Там, где скрывается душа

Мью Кэрол, 2022

Среднее Поволжье. Середина 90-х годов. Распался Советский Союз. Не у всех получается сделать правильный выбор и найти своё место в жизни. Только что вернувшийся из армии Кирилл вступает в бандитскую группировку, держащую в страхе весь город. Ему доверяют непростую работу – сломать и подчинить человека.

Глава 1. Сейчас.

Кирилл отошёл в угол, в слепую зону видимости камер и прислонился затылком к стене. Прохладная комната без окон и дневного света немного облегчала невыносимую дневную жару, которая вот уже несколько недель густым слоем покрывала весь город. Уставшие от этой жары жители, неторопливо, как сонные мухи, совершали свои последовательные действия, не ожидая никаких сюрпризов от судьбы. Кирилл никогда не был с ними.

Сейчас ему нужно было просто сосредоточиться, отпустить все лишние мысли и выпрямить все действия в одну линию.

Один шанс.

Одна попытка.

Никаких репетиций, тренировок, повторов. Любая оплошность может стать роковой. Всё, что не просчитано, может убить их обоих.

Но он просчитал.

Он не спал с трёх утра, просто стоя у окна и глядя в ночной город, проматывая в голове одни и те же события и ожидая возвращения в комнату. Добавляя и убирая обстоятельства. Раскладывая всё на запчасти, как детский металлический конструктор. Ему казалось, что ошибки быть не может. Это-то и пугало больше всего.

Он поморщился при мысли о том, что может быть неожиданность. Осознание необратимых последствий неприятно, почти до боли, засосало под ложечкой. Но отступать уже было нельзя.

Силясь убить остатки беспокойства, Кирилл полуприкрыл глаза и последний раз попытался расслабиться. Глубоко и медленно он вдохнул несколько раз, расправляя и успокаивая трепещущее упорное сердце. Потом резко оторвал голову от стены и посмотрел на неё.

Она сидела на кровати в тонком белом платье на бретельках, согнув и почти поджав под себя одну ногу, а другую, свесив на пол. Длинные изящные пальцы, на почти детской ножке, едва касались пола. Руки лежали на тонкой бледной лодыжке и перебирали хлопковую ткань платья. Она смотрела и молчала.

Короткие рыжие завитушки украшали маленькую голову. Бледная, как мрамор кожа, на щеках и скулах, была усеяна густой россыпью рыжих веснушек. Тонкий нежный носик и бледно-розовые, очерченные белесым ободком губы. Она была похожа на сновидение, на белую дымку с рыжими подпалинами. «Облако, — подумал он, — туманное рыжее облако». Спасти было не сложно. Простая последовательность математических действий. Но это облако. Оно так сильно отвлекало и притягивало, что он боялся потерять концентрацию и ошибиться.

Кирилл вздохнул. «Последний раз», — сказал он сам себе и позвал её.

— Яра, иди сюда.

— Нам нельзя выходить из видимости.

— Пять минут. Он не поймет. Я засеку время.

Кирилл поднял запястье, показывая на часы и выставляя будильник.

У Яры, не смотря на жуткий страх и нервозность, не было даже и мысли отказаться. Возможно, это были их последние пять минут.

Она встала и, с большими глазами доверчивого ребенка, пошла к нему.

Кирилл смотрел на лёгкие шаги и нежные рыжие завитушки. Он уже не помнил как жил без них. И хорошо понимал, что если суждено погибнуть, то лучше такая смерть, чем тупая жизнь без нее.

Яра приблизилась, подойдя вплотную и прижавшись животом. Маленькое слепое пространство в комнате, прямо под камерой, в углу. Им едва хватало места.

Кирилл склонился лбом к её лбу и смотрел на россыпь веснушек и бледные губы. Даже в их цвет просочились задорные нотки рыжего.

— Лисичка моя рыженькая, — шептал он, не касаясь её руками и почти не шевелясь, — маленькая, послушная лисичка.

Яра запустила ему руки под майку и прижималась всем телом, поглаживая тонкую кожу на талии.

— Какая ты сладенькая…

Он приподнял её за подбородок и нежно укусил сначала верхнюю, потом нижнюю губу. Она, в ответ, приоткрыла свой влажный розово-рыжий рот, подставляя и отдавая всю себя под любые ласки, которые ему захочется.

Яра никогда и никому не была покорна… С ней не могли совладать в школе учителя, она упорно настаивала на своем и делала только то, в чем видела смысл. Пропуская уроки или опаздывая на них, она часами рисовала гигантские картины карандашом, разматывая лист бумаги на полу в своей комнате и миллиметр за миллиметром покрывала белую поверхность своими грифельными фантазиями. Отец не препятствовал ей ни в чем, он, как никто другой, знал, что не получится. Он даже ни разу не попробовал ее сломать. Просто любил и понимал, и Яра была ему за это благодарна.

Но сейчас её поймали. Поймали как маленькую птицу взвившуюся ввысь. Огромная волосатая лапа схватила её на лету и с размаху бросила в клетку, ломая крылья, ребра и разбивая вдребезги все надежды на жизнь. В этой клетке она тосковала только по одному — по маленькому огрызку простого карандаша и белой бумаге.

