Спецкоманда №97

Михаил Нестеров, 2004

Много врагов у диверсанта из спецназа. Но главный и самый опасный – это предатель. Враг, окопавшийся в тылу, для которого закон не писан и который играет судьбами людей, словно фигурами на шахматной доске. Боевая диверсионная группа сержанта Сергея Климова стала детищем такого человека, генерала-карьериста из Кремлевской администрации. Он создал ее с одной целью: в нужный момент нанести удар, выполнить грязную работу чужими руками, а самому остаться в стороне. И вот наступило время Икс. Тучи над генералом сгустились. И отряд диверсантов уходит в рейд, чтобы замести следы его грязных игр. Но исход боя решает не приказ, а человеческий фактор…

ГЛАВА 1

ПЕРЕИЗБЫТОК ПЛАНОВ

Москва, штаб-квартира

Главного разведывательного управления,

16 июня 2003 года, понедельник

Полковнику Михаилу Артемову стало жутковато. У него, что называется, глаза полезли на лоб. То, что он увидел, работая над документами и сопоставляя разрозненные факты, походило на мистику. Словно три звезды на небе вдруг устремились навстречу друг другу и слились в одну, чтобы свести с ума астрономов. А две тысячи лет назад — волхвов. Не может быть, сказал полковник, не веря своим глазам. И в них отразился «настольный вертеп»: десятки документов, карандаши, ручки, сигареты, пепельница, фарфоровая кружка с остывшим кофе, стоящая на «мышином» коврике, компьютерные дискеты, диктофон. Бардак, с одной стороны, а с другой — нормальная рабочая обстановка; даже пепел, падающий с вечно дешевой сигареты на стол, был частью этой атмосферы — только на сторонний взгляд кажущейся суетливой. «На моем „верстаке“ не хватает доски, рубанка и журнала „Сделай сам“, — подметил Артемов.

— Светлана Николаевна, — позвал он свою секретаршу, — зайди.

В кабинет шефа вошла полноватая, лет сорока смуглолицая женщина. На ней была одежда «для среднего уровня»: легкий трикотажный джемпер красного цвета с блестками, черная юбка. Цена тряпок — божеская, название — заоблачное: прет-а-порте. По словам секретарши, «шмотки на основе идеальной модели, признанной наиболее жизнеспособной». Словами начальника — прёт-и-прёт.

Светлана Николаевна работала секретарем полковника ГРУ и шутливо именовала себя его референтом. Что, впрочем, походило на истину. Не далее как 13 июня, в пятницу — день по американским меркам «черный», начальник и подчиненная (в звании капитана инженерных войск) распили втихаря бутылочку красного вина. Ровно двадцать лет назад Светлана Николаевна перешагнула порог центрального здания военной разведки, которой в ту пору руководил генерал армии Петр Ивашутин. Она частенько вспоминала его и называла «большим барином». Его бабка была полькой, и сам Ивашутин неплохо разговаривал по-польски. Артемов произнес тост, не преминув скаламбурить: «Сухой, как хлеб из тостера». Короче, он пожелал секретарше не долгих лет жизни и здоровья, а еще столько же лет плодотворной работы на военную разведку. «Ну да, — парировала помощница, — тогда меня точно похоронят на аллее героев».

— Звали, шеф? — произнесла она привычную фразу.

— Да, звал. — Артемов оторвался от бумаг и посмотрел в темные глаза секретарши. — Мне нужен общий план местности юга Калмыкии и севера Дагестана. Отдельно: мыс Кумой — остров Черненький и район поселка Чернопесчаный.

— Что за настроение, шеф? — усмехнулась помощница. — Или вы просто решили загрузить меня работой на двадцать первом году моей службы?

— Если тебя не загружать, ты начнешь работать на себя.

— Вы причислили меня к агентам?

— Черт тебя знает. Может, тебе доплачивают за то, чтобы никто не знал, на кого ты работаешь.

— Куда точнее…

В кабинете полковника постоянно звучало радио. По пути на работу он слушал «оперативное» «Эхо Москвы», на рабочем месте — более спокойное и взвешенное «Радио России». Сейчас оно вещало о том, что «Индия отказывается принимать на вооружение российские корабли стоимостью около 900 миллионов долларов; что итальянское правительство готово заплатить каждому аборигену, который не захочет жить в окрестностях Везувия».

— Хорошо они там устроились, — Артемов кивнул на радио.

— Завидуете, шеф?

— Белой завистью, — отозвался он. — Присыпанной черным вулканическим пеплом. — Полковник вздохнул: «Кто бы мне заплатил за то, чтобы переехать подальше от гейзера, который с завидно-вонючим постоянством бьет из канализационного люка».

Михаил Артемов проживал на углу Декабрьской и 2-го Звенигородского переулка. Если кто-то спрашивал, как лучше подъехать или подойти к его дому, Артемов давал единственный ориентир: «Армянское кладбище знаете? Я живу напротив». Многих это отпугивало.

— Вам принести «нормальные» карты или запросить электронные?

— О господи! Я бы давно достал и те и другие. Давай, Светлана Николаевна, в темпе рок-н-ролла. И принеси мне кофе. Хотя… нет, — полковник запнулся, вспомнив про рубанок, — я сделаю сам. А ты топай в картографную.

Артемов привык к «суррогатному» растворимому кофе, который поглощал в огромных количествах, полагая, что вреда от него никакого.

