешуя, которую я отрастила, начала спадать. Снова уязвима и снова открыта. Голый нерв.

Прижимаюсь спиной к стене, закрыв рот руками, душа в себе всхлипывания, я про себя мечтаю оказаться где угодно, но только не здесь. Лучше бы осталась с этим Хейзлом, никуда не пошла. Ну зачем, зачем, зачем?

Поднимаю глаза к потолку, втягиваю смешанный с ароматом цитрусового освежителя воздух уборной, прохладный, немного затхлый. На это Рождество я попрошу у Санты амнезию — она вылечит меня.

Боже, какая же я сентиментальная! Тушь сползла с ресниц, подводка оставила после себя разводы в виде полос на моих пальцах, когда я вытирала слёзы. Отрываю бумажное полотенце, смачиваю его водой и принимаюсь убирать следы своего падения. В это время раздаётся тихий стук в дверь.

— У тебя всё хорошо? — сквозь деревянную панель вопрошает его голос. Я не настолько долго здесь нахожусь, чтобы идти за мной, потому что́ это он?

— Мне немного не здоровится, — вру я в ответ, хотя мои слова не лишены правды. Мне на самом деле не здоровится уже около года после разрыва с ним.

Он на пару секунд смолкает. Думает, как поступить… потому что эта фраза была своего рода нашим «кодом», значение которого понимали только мы. И я лишь произнеся её вспомнила об этом.

А фраза эта означала только одно.

Моя рука потянулась к двери, отделявшей туалет от основного крыла уборной. Я повернула щеколду замка, медленно открыла дверь — он стоял в подёрнутом рассеянным светом уголке, своего рода холле посередине правого и левого крыла туалета, мужской и женской его части, его взгляд был обеспокоенным и сосредоточенным, словно искал причину моего «не здоровится», хотя в глубине души я знала, что ему глубоко всё равно на это, ведь он — социопат.

— Что случилось? — спрашивает он, стоя в дверном проёме. Отвожу глаза в сторону, красные от недавних слёз.

Что мне сказать ему? Я уже прокололась с этой фразой, и нет смысла играть, строить из себя что-то.

«Беги, уходи отсюда, уходи от него сейчас же!».

Но я не слушала свои мысли, этот голос в моей голове. Никогда не слушала. Отчего и оказалась здесь, с ним.

— Позволь мне помочь тебе, — эти слова были последним, что я услышала, прежде чем мои барьеры пали. Я не шелохнулась ни на сантиметр, когда он шире открыл дверь, обвил меня своими руками, тем самым подвинув и затем бесшумно закрыв дверь туалета. Я оказалась в знакомом одеяле из его рук, запаха и тепла. Я так скучала.

Мне ничего больше сейчас не нужно. И не нужно было, наверное, никогда, ну последний год точно, ничего кроме вот этого. Сьерра как-то сказала, что «любить того, кто разбил тебе сердце, кто уничтожил тебя, это то же самое, что любить водителя сбившего тебя такси», но я мало придавала значения подобным словам. И сейчас, обнимаясь со своим «убийцей», не думала тоже, хотя и пришли они мне на ум. Я просто велела себе не думать. Пусть всё сгорит. Пусть я сгорю.

Был ли у меня выбор? Конечно. Но я сама хотела этого. Хотела вновь вернуться назад, в своё прошлое, а он и был им, смотрел на меня из полутени, раздевая глазами. Мы так давно знали друг друга, что даже одежда не спасала от смотрящего насквозь взгляда, который обжигал, оставляя раны где-то глубоко внутри. Мы знали тела друг друга так подробно и так трепетно. И я сгорала от желания прикоснуться к нему и ощутить его прикосновение ко мне.

«Только не плачь, только не плачь!» — звучали как мантра слова в моей голове. Но проще сказать, чем сделать. Эти ленточки слёз смысли последние остатки туши с век. Не знаю, заметил ли он это: я старательно не смотрела на него. Он прижал меня к себе сзади, моя спина распласталась по его рельефному торсу, прилипла как сыр к сковороде, горела и плавилась. Казалось, я ощущала этот жар самими рёбрами, самим сердцем.

Я ненавидела себя в этот момент, но и не старалась из него вырваться. Мне было «хорошо», что намного важней последующих раскаяний, которые обязательно наступят. Ну и пусть. Это станет моим адом, наказанием, потому что я могу простить всех, но не себя. Себя простить я никогда не смогу. Чувство вины невидимой петлёй будет вечно обвиваться вокруг моего горла. Потому что я виновата. Всё это происходит из-за моего ошибочного выбора.

Он до боли сжал мою грудную клетку — останутся гематомы. Как дополнение к тем, что на руках. Мужчины причиняют мне боль в прямом смысле слова. Я выплюнула из груди остатки воздуха и отрывисто простонала. Вскоре он закончил — кабинка женского туалета, где пахло цитрусовым освежителем воздуха, вновь стала пустой и холодной.

— Я завтра утром улетаю в Осло, — сказал он, застегнув пояс джинсов, руки взметнулись к рукавам рубашки молочного цвета без галстука. — На два года.

— О, — только и вырвалось у меня. Я хотела продолжить, но слова крутились где-то в голове, не шли на язык, нельзя было подобрать подходящие в вихре из них всех.

— Но я рад, что повидался с тобой сегодня, — он коснулся рукой моей щеки и поцеловал меня в ямочку между ключицами и шеей. — Прости меня, если сможешь, за всё, что я тебе сделал.

— Конечно, — натянуто любезно, но сухо ответила я на лживое и неискреннее извинение. Это было последней каплей. Хватит.

Мы не стали долго сидеть в кафе — он расплатился за нас обоих, обнял и поцеловал меня в макушку на прощание, ушёл, оставив после себя лишь шлейф одеколона, засос на левой стороне шеи и воспоминания о разбитом сердце. Я заказала себе три порции текилы, управилась с ними за пару минут и вышла на улицу.

Холод? Не знаю, мне было всё равно. Боль? А может ли быть хуже? Одиночество? П–ф, я уже привыкла. Разочарование? А как же иначе?

У края тротуара было припарковано такси — водитель посмотрел на меня, в пальто нараспашку, в короткой юбке и с поникшим взором, посоветовал идти домой и «не насиловать себя больше», как сейчас помню эту фразу. Я поблагодарила его и пошла прочь, растворяясь в толпе.

Я и без него знала, куда направиться.