По прозвищу Китаец

Михаил Серегин, 2004

Частный детектив Владимир Танин не зря получил прозвище Китаец – он владеет всеми приемами ближнего боя и способен противостоять целому десятку подготовленных бойцов. Шикарный отель «Виктория» – лакомый кусок, откусить от которого не прочь как бандиты, так и городские власти. И в городе разгорелась настоящая война. Чтобы устранить руководство отеля, братва собрала на него сильнейший компромат. Вот только все документы бесследно исчезли. Знал бы Китаец, что все эти дела коснутся лично его, уехал бы из города. Ведь бандиты похитили его секретаршу Лизу и требуют взамен разыскать ценные бумаги. Ладно, документы он нашел, покалечив при этом десяток охранников и бандитов. Но ведь теперь на него хотят повесить убийство, которого он не совершал...

Глава 1

Звонок телефона, ворвавшийся в сон Китайца острой нетерпеливой нотой, заставил его открыть глаза. Он зевнул, протянул руку к стоящему на полу телефону и снял трубку. Снежный пейзаж берегов Юцзяна, приснившийся ему сразу, как только он опустил голову на подушку, клоками разорванного белого полотна все еще висел в его мозгу.

— Танин, — глухо произнес он в трубку, подавив очередной зевок. — Кто это?

— Неважно, — грубо одернули его на том конце провода. — Вот что, детектив, слушай меня внимательно, — хрипло прорычал прокуренный мужской голос, — у нас тут твоя секретутка…

— Лиза? — Она самая, — плотоядно и вызывающе рассмеялся абонент, — если она тебе дорога, тебе придется приподнять свою задницу и прогуляться с нами за город.

— Кто вы и что вам надо? — спокойно спросил Танин.

— Ты повторяешься, — усмехнулся прокуренный голос, — или ты не такой крутой и сообразительный, каким тебя тут нам расписала твоя девочка? Значит, так, через полчаса жду тебя на углу Московской и Рахова. Подходи туда, значит, и жди. Я сам к тебе подъеду. Только без дураков, предупреждаю. Приведешь ментов — твоей девке капут. Ты меня понял?

— Понял. — Танин достал из пачки сигарету и вставил ее в угол рта. — Только через полчаса навряд ли получится. Мне нужно сорок пять минут.

— А-а, ты, наверное, душ хочешь принять и выпить чашечку кофе, — съязвил абонент.

— Ты попал в самую точку. Не люблю выходить из дома неумытым и голодным. — Танин усмехнулся и закурил.

«Клиент-то с чувством юмора», — холодно отметил он про себя.

— Ладно, через сорок пять минут жду тебя в условленном месте, — услышал он в трубке. — Еще раз предупреждаю: дурканешь — в башке твоей телки появится маленькая аккуратная дырочка.

Танин повесил трубку и прошел в ванную. Встал под холодный душ, чтобы окончательно смыть с себя тягучую поволоку сна. Растеревшись полотенцем, мокрой рукой пригладил свои густые жесткие волосы и пошел на кухню. Поставил чайник и принялся одеваться. Джинсы, джемпер, наплечную кобуру. Вообще-то пистолетом он пользовался довольно редко, предпочитая работать без шума, тем более что был способен изувечить или даже убить человека голыми руками. Но все-таки, передернув затвор, сунул «ПМ» под мышку. Мало ли что.

На кухне он достал с полки пачку зеленого чая, сыпанул горсточку в чашку, залил кипятком.

Китаец не любил суетиться. Народ, к которому он принадлежал, был заряжен спокойной динамикой жизни и овеян тихим пламенем вдумчивого созерцания. Не любил он также, чтобы ему приказывали или помыкали им. Гордая смелость и невозмутимость вошли в его кровь подобно пейзажам родного Няньнина. Он был неприхотлив и вынослив, как люди, живущие в краю, где он родился. Хотя его родной город Няньнин лежал на берегах Юцзянь — одной из небольших рек юго-запада Китая, — в зоне субтропиков, природа не баловала обитателей этой местности нежным теплом и особо ярким цветением окрестных лесов. Леса были живописные — дуб, падуб, камфарное дерево, сосна, но краски — приглушены. Точно так же, как приглушены были чувства жителей этой страны. Суровые зимние муссоны и сезон дождей не настраивали на беззаботный или ярко эмоциональный лад.

