Тайны Нельской башни

Мишель Зевако, 1905

Легенда о Нельской башне – одна из самых страшных загадок французской истории. Говорят, что во времена правления сына Железного короля Филиппа IV неподалеку от стен башни парижане вылавливали в Сене не только рыбу… Знаменитый французский писатель Мишель Зевако (1860–1918), чьи романы известны в России благодаря фильмам с участием Жана Маре и других замечательных актеров, дает свою версию драматических событий, произошедших в начале XIV века при дворе Капетингов, самой длинной династии французских королей. Роман «Тайны Нельской башни» публикуется на русском языке впервые.

Оглавление

Из серии: Серия исторических романов

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тайны Нельской башни предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

IX. Маргарита Бургундская

Стоя в небольшой комнате, что предшествовала залу для пиршеств, Филипп д’Онэ не двигался с места. Он видел, как та, что назвала себя Аглаей, поднялась из-за стола, подошла к нему, и дверь закрылась.

Аглая взяла перекинутый через подлокотник кресла широкий плащ, завернулась в него и села. Филипп остался стоять. В манерах этой женщины произошли резкие перемены, в них вдруг появилась столь пренебрежительная гордость, столь величественное достоинство, что Филипп, почти забыв об ужасном зрелище, только что произошедшем у него на глазах, отвесил очень глубокий и уважительный поклон.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила она тоном высокомерной холодности.

И так как Филипп — сердце его стучало, в мозгу роились десятки мыслей — молчал, она продолжала:

— Та, которую я зову своей сестрой Пасифеей, та, которая вас приметила, та, которая призналась вам в зародившейся в ней страсти, та, наконец, которой вы нанесли смертельное оскорбление, принадлежит к высокой буржуазии, сеньор Филипп. Она могла бы отомстить за ваше презрение. Но эта подруга, у которой сердце гораздо чище, чем вам кажется, эта подруга, которая, как и я, позволила себе минутное безумство и распутство, не способна на месть. Она — само воплощение доброты, так что можете говорить без боязни. Что вы хотели сказать?

— То, сударыня, что я несчастный человек, который уже не принадлежит самому себе; что одна безрассудная страсть, безумие моих дней, тревога моих ночей, исступление моих снов, ведет меня по жизни, словно лишенное души тело; что ни один из моих взглядов, ни одна из моих мыслей, ни единая частица моего сердца, даже пожелай я того, не дойдут ни до одной другой женщины.

Он прервался, сделав неистовый жест; незнакомка смотрела на него с некоторым удивлением, словно, казалось, не верила, что подобная любовь возможна.

— Так вы любите? — спросила она уже более мягким голосом.

— Да, сударыня! — отвечал Филипп с каким-то отчаянием.

— А ваш друг Буридан… который не соизволил прийти, он тоже любит?..

— Буридан, сударыня? Будь он здесь, он бы ответил вам сам, я же не владею секретами его сердца, — сказал Филипп, кланяясь.

— Очень хорошо; в дружбе вы так же верны, как и в любви. Можно ли на вас за это сердиться? Должна сказать, что я завидую тем, кто имеет счастье принадлежать к вашим друзьям, и той, которую вы удостоили своей любовью.

Перед ледяной иронией незнакомки и так уже бледный Филипп побледнел еще больше и покачал головой. Отчаяние рвалось на уста. Как все искренние влюбленные, которые страдают, он испытывал огромную необходимость в утешении, в жалобе, смягчающей боль, в слезе, освежающей сердце.

— Сударыня, — промолвил он глухо, — я не знаю, стоит ли завидовать той, которую я люблю, но точно знаю, что меня можно лишь пожалеть.

— Стало быть, она вас не любит? — воскликнула дама в маске с тем острым любопытством, что заставляет женщин интересоваться любовными историями и в них вмешиваться.

— Она меня никогда не видела, — произнес Филипп мрачным голосом, — или же, если вдруг, случайно, ее взгляд и падал на меня, то лишь мимолетно и с полным безразличием, подобно пылинке, коей я в ее глазах и являюсь.

— О! О! Так она весьма знатная дама?

— Да… знатная!..

— И, вероятно, состоит при дворе?

— Да, сударыня, состоит.