Прихватив со стола кружку, он вышел в приемную и налил из термоса кипятку. Чуть не прослушал новости спорта. «Накануне победного для команды финального матча Кубка России по футболу главный тренер московского „Спартака“ Олег Романцев восстал против своих начальников». Артемов даже покосился на радио. И справедливо подметил: «Восстание „Спартака“. Это уже история».

В основном работа военного разведчика сводилась к тому, чтобы наблюдать и анализировать. Нередко — выезжая «на места». В данное время полковник Артемов работал над делом, которое ему было поручено вести непосредственно начальником военной разведки генералом армии Ленцем. По его словам, оно «соскочило» с чеченского счета, а расследование дела Главной военной прокуратурой «зависло».

— Соскочило и зависло? — на грани риска переспросил полковник начальника ГРУ. — Это точно ко мне?

И получил утвердительный ответ:

— Да. Ищи разницу между трамваем и иголкой.

Эту разницу Михаил Васильевич знал еще с детства: на трамвай сначала заскочишь, а потом сядешь, а на иголку — сядешь и уже потом вскочишь. Этакое «веселенькое» дело досталось Артемову. Вот только игла в нем была закавычена и «скособочена» курсивом: «17 сентября 2001-го «иглу» по «Ми-8» с комиссией Министерства обороны, накопавшей разные гадости на высший комсостав ОГВ, грамотно пустили именно из глубины расположения федеральных сил».^[3] То есть кто-то отработал по своим. Факт установленный, но недоказанный.

Прежде всего Артемов начал искать схожие случаи, и они после его запроса полезли, как пьяные на прохожих. Оказалось, что за две чеченские кампании федеральные силы потеряли 75 боевых самолетов и вертолетов, 14 из них — в 2002 году. Два авиаполка — легко подсчитал Артемов. Короче, сели на «иглу» крепко. Для консультаций полковник пригласил к себе офицера разведки ПВО. Тот сказал со знанием «железа»: «Стрелы» и «иглы» для вертолетов сродни тому лому, против которого нет приема». Поведал, что «теоретическую безопасность полетов повышает соблюдение железных правил, писанных кровью еще в Афганистане: никаких одиночных полетов, а уж каждый транспортный борт вообще должен быть прикрыт минимум парой ударных „Ми-24“. На деле же командованию глубоко плевать на эти правила: пилотов посылают куда угодно, когда угодно и часто без всякого сопровождения». И привел примеры. «Курск» — набитый народом, «Ми-26» (который еще называют «коровой») летел без всякого сопровождения, мало того, у него вообще не было тепловых ловушек, потому как пиропатронов (ППИ-2) не было ни на одном из авиаскладов всего Северного Кавказа!» Без них же вылетел и был сбит «иглой» 31 августа возле села Месхеты «Ми-24». 3 ноября «игла» поразила «Ми-8» с высокопоставленными офицерами 58-й армии — ни сопровождения, ни пиропатронов. И прочее в том же духе.

Михаил Артемов искал аналоги, но везде натыкался на «чеченский след»: вертолеты сбивались либо стрелковым оружием (в основном в первую кампанию), либо переносными зенитно-ракетными комплексами. Военная разведка располагала данными, что боевики обладают (данные на сентябрь 2002 года) комплектом свыше ста ПЗРК, их, однако, опроверг директор ФСБ Патрушев на совещании в Махачкале: «Не исключено, что у боевиков есть ПЗРК, но их единицы». И тут же сшибли еще три вертолета, а возле Галашек взято 12 трофейных зенитно-ракетных комплексов.

Откуда они у боевиков, вопрос почти закрытый: «стрелы» и «иглы» были на складах в Грузии, Азербайджане и Армении; однако из Армении в Чечню ничего не поступало — факт также установленный.

Артемов не обратил бы внимания на «скрытые» факты, если бы не искал «свой» след. И он начал вырисовываться все четче.

Освободив на своем «верстаке» место, полковник разложил карту и первым делом нашел на ней закрытый городок под названием Пионерский. Небольшая бухта надежно защищала его от штормов, но, как было видно, не спасала от песчаных бурь, зарождающихся в Ногайской степи. Потом отметил место катастрофы двух вертолетов. Более точно — на подробной карте района поселка Чернопесчаный. Еще раз перечитал сводки шестигодичной давности.

«В 09.12 25 августа 1997 года при выполнении полета исчезли с экранов радаров вертолет «Ми-8» ВВ МВД России и вертолет огневой поддержки «Ми-24» с тремя членами экипажа на борту (боевая машина вылетела для сопровождения вертолета «Ми-8»), следовавшие по маршруту Махачкала — Каспийский — Астрахань. На подлете к поселку Чернопесчаный (Калмыкия) с ними была утрачена связь. Во время последнего радиосеанса командиры экипажей не указали точных координат местонахождения вертолетов, в поисках задействованы около пятисот военнослужащих и 10 летательных аппаратов».