С детских лет Китаец понял, насколько шатко и непрочно человеческое бытие. Особенно это остро чувствовалось, когда ледяной западный ветер, дующий с Тибета, с детской жестокостью рушил аккуратные домики жителей деревень, расположенных неподалеку от Няньнина.

Несмотря на скепсис по отношению к европейской культуре, доставшийся Танину в наследство от загадочных и мудрых китайцев, он не гнушался плодами европейской цивилизации. Таким образом, запас его восточных знаний счастливо пополнился западными, а к молчаливой скептической улыбке, часто игравшей на его хорошо очерченных губах, добавился иронично-лукавый прищур, берущий свое начало в таинственном сиянии глаз Моны Лизы.

Допив чай, Китаец посмотрел на часы. До оговоренного места встречи было не больше двадцати минут умеренно быстрой ходьбы. Он выкурил еще одну сигарету и, надев удобное короткое пальто из английского драпа, покинул свою трехкомнатную, толком не обставленную квартиру. Она досталась ему от покойной тетки, сестры его отца — знатока и исследователя китайской истории и культуры.

Сбежав с четвертого этажа, он распахнул дверь подъезда и вышел во двор. Его джип темной громадой стоял недалеко от детской площадки. Китайцу показалось, что переднее стекло при его появлении тускло сверкнуло, точно железный конь почуял хозяина и с укоризненным призывом взглянул на него. Потому что хозяин решил обойтись без него.

Мороз спал. Дул юго-западный, несущий влажное атлантическое тепло ветер. Снег под ногами был мокрым, он сбивался в сочащиеся влагой хлопья, затрудняя подъем в гору. Танин жил на Провиантской, как раз в том месте, где она вливалась в оживленную магистраль, проходившую по Чернышевской. Огни в домах были потушены. Город спал. Пустынные улицы, по которым ветер носился, как потерявший управление корабль по волнам, точно вымерли.

Строчки его любимого поэта Цюй Юаня пришли сами собой:

…Гонит странника ветер

За бегущей волною…

Китаец ощущал себя единственной разумной силой в океане ночного ноябрьского беспредела. Эта мысль приободрила его. Ведь, часто выходя из дома и держа путь в офис, он особенно остро чувствовал, как плотно пригнана кожа к его мускулам, как счастливо, но бесцельно напрягается его тренированное тело, не зная, куда применить свою упругую мощь и скользящую гибкость.

Он шутя преодолел довольно крутой подъем и пересек Советскую. Пронеслась грохочущая попсовым шлягером «Муси-Пуси» «девятка», и опять все стихло. Китаец закурил.

Каков он? Женщины — каждая на свой вкус и характер — пытались определить это. Одни упрекали его за резкость, другие — за холодность, третьи — за строптивость или невнимательность. Но все хотели сохранить, привязать, оставить подле себя. Странный народ эти женщины, с тонкой снисходительной улыбкой подумал Китаец, кичатся своей чувствительностью и интуицией, а не могут понять, что то холодное равнодушие, в котором они усматривают его основной недостаток, — не что иное, как попытка скрыть горячность, страстное неистовство или надрывающую душу нежность. Ибо ему не хотелось привязываться и привязывать. Почему?

Опасная работа детектива, конечно. Но самым главным мотивом было другое — желание сохранить и, если потребуется, отстоять свою внутреннюю свободу, которую он понимал как независимость от определяющего влияния обстоятельств. Стечение же последних он склонен был рассматривать для себя не как непреодолимую совокупность трусливых демаршей или откровенное приспособленчество, а как решаемую в принципе ситуацию, как вызов своим духовным и физическим способностям. Именно поэтому он и не знал, каков он.

