На гребне войны

Михаил Серегин, 2008

Капитан пиратского торпедоносца Сергей Рокотов любит риск и свободу. Вольная охота в водах Японского моря – стихия Рока и его команды. Но если среди прочей добычи попадется наркота, то она прямиком отправляется в море. А это прямой вызов наркодельцам. Потому-то наркобарон Михей объявил Року жестокую войну. Лихой кэп принимает вызов – его торпедоносец всегда готов к бою. Издавалась также под названием «Разборки в Японском море».

ГЛАВА 7

Обогнув южный шкентель острова так, чтобы не зацепить тянущиеся вдоль берега барьерные рифы — спасибо сонарам, с которыми лихо управлялся Назарет, — груженный контрабандным ромом «Вэндженс» вошел в изогнутую буквой С бухту и встал на якорь. Войти в узкий проход, да еще при шторме, было делом непростым: море грозило при малейшем промахе расплющить корабль о скалы, но управляемый уверенной рукой «Вэндженс», словно рыбка в норку, проскользнул в безопасную нерукотворную гавань. Это была удобная губа, защищаемая с трех сторон от ветров почти отвесными скалами, вершины которых были покрыты скудной растительностью.

Море и здесь, внутри губы, насупилось, набухло непогодой, стало темно почти как ночью, огромные, слитые в единую пепельно-бурую клубящуюся громаду тучи обложили северо-запад. На востоке небо было по-прежнему белесовато-голубым, точно вылинявшая на солнце тельняшка. Такой контраст между начавшимся штормом с одной стороны и светящимся бледно-голубой улыбкой небом — с другой не вызывал у команды «Вэндженса» никакого удивления. Такое случалось здесь часто. Когда небо на западе было черным и дождливым, небесный свод над Тихим океаном иной раз поражал своей безоблачной густою синевой.

Но всем было понятно, что на этот раз идущий с северо-запада фронт затянет серо-сизой пеленой и восточный окоем и скорее всего домчится до Минамитори. Ядовито-желтые молнии разрезали плотную небесную завесу яркими зигзагами, зловещие раскаты грома взрывали бурлящую бездну циклона, и вся эта лавина содрогающегося неба, вздыбленных волн и обрушивающегося в них огня неслась сейчас в восточном направлении.

— И нас накроет, — провидчески заметил Назарет.

— Как пить дать! — подтвердил Палермо. — Вовремя мы с ромом управились.

На его смуглом, немного вытянутом лице растеклось выражение крайнего удовлетворения. Но оно внезапно исчезло, уступив место озабоченности. Его черные глаза, похожие в минуты тревоги или напряженного раздумья на провалы, метнули в Назарета черную молнию вопроса, словно Палермо терялся в догадках, как тот прореагирует на его следующее замечание.

— Я вообще не понимаю, зачем нужно было так рисковать с наркотой, если на роме можно не меньшие бабки делать?

— Вот ты чудак италийский, — добродушно усмехнулся Назарет, — так это чтоб ее на дно спустить. Это не для коммерции. Вы, итальянцы, народ торговый, не можете понять русского бескорыстия.

— Особенно когда оно налетает порывами, прямо как ветер, — засмеялся Палермо, поправляя наушники. — Между прочим, Америку мой земляк открыл, так что прошу не записывать нас в торговцы!

— И что потом было? — иронично посмотрел на горделиво приподнявшего подбородок Палермо Назарет.

— Что было? Слава и золото! — воскликнул радист.

— Вот именно! Скольких людей покоцали, и все ради наживы!

— А мы не тем же самым занимаемся? — насмешливо глянул на радиометриста Палермо.

— Не в таких пропорциях, — усмехнулся тот.

— Черт бы побрал этот шторм! — с досадой воскликнул Палермо.

— Не терпится денежки за пойло получить? — поддел его Назарет.

— Только не корчь из себя Иисуса Христа, — сказал Палермо и сам прыснул со смеху.

Кому, как не Назарету, было корчить из себя Христа! Его лицо, волнистые волосы и борода часто заставляли вспомнить облик рожденного в Вифлееме Учителя.

— Стоп! — Палермо взял телефонную трубку. — Кто-то ресницами шуршит.

«Вэндженс», — коротко сказал он. — Да… да… сейчас.

Палермо связался по внутренней связи с Рокотовым.

— Лист звонит по спутниковому, дело есть к тебе. Принести «трубу» или сам придешь?

