Чай вдвоём в Литературной газете

Михаил Юрьевич Коломенский, 2021

Сборник маленьких рассказов-диалогов, которые в 1999-2000 годах еженедельно печатала существовавшая тогда Южная версия «Литературной газеты». Их герои, обычные люди, искренне старались понять происходящее в стране – и примириться с ним. Результаты их напряжённых умственных усилий, часто неожиданные, но всегда безукоризненно логичные, способны и сегодня помочь тем, кто ищет ответа на животрепещущие вопросы. Не утратило актуальности, например, решение по выборам: за кого голосовать надо умом, за кого сердцем, за кого печёнкой, желудком и иными органами, а за кого и сапогами (догадайтесь) – имена, слава богу, спустя двадцать лет всё те же. Ещё одним достоинством этой книжки является то, что она – историческая. В ней ничего не придумано. Всё, о чём в ней говорится, – всё так и было.

Потекли слёзы

«Литературная газета. Юг России» 16.02.2000

Допив чай, Виктор Петрович долго затем сидел, морща лоб и слегка почёсывая под мышкой. Было очевидно, что его занимает какой-то вопрос. Я молчал, боясь прервать течение его мыслей, потому что иногда бывало так, что он отвечал себе сам, и тогда мне не приходилось ему ничего объяснять.

— Зачем в государстве нужна элита? — спросил он вдруг.

Я растерялся.

— Ну… — сказал я. — Должны же быть лучшие… Ну, образцы. Которым следует подражать. В общем, чтоб было ясно, какими желательно видеть всех.

— Так. А теперь скажи: Бородин — элита?

— Какой Бородин?.. А, композитор?

— Нет. Завхоз.

— Какой он завхоз?.. Бородин!.. «Половецкие пляски»!..

— Можно и так. Половецкие. Хоть и в Кремле. Правда, сейчас он уже не завхоз. Он теперь секретарь Российско-Белорусского Союза.

— А! — понял я. — Да, он элита. Безусловно. И поэлитней, чем тот… композитор.

Виктор Петрович взглянул на меня исподлобья.

— А почему ты уверен, что он элита?

— Он сам так сказал. А кому же знать лучше, как не ему?

Виктор Петрович вздохнул.

— На пресс-конференции он вёл себя очень грубо… Как бы даже по-хамски. Помнишь?

— Помню, помню. А как же!

— И неумным он мне показался.

— И мне, — согласился я. — Ну, так что?

— И Интерпол его хочет арестовать.

— Прекрасно.

— Если, конечно, верить Интерфаксу.

— Интерфаксу — верить, — сказал я. — И Интерполу тоже. Верить всем! Именно потому, что он — элита.

Виктор Петрович вскочил.

— Если это у нас элита, то кто же тогда мы?..

— Мы — не элита.

— Знаю! Но почему?..

— Как бы тебе это… помягче… Ну, скажем, ты бы на конференции не нагрубил.

— Ну конечно, что ты…

— Но при этом ты — не элита.

— Ну… да!

— Чувствуешь — здесь есть какая-то корреляция?

Виктор Петрович вцепился руками в край стола. Пальцы его побелели.

— Так что же: я, значит, в принципе не гожусь?..

Бог видит, хотел я его пощадить, — но он попросту нарывался.

— Ладно. Ты вдруг решил, что и ты годишься. Ну… Тогда, брат, к тебе вопросец: а что ты такого сделал?

— Какого?

— Элитного.

Виктор Петрович сел.

— Наташка у меня была… Это как, считается?

— В баню ходил с ней?

— Нет. Зачем?

— М-да… Плохо. А какой-нибудь банк хоть раз заплатил ей? Вместо тебя?

— Да ты что! Даже я ей не платил. Ну, шампанское там… Цветы…

— Тогда, может, ты сумел укрыть от налоговой службы хотя бы пару сотен тысяч баксов?

— Иди ты!..

— Сейчас. Последний вопрос: в каких городах каких стран ты приготовил особняки, чтобы в случае чего?..

Он отвернулся.

Я встал:

— Ну, так что ж ты, Виктор Петрович… со свиным-то рылом да в калашный ряд?

Он так огорчился, что мне стало стыдно.

— Прости, — искренне сказал я. — Я не хотел тебя обидеть. У нас вполне демократическое общество, и войти в элиту может в принципе любой. Лишь бы было стремление. Это во-первых. А во-вторых, общество наше ещё совершенно дикое, и государственная элита у нас подвергается всяческим гонениям. В газетах полощут их ежедневно, телеканалы стараются… И никакая секьюрити не спасает.

— Однако ведь терпят?

— Ну, а что делать? Назвался элитой — полезай… э-э… ну, куда в данном случае?

Некоторое время мы безрезультатно соображали.

— Да никуда! — догадался Виктор Петрович. — Она ведь уже прилезла, куда ей ещё лезть?

— Точно, — с облегчением согласился я. — Дальше уже некуда.

Мы замолчали. Виктор Петрович вертел в руке пустую чашку.

— Нет, — сказал он затем. — Нет. Никогда я не буду в калашном ряду… И в Охотном. И в правительстве, и в президентской свите… Но зато я смогу честно смотреть людям в глаза.

Меня это так рассмешило, что у меня потекли слёзы и заболели мышцы живота. Лет сорок я так не смеялся.

— Невысокого же ты мнения о нашей элите, — сказал я, отдышавшись. — В глаза-то она как раз смотрит честно. Так честно, как ты никогда не сможешь.