Единственное, что он понимал, это то, что от юной поры, когда ты весь — то мягкое пламя, готовое объять целый мир, то гордое противодействие и бунт, то зовущая к самопожертвованиям пылкая серьезность, осталось только смутное чувство неприкаянности и недовольства, которое порой копошится и ерепенится в душе. В нем народилось новое «я». Это «я» уже не могло ничего принять без оговорок, оно подсматривало за ним, когда он, например, лежал на диване, читал, думал, строил планы на будущее или когда занимался любовью. Это маленькое хладнокровное «я» даже каким-то диковинным образом подружилось с до сих пор не изжитой в нем юной самонадеянностью и мальчишеской уверенностью в шаткости мира и в возможности его изменить.

Как-то, уже закончив МГИМО и ударившись в журналистику, он поймал себя на мысли, что жизнь поступила с ним, как клейкая бумага — с мухой. Он почувствовал себя пойманным общими понятиями о социальном престиже, карьере, удачной личной жизни. И тогда это самое мальчишество взбунтовалось в нем. То, к чему он пришел сейчас, Китаец не мог бы назвать счастьем или несчастьем. Скорее это было подвижным равновесием, компромиссом с собой и миром, который он тем не менее каждый раз должен был заново отвоевывать у людей и обстоятельств.

И донжуанство Танина было лишь логическим следствием его неверия в совершенство, в общую идею совершенства, если выражаться точнее. Мир для него в хорошую погоду или в начале многообещающего любовного романа представлял безостановочное кружение маленьких совершенств, одно из которых он как раз и намеревался поймать за радужные стрекозьи крылышки.

Китаец уже был на подходе к Большой Казачьей. Сегодняшний ночной звонок не вызвал у него недоумения. Практика частного детектива не бывает спокойной, особенно если этот детектив, как Танин, прямо-таки обладает даром ввязываться в разного рода рискованные предприятия. Танин ни разу еще не подвел своего клиента, не говоря уже о том, что спас не одну жизнь и не одну репутацию. В кругу тех, кто искал его защиты или просил об услуге, а также среди местной газетной братии, с которой Танина связывало его журналистское прошлое, принимая в расчет его происхождение и внешность, его называли Китайцем.

* * *

Улица Московская, где Китайцу забили «стрелку», была одной из центральных улиц Тарасова. Она соединяла два вокзала — речной и железнодорожный, и даже в этот поздний час по ней двигались автомобили.

Китаец догадывался, что убивать его не собираются, во всяком случае, сейчас, но все же отошел к дому, подальше от проезжей части. Он взглянул на часы, хотя и без того знал, что время, отпущенное ему, уже истекло.

Те, кто назначил ему встречу, довольно удачно выбрали место для нее. Если бы он привел за собой ментов, то последним было бы сложно спрятаться где-то поблизости. Сам же Китаец вообще стоял на пятачке, продуваемый всеми ветрами и открытый всем пулям. Но данное обстоятельство его сейчас волновало меньше всего, если вообще можно было употребить слово «волновало» по отношению к Китайцу. Зачем им понадобилась Бедная Лиза? Это более-менее было ясно — чтобы надавить на него. Но, видно, ребята не в курсе, что давить на Китайца — себе же дороже выйдет.

Он услышал приближающийся шум мощного мотора. Но машина ехала не по Московской, а по Рахова, со стороны аэропорта. Это был большой темно-серый джип «Тойота Лендкрузер» с лебедкой на переднем бампере. Джип медленно проехал мимо угла, где стоял Китаец, пересек Московскую, замерев на несколько секунд на светофоре, и остановился у аптеки на другой стороне улицы.

«Проверяют, — усмехнулся Китаец. — Ну-ну, проверяйте».

Джип, постояв с минуту, тронулся с места, развернувшись на следующем перекрестке, проехал по другой стороне улицы и затормозил перед ярко освещенной витриной супермаркета. Китаец услышал два коротких гудка клаксона и, оглядевшись по сторонам, неторопливо двинулся в сторону джипа, сквозь тонированные стекла которого ничего не было видно.

Он подошел к «Тойоте» почти вплотную, и тогда в машине, плавно двигаемое электромотором, немного опустилось стекло на месте водителя.

