Река времени. История одного оператора

Михаил Пинский

Герой повести Виктор – оператор Института времени из будущего. Виктор перемещается в прошлое, в различные его века и эпохи, и везде его ждут приключения. Иногда смертельно опасные. Но Вик не «слепой искатель приключений». И рискует жизнью он не ради «минутной славы». Оказавшись в параллельном мире лицом к лицу с фашистами, Виктор, не дрогнув, принимает сторону борющегося с фашизмом планетарного сообщества. Он может остаться в это мире, но дома его ждёт ЛЮБОВЬ. Её имя Елена.

6

Подмосковье 1991 год

Режиссёр Куняев с трудом разомкнул тяжёлые слипающиеся веки и не сразу сообразил, где он. Гудящая раскалывающаяся с перепоя голова отказывалась служить режиссёру. Но всё же, через какое-то время мутный взгляд служителя муз смог различить и идентифицировать замкнутое плохо освещённое пространство, как свой гостиничный номер. Он узнал и свою всклокоченную, измятую постель — словно на ней занималась «групповухой» вся съёмочная группа, кроме помрежа Раисы Степановны с

которой заниматься «групповухой» не стал бы ни кто, ни с каким количеством водки.

Режиссёр «навёл резкость», увидел раскрытую дверь номера и два синюшные существа на пороге.

Режиссер почувствовал, как противный липкий пот ручейком заструился по спине.

Горячий лоб покрыла испарина. Волосы сделались жёсткими мокрыми и противными. Комната качнулась и поплыла. В голове яркими вспышками мелькнули два образа. Первый — «белка»*, допился, конец. Второй, более нейтральный и безопасный: «гуманоиды» пришельцы из космоса, братья по разуму….

Существа что-то говорили, как показалось режиссёру с укором в его адрес на вроде бы знакомом, но теперь, «с бодуна» не распознаваемом языке….

Ещё через некоторое время с трудом возвращающийся к жизни мозг служителя искусства определил в синих существах милиционеров. Обычных родных советских мильтонов или ментов, или как ещё называла служителей правопорядка наиболее «любящая» их часть населения нашей необъятной прошедшей через лагеря и тюремные зоны Родины — мусоров или легавых. Родину Мать большой патриот Куняев, понятное дело, любил. О чём постоянно и пламенно, до дрожи в голосе и соплей распинался со всех кинематографических трибун. А, следовательно, и мусоров, то бишь, милиционеров режиссёр тоже любил. И даже время от времени порывался запечатлеть их светлый образ и нелёгкие будни на, так сказать, «бессмертный целлулоид». Но к столь благодатной теме и щедрой руке Министра внутренних дел и без Куняева охотников имелось «до утопа». И охотников рангом повыше, и с партийным стажем побольше. Привыкший к партдисциплине «с пелёнок», режиссёр не роптал. Разве только, в полголоса верной жене Валентине или всё понимающей «боевой подруге» Ильмирочке…

Куняев изобразил на помятом лице нечто похожее на улыбку и широким жестом конферансье приглашающего на сцену артиста, предложил стражам порядка войти.

–…Конечно, мы вас понять можем Станислав Никифорович. Но и вы войдите в наше положение. Городок наш небольшой. Каждая собака, можно сказать, на виду. А она пол улицы загородила — ни проехать, ни пройти. И лягается. И ни кого к себе не подпускает, гадюка. А пристрелить жалко. Да и казённое имущество, как ни крути. Вам

же за неё потом и отвечать придётся….

— Кто? — Тупо спросил ничего не понимающий и чувствующий как последние волосы дыбом встают на голове, быстро трезвеющий патриот-режиссёр.

— Да коняка ваша. Кто же ещё!? — Почему-то обиженно и раздражённо ответил пожилой милиционер. — Мы вам товарищ режиссёр уже полчаса об этом толкуем. Конь ваш придурошный.

— Кино конечно у нас искусство наиглавнейшее. И конь ваш знатный. Красавец, ничего не скажешь. Не то, что у нас в деревне. Огонь. — Поддержал коллегу второй милиционер. — Но вы, всё же распорядитесь, что бы его с дороги прибрали. Движению мешает. Тем более, что на Школьной живёт тесть самого председателя исполкома товарища Мартыненко. Как бы до товарища Мартыненко инцидент не дошёл. А там и до

вашего киношного начальства.

С этими словами, козырнув, милиционеры удалились. А режиссёр трясущимися

руками долго и бестолково шарил под столом среди пустой посуды. Нашёл бутылку недопитой «Посольской» водки. И со словами: «Какой, блин, конь?» жадно сделал несколько глубоких глотков так, что жидкости в бутылке заметно поубавилось. Отдышавшись, режиссёр подумал, что больше никогда не выпьет ни стопки с этими придурками Шмаковым и Нармандяном и агентом Моссада* оператором Аркашей Штейнбергом….

На мгновение в воспалённом мозгу Куняева родилась робкая мысль что вообще

«бухать» пора «завязывать», что возраст не тот, сердечко пошаливает, здоровьем

заняться пора…. Но волевым усилием Куняев задавил мысль-контру в зародыше.

И ещё подумал Куняев, что хорошо бы взять отпуск. Хотя бы на месяц…, на пару

недель…, на неделю. Послать к чёрту этот балаган и махнуть к Валентине и детям в Анталию. А, ещё лучше, в Вену к Ильмирочке. А то в этой грёбанной стране среди этих

убогих идиотов и бездарей недалеко до «белки», или, чего хуже — «дурки»….