Убийца из прошлого

Моника Кристенсен, 2008

Захватывающий, почти документальный отчёт о страшных событиях, происходивших на Шпицбергене во время войны, производит сильное впечатление. История начинается в 1941 году, во время немецкой оккупации Норвегии. На самой северной её окраине, в глухом и малонаселённом Сёр-Варангере, за считаные месяцы концентрируются колоссальные военные силы – сотни тысяч немецких и австрийских солдат. Обстановка благоприятствует авантюристам, преступникам, предателям и шпионам всех мастей. Но один честный полицейский ведёт отчаянную и безнадёжную борьбу с хаосом, по мере сил защищая справедливый порядок. В это трудное время ему приходится идти по следу хладнокровного и безжалостного убийцы, которого он так и не сумеет поймать. Преступник ускользнёт на архипелаг Шпицберген. Спустя полвека ветераны войны в Арктике соберутся, чтобы вспомнить свою боевую молодость. Всё указывает на то, что жестокий убийца из прошлого всё это время скрывался и сейчас оказался на встрече боевых товарищей. Собранные много лет назад материалы попадают в руки шпицбергенского полицейского Кнута Фьеля. Удастся ли Фьелю вычислить и разоблачить убийцу?

Глава 2. Приглашение

По весне сад вокруг старого каменного дома в английском городке Блайленд расцвёл за считаные дни. Японские вишни преодолели робость и оделись в нежно-розовое цветочное облако. Себастьян Роуз вышел из машины и с удовольствием вдохнул ароматы сада. В такие дни, как этот, он был благодарен Эмме за её упорное нежелание переезжать из дома своего детства в Корнуэлле к месту его работы в Бристоле. Последние километры за рулём — мимо лугов, где пасутся лошади, вверх по вязовой аллее — стоили ежедневных мотаний между штаб-квартирой полиции и сельской глушью.

День клонился к вечеру, гравийная дорожка была освещена мягким светом. Он заглянул в кухонное окно и, как обычно, побарабанил пальцами по стеклу. Но сегодня Эмма его не услышала. Она сидела за столом сгорбившись, спиной к нему. Зато левретка Люка своим диким и безумным танцем у входной двери оповестила обожаемую хозяйку, что мужчина, который живёт с ними вместе, вернулся домой.

— Ну как, оживлённое сегодня движение на дорогах? — Эмма не встала, а только слегка обернулась к нему и рассеянно улыбнулась. Себастьян пожал плечами. На кухне было подозрительно тихо: не булькали кастрюли, не попискивала духовка.

— Может, пойти поесть в паб? — дипломатично предложил Себастьян. Блайленд не назовёшь большим, в нём едва ли наберётся пятьдесят домов, и все они словно сторонятся друг друга, отступая за газоны и высокие каменные ограды. Но у перекрёстка четырёх дорог уже в Раннем Средневековье образовалась маленькая площадь. На ней в тени большого дуба размещались почта, церковь и постоялый двор.

— Ох, Себастьян, прости! Я думала приготовить пирог с бараниной и картофельное пюре. Но получила письмо. Кажется, это приглашение. Я присела на минуту и совсем забылась. Ничего, если мы просто останемся дома? Нам нужно кое о чём поговорить.

Поужинав омлетом и готовым куриным супом, они перешли в гостиную и заняли два кресла у эркерного окна в сад. Люка спала в своей корзине на кухне и во сне, судя по звукам, жестоко расправлялась с какой-то мелкой живностью. Себастьян зажёг трубку, отпил кофе из чашки. Эмму определённо что-то беспокоило.

— Как я тебе уже сказала, сегодня с почтой пришло приглашение. Только вот адресовано письмо было не мне. Оно на имя моего отца.

Какое-то время Себастьян сидел молча. Отец Эммы умер больше пятидесяти лет назад. Себастьян всегда знал, что об отце Эмма вспоминает с бесконечной скорбью, и понимал, каким потрясением было для неё прочесть на конверте его имя.

— Ну, Эмма, это очень странно. После стольких лет. А кто отправитель?

— Оно из Норвегии, от организации, которая называет себя Союзом ветеранов войны в Арктике. Конечно, им известно, что он давно скончался, но они пытаются связаться с кем-то из родственников. У них есть только адрес, который был у него в 1941 году.

— Как это для тебя тяжело… — Себастьян наклонился и взял её за руку. Но Эмма ещё не закончила. Она протянула ему конверт.

— Прочти и скажи: мне принять приглашение?

