Смерть на винограднике

Мэри Лу Лонгворт, 2013

Новое запутанное дело Верлака и Бонне – дело о загадочном убийстве Полин д’Аррас, супруги одного из самых богатых и знатных людей Прованса, чье тело было обнаружено на винограднике, принадлежащем известному виноделу Оливье Боннару. Интересно, что этому преступлению предшествовали два странных происшествия: похищение из погребов Боннара нескольких бутылок раритетных вин и вроде бы ничем не мотивированный нервный срыв мадам д’Аррас, с рыданиями блуждавшей по улицам городка в домашней одежде. Совпадения? Верлак и Бонне уверены: таких совпадений не бывает и эти события как-то связаны с убийством. Но как?..

Глава 6

Попытка эльзасца постичь Прованс

Жюль Шельфер сумел закрыть дверцу машины лишь со второго раза.

— Чтоб тебя! — буркнул он, одной рукой держась за ручку дверцы, а другой придерживая полицейскую фуражку. Его сегодняшний напарник, Роже, расхохотался, наблюдая за ним.

— Просто мистраль, — объяснил Роже. — Зато сразу станет прохладнее.

Жюль пожал плечами и попробовал улыбнуться, хотя и тосковал по родине. Но разве может двадцатисемилетний полицейский признаться в этом товарищу? Записываясь служить в полицию, он знал, что его могут отправить в любую точку Франции, но не ожидал, что попадет в это адское пекло, где даже в сентябре больше тридцати градусов по Цельсию. Теперь, когда начался ветер, — мистраль, как его здесь называют, — хоть немного похолодает. Но Жюль все равно с трудом терпел Прованс: этот ветер, эту сухую жару, этих сослуживцев с их бурными объятиями и bise (настоящим мужчинам в Эльзасе и в голову не приходило целоваться друг с другом — разве что с близкими родственниками), эти их бесконечные и шаблонные местные шутки и громкий гогот. И все-то у них «mon ami» и «mon pote»^[14]. Способны ли местные жители хоть когда-нибудь для разнообразия вести себя спокойно? Эльзасцы вовсе не считали нужным надрываться, чтобы их разговор слышали все вокруг. Совершенно незачем вопить громче всех в комнате и лезть без очереди — сколько раз Жюль видел такое на почте или в банке! Возможно, южане относятся к очередям без всякого уважения, потому что здесь и не бывает настоящих очередей, только беспорядочные толпы, будто местные жители понятия не имеют, как строиться прямыми рядами в затылок друг другу. А если вдруг бок о бок стоят два банкомата или же на почте открыто сразу два окна — что делают жители Прованса? Нет, не выстраиваются ровным рядом между ними, как в Кольмаре или Страсбурге, — они образуют сразу две очереди, а потом мечутся туда-сюда, пока не дойдут до цели.

Жюль бросился к дверям больницы, распахнул их и придержал для Роже, который и не думал спешить, вышагивая по парковке и по-дурацки улыбаясь.

— Притормози, — посоветовал Роже, доставая из кармана пачку сигарет. — Мы приехали на десять минут раньше. Время устроить перекур.

— Ну, давай зажигай свою раковую палочку, — отозвался Жюль.

Роже весело расхохотался: чтобы кто-нибудь называл сигареты «раковыми палочками», он не слышал с пятого класса. Кстати, тогда он и начал дымить — еще в пятом.

— Слушай, Жюль, а я не рассказывал тебе, как мы однажды прогуляли уроки и вышли в море с каким-то старым рыбаком?

Жюль вздохнул:

— Нет, но я с удовольствием послушаю как-нибудь в другой раз. Ручаюсь, ты поймал вот такую рыбину, да? — И он развел руки в стороны почти на метр.

— Ага, вот такую здоровенную! — подтвердил Роже. — Но с тех пор всю рыбу в Средиземноморье повыловили, такой крупняк больше не попадается.