— Право же, я не могу спрашивать у вас ее имя… и однако же… простите меня, сударь, мною движет отнюдь не любопытство… я вижу, как вы страдаете… О! Я никогда еще не видела в глазах мужчин слез, которые вижу в ваших!..

— Так и есть, сударыня, — Филипп уже не сдерживал рыданий, — я плачу… и благословляю эту жалость, от которой, пусть и на мгновение, дрогнул ваш голос… Я плачу, сударыня, потому что та, которую я люблю, недостижима для моей любви…

— Она супруга какого-нибудь высокопоставленного графа или барона, вероятно?

— Я обожаю ее, — продолжал вдохновленный порывом своей страсти Филипп, — как обожают никогда не достижимую химеру, иллюзию, более похожую на божественный сон, чем на земную реальность! Я плачу потому, что если она бесконечно чиста, то она столь же любима, столь же почитаема огромными толпами людей, как любая из святых!

— О! — затрепетала незнакомка. — Эти страстные слова разрывают мне душу!

— Я плачу наконец, — пробормотал Филипп, — потому, что она стоит так высоко надо мною, над всеми самыми гордыми баронами, самыми высокопоставленными принцами, что из глубины сумерек, в которых томится моя любовь, я едва осмеливаюсь поднять на нее глаза, словно на звезду, далекую и недостижимую!

Незнакомка резко вскочила на ноги; грудь ее пришла в волнение, и она прошептала:

— Во Франции есть только одна женщина, о которой можно сказать подобное!

Филипп припал на колено и с трепетом, подобным тому, с которыми верующие говорят о Боге, прошептал:

— Маргарита!..

— Королева!..

— Да!.. Королева!..

Незнакомка издала страшный, необъяснимый крик, крик, в котором были радость, гордость, невыразимое удивление, горькое сожаление и, возможно, глубокая жалость…

Она вновь упала в кресло, пытаясь обеими руками унять волнение в груди.

— Королева! — повторил Филипп, поднимаясь на ноги. — Я говорил вам, сударыня, что отныне я всего лишь бедное, лишенное души тело, существо, не принадлежащее самому себе, нечто вроде безумца… Как видите, я был прав… Я не сожалею о том, что открыл вам, человеку мне незнакомому, секрет моей безрассудной любви… так как секрет этот я хотел бы прокричать на весь мир… Теперь вы видите, сударыня, я не могу здесь больше оставаться и минуты, так что меня следует простить, как прощают умалишенных…

— Останьтесь, я вам приказываю! — встрепенулась незнакомка, увидев, что Филипп направился к двери.

И был в словах этих необъяснимый ужас…

Дама из Нельской башни, та, что столь гордо носила имя Аглая, которое означает «Великолепие», дрожала от странного волнения.

Она подошла к Филиппу, взяла его за руку, и молодой человек почувствовал, что эти изящные, трепещущие пальцы пылают, словно охваченные огнем лихорадки.

Прерывистым, умоляющим и в то же время властным голосом, Аглая проговорила:

— Зачем же так отчаиваться? Возможно, та, о которой вы говорили, не так недостижима, как вы полагаете? Возможно, если бы она собственными глазами увидела эту вашу любовь, которая потрясла меня до глубины души, возможно, тогда б и ее сердце билось так же часто, как и мое!

— Сон! Безумие! — прошептал сжигаемый собственными мыслями Филипп.

— Выслушайте меня! Прошу вас… Я знаю… Хорошо, я тоже открою вам свой секрет… Я не мещанка… Я принадлежу ко двору и знакома с королевой!.. О, вы дрожите!

— Я дрожу, — пробормотал Филипп, совершенно потеряв голову, — оттого, что нахожусь рядом с человеком, который видит королеву каждый день, приближается к ней, говорит с ней…

В страстном порыве молодой человек поднес к губам руку, которую держал в своей, и поцеловал ее столь неистово, что незнакомка вздрогнула.

— Я знаю Маргариту, — продолжала она уже более тихим, более хриплым голосом, — я могу сказать ей, какую страсть она внушает… И я полагаю… я уверена, что она будет тронута…

— Сударыня!.. О!.. Что вы говорите!..

