Высокие отношения

Михаил Олегович Рагимов, 2020

Хитрые убийцы и честные солдаты, мастера собак, но без собак, арбалетчики с татуировками "Хрен попадешь!", старый рыцарь на сивой кобыле, вооруженный грабеж, невооруженный грабеж, циничный разбой, работа строем и один-на-один, городские и деревенские, мутанты и уроды, бордели с мулатками, поножовщина и запущенный алкоголизм… Разные люди, разные судьбы, один финал. Сразу скажу, это не эпически-героическое фэнтези. Это – производственный роман! Содержит нецензурную брань.

Глава 4. Шкотовый узел

Дождевые капли неумолчно, час за часом, отбивали монотонную барабанную дробь команды «ко сну». С одной стороны, затянувшаяся непогода радовала. По мокрым крышам особо не побегаешь, да и любую смесь собьет, не успеешь и накидать. Соответственно, на стены не полезешь, можно отсыпаться за долгие рабочие будни. С другой стороны, отсутствие работы вело к скуке. А когда Высоте было скучно, он начинал пить.

С неба лилось три дня. И столько же Хото пил. Чем еще заняться? И деньги есть, а идти куда-то… Нет, ни к чему! Ведь, куда бы ни пошел, все равно все закончится пьянкой. А потом — или ночевать где-то под столом, и наутро, мучаясь похмельем, тащиться домой? Проще нарезаться дома. Чтобы, если уж упал, так ползти недалеко.

За пару медяков сверху цены, местная дворовая мелочь сбегает куда угодно и принесет чего угодно. А за полдюжины — еще и родных сестер приведут, чтобы почтенный мастер вообще ни в чем не нуждался.

Но зачем звать баб, если пьешь в одиночку? Нееет! Если никого не хочешь видеть, то не стоит делать исключений. Потом станет еще хуже. Проклятая пустота в душе не затянется, как ни старайся. Сколько туда ни лей пива или кальвадоса. И сколько ни меняй женщин в постели…

Хото долго таращился на кубок зеленого стекла в дрожащей руке. Вина оставалось на глоток-два. Темно-красное, густое…

Вино, оно ведь почти как кровь. Даже запах чем-то похож. Так же резок, так же дразнит нюх, поднимая шерсть на загривке. И так же пропитывает одежду, стены, саму кожу…

По коридору тяжело пробухали шаги. Потоптались за стенкой. В дверь кто-то врезался со всего размаху — и сумел же разогнаться на трех шагах от стенки до стенки! С потолка упал кусок штукатурки, между дверью и кроватью. Обнажились планки основы. В воздухе повисла пылевая взвесь.

Высота от сдвоенной неожиданности дернулся. Скользкое стекло выскочило из пальцев. Хото поймал кубок над самым полом — еще чуть-чуть, и рассыпался бы дождь тончайших осколков по струганным доскам. Вино спасти не удалось, все выплеснулось, разлилось лужей причудливой формы. Будто упал со стены осьминог, распластал кровяные обмякшие щупальца…

— Открыто! — рыкнул Высота, оторвавшись от созерцания.

Кого бы ни принесли бесы, этот кто-то настроен решительно. А следующего удара потолок может и не перенести. Будет обидно умереть, если от свалившейся балки треснет череп. Как-то некрасиво получится, если помрешь в собственном доме, еще и так. От смерти уходил на войне, в пещерах, и на стенах… А тут раз, и все, лежишь — брызги во все стороны. И ногами дрыгаешь. Обидно как-то. И глупо!

В дверь снова ударили, с неменьшей силой. С потолка закружилась пыль.

— Да мать вашу, — прорычал Хото, — вы в уши балуетесь на досуге?! Открыто! На себя потяните, мать вашу!

Наконец-то, стенолаз был услышан!

Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о полки. «Железо» на них жалобно задребезжало. Свалился «крабик», грохнулась сцепка карабинов, похожая на диковинную фалангу или сколопендру…

В комнату, пригибаясь — дверь-то невысокая, Хото макушкой чиркал, а как-то, по пьяни, и голову разбил — вдвинулись два человека-горы. Оба в одинаковых черных длиннополых епанчах [плащ из промасленной ткани], под которыми, не таясь, тусклели кольчуги. В руках у гостей были короткие копья с наконечниками, в руку длиной. Как раз в тесном помещении работать. Не длиннее меча-полуторника, но куда удобнее. И древки окованы — руби, старайся, только вспотеешь! А пока рубить будешь, толковый мастер в пузе десяток дырок наделает.

Тут же стало очень тесно.