Жюль засмеялся, не веря в свою удачу: ему удалось поймать марсельца на самую шаблонную уловку из возможных. Французы потешались над привычкой жителей Прованса и в особенности Марселя преувеличивать и приукрашивать. Рыбешка длиной с ладонь вырастала до целого метра, ветер вместо тридцати пяти миль в час дул со скоростью все пятьдесят пять. Помахав рукой товарищу, все еще посмеивающийся Жюль начал подниматься по застеленной дешевым линолеумом больничной лестнице. Если Роже так хочется опоздать, его дело: южане всегда опаздывают минут на пять-десять, даже на работу, но он, Жюль, явится вовремя.

Роже, в свою очередь, проводил взглядом Жюля, шагающего через две ступеньки.

— Вот зануда, — буркнул он себе под нос, прикурил сигарету и улыбнулся проходящей мимо медсестричке. Во вторник вечером, когда поздравляли Алена Фламана, Жюль почти ни с кем не разговаривал, кроме нескольких женщин-офицеров и секретарей. Роже случайно услышал, как Жюль говорил, что не пьет пастис и вообще любит только белые вина, предпочтительно рислинги. Почти все офицеры явились на вечеринку в штатском, и один из них толкнул Роже локтем в бок и указал на джинсы Жюля — отутюженные, с двумя острыми стрелками на штанинах. Над наглаженными джинсами потешались до тех пор, пока никто не захотел больше слушать Роже и другого офицера, и они налили друг другу еще пастиса — в утешение после серии проигрышей марсельской футбольной команды.

Об этом же моменте вспоминал и Жюль, шагая по ярко освещенному коридору к палате мадемуазель Монмори. Он слышал шутки про глажку и понимал, что речь идет о его джинсах, но больше никто из полицейских не обращал на них внимания, а комиссар Полик даже с улыбкой переглянулся с Жюлем и сочувственно покачал головой.

Жюль видел, что в конце коридора стоит офицер Фламан, беседуя с молодым рыжеволосым полицейским, которого Шельфер знал только в лицо. Этот новичок явно нервничал, но старался изо всех сил. В отличие от Роже, который не спешил закончить перекур. Жюль подошел к коллегам, обменялся с ними рукопожатием, справился о состоянии мадемуазель Монмори (все еще критическое) и услышал, что к ней в палату разрешено впускать только больничный персонал с бейджами. Ближе к вечеру пациентку могут навестить ее родители. У Фламана нашлась их фотография, которую он передал Жюлю.

— А где Роже? — спросил Фламан.

— Через минуту подойдет, — ответил Жюль. — Он… что-то забыл в машине.

Какой-то врач в белом халате вышел из палаты мадемуазель Монмори и остановился, увидев полицейских.

— Здравствуйте! — Он пожал им руки. — Я доктор Шарнэ. Приятно видеть, что палату мадемуазель Монмори бдительно охраняют.

Жюль Шельфер прочитал имя врача на бейдже и внимательно изучил его лицо. Ему хотелось запомнить имена и лица всех сотрудников больницы, посетивших палату мадемуазель Монмори.

— Я врач-специалист, — пояснил его собеседник, заметив, что молодой полицейский изучает бейдж с его именем. — Хорошего вечера, — пожелал он, взглянув на часы. — Надеюсь, скучать вам здесь не придется. А если все-таки станет скучно, можно пофлиртовать с медсестрами, — со смехом добавил он.

— До свидания, доктор, — отозвался Фламан.

Врач помахал рукой на прощание и что-то сказал медсестрам. Жюль увидел, как одна из них поморщилась, когда он отошел от двери палаты. Роже появился внезапно, от него несло куревом. Вздохнув, Фламан повторил все то, что уже выслушал Жюль.

— Вы сменяетесь с дежурства в пять вечера, — добавил Фламан, обращаясь к ним. — Думаю, и без слов ясно, что перекусить и по другим делам вам разрешается ходить только по одному. Я хочу, чтобы один из вас постоянно находился здесь.

Рыжий новичок смущенно переминался с ноги на ногу, и Фламан сообразил, что ему, наверное, не терпится в уборную.

— Можете идти, — разрешил он. — Выспитесь как следует. Завтра увидимся.

Увидев, как новичок припустил по коридору, Роже рассмеялся.

— А комиссар Полик сегодня заедет? — спросил он.