— Обойди тачку спереди, — приказали ему.

Он повиновался. Открылась задняя дверца со стороны тротуара, и на освещенный ярким светом витрины асфальт вышел толстяк под два метра ростом.

— Лицом к машине, — скомандовал он высоким, как у кастрата, голосом. — Оружие есть?

Китаец молча хлопнул себя по боку, где лежал пистолет. «Кастрат» бесцеремонно залез ему под куртку, достал «ПМ» и сунул себе в карман. Потом, простуженно сопя, похлопал Китайца по бокам, проверил брюки до колен — дальше наклониться, видимо, просто не смог.

— Садись, — «кастрат» открыл перед Китайцем заднюю дверцу.

— К сожалению, у меня нет мелочи, — сказал Китаец, садясь рядом со жлобом помельче «кастрата», но, видимо, не уступавшим тому в росте, — а то бы я дал тебе на чай. Может, в другой раз?

«Кастрат» ничего не ответил, только слегка придавил его массой.

— Не умничай, сыщик, — раздался голос с переднего сиденья, — лучше подумай о своей телке. Трогай, Джамбул, — приказал он водителю.

Судя по голосу — сиплому и прокуренному, — это был тот, с кем Китаец говорил по телефону. Он немного повернулся, так что Китаец увидел его хищный профиль с тяжелым подбородком, и сказал, обращаясь к жлобу, сидевшему слева от Китайца:

— Завяжи ему глаза, Малыш.

Малыш полез в карман широченной куртки, достал оттуда какую-то черную тряпку и обмотал Китайцу верхнюю часть головы.

«Если этого кличут Малышом, — пронеслось в голове у Китайца, — то „кастрата“ наверняка должны звать Грудничком».

* * *

До места ехали молча. Танин по поворотам джипа определил, что едут в направлении Ленинского района — довольно глухой территории, если не считать проспекта Инженеров, на который, как мясо — на шампур, были нанизаны магазины и другие заведения быта и культуры района. «Тойота» шла мощно и плавно, как линкор, и минут через двадцать, остановившись, просигналила два раза. Танин услышал звук электродвигателя, металлический скрип отъезжавших ворот и понял, что они стоят у какого-то склада или ангара. Изменившийся звук двигателя, отраженный близкими стенами, подтвердил это.

Ворота за ними закрылись, и двигатель «Тойоты» замолчал. Хлопнули две передние двери, потом задняя со стороны толстяка открылась, и тот начал выбираться наружу.

— Вылазь, — Китаец почувствовал тычок в бок, и Малыш сорвал с него повязку.

Спрыгнув на бетонный пол, Танин беглым взглядом окинул помещение. Этого оказалось достаточно, чтобы заметить пару дверей в конце ангара, несколько окон на уровне второго этажа, крюк тельфера, свисавший на тросе почти до земли, большие картонные коробки, в несколько рядов стоявшие у левой стены, и дальше — двухсотлитровые металлические бочки, в которых обычно хранят горюче-смазочные материалы.

— Сюда давай, — толстяк, выбравшийся первым, показал направо, в сторону конторки, приютившейся в углу склада.

Танин прошел следом за ним и оказался в помещении, обогреваемом при помощи «козла» — спирали, намотанной на кусок асбоцементной трубы. Толстяк встал сбоку у входа и выудил откуда-то из-под одежды автомат Калашникова с откидывающимся прикладом. Главарь в расстегнутой короткой темно-коричневой дубленке сидел за ободранным полированным столом.

— Что-то ты не очень похож на крутого сыщика, — он хищно облизнул тонкие губы и вперил в Китайца долгий пронзительный взгляд.

Китаец и правда не был похож на супермена со своими ста семьюдесятью семью сантиметрами и семьюдесятью килограммами, но те, кому приходилось иметь с ним дело накоротке, могли убедиться, что голыми руками его не возьмешь, да и вооруженным людям до сих пор не удавалось с ним справиться.

— Где моя секретарша? — не отводя глаз, спросил Китаец.