— Правду!.. Маргарита, возможно, не так чиста, как вы полагаете! Маргарита — женщина, у которой тоже есть сердце…

Некое мрачное исступление охватило незнакомку, которая, пребывая на грани обморока, продолжала:

— Она ведь женщина. Ах, вряд ли вы найдете более страстную, чем она. Ни одна из женщин не любит саму любовь так, как она! Послушайте! О! Выслушай же все до конца! Знаешь ли ты, что такое поцелуй Маргариты? Знаешь ли ты, какое великолепие скрывает королевская мантия, которую она набрасывает на плечи?.. Знаешь ли ты, что ее душа умеет открываться самым безумным страстям; что, будучи королевой, она не перестает оставаться женщиной, и горда тем, что является женщиной, и что те, кого она хоть раз прижимала к своей груди, умирают от отчаяния, уверенные в том, что никогда уже не познают подобного сладострастия?!..

Смертельно побледнев, Филипп отступил на несколько шагов, положил руку на кинжал и пробормотал:

— Сударыня, вы только что оскорбили королеву! Покрыли ее бесчестием, словно какую-то развратницу!.. Развратницу, вроде вас самой!..

— Королеву! — громко расхохоталась незнакомка.

В то же время она позволила плащу упасть на пол, вновь представ такой, какой была прежде, — с обнаженной грудью, трепещущей шеей, едва скрытой под легкой пелериной.

— Благодарите Бога, — прохрипел Филипп, — что вы всего лишь женщина, так как будь вы мужчиной, клянусь преисподней, я бы вбил все эти оскорбления обратно вам в горло вот этим самым кинжалом.

— Королева! — повторила незнакомка с теми же интонациями разнузданной страсти. — Так ты любишь королеву?..

— О, — пробормотал Филипп, — будь она здесь, я бы кинулся ей в ноги, чтобы просить у нее прощения… О, прощения! Прощения за оскорбления, которые, по моей вине, чернят сейчас ее святое имя!

— На колени же, Филипп д’Онэ! — вскричала Маргарита Бургундская, срывая маску. — На колени перед королевой!

Эффект этих слов был ошеломляющим. Оторопев, растерявшись, отупев от страха и ужаса, Филипп д’Онэ застыл на месте, глядя на эту женщину так, словно перед ним разверзлась бездонная пропасть.

Его грезы о чистой любви рассыпались в пыль! Королева оказалась развратницей!

Страстная и стремительная, Маргарита подошла к нему, обняла и прошептала приглушенным голосом:

— Повтори! О, повтори, как ты меня любишь! Опьяни меня еще раз теми волшебными словами, что дрожали только что на твоих губах!.. Я люблю тебя, Филипп! Люблю и хочу быть твоей!.. Буридан? Нет!.. Забудь о том, что я говорила… Я ненавижу его, этого Буридана! Я люблю лишь тебя!

Резким рывком он высвободился, отпрянул — ошалевший, обезумевший от страданий и отчаяния, что клокотали в нем.

Не быть любимым королевой, любить ее на расстоянии, безнадежно — это был ад…

Видеть, что королева поступает как развратница, говорит как развратница, ощущать, как увядает в нем этот цветок восхищения, рассеивается этот сон бесконечной чистоты, — это было хуже, чем ад: это была боль мужчины, острая и мучительная!

— Как! — прохрипела Маргарита. — Ты меня отвергаешь? Но ты же говорил, что любишь меня? Твои слова все еще трепещут в глубине моего сердца! Так вот: я тоже тебя люблю! Пусть всего лишь на час, но люблю, и я твоя!..

— Несчастный! — простонал Филипп, задыхаясь от подступивших слез. Он отступил.

Яростно зарычав, словно раненая тигрица, Маргарита тоже, в свою очередь, попятилась.

Взгляд, который бросил на нее Филипп д’Онэ, был ужасен, — именно так в библейских легендах проклятые смотрят на навсегда закрывающиеся перед ними небеса…

Без единого слова, без единого жеста, молодой человек направился к двери, которую распахнул настежь…

В этот момент Маргарита Бургундская ринулась к гонгу, что висел в углу этой комнаты, схватила молоточек и неистово заколотила…

Бронзовый гонг разразился мрачными звуками, которые медленными волнами разошлись по всей Нельской башне, сотрясая ее от основания до самого верха!