«В 07.30 26 августа 1997 года в 10 км от поселка Чернопесчаный, Калмыкия, были обнаружены останки вертолетов „Ми-8“ и „Ми-24“. Находившиеся на борту „Ми-8“ 12 человек погибли. Жертвами катастрофы стали исполняющий обязанности генерального директора оборонного холдинга „Аметист-Протон“ Валерий Максаков, главный конструктор „Аметиста“ Юрий Аненков, первый заместитель директора „Рособоронэкспорта“ Геннадий Кисловский, начальник Главного управления МВД РФ по Южному федеральному округу генерал-лейтенант милиции Василий Шестопалов, восемь офицеров милиции и службы безопасности оборонного холдинга, а также шесть членов экипажей. Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по статьям „терроризм“ и „умышленное убийство“, поскольку при осмотре местности были обнаружены части снаряда ПЗРК „игла“, а первоначальное обследование тел погибших показало, что они имеют не только следы ожогов и минно-осколочные ранения, но и огнестрельные».^[4]

Артемов снова вернулся к Пионерскому — там дислоцировался военно-морской центр спецподготовки «Дельта», мысленно перенесся на шесть лет назад. Выбрал из кипы бумаг пожелтевшую телефонограмму.

Начальнику 5-го управления ГРУ,

Генерал-полковнику…

…27 августа 1997 года в 12.20 при выполнении практических занятий на большой глубине (до 70 метров) с дыхательными комбинированными аппаратами «ИДА-72» погибла группа курсантов в составе шести человек.

По предварительным данным, курсанты получили кислородное отравление, вовремя не переключив аппараты на газовую смесь. Осмотр дыхательных аппаратов показал их полную исправность: в частности, раздельная подача газовой смеси и кислорода из баллонов функционирует нормально, автоматические электронные устройства для подачи кислорода, дыхательные мешки и химические поглотители исправны…

Командир в/ч 12808капитан 2-го ранга ПАНИКЯН.

Выдержка из докладной записки капитана Виталия Андреева из особого отдела:

«…Возможно, причиной гибели курсантов стала утомляемость: с 22 по 26 августа группа находились в учебном рейде (район: мыс Кумой — остров Черненький), а на следующий день — 27 августа — была привлечена к практическим занятиям…»

Еще один документ.

ДИРЕКТИВА

Для служебного пользования

Министерство обороны Российской Федерации

Определить специалиста по оспариванию выводов следствия по делу №… возбужденного 28 августа 1997 года по статье… поскольку велика вероятность того, что родственники погибших, не удовлетворенные результатами следствия, могут воспользоваться услугами адвокатов. К этому могут относиться:

— то, что допущенные ошибки при организации спасательных мероприятий на месте трагедии не имели никакого значения, так как курсанты погибли через несколько минут после погружения;

— то, что пренебрежение правилами техники безопасности при работе с дыхательными аппаратами замкнутого цикла не являются прямыми ошибками руководства центра спецподготовки (в/ч 12808), а ошибками самих курсантов, пренебрегших требованиями инструкторов;

— то, что в центре не практикуется обучений в сокращенные — «наспех» — сроки (выборочно представить программу обучения), а сам центр по сути является подразделением особого назначения.

Вышеперечисленное отразить по мере необходимости в открытых материалах следствия.

Рекомендовать Главной военной прокуратуре закрыть уголовное дело по причине смерти «виновных». Сделать все возможное, чтобы обвинения в адрес погибших курсантов спеццентра были предельно сбалансированными.

И что-то вроде сопроводительной записки к этому предписанию. Она была написана от руки и скреплялась с основным документом верхним левым углом. Из нее следовало, что директива была передана военной разведке офицером группы референтов министра обороны полковником П. А. Олешиным. Артемов вспомнил этого фамильярного полковника с отталкивающей внешностью и белорусским выговором. В ту пору Михаил Васильевич был в звании подполковника, тем не менее Олешин, имеющий на звезду больше, развязно называл едва знакомого ему офицера ГРУ по имени и панибратски похлопывал по плечу. Впрочем, недолго: Артемов быстро поставил штабного на место.

«По большому счету писарь в масштабе Минобороны, ефрейтор с тремя „средними“ звездами. Не оттого ли у военачальников такая топорная речь? — призадумался Артемов. — Что не сами они пишут доклады, а их пресс-секретари и советники». На Олешина он привычно набросал в голове краткую, но емкую характеристику: выправка подхалима, взгляд рогатого мужа, плешь, прикрытая клочком волос, — потомственного канцеляриста.

Артемову директива Минобороны не показалась странной — он видел и не такие диковинные документы. Он не мог согласиться с тем, что трагедия произошла в результате пренебрежения правилами техники безопасности при работе с дыхательными аппаратами замкнутого цикла. Если бы погиб один курсант, то с этим можно было согласиться. Если бы полковника не «осенило» во время поиска «своего» следа, то справедливо было винить во всем именно инструкторов военно-морской базы, которые не уделили должного внимания такому важному моменту, как переключение аппаратов с кислорода на газовую смесь.

Исходя из материалов, имеющихся у полковника Артемова, Главная военная прокуратура строго придерживалась директивы Минобороны: дело было закрыто. Адвокаты родственников погибших курсантов, видимо, имели контакты со «специалистом по оспариванию выводов следствия». «Процесс без эксцессов», — заключил военный разведчик.

Ознакомившись с выводами судебных медиков, оперативный офицер навестил эксперта из закрытого НИИ-17. Затем поднял списки курсантов, проходивших подготовку в «Дельте» в 1997 году. Выбрал из них двух москвичей, узнал их адреса и вызвал в «Аквариум», заказав пропуска на завтра. Наконец, повинуясь интуиции и дабы не пропустить ни одной мелочи, снова потревожил своим вниманием секретаршу. За двадцать лет работы она накопила связи не только в стенах штаб-квартиры ГРУ, но и далеко за его пределами.