Макс Зайферт снял массивную трубку старомодного чёрного телефона. Его квартира в тихом районе Бремена многие годы не знала перемен. Телефон стоял в мрачноватой прихожей, обставленной тяжёлой мебелью. Переставлять телефон в гостиную было незачем. Дети, сын и дочка, переехали далеко и звонили редко. Жена умерла. Немногочисленные друзья, жившие в Бремене, обычно встречались в маленьком кафе за несколько кварталов отсюда. Но одиноким он себя не считал, а про себя говорил, что просто стал меньше ждать от каждого следующего дня. Через полгода ему должно исполниться восемьдесят. И он испытывал удовлетворение от того, что живёт дома, — хотя бы этому можно порадоваться.

Голос на другом конце был высокий и восторженный. Ханс Шнелль, профессор метеорологии на пенсии, как всегда, тараторил вовсю.

— Ты получил письмо?

— Да.

— И поедешь, конечно? Фотографии, которые ты прислал, удивительно чёткие. Не понимаю, как вам вообще удалось сделать эти снимки, притом что вас ведь обстреливали с кораблей? Была одна фотография, я запомнил. На ней ясно видно человека, который стоит и в вас целится. А вы не потеряли головы и сделали эти снимки. Это подвиг.

Макс Зайферт прекрасно понимал, что старый метеоролог льстит ему в надежде переубедить. Но беспокойство, ворочавшееся в груди, толкало его в противоположном направлении. Зачем снова лезть на рожон? Ничем хорошим поездка на Шпицберген не кончится.

— По правде говоря, Ханс, мне не хочется в этом участвовать. Ты знаешь, у меня к ним претензий нет. Это было заурядное дело. Никто из наших не пострадал. Те два моих года в Северной Норвегии, они были неплохие, но ничего выдающегося со мной тогда не случилось. А к концу войны, сам знаешь, когда нас отозвали обратно в Германию, случилось кое-что посерьёзнее. Бомбардировка Дрездена. Стыд и срам, что этому позволили произойти. Если бы мы могли встретиться с английскими пилотами и поговорить о настоящих событиях… Но Шпицберген? Нет, Ханс. Пожалуй, я отказываюсь.

Профессор Шнелль не мог скрыть разочарования:

— Жаль, очень жаль. Твоё участие для меня много значит. Твои фотографии стали бы важной частью программы. Я надеялся, что выяснятся новые факты, да и для сообщества важно, чтобы немцы тоже участвовали. От Англии будет командующий Эверетт. И дочь британского офицера связи, погибшего на борту одного из кораблей. Я раньше о ней ничего не слышал. А ещё приедет…

Шнелль всё говорил и говорил, но Макс Зайферт дальше не слушал. Ах вот как, командующий Эверетт собирается на Шпицберген? Это меняет дело. Совершенно меняет. Макс почувствовал, как глубоко внутри вскипает прежний, почти забытый гнев. Вот и причина, чтобы всё-таки поехать.

Хенрик Сигернес, стипендиат и временный сотрудник Полярного музея в Тромсё, сидел у себя в кабинете и читал письмо, пришедшее с сегодняшней почтой. Он перечитал его дважды и прекрасно понял каждое слово. Просто никак не мог поверить, что это правда. Кто-то из университетских коллег решил над ним подшутить, не иначе. Он откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок.

Я пишу Вам, потому что случайно услышала по радио о встрече ветеранов войны, которая состоится на Шпицбергене этим летом. Мой сын был — и остаётся — ветераном войны. Больше пятидесяти лет я не получала от него никаких известий, но, думаю, он жив. Не понимаю, почему он не даёт о себе знать. Мне уже за девяносто, надеюсь, Вы сможете мне помочь?

Так начиналось это письмо. Постепенно до него дошло, что оно может иметь отношение к совершенно другому делу. Но подобное совпадение настолько невероятно, что это, скорее всего, просто чья-то шутка. Поговорить с директором? Но если письмо подложное, будет неприятно выставить себя на посмешище, продемонстрировав такую доверчивость.

Историком Хенрик Сигернес был не самым известным, возможно, потому, что выбрал в качестве специализации очень узкую область — гражданские преступления в Северной Норвегии во время Второй мировой войны, сыск и сотрудничество с оккупационными властями. Когда-то он думал, что эта тема привлечёт внимание широкой общественности. Но нет. Людей интересовали главным образом Сопротивление и всевозможные несправедливости, выпавшие на долю норвежского народа во время и после войны. Директор его предупреждал, что в глазах многих все эти финансовые махинации на фоне борьбы за освобождение Норвегии — пустяк. К тому же люди плохо воспримут похвалу в адрес немцев и сторонников тогдашнего премьер-министра Квислинга, пусть даже заслуженную.