* * *

При этом продолжительном шуме, вызвавшим в башне длинное мрачное эхо, на четвертом этаже, то есть над залом для пиршеств, раздались поспешные, глухие шаги, и в тот момент, когда Филипп д’Онэ, не отдавая себе отчета, что он творит и где находится, позабыв о брате, начал спускаться по лестнице, на него набросились сзади, обезоружили, скрутили за спиной руки. Шестеро здоровых молодцов поволокли его на верхний этаж донжона.

Защищаться Филипп даже и не думал; в ту секунду, когда на него напали, он ощутил некую мрачную радость и прокричал:

— Будь благословенна, о смерть, высшее избавление! Будьте благословенны и вы, явившиеся меня убить…

— Будьте покойны, мессир д’Онэ, — с усмешкой произнес чей-то голос, — все произойдет безболезненно и так быстро, как только можно желать. Но прежде, признаюсь, гости Нельской башни меня никогда не благословляли!

И когда говоривший склонился над Филиппом, тот узнал беспокойное лицо, впалые щеки, ироничные глаза и гримасничающую улыбку Страгильдо.

— Гости Нельской башни… — в изумлении прошептал молодой человек.

— Хе!.. Если не ошибаюсь, вы уже семнадцатый! А ваш благородный брат станет восемнадцатым. Право же, прекрасное число, которое делает мне честь, так как… Эй! Да этот достойный сеньор меня уже не слышит… Оттащите-ка его в угол и подготовьте все, что нужно!

Дальнейшего Филипп вынести уже не мог; потрясенный таким количеством событий, юноша провалился в небытие.

* * *

В тот самый момент, когда схватили Филиппа д’Онэ, вторая шайка из восьми или десяти вооруженных кинжалами мужчин, ворвалась в зал для пиршеств.

Готье сидел за столом между двумя принцессами. Откинувшись на спинку кресла, — лицо пунцовое, глаза то и дело моргают, язык заплетается, — он бормотал нечто такое, от чего обе женщины хохотали до упаду, не забывая подливать ему вина для еще большего возбуждения…

При зловещих звуках гонга они вскочили — испуганные, трепещущие… так как оргия еще только начиналась, или скорее даже не успела начаться, и до назначенного часа, ужасного часа, когда гости Нельской башни попадали в руки Страгильдо, было еще далеко.

— Что это? — проворчал Готье. — Идите-ка ко мне, мои козочки! Хо-хо! — добавил он со смехом, от которого задрожали стоявшие на столе хрустальные, в золотых оправах бокалы, — кто эти люди?.. А, вероятно, пришли помочь нам расправиться с этими достойнейшими запасами вина! Подходите, милейшие, выпейте с нами! Сам Готье д’Онэ вас приглашает, черт возьми, и сейчас мы…

Ничего больше он сказать не успел, так как один из вошедших схватил его за горло и сунул в рот кляп. Наполовину протрезвевший, Готье потянулся за кинжалом, но тот у него уже отняли; попытался встать, но тотчас же упал, руки и ноги у него моментально оказались связанными…

Растерянно оглядевшись, он увидел, что те, кого звали Талия и Пасифея, уже исчезли из зала…

И тогда им овладел неумолимый, всепоглащающий страх…

Опьянение рассеялось, как дым при дуновении ураганного ветра.

И в эту ужасную минуту, когда он ощутил, как его приподнимают и куда-то несут, он понял, почему никто больше никогда не видел ни одного из тех, кто входил в Нельскую башню!

И тогда мысль о смерти явилась ему во всем своем неминуемом безобразии… Не желая умирать, он выпрямился в отчаянном усилии; кляп выпал изо рта и он завопил:

— Ко мне, Филипп! Ко мне, брат!.. Ко мне, милая Талия! Ко мне, любезная Пасифея! О, вы говорили, что любите меня! О, вы подставляли мне ваши дорогие губы!.. И вот вы оставляете меня умирать!

Крики Готье, — который даже в эту последнюю минуту сохранял некую веру в двух незнакомок и считал, что они его любят, — эти душераздирающие крики затерялись на лестнице.

— Ох, это ужасно, — прошептала принцесса Бланка.

— Давайте пощадим этого несчастного, который так нас веселил! — побледнев, пробормотала Жанна.