— Светлана Николаевна, я попрошу тебя задержаться. Запроси в информационном центре или еще где-нибудь, не знаю, милицейские сводки происшествий в районе теракта — с 24 по 26 августа 1997 года. Все тот же район поселка Чернопесчаный.

— Нет, шеф, настроение сегодня у вас никудышное.

Всего через полчаса на стол Артемова легла сводка за 30 августа, но в ней фигурировало все то же роковое число.

«Найдены пропавшие 25 августа два охотника — Т. Хулхутов и К. Бурулов из калмыцкого поселка Цаган Хол. Их тела были найдены на реке Малая Кривуша. У Хулхутова сломаны шейные позвонки, у Бурулова огнестрельное ранение головы предположительно автоматной пулей…»

* * *

17 июня, вторник

Начальник Главного разведывательного управления принял подчиненного немедленно. Он полагал, что полковник нарыл что-то существенное, что пролило бы свет на катастрофу вертолета «Ми-8» с комиссией Минобороны на борту, однако слушал выкладки и читал тот или иной документ совсем по другому делу — 1997 года. Генерал армии внимательно изучил хронологию событий, которую полковник Артемов выписал на листе бумаги столбцом:

24–26 августа — группа курсантов ВМЦ «Дельта» находится в учебном рейде.

25 августа — исчезают с экранов радаров два вертолета.

26 августа — обнаруживают их останки.

27 августа — погибает группа курсантов.

28 августа — возбуждено уголовное дело по факту ЧП в «Дельте».

29 августа — в центральном аппарате МО выходит директива с рекомендациями Главной военной прокуратуре закрыть дело.

30 августа — найдены тела охотников, считавшихся пропавшими с 25 августа.

Генерал Ленц, рассматривая карту, которую Артемов повесил на специальный стенд, справа от рабочего стола, покивал:

— Курсанты находились в районе обстрела вертолетов… Как и охотники. Они стали свидетелями теракта. Охотников убрали на месте. А курсантов в спецподразделении? Кто? Кто-то из центра «Дельта»?

Артемов не стал спорить — пока.

— Да, их устранили в центре. И человек, который стоял за терактом, проходил службу в «Дельте».

— И был напрямую связан с диверсионной группой… Интересный ход. Почему в таком случае курсанты не сообщили о том, что видели? Почему молчали? И что я могу выжать из твоего молчания? — Генерал подмигнул. — Тестируешь начальство?

«Хор-рошее у него настроение, — заметил Артемов. — Пора его подпортить».

Вообще начальник ГРУ обладал крутым норовом, мог хватить по столу крепким кулаком и послать так далеко, что возвращаться придется очень долго. Многие все еще находились в пути. Однако Артемов умел располагать к себе людей и не боялся переступить через опасную грань — совсем чуть-чуть. К тому же был не слепой и видел, что Ленц симпатизирует ему и, кто знает, может быть, видит в нем замначальника оперативного управления.

— Вы задали четыре вопроса, Игорь Александрович. Мне начинать с конца или?..

— С середины.

— Значит, «почему курсанты молчали»… — Артемов рискованно надел маску умиления, которая заодно вопрошала: «Игорь Александрович, скажите это сами, а?»

Его двусмысленная мимика нашла отражение в сдвинутых бровях 57-летнего генерала армии. Но вот они разошлись и взметнулись, как две мохнатые гусеницы-синхронистки, чтобы через мгновение вызвать волнение в его голубых глазах.

— Погоди… Ты хочешь сказать, что это курсанты совершили теракт?

— Именно.

— Ничего себе — курсанты! Интересно, что бы получилось из них на выходе… Давай дальше.

И Артемов, воодушевленный расследованием шестигодичного «глухаря», «давал».

— Из отчетов и рапортов, с которыми я ознакомился, следует, что курсанты «Дельты» вышли в рейд, вооруженные лишь легким стрелковым оружием: автоматы «АКС» с приборами бесшумной и беспламенной стрельбы, пистолеты «АПБ» — автоматические «стечкины» с глушителем. Поработав с картами, я нашел вот что: Кривуша и Малая Кривуша, у истоков которой и произошел теракт, ведут к одному месту: мысу Кумой, в районе которого проходили учения одной из групп военно-морской базы. И там же, согласно вводной, для них было приготовлено средство передвижения до острова Черненький: надувная каркасная лодка с мотором. Лодка с мотором, понимаете, Игорь Александрович? Шестеро крепких курсантов могли перенести ее до Кривуши — это около пяти километров, пройти по ней до Малой Кривуши, а там и до места диверсии рукой подать.

Так думал Артемов, и начальник военной разведки полагал, что тот не ошибается. Его версия не была смелой, а вполне реальной. Да и с внутренним чутьем не поспоришь, мурашки не сгонишь; они завладели руками начальника управления, подняли на них волосы и все настойчивее подбирались к затылку: по двум российским вертолетам отработали свои. Собственно, Артемов нашел то, что искал: аналогичный случай.

— Полагаю, где-то в районе поселка Чернопесчаный, — полковник очертил место на карте, — они взяли из схрона ПЗРК. Хотя не исключено, что схрон находился на мысе Кумой. Диверсанты, обстреляв вертолеты, добили оставшихся в живых. Бросили оружие и покинули место диверсии обратным маршрутом. По пути убрали случайных свидетелей — охотников. Переправились на Черненький, выполнили учебное задание и в означенное время возвратились в расположение военно-морской базы.