— Скорее всего, — кивнул Фламан. — Сейчас он в банке, опрашивает сотрудников. А потом может и приехать вместе с судьей Верлаком.

— О-о… — застонал Роже. — Вот черт!

— А в чем дело?

— Хорошо еще, что он не притащился праздновать твою помолвку, — да, Ален? — хлопнув Фламана по руке, продолжал Роже.

Жюль уставился на него, не веря своим глазам. С судьей он не был знаком, но не понимал, как Роже может говорить о начальстве в таком тоне.

— Ну, хватит, — прервал его Фламан. — Думай, что говоришь, Роже.

Попрощавшись с заступившими на пост офицерами, Ален Фламан направился прочь по коридору, думая о своей невесте, с которой должен был увидеться сегодня вечером, и о судье Верлаке. Интересно, чем он вызывает такое острое раздражение окружающих? Неужели он и вправду такой сноб? Да, на вечеринке по случаю помолвки Алена судьи не было, а если бы его пригласили? Фламану стало неловко: он не любил обходить вниманием кого бы то ни было. На верхней ступеньке лестницы он оглянулся в сторону коридора, стены которого были покрашены в мятно-зеленый цвет, который он всегда считал больничным. Молодой полицейский из Эльзаса стоял навытяжку возле двери палаты мадемуазель Монмори, а Роже, известный всему Дворцу правосудия своим марсельским ухарством и остроумием, болтал с медсестрами возле их стола. Фламан вздохнул и начал спускаться по лестнице, спеша вернуться во Дворец правосудия и заняться сбором информации. Ему хотелось найти в жизни мадемуазель Монмори хоть какие-нибудь подробности, которые пролили бы свет на это нападение и нападавшего.

Площадь Габриэля Пейера, на которой располагались мэрия и церковь Эгюийя, всегда нравилась Верлаку. С края площади открывался великолепный вид в южном направлении: среди виноградников попадались кипарисы, как в Тоскане, и Верлаку площадь всегда напоминала Кортону, особенно этот вид. Обернувшись, он окинул взглядом внушительное четырехэтажное здание мэрии, возведенное из золотистого камня в эпоху Ренессанса для семьи местных богачей. Здание казалось слишком просторным, чтобы вмещать мэрию городка с населением всего лишь восемь тысяч человек. Церковь рядом с ним казалась совсем маленькой.

«Народный банк» находился за углом. Верлак проехал мимо него и припарковал машину на площади, чтобы еще раз полюбоваться видом. До банка он дошел пешком, отворачивая лицо от резкого мистраля. Подняв голову, он увидел перед собой Бруно Полика, запиравшего свой «Ренджровер».

— Привет, Бруно, — поздоровался Верлак.

— Доброе утро, — ответил Полик. — Проклятый ветер!

— Так и не привыкли к нему?

— Какое там! — перекрикивая ветер, отозвался Полик. — А ведь я здесь родился! Вчера вечером я говорил с Оливье Боннаром, передал ему информацию от вашего… эксперта по винам. Оливье снял ключи от погреба с крюка и теперь не расстается с ними. Вместе с сыном он занялся ревизией своих вин.

— Ревизия — дело хорошее, но вор, наверное, сделал копию ключа.

— Я тоже так думаю. Так я Оливье и сказал.

— Кто-нибудь изготавливает на заказ копии ключей в Пюирикаре или Ронь? — спросил Верлак, пока они переходили через улицу.

— К сожалению, нет, — сказал Полик. — К сожалению — потому что в таком маленьком городке, как Ронь, мастер наверняка запомнил бы лицо заказчика.

— Ну, в любом случае в Эксе их должно быть не меньше дюжины, но, поскольку у нас висит дело о покушении на убийство, мы не можем позволить себе отправлять своих сотрудников побеседовать с каждым из этих мастеров.

Полик кивнул:

— Понятно.

Они подошли к двери банка, металлические ставни на окнах которого были закрыты. Тон объявления на двери был непреклонным: «С сожалением извещаем наших клиентов, что по причине покушения на убийство одного из наших сотрудников банк будет закрыт сегодня утром до двух часов пополудни».

— Ого! — Полик переглянулся с Верлаком. — Вот так прямота.