За первый месяц заточения, не выдержав насилия, она два раза попыталась убить себя. Первый раз вскрыла вены сталистой проволокой, вырванной из прикроватной лампы. Она, не чувствуя от отчаяния боли, расковыряла кожу и проколола вену на запястье. Ей казалось, что смерть будет быстрой, но не тут-то было. Надзиратель заметил непонятную возню. Её нашли, остановили кровь и долго били по ногам и рукам чем-то тяжелым, завернутым в сорванную с кровати простынь. Потом привязали к спинке кровати на несколько дней.

Как только она смогла нормально ходить, то попыталась ещё раз. Разорвав ту самую простынь на несколько длинных лоскутов, Яра сплела тонкую веревку и, сделав петлю, благо отец научил вязать узлы, попыталась повеситься. Но именно в ту ночь, один из надзирателей — женоподобный и скользкий Альберт — решил почему-то обойти все камеры. Яра даже не успела спрыгнуть со стула.

Ее снова били. И на этот раз уже больше не отвязывали от кровати.

Яра молча лежала и ждала. Ждала, когда ей освободят руки, чтобы можно было попытаться снова.

А потом пришел Кирилл.

К ней.

К безразличной и уже мёртвой внутри.

Как тонкая нить молнии, разрывающая на две части кромешную тьму ночного неба и вгоняющая свои острые стрелы в землю, как крошечная капля воды, падающая в глубокой пещере в подземное озеро и взрывающая тишину звонким пронзительным эхом, так взгляд Кирилла тихо вонзился в её пылающую душу, и она оказалась не одна. Не одна.

— Ты снилась мне, — со срывающим дыханием шептал Кирилл, посасывая и прикусывая её губы, язык и начиная с силой прижимать к себе.

Яра ощущала вкус его кожи. Горячей и пьянящей кожи. Ей хотелось опуститься на колени и лизать его, утыкаясь в пах и ощущая вкус мужчины. Ей нравилось очень сильно, она отвечала на ласки и тихо постанывала.

— Девочка, — продолжал он, ловя её дыхание и отдавая своё.

Приоткрывая глаза, он видел маленькие ресницы, бледные веки с голубыми прожилками вен и едва заметные веснушки на лбу. Потом отрывался от её губ и тёрся о щёки и нос, вдыхая аромат нежной девичьей испарины. Яра всегда вкусно пахла, какими-то цветами и свежестью. А когда возбуждалась, то к аромату примешивался лёгкий дурман, от которого у Кирилла почти до физического ощущения сжималась душа, и хотелось засунуть в неё пальцы, член, язык. Не важно что, лишь бы быть внутри. Лишь бы слиться с этим дурманящим, поглощающим запахом.

Сейчас было то же самое. Заползающий прямо в мозг запах, мягкое, податливое, готовое на всё тело и её нежные прикосновения.

Он, будто покачиваясь на волнах, погрузился в теплый туман желания. Он знал, что будильник зазвонит ровно через пять минут и мог на эти пять минут просто потерять контроль и, не двигаясь с места, сойти с ума от её дрожи, от её влаги, от своей ненасытности. «Какая хорошая идея — будильник. Как я раньше не догадался», — подумал он последнюю мысль, запуская руку в её трусики.

А там были такие же маленькие нежные рыжие кудряшки, сквозь которые ему так нравилось протягивать пальцы. Он легонько потянул эти волосики на лобке и просочился, к спрятанному между губок, клитору. Прижал его верхушку и подвигал немного из стороны в сторону.

Девушка прислонилась к нему боком и тихонько ахала, в ответ на растирание. Кирилл быстро поднял её платье, подоткнул под пояс и спустил трусики на бедра. Второй рукой расстегнул пуговицу джинсов, притянул её ладони к ширинке и тут же вернул палец на рыжие губки и маленький напрягшийся клитор.

Ему казалось, что звенит в ушах от её, такой желанной близости, и плотности пространства, в котором нельзя сделать лишний шаг. Яра, с помутневшим взглядом и дрожащими руками, расстегнула молнию. Она, достав стоящий член, несмело и по-детски трогала мягкую головку.

Кирилл просунул палец между губок, и там уже было влажно.

— Мокренькая, лисичка моя, — дышал он и продолжал лизать, целовать и сосать все, что попадалось на пути жадного рта.

Яра стонала и целовала в ответ.

— Засунь внутрь, — стыдливо прошептала она.

Он послушался. Поскользив еще немного между половыми губами он быстро просунул средний палец внутрь, во влагалище. От этого Яра задышала тихонько и часто, как маленький новорожденный щенок. Она приспустила Кириллу джинсы и дрочила член, сбиваясь с ритма и движений от собственных пылающих ощущений. Её ласки всегда были несмелые и откровенные. Она познавала его тело, наслаждаясь каждым сантиметром кожи, стараясь поглотить и запечатлеть все грани открывающегося мужского удовольствия.