Артемов не мог предположить, что очередное дело снова приведет его в учебное подразделение. Сколько прошло с тех пор, когда он вытаскивал «крота», чеченского агента, классически внедрившегося в центр подготовки спецназа Приволжско-Уральского военного округа (ПУрВО)? Каких-то два месяца. Точно два месяца — основные события пришлись на 14–15 апреля.^[5] Дело было сложным, последствия его — трагическими. Артемов взвалил на себя ответственность за принятие ключевых решений, не связанных напрямую с его оперативно-розыскной деятельностью. Он сетовал на то, что возглавлял не командный пункт. Каким-то образом он воздействовал на свои мысли, и они воплощались в жизнь, щедро закрашенную черно-белыми полосами, — в основном против его желания. Тогда он, смертельно уставший, безрадостно думал, что этот дар станет, наверное, его визитной карточкой: «Слышали про полковника Артемова? Так вот, это сложное и ответственное дело нельзя поручать ему ни в коем случае».

И вот — опять двадцать пять. Снова учебный центр, но дислоцированный на военно-морской базе.

— Дальше, — поторопил Артемова генерал.

— На курсантов не пало подозрение лишь потому, что они — курсанты. Думаю, от этого определения следствие отмахивалось как от навозной мухи — если вообще обратили на это внимание. Курсант для большинства — это всегда обучающийся, будущий солдат. Но никто не вник в специфику обучения в военно-морском центре. Там проходят курс уже состоявшиеся спецназовцы, офицеры, сержанты после срочной службы, поучаствовавшие в спецоперациях на Северном Кавказе.

— Это предположения. Более или менее логичные. Нам нужна рабочая гипотеза. У тебя есть доказательства?

— Доказательства стоят за дверью, Игорь Александрович. Я вызвал двух бывших курсантов — выпуска 97-го года. Кстати, курс «провалился»: в сентябре того же года — ровно через месяц после ЧП — спеццентр фактически перестал существовать. Точнее, из него сделали обычную учебку морской пехоты. Передали один из трех малых десантных кораблей.^[6] Разумеется, поставили крест на таких дисциплинах, как водолазная подготовка, не говоря уже о такой специфической, как выход из подводной лодки через торпедные аппараты. И лишь в мае этого года «Дельте» вернули прежние приоритеты.

— Как ты думаешь, а почему на «Дельте» в 97-м году поставили крест? — спросил генерал, занявший пост начальника военной разведки именно в 97-м. В какой-то степени и под его напором произошло возрождение «Дельты», а детали ее опалы «задели» генерала армии лишь информативной частью — как отстреливающимися болванками ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками.

На вопрос шефа Артемов пожал плечами: «И так ясно».

— Чтобы окончательно замять дело, — ответил он. — Стараниями чиновников из Минобороны скандала удалось избежать, дело развалилось. А чтобы его окончательно замять, развалили и саму военно-морскую базу. Искать ответственного за ЧП — себе дороже. — Михаил Васильевич выдержал многозначительную паузу: «Один ответственный потянет за собой другого, полетят звезды, покатятся головы». Ведь если переиначить Экзюпери, то получится следующее: если под строем виновных офицеров расстелить скатерть, то на нее, кроме звезд, ничего не упадет.

Но все это в рамках чрезвычайного происшествия, ведь в Минобороны не предполагали, что ЧП — лишь финал, а вот где стартовая черта и кто выступал стартером… Но вот именно сейчас Артемов мог позволить себе усомниться: поставить крест на специализированном центре — с его высокопрофессиональными кадрами и даже традициями, оборудованием, потребностью в специалистах экстра-класса, выпускающихся центром, — не круто ли? Не круто, если вспомнить «новейшую военную историю России»: закрывались оборонные предприятия, расформировывались части спецназа и прочее.

— Ты уже беседовал с бывшими курсантами? — спросил генерал, занимая место за рабочим столом. — Что интересного они тебе поведали? И почему не вызвал офицеров «Дельты»?

— В свое время на офицеров могли надавить. Объективную, хотя и не полную информацию можно получить от рядовых.

— Так ты беседовал с ними? — повторился генерал.

— Нет, не беседовал. Я уровнял наши шансы.

Ленц рассмеялся.

— Садись в мое кресло, — полушутливо предложил он, похлопав по подлокотнику даже не кресла, а мягкого стула, на котором сидел. — А я сбегаю позову их.

Вообще Михаил Артемов, занимающий в главке должность старшего оперативного офицера, часто вращался в среде генералов управления военной разведки и смотрелся весьма достойно, не тушевался, в глаза смотрел открыто и не «работал лицом среди правильных людей». Чего нельзя было сказать о самих генералах. Некоторые из них переигрывали, точнее, играли на этом факте: заносчивые взгляды скользили, как по пологой башне современного танка, по моложавому полковнику. Однако не причиняли особого ущерба «конструктивно сложенному» военному разведчику.

— Что ты надеешься услышать от наших гостей? — спросил Ленц.

— Об исключительной — я бы сказал, о феноменальной подготовленности бойцов погибшего экипажа, — ответил Михаил Васильевич. — Это была профессионально подготовленная диверсионная группа, и она должна была отличаться от остальных экипажей. Диверсии, подобно той, что имела место близ Чернопесчаного, тщательно планируются, много времени уходит на подготовку, шлифовку деталей. Порой уходят недели, месяцы.

— Разработчик этой операции потратил не меньше. И человек он нашего круга. Давай-ка помозгуй за него, а я послушаю.