— С ней будет все в порядке, — ухмыльнулся сидящий за столом человек. — Пока… Пока ты, — добавил он и вытянул в сторону Китайца узловатый палец, — будешь правильно себя вести. Понятно?

— Я должен ее увидеть.

— Ты что, мне не веришь? — угрожающе спросил главарь.

— Это не имеет никакого значения, верю я тебе или нет, — упрямо произнес Танин, — только, пока я не увижу Лизу, никакого разговора не получится.

— Шеф, — толстяк качнулся, делая шаг в сторону Танина, — может, ежнуть его по кумполу?

— Успеешь еще, — шеф взглядом остановил его. — Позови Малыша.

— Малыш, мать твою, — проверещал толстяк, приоткрыв дверь, из-за которой тут же появился парень, сидевший в «Тойоте» слева от Китайца.

На плече у него болтался такой же автомат, как у толстяка, который он придерживал рукой у бедра.

— Пойдешь с Бубльгумом, — сказал ему шеф, доставая из пачки сигарету и прикуривая, — покажете мистеру Крутому его красотку. Бубльгум, — посмотрел он на толстяка, — скажешь Сяве, чтобы кончил ее, если услышит здесь подозрительный шум, понял?

«Ну и клички», — усмехнулся про себя Китаец.

— Понятно, — Бубльгум осклабился, предвкушая развлечение. — Двигай, — кивнул он Китайцу.

Малыш шел впереди, перешагивая через куски металлолома, разбросанного по всему складу. За ним, мягко ступая, двигался Китаец. Он прикидывал, когда лучше вступить в схватку, и решил, что все-таки не мешает выяснить, что от него хотят. Бубльгум, едва не упираясь стволом автомата ему в шею, замыкал процессию. Они пересекли весь склад и, открыв одну из дверей на другом его конце, стали подниматься по плохо освещенной бетонной лестнице. Не доходя до конца коридора, Малыш открыл дверь и вошел в комнатку, служившую, видно, чем-то вроде диспетчерской.

Вошедший следом Китаец сразу же увидел свою секретаршу, которая со связанными руками лежала на грязном топчане у стола. Перед окном, выходившим на склад, на стуле сидел небольшого роста парень в куртке-»пилоте», норковой шапке и с пистолетом в руке. Второй, держа перед собой стакан чая, развалился в драном кресле. Рядом с ним на полу лежал израильский «узи».

— Китаец, миленький, — по щекам Лизы градом покатились слезы, — вытащи меня отсюда. Я у Алки была, — начала быстро говорить она, — а тут ворвались эти. Алку убили…

— С тобой все в порядке? — Танин шагнул к Лизе, но парень, сидящий на стуле, направил на него «ТТ»:

— Стоять, блин!

— Какое там в порядке, — всхлипнула секретарша, — холодно здесь.

— Ладно, убедился, пошли, — тонко пропел Бубльгум и ткнул стволом Китайца в плечо. — Шеф велел кончить ее, — он повернулся к парню с пистолетом, — если внизу что случится.

— Это можно, — с ухмылкой кивнул парень.

Они вернулись в конторку, и Бубльгум снова занял свое место у входа. Танина усадили на стул в центре комнаты.

— Так вот, — начал шеф, — кстати, можешь называть меня Сергеем Ивановичем, мы ищем документы, которые спер и где-то спрятал один поц. Найдешь их и можешь забирать свою куколку. Как она в постели, ничего? — он похотливо усмехнулся.

— Что за документы? — Китаец проигнорировал последнее замечание.

— Документы, — посерьезнел Сергей Иванович, — на которых стоит подпись генерального директора отеля «Виктория».

— «Виктория»? — уточнил Китаец. — Это, кажется, совместное предприятие с американцами?

— Точно. — Лицо Сергея Ивановича посетило выражение крайнего удовлетворения. — Ты, оказывается, в курсе. Так вот, этот поц, который спер документы, — бывший менеджер бизнес-центра при отеле.

— И что в этих документах?

— Короче, — Сергей Иванович почесал лоб, — когда увидишь их, ты сразу разберешься, ты вроде шибко умный. Там написано о выпуске акций отеля.