Невозможность двигаться и понимание, что на их ласки впервые никто не смотрит, распаляли в них небывалое желание. Одной рукой Кирилл держал девушку за талию, а второй, слегка склонившись, двигал пальцем между её ног. Начало ладони все время касалось клитора, средний палец был внутри, подушечки у основания указательного и безымянного ласкали её чувствительные половые губы возле влагалища и ими же он почти доходил до расслабленного ануса.

Яра стонала, дрожала ногами и руками, закрывала затуманенные глаза, но ни на секунду не переставала дрочить.

— Мокренькая, упругая пися, — продолжал Кирилл, а она теряла над собой контроль, ощущая, как удовольствие начинает разливаться и сжиматься от его двигающегося пальца.

Они оба, как в тягучей жидкости, почти не шевелились снаружи и бушевали как смерч внутри. Это был такой волшебный танец без движения.

— Кирилл… Кирилл… я… — шептала она, прислоняясь губами к самому уху.

— Вот как шептала… так же мне нежно ухо полижи… и я с тобой, — попросил он, глядя на её маленький двигающийся кулачок.

Её горячий и нежный язык стал лизать его всюду — в ухе, вокруг уха, во всех раковинах, за ухом. Кожа Кирилла покрылась мурашками, а по шее, через позвоночник, через попу, к яичкам и пенису поползло неторопливое томное и уже неконтролируемое удовольствие.

— Чаще кулачком… девочка… Ай, хорошо как.., — стонал он, чувствуя как в ладонь стекает её горячая жидкость.

Первая начала Яра. Замерев, напрягая живот и сжимаясь стенками влагалища, она задрожала на его пальце.

— Яра, — тихо простонал он и, вздрагивая, стал изливать семя на её неумелые руки.

В эту секунду зазвонил будильник.

Время вышло.

Кирилл отпустил её, обессиленно прислонившись к стене и тяжело дыша. От скорости и напряжения у него во рту все пересохло. Они оба были в сперме, поту и счастье. Вот так, просто. Посреди кошмара и под страхом смерти.

Яра слышала будильник. Он вырвал её из этого счастья, как рыбак выдергивает рыбу из воды. Не открывая глаз и упираясь лбом в грудь Кирилла, она быстро поправила платье, стерла испарину и капли слез с лица. Кирилл держал обе руки вокруг неё, не касаясь, как ограду, пока она возилась всё поправляя.

— Салфетки же у нас нет, — целуя её в макушку, Кирилл скорее ответил, чем спросил.

— У нас есть руки, — пробормотала Яра, быстро вытирая сперму ладонями, а потом о бока платья и майку Кирилла.

— И то, правда, — усмехнулся Кирилл, осознавая всю абсурдность и безысходность процесса.

Шатающаяся, и всё еще с влажными блестящими глазами, Яра сделала шаг назад, в видимость камеры. Она опустила голову и, так чтобы не уследил глазок камеры, тихо сказала:

— Спасибо.

— Тебе спасибо, — покачал Кирилл головой, застегивая ширинку, — ты готова? Обратной дороги не будет.

Она задом отошла к кровати, неторопливо села и, расправив плечи, кивнула:

— Да.

Кирилл, меняясь в лице и шепча одними губами: «Прости», — быстро шагнул к ней. Несколько секунд этих коротких движений отбросили его гигантскими рывками в прошлое, давая осознать необратимость действий — длинные теплые летние дни в старом лесном домике деда; смерть матери; долгое поглощающее, пустое отчаяние, которое он как голодный заполнял книгами; предательство брата; тупая бессмысленная жизнь в армии; попытка вырваться и еще одно, неожиданное и разрушающее предательство брата; попадание в преступный мир с головой и сразу.

А потом мелькнула она — Яра, рыжий ребенок и одновременно всемогущая богиня с мечом, которая разрубила его жизнь на до и после. Увидев в этой вспышке её, он снова не жалел ни о чем.

Как жалящая кобра, быстро и резко, Кирилл схватил её за горло одной рукой, а второй ударил наотмашь, по лицу.

Яра упала на кровать.

Не давая опомниться, он тут же бросился к ней, вскочил на кровать, зажимая её между колен, и быстрым движением поправил голову, чтобы она была закрыта от камеры его спиной. Несколько четких резких ударов кулаком ушли в одеяло рядом с её ухом. Потом снова, видимая для камеры, пощёчина.

Яра протянула руку под подушку и выхватила оттуда полупрозрачный пакет, с силой и криком разрывая его ногтями. Кровь алыми фонтанами брызнула на них обоих, заливая все вокруг — белое, испачканное спермой платье, рыжие кудряшки, простыни и руки Кирилла.

На какую-ту секунду он замер, ошарашенный этим зрелищем. А Яра, дернув его за запястье попросила:

— Нужно разбить губы…

Он сжал кулак, дернулся и не смог.

— Бей! — крикнула Яра, и, закрывая глаза, и резко меняя тон, прошептала — я не хочу сама.

Кирилл раздосадовано крикнул в ответ и быстро ударил в уголок губ, рассекая тонкую нежную кожу.

Боль лопнула в голове Яры как огромный мыльный пузырь, но она даже не застонала.

— А-аа, — зло закричал Кирилл, схватил её и потащил к двери.