— Да уж. Пойдем к задней двери, нас ждут там.

Они обошли банк с торца и помахали женщине через окно кабинета на первом этаже. Она удалилась в глубь здания. Вскоре дверь открылась, комиссара и судью впустили.

— Мы вас ждали, — сказала сотрудница банка. — Открывать переднюю дверь нельзя: в банк хлынула бы толпа клиентов. Я — помощник управляющего банком, Шарлотта Лиотта. Проходите, пожалуйста. — Она протянула руку и обменялась с мужчинами рукопожатием. С виду мадам Лиотта было лет сорок пять, с серым брючным костюмом из полиэстера она носила мятую шелковую розовую блузку. Ее волосы явно требовали подкрашивания: полдюйма отросших седых корней портили ярко-рыжий оттенок локонов. Верлак предположил, что к сотрудникам эта женщина относится по-матерински заботливо, готовит им чай и кофе, когда они измучены или расстроены. Ему вдруг пришло в голову, что такой сотрудницы у них во Дворце правосудия нет. Мадам Жирар считала подобные занятия ниже своего достоинства.

Мадам Лиотта быстро прошла по коридору мимо нескольких кабинетов с распахнутыми дверями и на редкость неопрятной кухоньки. Заглянув в нее, она бросила через плечо, не замедляя шаг:

— Извините за беспорядок. Мы здесь все в шоке. Но вы, полагаю, еще и не такое видели. — Остановившись, она обернулась: — Я имею в виду — на работе, конечно. Не дома.

Они вышли в небольшой вестибюль, где уже собрались сотрудники банка: одни сидели и пили кофе, другие слонялись из угла в угол. Верлак быстро пересчитал их: вместе с мадам Лиотта здесь было пять человек.

— Итак, внимание! — громко заговорила Шарлотта. — Судья и комиссар пришли побеседовать с вами. Допросы будут продолжаться до полудня, а ровно в два часа дня банк снова откроется для клиентов. — Она уперла руки в широкие бедра и кивнула в сторону Полика.

— Благодарю, мадам Лиотта. Я комиссар Полик, а это — судебный следователь Верлак. То, что случилось минувшим вечером, — ужасно, нам понадобятся любые подробности и зацепки, все ваши соображения о том, почему такое могло случиться с мадемуазель Монмори. Мы…

— С ней все будет хорошо? — дрогнувшим голосом перебил молодой человек.

— Она в критическом состоянии, — честно ответил Полик. — Но ее врач, с которым я говорил сегодня утром, был настроен оптимистично.

По вестибюлю пронесся шепот облегчения. Седой североафриканец, беспокойно бродивший туда-сюда, вытер взмокший лоб носовым платком.

— Камиль, Сюзанне не станет легче, если вы вытопчете ковер, — заметила мадам Лиотта.

— Вы месье Иакелья, директор отделения банка? — спросил Верлак.

— Да. Прошу прощения. — Камиль подошел пожать руки пришедшим. — Я в полном смятении. Извините.

— Я приготовлю вам чаю, Камиль. С медом и лимоном, — пообещала мадам Лиотта. Верлак с удовольствием отметил, что его догадка о склонности этой женщины опекать коллег подтвердилась.

Полик продолжал:

— Сначала мы поговорим со всеми вместе, а затем — по отдельности с каждым из вас. Для начала я хотел бы выяснить, не рассказывала ли мадемуазель Монмори кому-нибудь из вас за последнюю неделю о своей личной жизни — что угодно, может, делилась тревогами, призналась, что поссорилась с другом, и так далее.

Сотрудники банка переглянулись, потом вперед выступила молодая женщина в узкой мини-юбке.

— Сюзанна была та еще тихоня. О своей личной жизни не распространялась, с нами никуда не ходила. Верно? — Она оглядела своих коллег, и те закивали.

— Это потому, что ты была резка с ней, Шэрон, — заявил парень.

— А вот и неправда, Гюстав! Прошу прощения, офицеры. Я Шэрон Пальяр. Шэрон — как Шэрон Стоун.