— Сам, — ответил Рокотов и отправился в рубку. Рокотов поднялся по трапу на палубу, где боцман, пыхтя сигарой, что-то энергично объяснял Киму. Вскоре к ним подошел Дудник.

— Что, кэп, — подмигнул Череватенко Рокотову, — погода дрянь, мать ее в цюцюрку! Сколько тут еще зависать будем?! Может, чего крепкого?

Он заговорщицки взглянул на Кима. В раскосых глазах, как и на всей физиономии последнего, было невозможно прочесть ни одной эмоции.

— Можно, только не напиваться! — строго предупредил Рок и поспешил в рубку.

Войдя, он схватил трубку спутникового телефона.

— Слушаю.

— Слышь, Рок, — узнал он сипловато-раскатистый голос Феклистова, — здесь вот какое дело: Михей чего-то с тобой перетереть хочет. Я сказал ему…

Вызванные бурей помехи смыли конец фразы. Потом из скрипяще-жужжащего облака снова выплыл голос Феклистова.

— Черт, что за бл…! Не знаю, я ему сказал… я, говорю, с Роком дел не веду. Он у меня номер твой спрашивал, так я не дал.

— Молодец. И что хочет Михей?

— Говорю же, базар у него к тебе есть, — ответил Феклистов.

— Не о чем мне с ним говорить, — отрезал Рокотов.

— Он предлагает встретиться в «Сороковой параллели» завтра в десять. Ты как? Если не согласишься, этот мудила подумает, что я тебе ничего не передал или что ты сдрейфил, — сипло рассмеялся Феклистов.

— Нечего мне бояться, — скрывая раздражение, проговорил Рок.

— Ну так что мне ему передать? — не отставал Феклистов.

— Передай, что я подумаю. Или, может, ты сам…

— Не-ет, я разговаривать с Михеем не буду, — снова рассмеялся Феклистов. — Ты уж сам.

— Ну так перезвони мне завтра, скажем, часиков в семь вечера. Я дам ответ.

— Заметано, — обрадованно подытожил Феклистов. — Как тебе тайфунчик? — с добродушной усмешкой спросил он.

— Ничего себе, — улыбнулся невидимому собеседнику Рок.

— В такую погоду только водку жрать да баб трахать! — с сухим надрывом засмеялся Феклистов. — Ну, бывай!

Феклистов, еще один предводитель пиратской братии, с которым когда-то вместе посещал местный спортивный клуб Рокотов, особо с Михеем дружбу не водил, если можно говорить о дружбе в воровской среде, но на скандалы не нарывался. Пока их противостояние было подобно тому равновесию скрытой злобы и трезвого расчета, какое установилось между СССР и США в период «холодной войны». Феклистов был единственным бандитом, чьи суда Рокотов не грабил. И если их отношения с Феклистовым, известным в широких кругах под кличкой Лист, тоже нельзя было назвать пламенной дружбой, все же они друг другу старались помочь, если это не слишком их напрягало. Это было спокойное деловое приятельство, в некоторых случаях стоившее горячей, но переменчивой дружбы, когда друзья то лобызаются, то дерутся в кровь.

К тому моменту, когда Рок переговорил с Листом и перебросился парой слов с Палермо и Назаретом, команда «Вэндженса» собралась в кают-компании. Клочья бури, ее тревожные позывы долетали и до этой мирной бухты, столь гостеприимной и знакомой. Тяжелые чернильно-серые волны докатывались до «Вэндженса», приглушенные полукружьями скал, образующих нечто вроде ворот. Непогода была темой общей беседы. Как обычно, громогласный баритон боцмана перекрывал все голоса.

— Ну и буча, — урчал он, сам подобный разбуженному морю, — этак нас к Гавайям отнесет. Давай, парусник ганзейский, — кивнул он Шурику, исполнявшему обязанности гарса, — разливай «доктора»!

На столе, кроме приборов, были расставлены блюда с закусками, мягко говоря, необычными для рациона моряков: салат из капусты со свининой, заправленный соевым соусом, знаменитое кимовское хе, корейская морковь, сбрызнутая лимонным соком, лососина и черная икра.

— А картошка? А сало, чтоб кашалот меня изуродовал как камбалу? — рокотал Череватенко.

— Сашка, — посмотрел на разлившего спирт по чашкам гарса Дудник, — сгоняй на камбуз за картошкой с салом, а то боцману закусить нечем!

— А ты не смейся! — почувствовал издевку в замечании Дудника боцман. — Ату тебя в цюцюрку!