Вообще-то Хенрик Сигернес мечтал о работе в университете Тронхейма. Там было профессиональное сообщество, в котором он мог бы развернуться: провести параллели с обстановкой в Европе сегодня и в прошлом, написать книгу. Возможно, со временем стать профессором. Он никак не мог понять, почему коллеги из Тромсё не видят в области его интересов ничего захватывающего. Ну разумеется, с началом оккупации норвежцы не превратились все разом в законопослушных граждан. Преступность никуда не делась: угоняли велосипеды, в магазинах случались мелкие кражи, существовали чёрный рынок и незаконная торговля, грабежи и убийства. В неразберихе, вызванной приходом немцев к власти, легко было скрывать серьёзные преступления.

Общая растерянность почти парализовала жизнь гражданского населения. И тех, кто ничего не понимал и пытался жить как прежде, и тех, кто понимал всё слишком хорошо и ничего не хотел предпринимать. Обманщиков и жуликов, идеалистов и простаков. И повсюду страх, который высасывает из души все силы и волю к борьбе. Кто это притаился за шторой? Можно ли доверять той, которая всё время задаёт столько вопросов? Кто-то что-то сказал? Кто-нибудь что-нибудь видел? Страх и неизвестность стали частыми гостями в каждом норвежском доме.

Так почему его коллеги не могут понять, какой нелепой и трудной была в те годы работа полиции? Как разговорить свидетелей? А трупы, которые обнаруживали в морском прибое, в горах, в сгоревших домах? Кто они? Павшие солдаты? Или партизаны?

Было тогда одно дело — вернее, целая череда дел — которое особенно его занимало. В начале марта 1941 года в старой заброшенной церкви на отшибе у реки Пасвикэльва был убит священник. На месте побывал ленсман^[4] старой закалки — основательный, терпеливый и дотошный. Не похоже, чтобы он симпатизировал нацистам, поэтому расследование наверняка продвигалось очень непросто. Он, конечно, сотрудничал с оккупационными властями. Полицейской работе это вроде бы не мешало.

Историк наткнулся на протоколы следствия по этому убийству среди документов по нескольким делам, которые ленсман, выйдя на пенсию, забрал с собой, сложил в большие картонные коробки и убрал на чердак. Спустя несколько лет он отослал коробки в Государственный архив в Тромсё, а те дали знать Сигернесу, поскольку были в курсе его профессиональных интересов.

Оказалось там и это дело, а от него тянулись ниточки к другим неразгаданным убийствам и кражам. Сигернес работал как одержимый, сидел над бумагами с утра до поздней ночи, осторожно разбирал папку за папкой. Другой исследователь, вероятно, выжал бы из материалов гораздо больше в собственных интересах. Сигернеса же интересовали детали, поэтому работал он медленно и в специальных журналах почти ничего не публиковал. Такой уж у него был характер, и потому-то, наверное, он и не получил того профессионального признания, которого, по собственному мнению, заслуживал. Но если письмо, лежащее у него на столе, не подделка, то он, похоже, наконец сделал блестящую находку. Публикация наверняка привлечёт внимание коллег, поскольку письмо связывает воедино два события — жестокое убийство, совершённое на севере Норвегии, в Финнмарке, в марте 1941 года, и налёт немцев на два норвежских судна, «Исбьёрн» и «Селис», у берегов Шпицбергена в мае 1942 года.

Несколькими неделями раньше в Полярный музей Тромсё пришло приглашение от организации, называющей себя Союзом ветеранов войны в Арктике. Вдохновитель создания этого общества был в музее частым и уважаемым гостем. Он то и дело заглядывал со всевозможными советами и предложениями по улучшению экспозиции. Одной из многочисленных обязанностей директора музея было привлечение в их небольшую организацию самых разных людей, однако иногда даже у него не хватало на всех терпения. Поэтому письмо отправилось к Сигернесу с припиской: «Хенрик, можешь взглянуть? Нам нужно участвовать?» Ни на какую поездку на Шпицберген в начале лета у директора времени не было.

А историка встреча на Шпицбергене, о которой шла речь в письме, заинтересовала. Задумывался международный сбор ветеранов войны, участвовавших в одной конкретной операции на Шпицбергене. Во-первых, его поразило, что приглашены все, кто имел непосредственное отношение к трагедии затонувших кораблей, а это больше восьмидесяти человек. К посланию был приложен список возможных участников, содержащий, помимо имён, адреса и телефоны. Он быстро сообразил, что большинства участников уже нет в живых. Как-никак многим из них в сорок втором было уже за двадцать. Но Сигернес со свойственной ему дотошностью начал собирать сведения обо всех упомянутых лицах.