К счастью для Верлака, Полик выступил вперед и пожал ей руку. Широкие плечи комиссара на время заслонили лицо судьи и вспыхнувшую на нем усмешку. Черные волосы мадемуазель Пальяр были стянуты в конский хвост, пухлые губы ярко накрашены, и если не считать короткой юбки, сходства между ней и актрисой не было ни малейшего.

— Мадемуазель Пальяр, — заговорил Полик, — как вы думаете, почему мадемуазель Монмори, как вы сказали, тихоня?

Молодая женщина одернула юбку и пожала плечами:

— Без понятия. Может, просто была слишком стеснительная. Или считала, что мы ей не ровня?

— Она жива, перестань говорить о ней в прошедшем времени! Я Гюстав Лапьер, — обратился парень к Верлаку. — Снобизмом Сюзанна не страдает. Просто не смешивает работу и личную жизнь.

— Это вы нашли ее, так? — спросил Верлак у парня, одетого в отутюженный костюм, рубашку и галстук. Парень выглядел слишком юным для работы в банке. Верлак не сразу вспомнил, что он недавний выпускник экономического института.

— Да, — подтвердил Лапьер, не поднимая глаз от вытертого ковра. — Это я вчера поздно вечером был во Дворце правосудия.

— Ясно. Об этом мы поговорим потом, с глазу на глаз, — пообещал Верлак. — Кто из вас знаком с мадемуазель Монмори дольше всех?

Руки подняли Камиль Иакелья и Шарлотта Лиотта.

— Мы… точнее, Камиль принимал Сюзанну на работу, а я в то время уже работала здесь, — объяснила мадам Лиотта, которая только что принесла чай для своего босса. — Я ведь работаю в этом банке уже почти двадцать лет.

— Верно, — кивнул месье Иакелья. — Сюзанна приступила к работе через несколько месяцев после меня. Она как раз получила диплом в области финансов и стала первой, кого я нанял.

— Она родом из Эгюийя? — спросил Полик.

— Выросла в Эксе, — ответил месье Иакелья. — Потому и обрадовалась, когда для нее нашлась работа на полную ставку так близко от дома, здесь, в Эгюийе.

— У нее есть друзья и родные в Эксе?

— О да, по крайней мере родные, — ответила мадам Лиотта, а месье Иакелья сел и снова вытер лоб. — Ее родители живут к северу от центра, у нее есть брат и сестра, оба старше ее, они уже состоят в браке. Но ни племянников, ни племянниц пока нет!

Мадам Лиотта обвела взглядом остальных, и Гюстав Лапьер уставился в потолок.

— И парня нет? — спросил Полик.

— Нет, — ответила мадам Лиотта.

— Все правильно, — подтвердил Гюстав Лапьер. — Она сама мне так сказала.

Шэрон Пальяр фыркнула.

— Шэрон, уймитесь! — нахмурилась мадам Лиотта.

Верлак раздраженно переглянулся с Поликом, тот заговорил:

— Видимо, от бесед наедине толку будет больше. Начнем прямо сейчас. Сначала мы поговорим с месье Лапьером, а потом — с каждым из вас. Где нам можно расположиться?

— У меня в кабинете, — подала голос мадам Лиотта. — Там уже все готово. Принести вам кофе?

— Да, будьте добры, — в один голос ответили Верлак и Полик.

Они вошли в кабинет мадам Лиотта вместе с Гюставом Лапьером и закрыли дверь. Верлак занял стул хозяйки кабинета, Полик и Гюстав сели напротив него, по другую сторону стола.

— Мне известно, что вчера поздно вечером вы встречались с комиссаром Поликом.

— Да, — кивнул Лапьер.

— Извините, но придется еще раз задать вам те же вопросы, что и вчера, и напомнить о недавних событиях, которые наверняка вас травмировали, и это еще мягко сказано.

Лапьер кивнул, на глаза у него навернулись слезы. Оглядевшись по сторонам, Верлак заметил на видном месте коробку с бумажными платками. Неужели мадам Лиотта поставила ее сюда, готовясь к сегодняшним допросам, или коробка стояла здесь всегда?

— Никогда не видел ничего страшнее. «Травма» — да, не то слово, — подтвердил Лапьер. — Точнее было бы сказать «пытка».