Артемов прищурил глаз и пошевелил губами, словно что-то подсчитывал.

— Во-первых, он еще до начала курса знал точную или максимально точную программу группы лиц, которые и стали его жертвой: их планы, расписание по пунктам, дням и часам, даже точный маршрут передвижения. Во-вторых, он либо подобрал боевую группу, либо она уже была укомплектована, возможно, имела опыт проведения диверсий. Затем бойцы этой группы направляются в центр спецподготовки в качестве претендентов, причем на общих основаниях — чтобы не нарисоваться и не вызвать подозрений — и по трем причинам. Первая: они находятся в непосредственной близости от проведения диверсии. Второе: надежная легенда — им не нужно скрываться, напрягаться от возможных контактов с военными — моряками, пограничниками, милицией. Они постоянно вместе, командой, ежесекундно чувствуют друг друга, не теряют контакта. А это очень важный момент для диверсионной группы. Действующей в тылу врага, — добавил полковник. — Плюс все то же определение — курсанты. Что отчасти выглядело как алиби.

— Согласен, — кивнул генерал. — Я понял тебя. Диверсанты — одно целое звено — как до диверсии, так и после. И убрать их легче именно по этому важному обстоятельству. Причем подвести под несчастный случай. Идеальный вариант, — отдал он должное неизвестному разработчику этой операции. — Классика: исполнителей почти всегда убирают. Кто устранил этих? Кстати, давай определимся с названием группы. Ты же не собираешься писать в отчетах: они, их, этих… Предлагаю «экипаж-97».

— Согласен.

— Нам недостает промежуточного звена, — сказал Ленц, покручивая в руках плюсовые очки в золотистой оправе. — Экипаж кто-то курировал в центре. И сделал все, что от него требовалось: укомплектовал группу своими бойцами, вел их по курсу так, что ни один не попал под жесткий отсев. И в учебный рейд, во время которого была совершена диверсия, они пошли по графику, составленному куратором. По его же распоряжению они, вернувшись в центр, на следующий день приступили к практическим занятиям с дыхательными аппаратами.

— Чтобы отдать концы, — подхватил Артемов. — Поначалу я подумал, что все шесть аквалангов имели одну неисправность, — это был первый вариант. Второй — в газовой смеси или кислороде присутствовал отравляющий компонент. В заключении медэкспертов я нашел один интересный момент, который исключает механические, что ли, повреждения дыхательных аппаратов. В крови погибших медики не обнаружили следов адреналина. Что говорит о следующем: они умирали, но страха не испытывали.

Ленц повел плечами то ли от неотрывного взгляда подчиненного, то ли от его слов.

— Я поговорил со специалистами из нашего НИИ-17, — продолжал Артемов, — они дали ответ: подобный эффект может дать яд, разработанный в этой же лаборатории еще в 1970 году. Яд имеет совершенно безобидное название: «жасмин». И действует «гуманно», как умерщвление приговоренных к казни посредством смертельной инъекции: сначала вводят успокоительное, потом снотворное, а дальше хлорид кальция останавливает сердце. Причем «наш» «жасмин» не оставляет следов, поскольку задействует естественные наркотики организма. Точнее, активизирует их. Короче, банальная передозировка.

— Я знаю о «жасмине» достаточно, — кивнул генерал. — Это средство разрабатывали для спецопераций. В основном в газовой модификации. «Жасмин» не вызывает паники — в этом его главное преимущество. Даже возбужденный человек моментально успокаивается, расслабляется, засыпает, а потом умирает. Противоядие одно: вовремя введенная доза адреналина. И то этот антидот помогает не всем и не всегда. «Жасмин» состоит на вооружении российских спецподразделений.

— Возможно, ты прав, и к «экипажу-97» применили именно «жасмин». — «Однако, — подумал начальник военной разведки, — этот факт не сужает круг поисков. „Жасмин“ используется различными спецподразделениями — ГРУ, ФСБ, МВД».

Ленц коротко ответил на телефонный звонок и продолжил беседу.

— Считаешь, закачали газ в дыхательные аппараты? — предположил он.

Артемов не согласился с шефом.

— Думаю, сначала в баллон с газовой смесью: возиться с каждым аквалангом долго — а значит, и рискованно, и неудобно. К тому же для этого необходим компрессор, поскольку разница в давлении у небольшого баллончика — я имею в виду стандартную упаковку для спецсредств — и баллона с газовой смесью велика. А после заправки аппаратов газ из баллона был выпущен — вот и все. Никаких следов не осталось. Если куратор отвечал за техническое оснащение, в чем я сильно сомневаюсь, — то уничтожил следы сразу же после заправки аппаратов. Но он не мог быть эксплуатационником, поскольку формировал экипажи — факт нами почти доказанный. Так что, скорее всего, сделал это позже, уже после устранения исполнителей. А техник, сам того не зная, вместо нитрокса закачивал в акваланги ядовитую смесь.

— Кто тебя консультировал по этому вопросу?

— Капитан первого ранга Ранеев, — назвал полковник имя сотрудника оперативного управления.

— Хорошо. Нам осталось выяснить, кто в «Дельте» комплектовал экипажи, кто стоял за распределением очередности практических занятий под водой, и через него выйти на заказчика.

— Неплохо было бы. Да и материалы по возбужденному делу не мешало бы посмотреть. Насколько я знаю, теракт в Генпрокуратуре «завис». Кому мешал Максаков?