Между верзилами протиснулся третий. Ростом копейщикам до плеча, и раза в три легче. Без оружия, если не считать кинжал на поясе. Господин Дюссак. Ближайший помощник господина Фуррета. Опаснее десятка ядовитых змей и умнее стаи сов. Если бы у Хото появилась возможность безнаказанно ткнуть Дюссаку в печень что-нибудь острое, стенолаз с удовольствием ткнул два раза. Сивера стала бы куда лучше!

— Привет, Высота! — поздоровался Дюссак, и кивнул на пролитое вино, — я всегда знал, что ты хорош, но ты оказался еще лучше! Самый быстрый убийца в Сивере! Мы не успели войти, а ты уже убил кого-то и спрятал тело! Кого ты убил и за что?

— Островного шпиона, — зевнул Хото, — кого же еще. Чего надо? В такую-то рань?

Дюссак зевнул ответно, прикрыв рот рукой в тонкой перчатке:

— Какая рань, Высота? Ты совсем уже допился? Порядочные люди задумываются о том, как бы отойти ко сну, ворота еще не закрыли, а ты уже ждешь рассвета!

Помощник господина Фуррета оглядел нехитрую обстановку комнаты — полки со стенолазным снаряжением, широкая кровать на низеньких ножках, пустые кувшины по углам, наваленная на пол куча грязной одежды и веревок, из-под которой выглядывала сабельная рукоять, выполненная как стилизованная драконья голова. Небогато живет мастер стенолаз, совсем небогато! Оружие не пропил, и то хорошо. А ведь мог!

— А чего мне еще ждать? — хмуро спросил Хото, исподлобья и очень пристально глядя на одного из верзил. Под мутным взглядом стенолаза тому стало не по себе, и он обильно потел.

Дюссак катнул сапогом кувшин, лежащий на боку.

— Мало ли чего можно ждать? Мир очень разнообразен, а замыслы Пантократора весьма затейливы. К примеру, можно ждать чуда. Которое, к твоему сведению, произошло.

Чуть выставив правую ногу, и приняв донельзя официальный вид, Дюссак продолжил:

— Господин Фуррет вспомнил про твое скорбное существование! Напоминал про долг и передавал, что был бы очень рад, увидев тебя в гостях.

Хото медленно обвел посланцев всемогущего Фуррета недобрым взглядом. Всем сразу стало неуютно. Господин Фуррет в Сивере заправляет всем и каждым. Но он далеко, а Хото, человек с пустыми глазами, налитыми кровью — вот, рядышком, руку протяни и коснешься. Если не отгрызет! Хорятина бешеная! Лопатой бы его по хребту!

Высота резко выдохнул, и весь как-то сдулся, будто дохлый еж, провалявшийся месяц на солнце и проткнутый рогатиной. И стал похож на обычного запойного пьянчугу, которых двенадцать на дюжину.

Верзилы переглянулись с явным недоумением. Простые их мысли читались влет. Настолько легко, что Дюссак их и затылком прочитал — вон, как скривился.

«И как мы, такие большие и сильные, могли заподозрить этого мозгляка-пропойцу в том, что он опасен хоть чуточку? Щелбаном с ног собьем, соплей надвое перешибем! И вспотеть не успеем! И чего с этим отребьем блаародные господа водятся? Блажь какая-то, не иначе!»

— Он ждет меня, как полагаю, именно сейчас? — вяло уточнил Хото, дернув заросшим подбородком в сторону окна. Дождь хлестал без передышки. Словно какой-то небесный великан нахлебался пива, достал свой великанский хер и заливал несчастную Сиверу… И лужи тут, странные, желтизной отдают. Неужели, правда? Даже как-то обидно сразу стало…

Громилы снова переглянулись, на этот раз, с забавным торжеством — надо же, пьянь, а соображает! Уважает, стало быть, господина Фуррета! А кто его не уважает? То-то же!

Дюссак покачал головой — он, определенно, тоже слышал каждую скрипучую от глупости мысль подчиненных. Вон, как глаз дергается!

— Совершенно верно. Именно сейчас. Нас ждет карета сразу, за углом. Или боишься, что всего за двадцать шагов растаешь?

— Кхм… — протянул Хото, — целых двадцать шагов… — Высота ухватил первый попавшийся кувшин, в нем, на удивление, что-то булькало. Стенолаз двумя огромными глотками — громилы с некоторым даже уважением загляделись — выхлебал остатки, не глядя зашвырнул посудину под кровать. Под грязноватым пологом, спускающимся до самого пола, глухо стукнуло — явно не первый сосуд там оказался, укатившись по некрашеным доскам.

— Тебе нужна женщина в доме, — произнес Дюссак. — Свинарник развел, прям на загляденье.