— Наверное, необеспеченных, — предположил Китаец.

— Вот, вот, не-о-бес-печенных, — закивал Сергей Иванович.

— А как зовут этого бывшего менеджера?

— Питер Эванс.

— Американец?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей Иванович. — Какое это имеет значение?

— Почему бы вам самим не спросить о документах Питера Эванса? — Танин сунул руку в карман, где у него лежали сигареты, и осторожно достал пачку.

Оглянувшись, он увидел, что Бубльгум держит его на мушке.

— Сигареты, — он раскрыл ладонь и показал пачку толстяку.

Тот опустил ствол, но продолжал неотступно следить за ним.

— Ты задаешь слишком много вопросов, сыщик, — лицо Сергея Ивановича стало злым. — Сроку тебе — двое суток. Найдешь бумаги — получишь свою телку. Я тебе позвоню.

— Как мне с вами связаться, если я найду документы быстрее?

Сергей Иванович задумался. Ему явно не хотелось оставлять Китайцу номер своего телефона, но, видно, бумаги ему нужны были срочно, да и от Китайца с его девкой в любом случае придется избавиться. Он вынул из кармана записную книжку, написал номер телефона и, вырвав листок, протянул его Танину.

— Найдешь быстрее — позвони, я организую встречу. И запомни, от тебя зависит жизнь и здоровье твоей телки.

— Ладно, я все понял, — с наигранной удрученностью произнес Танин, поднимаясь со стула.

Он сделал полшага в сторону, чтобы не зацепить стул, и мгновение спустя его пятка с силой вонзилась в гениталии толстяка, который охнул от дикой боли и, инстинктивно ухватившись за причинное место, принялся медленно оседать на пол. Автомат, который он выпустил из рук, оказался у Китайца, и его ствол был направлен точно в лоб Сергея Ивановича.

Держа автомат одной рукой, он присел и пошарил по карманам Бубльгума в поисках своего «ПМ». Найдя его, бросил автомат, после чего проверил карманы Сергея Ивановича.

— Тебе не жить, придурок, — прошипел Сергей Иванович, — можешь заказывать себе и своей соске панихиду.

— Если Лиза умрет, — Китаец вытащил из внутреннего кармана Сергея Ивановича «беретту» и опустил ее в карман своей куртки, — я заставлю тебя жрать дерьмо, а потом ты будешь долго и мучительно умирать в холодной сырой яме. Зови Малыша.

Чтобы до него лучше дошел смысл сказанного, Китаец слегка ткнул его в шею суставом согнутого среднего пальца, отчего в глазах у Сергея Ивановича помутилось и по телу разлилась слабость. «Ладно, хрен с тобой, сиди пока». Китаец, оставив безвольное тело шефа за столом, подошел к двери и, пародируя «кастрата», крикнул фальцетом:

— Малыш, мать твою!

Отодвинув немного тушу Бубльгума, встал на его место у входа — и как раз вовремя. Малыш заглянул в комнату и, увидев сидящего Сергея Ивановича, шагнул внутрь. Видимо, отсутствующий взгляд шефа, витающего где-то в эмпиреях, показался ему странным, потому что он повернулся в сторону Бубльгума, чтобы прояснить ситуацию, но тут же получил сильнейший удар ногой в солнечное сплетение, от которого тело его согнулось пополам, и он, скрючившись, упал на бетонный пол. Но он не почувствовал боли при падении, потому что еще до этого потерял сознание от короткого резкого удара ребром ладони по шее. Китаец отодвинул его с прохода.

— Ну-ка, вставай, — Танин подошел к Сергею Ивановичу и помог ему подняться. — Пошли.

Подталкивая его перед собой, Китаец подвел его к двери.

— Скажи: Джамбул, — шепнул он ему на ухо.

— Джамбул, — послушно повторил Сергей Иванович. Со стороны машины послышались торопливые шаги — видно, пацаны были неплохо вымуштрованы. Прислонив Сергея Ивановича к стене, он стал ждать и, когда появился водитель, ткнул ему сложенными вместе пальцами в горло. Джамбул засипел и попытался развернуться, чтобы бежать, но удар рукояткой пистолета по темечку остановил его.