— Они на этом с Агды и сошлись, — засмеялся бесстрашный Дудник, — только она тюлений жир предпочитает, а боцман — свиное сало.

В этот момент в кают-компанию друг за другом вошли Немец, Назарет и Палермо. Они расселись на свободные места.

— Вот Палермо не повезло, — подхватил молча улыбавшийся до того Герман, — здешние бабы не натираются оливковым маслом!

— Мне дорога память о родной Италии, — с шутливым пафосом начал Палермо, — а вас прошу не иронизировать. И потом, — он взял свою кружку, — где ром?

— Ром — не напиток, — выдал Дудник, — а товар! И вообще, закуска больше к «доктору» подходит. Я прав, боцман?

— Прав, трезубец тебе в задницу! — прогрохотал Череватенко. — А-а! — издал он победный клич. — Вот и картошечка!

Сашка внес в кают-компанию кастрюлю с холодной отварной картошкой и завернутый в целлофан ломоть соленого сала.

— А как Агды смотрит на картошку? — не отставал от Червя Дудник.

— Когда боцман с Агды, я верно говорю, — вмешался Палермо, — она вообще никуда не смотрит. Итальянцы понимают в этом толк…

— Да ни хрена вы Агды, семь ветров вам в задницу, не знаете! — издал вопль боцман. — Это у нее такой имидж — дикую чукчу изображать. Этого от нее требуют разные там козлы, которых в детстве мама уронила.

— А все же, — не умолкал Дудник, — познакомь с дамочкой! Надену срок с шевроном, мицу с вышитым крабом, ботинки с отрезанным рантом и пойду до «Куражу», — с веселой издевкой запел он, — ботиночки с титановой подковкой, я не простой моряк, я за собой слежу.

Раздался ярый хохот.

— Сашка сочинил, — прокричал, перекрывая всеобщий смех, Дудник.

— Ну ничего, я завтра леера проверю, — угрожающе свел на переносице брови Череватенко, — мало не покажется, забодай вас Нептун!

Чтобы принять первую дозу, все ждали капитана. Наконец он появился. Шумное веселье сбавило свои обороты. Команда воззрилась на кэпа. Он сел, обвел всех спокойным взглядом, как бы удостоверяясь, что все на месте, и кивнул, взявшись за свою кружку.

— Ну, морячки, давайте вздрогнем! — поднял кружку Дед, как называли на корабле главного механика.

— И то дело! — горячо поддержал Череватенко.

— За Агды! — не унимался Дудник.

— Я ей передам, она проверит на тебе свой хлыст! — засмеялся боцман, не терпящий, когда кто-либо из команды при всех заговаривал о его нежной привязанности к бордельной громиле.

— Нет, я слишком… как это… — подыскивал слова Дудник, — стар, что ли, для нее. Говорят, она любит мальчиков.

Он со значением покосился на Сашку и Лешку.

— Ты, мать твою в три оборота, намекаешь на то, что я юнга безусый? — раскипятился Череватенко.

— Остынь, Червь, — улыбнулся Рокотов, — Дудка просто завидует.

— А чего мне завидовать? — вызывающе усмехнулся Дудник. — Я что, не могу купить себе час в ее чуме?

— Я те куплю, медуза ты лохматая! — завопил боцман. — Я тя вот этими руками за борт скину, вот там и ищи себе русалку!

— Боюсь, что он, — хладнокровно вставил Ивар, — относится к тому виду материи, которая не тонет. Так что лучше его вздернуть под подволоком.

— Набросились на воина! — укоризненно покачал головою Дед. — Он, может, так свой интерес выражает.

— Чур меня, чур, я пока не рехнулся, — засмеялся Дудник, — я девушек лирических люблю, чтоб на берегу ждали, а не мальчиков лупили.

— Агды сказала, — понявший, что просто так Агды в покое не оставят, боцман решил представить ее образ в другой плоскости, придав ее ремеслу таинственную серьезность деятельности Маты Хари, — что Луганов-младший к ней зачастил. Беседует с ней по душам…

— И только? — с лукавой иронией взглянул на боцмана Герман. — А больше они ничем не занимаются?

— Норд-вест тебе в рожу, — опять рассвирепел Череватенко, — колумбовый трепак тебе на шкентель!

— Агды будет нашей Генуей, — делая ударение на «у», пошутил Дудник, имея в виду радиста Палермо, — Березка, Березка, я — Кураж… — изобразил он радиста, шлющего позывные.

Все опять засмеялись, даже Череватенко, раскрасневшийся, мечущий громы и молнии, забыл на миг о своей обиде и разразился хриплым, как штормовой ветер, хохотом.