Верлак изумленно уставился на собеседника.

— Там на двери есть звонок? — спросил он.

— Да, — кивнул Лапьер. — Я позвонил, но, конечно, мне никто не ответил. Я уже собирался уходить, когда с работы пришла соседка и впустила меня.

— В какое время это было? — спросил Полик.

— Около половины восьмого. Я ушел из банка в шесть тридцать, как и месье Иакелья, потом зашел выпить пива в бар на другой стороне улицы. Так сказать, для храбрости.

Верлак переглянулся с Поликом, тот кивнул, продолжая делать записи. Убийцу мог впустить и кто-нибудь из соседей. Жаль, что никто из этих соседей ничего не слышал.

— Тот, кто напал на Сюзанну, мог войти таким же образом, как я, или это был кто-то из знакомых Сюзанны, и она сама его впустила, — словно прочитав их мысли, добавил Лапьер. — До меня только сейчас это дошло.

— Верно, — кивнул Верлак. — Расскажите мне о Сюзанне. Вы, по-видимому, хорошо знали ее и относились к ней с уважением.

— Как я уже сказал вчера вечером, — начал Лапьер, коротко взглянув в сторону Полика, — я направлялся к Сюзанне не столько проведать ее — она жаловалась всего лишь на боль в горле, — сколько пригласить ее на ужин. На работе это было бы невозможно. Вы же видели, какая здесь атмосфера… Мадам Лиотта опекает нас, как малых детей, Шэрон в своих вульгарных мини строит из себя примадонну…

Верлак отметил, что короткие юбки Шэрон вызывают у Лапьера явную неприязнь.

Лапьер потянулся через стол, вытащил из коробки бумажный платок и высморкался.

— Чем дольше я работал вместе с Сюзанной, тем больше увлекался ею. В ней есть загадка, она не похожа на других девушек, с которыми я встречался. Она симпатичная, модно одевается, но говорит обычно о вязании и смотрит исторические сериалы — такие нравятся моей маме. Она не такая, как все, понимаете?

Его слушатели дружно кивнули. Оба состояли в отношениях с женщинами, которых Гюстав Лапьер тоже счел бы «не такими, как все» и даже «загадочными». Верлаку представилась Марин, уютно устроившаяся на диване, потягивая односолодовый виски и читая мемуары Жан-Поля Сартра. А Полику — Элен в синем хлопковом рабочем комбинезоне, какие носят фермеры по всему миру, стоящая на коленях на каменистой почве виноградника в поместье Боклер и отщипывающая пробы листьев с лоз, чтобы принести их домой и подвергнуть тщательному ежедневному изучению. «Я осматриваю их в поисках вредителей, — объясняла она мужу. — Если черных пауков больше, все в порядке. Если слишком много рыжих пауков, пора приступать к опрыскиванию».

— Продолжайте, — попросил Верлак, откидываясь на спинку вращающегося кресла мадам Лиотта.

— Ну, вот я и пошел к Сюзанне, чтобы пригласить ее, — это все. Но вы, наверное, об этом уже знаете — от полицейского, который расспрашивал меня вчера ночью…

— Это был прокурор Руссель? — уточнил Полик.

— Да, он самый. Он спросил, как я узнал, где живет Сюзанна. Я мог бы посмотреть ее адрес здесь, в банке, но на прошлой неделе как-то вечером я провожал ее домой. Просто было любопытно.

Его слушатели переглянулись. Верлак поднял брови, Полик сделал еще одну запись.

— Вчера вечером вы нашли ее — и что потом? — спросил Верлак.

— Я ничего не трогал, — торопливо ответил Лапьер. — Я видел достаточно детективных сериалов, поэтому знаю, что трогать ничего нельзя, и вдобавок я понял, как сильно пострадала Сюзанна. Я вытащил из кармана мобильник и сразу же набрал «скорую». Выглядела она ужасно.

Гюстав Лапьер обхватил себя обеими руками, скорчился и начал всхлипывать. Полик переглянулся с Верлаком, судья запустил пальцы обеих рук в густые черные волосы, но промолчал.

Примечания

14

Дружище, приятель (фр.).