— Думаешь, ей тут понравится? Да и заведешь одну, что делать с прочими? Выгонять? Не люблю обижать женщин.

Хото поднялся. Ноги дрожали как у старика, а левое колено отдалось острой болью, пронзившей до самого нутра.

— Тваааарь… — прохрипел стенолаз, начал заваливаться на бок, в падении схватился за ближайшего громилу, не успевшего отшагнуть. Тот только и успел, что вытаращиться.

— Спасибо, — буркнул Хото, кое-как утвердившись на ногах. Затем Высота склонился над кучей хлама в углу, покопался. На свет появился хубон [в нашем мире — испанская куртка века 16-17. Типичный пользователь — капитан Диего Алатристе из одноименного фильма], с прошнурованными рукавами, выглядящий так, будто его неделю драла стая медведей. Но зато с многочисленными серебряными пуговицами и вышивкой, тоже серебряной, на спине. Вязь обрисовывала силуэт стенолаза, повторяя татуировку. Да и шнуры были из золотой нити… Куртка одна стоила примерно как годовое жалование обоих стражников.

Накинув хубон, Высота с недоумением и надрывом вопросил:

— Господа, нас ждет господин Фуррет, а мы тут прохлаждаемся! Доколе?!

И выскочил из комнаты, каким-то чудом просочившись сквозь плотный ряд гостей. Гости проводили его изумленными взглядами и кинулись следом. Толкаясь и мешая друг другу в тесном коридоре.

Хото шагнул на улицу и тут же об этом пожалел. Сволочной великан ждал именно его, чтобы прибавить мощи. Высота промок мгновенно.

Впрочем, до кареты он, несмотря на мокрую одежду, предпочел пробежаться. Дюссак последовал его примеру. У дверцы оказались одновременно. Заскочили внутрь, благо, оба отличались худощавостью, и застрять не рисковали.

Расселись друг на против друга, синхронно засмеялись. Ливень смысл с Дюссака недавнюю напыщенность, и они с Хото стали похожи. Не как братья, конечно — разница в возрасте немала, да и черты лиц разные. Скорее, как племянник и дядя. Друг друга весьма уважающие, но на людях это старающиеся не показать. Каждый по своей причине.

Притопали верзилы, оглушительно грохоча сапожищами по лужам. Прибежавший первым, заполошно глотая воздух, дернул на себя ручку.

Дюссак рявкнул в открывшуюся дверь:

— Пешком. Бдить. У нас секретный разговор.

И тут же стукнул локтем по стенке, на уровне своей головы.

— Куда? — раздался приглушенный водой и ветром вопрос.

— К «Якорю», — скомандовал Дюссак и захлопнул дверцу. В небольшое окошко виднелись рожи громил, захлопавших глазами. А на рожах удивление сменялось совсем детской обидой. За ней мелькнула злость…

— За что ты их так?

Дюссак стащил с плеч мокрый, а оттого прилипающий к рубахе кафтан, небрежно швырнул его на пол.

— За глупость и пренебрежение моими приказами.

— За глупость? — удивился Хото.

— Разумеется.

Вслед за кафтаном, Дюссак снял рубаху, оставшись в одних штанах. Выжал ее, до треска полотна. Морщась, накинул.

— Высохнет быстрее, — пояснил Высоте. Хото кивнул понимающе — сам он повторять не рискнул. Ветхая рубаха, давным-давно переведенная в разряд домашней, а точнее даже, «домо-пьнствующей» одежки, от такого обращения могла порваться на две части. А щеголять в одном хубоне на голое тело… Правила для стенолазов, конечно, не писаны — не бывает правил для столь рисковых людей. Но и рубаху жалко, и вообще не стоит лишний раз выделываться без веской причины. Ярмарочного шута не принимают всерьез.

— Я предупредил обоих придурков, что ты опаснейшая в этом городе тварь, к которой спиной поворачиваться нельзя в принципе. А они? — Дюссак разочаровано сплюнул в открытое окошко, сквозь которое залетали дождевые брызги. — Пробегутся. Глядишь, начнут думать головой хотя бы иногда.

— Зря ты так, — не сдержавшись, Хото чихнул, потом еще раз, — они у тебя большие и сильные, к чему им еще думать? Придатки к копьям. Во всех, разумеется, смыслах. А ты хочешь, чтобы они еще и головами работали. Много хочешь!

— Хочу, — Дюссак покачал головой, вытащил из кармана чистый, хоть и мокрый платок, — на, вытри сопли.

— Благодарю, — принял дар Хото и, высморкавшись, выкинул испоганенную тряпицу. Это Фуррету можно было бы ее вернуть. А вот у его помощника все плохо с шутками… Иногда делает вид, что их не понимает. — Не боишься, что от обиды ткнут шилом в бок?