— А может, начальник Главка МВД по Южному федеральному округу генерал Шестопалов? — подсмотрел в сводке Ленц. — Или просто два военных вертолета — лакомый кусок для террористов. Я посмотрю, что смогу сделать. Пока ни милицию, ни Генпрокуратуру, ни тем более ФСБ напрягать не будем. Поглядим, что у нас будет вырисовываться, какая фигура выплывет. По большому счету не важно, какие цели она преследует, более существенно, какие средства использует. А это спецназ ГРУ. — Брови генерала сошлись к переносице. — Короче, какой-то мудрозадый поимел всех нас. В учебном центре, считай, в колыбели. Согласен?

— Да, — кивнул Артемов на меткое сравнение начальника ГРУ.

— И все же: если речь идет о чем-то непонятном, как в нашем случае, — значит, она идет о деньгах. Умные люди, эти мудрецы. На чем мы остановились?

— На кураторе.

— Мне кажется, что его постигла участь экипажа.

— Не думаю.

— Вот как? Почему?

— Потому что это перебор, Игорь Александрович. Ликвидация куратора породила бы цепь событий, а так гибель курсантов — лишь одно-единственное звено. В противном случае несчастный случай переставал быть таковым. Что не входило в планы разработчика операции. Так что куратор жив. Я так думаю.

— И все же. Что-нибудь слышал о несчастных случаях среди офицеров и инструкторов «Дельты»? Ну, спустя какое-то время после ЧП: год, два…

— Я слышал о несчастном случае с лаборантом НИИ-17, — как ни в чем не бывало сказал Артемов. — Некто Евгений Дудников. 27 сентября 1997 года он попал в автокатастрофу. Погибли трое: он, жена и его теща. Спустя ровно месяц после диверсии.

— Да, в твоей сказке партизаны становятся все жирнее… Давай-ка заслушаем твоих людей. Сначала одного, потом другого.

Человеку, вошедшему в кабинет начальника военной разведки, на вид было двадцать семь — двадцать девять лет. Он был одет в светлый пиджак, темные отутюженные брюки («стрелки — пальцы обрежешь», — заметил Артемов) и коричневые туфли. Он вытянулся в струнку при виде «четырехзвездочного» генерала с орденской планкой в четыре ряда на кителе и человека лет сорока в гражданской одежде, пересевших на диван. Он давно уволился в запас, его карьера военного прервалась, когда в сентябре 1997 года закрыли «Дельту», а курс распустили.

Он кашлянул, поднеся кулак ко рту. Чем напомнил Артемову сцену из «Семнадцати мгновений весны»: опознание Штирлица «больным пареньком», стоявшим в охранении недалеко от разрушенного дома радистки Кэт и ее мужа Эрвина. «Вот сейчас этот парень попал „в одно из мгновений“, — незаметно улыбнулся полковник. — Видит перед собой не российского генерала, а начальника гестапо». Он скосил глаза на Ленца: тот сидел, на взгляд Михаила Васильевича, с малость глуповатым лицом, действительно, как на очной ставке или опознании, не зная, что услышит. Просто ждет. Неодолимо тянуло встать, подойти к «чахоточному» и сказать, указав на Ленца-Мюллера: мол, он свой человек — Герой России, правда, но не сделал ничего дурного, просто мы так — от делать нечего — развлекаемся.

— Представьтесь и присаживайтесь, — попросил генерал суховатым голосом.

— Старший сержант запаса Николай Реутов! — по-военному четко отрапортовал гость.

— Присаживайся, Николай, — повторил Ленц, переходя на «ты». — И разреши пару-тройку вопросов. В 1997 году ты был зачислен на курс спецподготовки.

— Так точно, товарищ генерал армии!

— Да не ори ты, господи боже мой! Ты ж не в казарме! Называй меня по имени-отчеству: Игорем Александровичем. Что можешь сказать о погибшем экипаже? Помнишь тот случай?

— Так точно, Игорь Александрович!

«Господи…» — простонал генерал, чувствуя зуд в ушах. Кроме хозяина, в этом кабинете никто так не орал.

— Я подскажу направление: чем он отличался от остальных? От экипажа, в котором был ты? Сразу не отвечай, немного подумай.

Было видно, что сержант не может сосредоточиться, находясь в столь высокой компании. Он вошел в кабинет, на двери которого не было (как и во всем «Аквариуме») вывесок или табличек, гадал, наверное, кто перед ним. Разгадка была немного размытой: кто-то из высших чинов самой секретной и закрытой из разведок мира. Этот простой смертный боялся подумать, что находится в компании самого высшего чина ГРУ. А Ленц и не думал хоть на секунду оставлять сержанта один на один со своими мыслями: ну, там, подойти к стене, поглазеть на карту, подозвать подчиненного, потыкать куда-нибудь пальцем… Генерал сидел все в той же позе группенфюрера и неотрывно смотрел на сержанта, на его взволнованное лицо и вспотевшие ладони, которые тот нервно потирал.

— Слушаем тебя, Николай, — наконец разрешил Ленц. Именно разрешил, наверняка зная, что сержант без приказа и рта не раскроет.

— Да, я вспомнил, конечно, — сказал Реутов чуть хрипловатым голосом. — Тот экипаж был первым. В смысле — лучшим, — уточнил он.

Генерал и полковник обменялись многозначительными взглядами.

— Бойцы этой группы раньше проходили службу в одном подразделении? — спросил Артемов.

— Насколько я помню — нет.