Маргарита, которая, наклонившись, с выступившим на лбу потом, слушала мучительные вопли Готье, неистово затрясла головой и промолвила:

— Эти юноши нас узнали! Им известно, кто мы…

— Пусть же умрут тогда! — с содроганием пробормотали принцессы.

* * *

Перенесенный на четвертый этаж башни Готье д’Онэ увидел, что он находится в просторной и холодной комнате без мебели, похожей на ту, через которую они проходили, войдя в башню. Его уложили на плиточный пол, и теперь за ним присматривали с десяток сторожей.

Он уже не кричал; мрачный его взгляд блуждал по помещению.

Внезапно этот взгляд упал на брата, лежавшего, как и сам он, на полу, в нескольких шагах, но никем не охраняемого, и тогда слезы хлынули из его глаз и он прошептал:

— Бедный братец! Они его уже убили!.. А ведь это он пожелал сюда прийти! Прощай, мой милый Филипп… А вы чего ждете, мерзавцы, перережьте мне горло — и делу конец!..

— Немного терпения, черт возьми!

— Страгильдо! — пробормотал Готье, увидев то, ужаснее чего в этой авантюре и представить было невозможно — Страгильдо, сторожа королевских львов. — Здесь Страгильдо!..

С растерянностью в глазах, натянутыми до предела нервами и неким смертельным любопытством, он наблюдал за тем, что делал Страгильдо.

И тогда ужас его возрос многократно: страхи кошмаров добавились к тем, что разъедали ему мозг!

Крепкой веревкой Страгильдо ловко, как привычный к этому занятию человек, привязывал к огромному мешку из плотной двойной материи громадную железную чушку.

Его не заколют!.. Ведь кровь оставляет следы! Кровь обвиняет! Сколько ни отмывай кровь, она никуда не денется, но породит обвинительные акты, от которых полетят головы, пусть даже и коронованные!.. Нет, его не заколют… Его сунут в этот мешок, который тяжеленная чушка утянет за собой на дно Сены! Его утопят!

— О, только не это! Только не это! Уж лучше уж кинжал в сердце! О, да вы настоящие демоны — бездушные, бессердечные! А эти женщины! Дочери преисподней, иначе и не скажешь!

— А вот и один из них! — со смешком произнес сквозь зубы Страгильдо.

Один?.. Что — один? Вероятно, мешок? Но ведь их двое… значит, и мешков должно быть два?.. Нет.

Двое мужчин схватили бесчувственное тело и опустили в мешок, единственный мешок, который должен был утащить обоих братьев на дно реки!

У Готье волосы встали дыбом: ему предстоит умереть вместе с братом! Умереть в этом страшном объятии, где он будет чувствовать трепещущее в смертельном спазме тело брата!..

Хрип агонии сорвался с бледных губ Готье, и его оставили силы.

Когда, мгновением позже, его подняли и погрузили в погребальный мешок, сопротивления он уже не оказал.

В этот момент дверь открылась, и женский голос вопросил:

— Ну как, готово?

— Еще минутку, — отвечал Страгильдо.

Сделав над собой усилие, Готье сумел приподнять голову, и тогда в дверях — уже без маски, в широком плаще, похожую на явившееся из загробного мира привидение — он увидел эту женщину и узнал ее… Он вытянул в ее сторону руки и закричал:

— Гнусная королева, королева кровавая оргий, от моего имени и от имени моего брата, который, как и я, умирает, убитый тобой, от имени всех жертв Нельской башни, я тебя проклинаю! Будь ты проклята, Маргарита Бургундская!

В ту же секунду мешок закрыли, горловину крепко перевязали, после чего с дюжину человек подхватили его и спустя несколько мгновений вынесли эту мрачную ношу на платформу башни.

— Осторожно! — ворчал Страгильдо. — Раскачивайте как следует! Нужно закинуть подальше! Раз… два… три!..

Послышался приглушенный крик. Мешок взлетел в воздух и исчез в темноте. Страгильдо, склонившись над пропастью, разглядел, как он с шумом и похожими на проклятия мольбами вошел в воду…

— Счастливого пути! — прокричал слуга королевы.

— Этот человек меня проклял! — прошептала Маргарита Бургундская.

А река, зловеще спокойная, продолжала течь. Все было кончено. Филипп и Готье д’Онэ покоились на дне Сены.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тайны Нельской башни предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я