— Хото, если бы я боялся шила, то остался в родной деревне, крутить хвосты коровам.

— Возможно, ты опасался их копыт? — предположил Высота.

— Возможно. Это было так давно, что некоторые детали сами собой забылись. И да, верни кинжал, что свистнул у мальчишки.

— Вычтешь из жалования. У меня такого в коллекции еще не было.

Экипаж медленно вскарабкивался по скользкой брусчатке крутой улицы, ведущей к порту. И к «Якорю» — резиденции господина Фуррета, и, одновременно, гостинице, кабаку, и самую малость, борделю — исключительно для друзей господина Фуррета. Или для врагов, которым находилось полезное применение.

Громадное здание о четырех этажах и безразмерном подвале, из которого, по слухам, тайные ходы вели по всей старой части города и позволяли проникнуть даже в древние выработки. Хото «Якорь» запомнился наблюдательной вышкой. Самая высокая в Сивере! Тридцать один локоть с половиною и парой зерен! Еще и флагшток сверху, тянущийся к небу. Насчет зерен Высота особой уверенности не питал, но о локтях мог поспорить с кем угодно. Хото сам эту вышку и сооружал. Брус к брусу, доска к доске. Век простоит. Если не сгорит. Ну или если не начнется землетрясение или не придет из моря волна выше гор.

Высота заметил наблюдательную площадку вышки издалека. На душе странно потеплело. Хото собой гордился очень редко, но данный повод требовал.

Дождь молотил по-прежнему, но без недавнего ожесточения. Или это оттого, что немного пригрелся и даже мокрая насквозь одежда не промораживала до костей. А ведь где-то позади, сквозь пронзаемые ветром улочки Сиверы, бредут копейщики. Хлюпают сапогами, набравшими влаги, чехвостят никчемушного стенолаза, который — вот же сука, за неведомые заслуги, едет в одной карете с командиром! И не просто едет, вот те зуб даю, винище хлещут! А они бредут! Пешком! Злые как сто бесов каждый. Умели бы проклинать, у Хото несомненно отросло бы с десяток хвостов, а голова приросла ноздрями к заднице. Ну и девки перестали бы любить и давать. И все в том же духе. Ругательства неумных людей унылы и однообразны…

Но все же Дюссак удружил! С униженными и оскорбленными обалдуями лучше в тесном переулке не пересекаться. Им не хватит смелости даже мысленно обвинить командира, решат отплатить Высоте. Или хватит смелости, но выручит соображение, намекнув, что Хото куда легче отомстить… У него нет дурной славы в их глазах. Стенолаз и стенолаз. Мелкий, тощий. Похмельный, опять же.

С другой стороны, Высота нисколько тех верзил не боялся. Молодые, глупые. Этакие откормленные вариации на тему его подельников Анри и Фэйри.

Дюссак, молча смотревший в окно, вдруг повернулся.

— Высота, знаешь, на кого ты сейчас похож?

— Удиви, — буркнул стенолаз, мысли которого ушли от страшной мести верзил к идее одолжить у господина Фуррета сухие штаны. Хотя бы на время разговора.

— Ты прям ворона. Из которой долго драли перья, а потом, недоощипанной, сунули в котел. А потом высунули.

Хото засмеялся:

— Иди ты на хер, Дюссак! Если я даже и ворона, то у меня есть крылья. И я точно сбежал из котла, раз уж оказался рядом с тобой. Кстати, откуда такие поэтичные образы? Ты что, спишь с той кудрявой актриской из «Ключа»? Она красит волосы, имей в виду.

Дюссак поперхнулся, отвел взгляд.

— Аккуратнее ты с теми актрисками. Они красиво скулят, но потом может выскочить сыпь.

Для пущей убедительности, Хото сунул руку в штаны, и начал с удовольствием чесаться.

— Переигрываешь, Высота, прямо хамским образом, переигрываешь! Тебе и медяшки не кинут даже на самой богатой ярмарке.

— Не сильно и хотелось, — тут же прекратил представление Хото, сел ровно, уставился на проплывающие мимо дома, — Но насчет опасности крашеных девок имей в виду, я тебя предупредил. А хочется извращений, так сходи к членодевкам. Только выбирай тех, кто хер бреет. Чтобы мандавошками не делиться.

Дюссак покрутил пальцем у виска, сплюнул трижды.

— Высота, ты, как вижу, ни хрена не протрезвел. Вот к чему это было?

Хото молча пожал плечами, все так же глядя мимо.

— Дождь, — сам себе ответил Дюссак, — все дело в дожде.