В прошлом мертвецов копаться удивительно легко. Смерть открывает свободный доступ к письмам, дневникам, газетным вырезкам и прочим бумагам, которые живые едва ли выпустят из рук. Он звонил родственникам и друзьям, говорил, что он историк и специализируется на военных действиях в Арктике во время Второй мировой. Отвечать на его вопросы соглашались почти все. И даже непосредственные участники событий, которые ещё были живы, высылали ему старые письма, фотографии и другие материалы. Теперь на его столе высилась гора документов.

Директор был доволен, председатель Союза ветеранов войны в Арктике — признателен, а губернатор Шпицбергена и отделение береговой охраны обещали своё содействие. По всем признакам, мероприятие должно было пройти без сучка и задоринки. Пока не пришло письмо из Йёвика.

Откинувшись в кресле, Хенрик Сигернес смотрел в потолок и размышлял обо всех осложнениях, которые влекло за собой обращение старой женщины. Неужели в не очень длинном списке участников встречи на Шпицбергене действительно содержится имя семидесятипятилетнего убийцы?

Эмма Роуз открыла неприметную низкую дверь в углу на втором этаже. С тех пор как она в последний раз поднималась на чердак по крутой и узкой лестнице, прошло уже несколько лет, и выключатель она нашла не сразу. В воздухе висела пыль. Окошко в маленькой мансарде было сделано лишь для того, чтобы украшать наружный фасад, а вовсе не для того, чтобы пропускать свет или вдохновлять на перепланировку чердака в жилую комнату. И всё-таки оно и изнутри смотрелось красиво.

В углах и вдоль стен были составлены самые невероятные вещи. Но посередине было почти свободно, если не считать старомодного чемодана, застёгивающегося на узкие кожаные ремни. Перед чемоданом лежал коврик, сложенный в несколько раз, чтобы удобнее было сидеть. Когда матери Эммы хотелось побыть одной, она поднималась сюда. В чемодане хранились вещи отца, оставшиеся после его гибели на Шпицбергене; мать их берегла. Сейчас Эмме предстояло открыть чемодан в первый раз после смерти матери.

Запах пыли и старой ткани в первый момент заставил её отвернуться. Сверху лежало зелёное шерстяное пальто. Его Эмма отложила в сторону. Под ним хранился военный берет, украшенный позолоченной лентой и круглой бляхой Королевского Камерон-Хайлендерского полка. Джордж Фрей был офицером связи. В большом пожелтевшем грязном конверте хранились письма, некоторые до сих пор в конвертах. А в самом низу, в углу, прятался маленький тонкий металлический цилиндр. Но он подождёт. Сначала она прочтёт письма.

Когда вечером вернулся Себастьян, Эмма снова сидела за кухонным столом. Но на этот раз она его ждала и сразу перешла к делу:

— Почему ты не говорил мне, что знал отца? Я нашла его письмо к матери. Он пишет о тебе. Ведь не мог же он знать другого Себастьяна Роуза, которому в сорок первом было восемь лет?

Союз ветеранов войны в Арктике проводил свои полугодовые встречи в конференц-зале Полярного музея Тромсё. Зал был рассчитан на пятьдесят мест и заполнялся до отказа, если выступал популярный докладчик. Но сейчас в зале сидело всего несколько человек, и хотя никто не произнёс этого вслух, у всех было ощущение, что собрание может не состояться.

Прежнего руководителя, как всегда, переизбрали на новый срок — голосовали, поднимая руки. Подтвердили полномочия казначея. Выслушали финансовый отчёт. А потом началась трудная часть программы — планирование последней встречи на Шпицбергене, приуроченной к международному собранию в память гибели норвежских судов «Селис» и «Исбьёрн». Поступило предложение после завершения торжества Союз ветеранов распустить.

— С годами выбираться на заседания становится всё труднее, что правда, то правда. Скажем спасибо нашему Якобу за то, что он старался менять место встречи, подлаживался под нас, но вот взять и распустить Союз ветеранов — разве это не перебор?

Все участники знали, что это выступление затянется. Многолетний член правления союза, бывший шахтёр и ветеран войны Петер Ларсен приложит все силы, чтобы общество продолжало существовать. Он подготовил контрпредложение, по которому члены семьи и наследники также могли становиться членами союза.

После небольшой дискуссии, в ходе которой так ни до чего и не договорились, этот вопрос снова был отложен. На Шпицбергене соберётся больше членов союза, возможно, тогда всё и решится. Однако они думали об одном и том же: уж очень это похоже на обсуждение собственных похорон. И даже кофе с булочками, по указанию директора всегда подаваемый после заседания, не мог развеять всеобщей грусти и уныния.

Примечания

4

Полицейский и административный чин в сельских местностях Норвегии.