Подхватив его, чтобы не наделал много шума, Китаец опустил его на пол и, пошарив по карманам, нашел ключи от машины. «Отдохни пока». Оставались двое на втором этаже. Он опустил «ПМ» в кобуру.

Сейчас за выступом конторки его не было видно, но что, если там, наверху, занервничают? Он выглянул из-за угла, чтобы запомнить каждую деталь обстановки, которая могла бы послужить препятствием, хотя это было излишним — для него не составляло большого труда даже в темноте пробраться к двери, ведущей на второй этаж. Что он и намеревался сделать.

Китаец вернулся к конторке и, рванув рукоятку рубильника вниз, мягко, словно тень, метнулся в полной темноте через склад к заветной двери.

— Эй, что там у вас? — раздался сверху встревоженный голос Сявы.

Китаец в это мгновение поднимался по лестнице. Он преодолел последние ступеньки и уже подкрадывался к двери в диспетчерскую.

— Штырь, — услышал он голос Сявы, — иди-ка посмотри, что-то не нравится мне эта обесточка.

— Да здесь не видно ни хрена, — выругался Штырь и щелкнул зажигалкой.

Китаец услышал, как открылась дверь, и прислонился к стене. Дрожащий огонек пламени осветил небольшой участок коридора. Он дождался, пока Штырь сделает от двери несколько шагов, бесшумно ступая, догнал его и левой рукой ударил по ключице, а правой подхватил «узи». Парень, не успев даже ойкнуть, потерял от боли сознание. Зажигалка выпала из ослабевших пальцев и стукнулась о пол.

Танин поднял зажигалку и прислушался: в диспетчерской было тихо. Он прокрался к двери и, прижавшись к косяку, попытался определить, где находится Сява. Из угла, где стоял топчан, доносилось сдавленное повизгивание Лизы. Китаец присел и бросил зажигалку в сторону окна: она ударилась о каменный пол, и тут же из угла, где стоял топчан, громыхнул выстрел, за ним следом еще один. Одна пуля, срикошетив от стены, с противным визгом вонзилась в косяк над головой Китайца. Он, определив по вспышкам, откуда стреляет Сява, перекатился в ту сторону через голову и ударил ногой параллельно полу, надеясь сбить противника, но того уже там не оказалось, и нога Китайца прорезала пустоту.

«Чтоб тебя», — выругался Китаец, прижимаясь к стене.

Тут во весь голос заверещала Лиза, и снова загрохотали беспорядочные выстрелы. Направив «узи» в сторону вспышек, Китаец надавил на спусковой крючок. Автомат выплюнул короткую очередь, послышался стон, металлический удар упавшего на пол пистолета и глухой шум свалившегося тела.

— Лизавета, ты в порядке? — спросил Китаец, поднимаясь с пола.

— Не зна-а-а-ю, — плаксиво протянула она.

— Тогда потерпи еще немного, я сейчас вернусь.

— О-о-ой, Танин, миленький, не уходи, — запричитала она, — мне страшно.

— Цыц, я сказал, — шумнул он в сторону Лизы и, быстро добравшись до конторки, поднял рукоятку рубильника.

Он оглядел поле боя — все ли на месте — и, удовлетворенно хмыкнув, отправился наверх. Лиза сидела на топчане и пялилась на тело Сявы, лежавшее посреди комнаты. Танин разрезал веревку ножом, которым пацаны резали колбасу, и помог Лизе подняться. Она вся дрожала то ли от холода, то ли от страха, а скорее всего, и от того, и от другого.

— Идти можешь?

— Не зна-а-ю, — стуча зубами, ответила секретарша.

— Пора бы знать, Лизок, ты уже взрослая девочка, — Китаец мягко взял ее за руку.

Они спустились по лестнице, пересекли склад и остановились у джипа.

— Погоди-ка, — Танин оставил Лизу у машины и направился к воротам.

Через несколько секунд ворота со скрежетом поехали в сторону, открывая дорогу к свободе.