— Тихо! — подал голос Рокотов. — По-моему, вы хотели выпить. Сколько мне с кружкой в обнимку сидеть? Но вот незадача… — он сделал паузу, — видя, как вы веселитесь, я подумал: может, вы без «доктора» обойдетесь? Вам и так весело.

— Извини, кэп, — расправил нахмуренные брови боцман — после приступа смеха он снова принял неприступно-обиженный вид, — давайте выпьем за ясное утро.

— Ну ты и поэт! — усмехнулся Дудник и почти синхронно с другими осушил свою кружку. — Да, кстати, а черненьких она не любит? — принялся он снова ехидничать.

Мумба улыбнулся ослепительной африканской улыбкой.

— Хва над мальцом издеваться! — воскликнул боцман.

— Ага, хва, да если бы только кто Мумбу нашего просветил насчет того, что вот такие, как ты, на своих линейных кораблях и подводных лодках некогда уничтожили рыболовецкий флот Анголы! Не-ет, не ради идеи марксизма и гребаного ленинизма. А чтобы африканцы наши суда фрахтовали! Чем не мафия, чем не шантаж? — Обычно флегматичный и если и иронизирующий, то с неизменной наплевательской усмешечкой Дудник говорил теперь с непривычным возбуждением.

— Чушь! — боцман грохнул ладонью о стол. — Никого мы не уничтожали.

— Ну, ты у нас знатный марксист, вовек не сознаешься… — пожал плечами Дудник.

— Дело старое, — вмешался Немец.

— От этого оно не стало менее подлым, — с презрительным видом усмехнулся Дудник.

— А теперь выпьем за удачу, — Рокотов смерил тяжелым долгим взглядом расшумевшихся пиратов, — она нам завтра не помешает.

Утихомирившись, все взялись за кружки, куда за минуту до сообщения об Анголе Сашка налил «доктора».

— Мыр, друшба! — пародируя акцент африканских и азиатских студентов, приехавших учиться в Россию, сказал Назарет, глядя на смущенно улыбавшегося Мумбу.

Мумба на свою жизнь на корабле не жаловался. Здесь его никто не называл ниггером или черной задницей, а только Мумбой или черненьким. Здесь добыча делилась поровну, а люди были хоть и языкастые, задиристые, но по-своему добрые и теплые. И если честно сказать, ему не было никакого дела до рыболовецкого флота своей нищей родины, он тогда еще не родился. Рыболовное прошлое Анголы, разгром кораблей и прочие сведения, касающиеся его родины, были для него чем-то вроде преданий.

— Завтра мы высаживаемся в «Параллели», — проговорил Рокотов, когда, выпив спирт, все поставили кружки на стол, — надо договориться о продаже рома. Там будет Михей, он хочет со мной чего-то перетереть. Речь, конечно, пойдет о наркоте. Я забил «стрелу» на десять вечера. Мы поступим так: со мной отправятся Дудка, Дед, Герман и ты, Шурик. Пришвартуем катер, мы пойдем в кабак, а ты, Герман, возьмешь тачку и будешь ждать Михея неподалеку от бара. Как только он подъедет, дашь мне сигнал на сотовый. Завтра в семь я ему продиктую условия встречи. Если он так жаждет со мной пообщаться, думаю, условия он примет. С ним должно быть не более трех человек, нам не нужны неприятности. Ты, — взглянул он на Немца, — останешься с Червем на корабле. Старший — боцман.

— Думаешь, Михей обрадуется, если ты ему скажешь, что сделал с его товаром? — усмехнулся Дудник.

— Конечно, нет. Но у нас, кроме разборок с Михеем, есть еще одно дело на берегу. И я, кроме того, не хочу позволить этой сволочи считать меня трусом.

— Риск — благородное дело, — качнул головой Дед. — Но все же стоит ли так подставляться?…

— Заодно и развлечемся! — воспрянул Дудник, когда понял, что решение принято окончательно и бесповоротно.

— А нам тут что, «доктор» трескать и вас ждать? — насупился боцман.

— Ты бы, конечно, предпочел в «Кураж» слетать к своей неукротимой Агды, — язвительно пошутил Дудник.

— Отставить! — возвысил голос Рок. — Я, кажется, дал вам возможность выпустить из легких пар. Завтра нас ждет насыщенный во всех отношениях день.

— Если, конечно, шторм утихнет, будь он неладен, — прокомментировал боцман.