— Состав экипажа менялся во время курсов?

— Нет, — с небольшой запинкой ответил Николай.

— Чем они отличались от других курсантов? Может, физической подготовкой? — пришел на помощь Михаил Васильевич. — Лучше владели оружием, преуспевали в других дисциплинах?

— Да, наверное, так можно сказать.

— Они общались с другими курсантами?

— Как это?..

Артемов перефразировал вопрос:

— Не были ли они замкнутыми, как бы заключенными в своей среде, в кругу экипажа?

— Я уже не помню, — Николай Реутов выжал на скованное лицо смущенную улыбку. — Шесть лет прошло…

— Чувство зависти, ревности они не вызывали? — принял эстафету генерал. — Как относились к ним инструкторы — не было ли послабления к этому экипажу? Если да, то кто из офицеров военно-морской базы в этом вопросе был заметнее, что ли? Но прежде ответь на следующий вопрос: кто комплектовал экипажи?

— Я не знаю. Когда нас впервые выстроили на плацу, у старшего инструктора уже были списки. Точнее, нас по ним выстроили. «Коробочками», — уточнил сержант, показывая руками, — по шесть человек в каждой. Насчет ревности… не знаю. Лично я ничего такого не испытывал. В любой воинской части есть первая рота, первый взвод…

— А есть четвертая рота… — продолжил начальник разведки. — Я понял тебя. А кто из офицерского состава центра благоволил им?

— Не знаю — может, мне показалось… — замялся Реутов. — Были два офицера, которые общались с экипажем и после занятий.

— Назови их…

Показания второго гостя почти ничем не отличались от первого. Правда, второй бывший курсант «Дельты» не был так напряжен. Его припухшее лицо и воспаленные глаза говорили о его пристрастии к спиртному. Артемов даже удивился, что тот не попросил за услугу на пол-литра. Взгляд несостоявшегося профессионала расшифровывался легко: «Поговорите со мной не под запись, а под закусь, я вам такое порасскажу!..»

— Даже не знаю, хочу ли, чтобы мы ошиблись или оказались правы, — сказал генерал подчиненному после непродолжительного молчания. — Давай-ка я послушаю, что ты там планируешь.

— Я? — фальшиво удивился Артемов.

— Нет, я.

— Я ничего не планирую.

— Так планируй! Неужели ты думаешь, что к этому делу я подключу другого оперативника? Одного тебя, прозорливого, много. Даю тебе два дня и доступ к архивам. Понадобится помощь — обращайся немедленно.

— А кое-какие соображения можно высказать?

Ленц посмотрел на настольные часы:

— Только коротенько. — Через двадцать минут он запланировал совещание. В связи с этим Игорь Александрович усмехнулся. Лет пять назад на одной из «консисторий», проходившей в конференц-зале «Аквариума», присутствовал и Артемов — аккурат когда добавил к своей майорской звезде еще одну. Можно сказать, Ленц видел его впервые. В ту пору к Артемову прилепилось обидное до некоторой степени прозвище — Адъютант. Может, потому, что Артемов был исполнителен, если не сказать — вышколен. Наверно, и за его привычку сидеть с прямой, как у телеграфиста, спиной, поправлять аккуратно подстриженный висок — но без тени рисовки. Даже его вопросы и ответы всегда были созвучны, что ли, его облику и жестам: короткие, лаконичные. Выслушивал он собеседника, всегда глядя тому в глаза, с чуть склоненной к плечу головой и почти не мигая, в чем крылось иногда сухое, но больше — ироничное внимание. У него была не притягивающая, однако и не бездушная улыбка, да и серовато-голубые глаза особо не располагали дружелюбием.

Кое-что, конечно, осталось от того Артемова, но в основном, «матерея» с годами, он подрастерял свои индивидуальные качества.

Так вот, перед каждым членом оперативки стояли пепельница, бутылка с минеральной водой, блокнот для рабочих записей, пара остро оточенных карандашей. Генерал заметил, что «новичок» что-то скоро строчит в блокноте, бросая короткие взгляды на участников летучки. Когда совещание закончилось и все разошлись, Ленц открыл блокнот новоявленного подполковника… Оказалось, что Артемов упражнялся в составлении кратких характеристик, даже достиг значительных успехов на этом поприще. Так, по его вольному определению, смуглолицый оперативный офицер в чине полковника, башкир по национальности, — «тот же татарин, только дикий». Ухоженный генерал-майор из политуправления — «декан кафедры половых сношений института Связей; профессиональный мужчина». Начальник архивного отдела: «старый конь на испорченной борозде». Тучный, с пивным животом первый зам начальника ГРУ: «все подружки по кружке, а я, дура, с бидоном». «Вася из Москвы и Коля из овощного киоска» — эта запись касалась тихого и незаметного начальника отдела управления военных технологий и его заместителя. О себе генерал Ленц прочел следующее: «Заклюёт!» Дальше шла многозначительная приписка: «Отец за сына».

Он все еще держал книжицу в руках, когда дверь открылась и на пороге появился Миша Артемов. «Забыл что-нибудь, сынок?» — любезно осведомился начальник разведки, похлопывая рабочим блокнотом по ладони.

А этот стервец даже не смутился.

Вообще Ленцу нравились такие, как Артемов. «Общение на грани», — вывел он свою формулировку. Хотя излюбленным, что ли, выражением генерала армии было — «пороговое». Вроде — «вопрос, граничащий с пороговым».

— Только коротко, — повторил Ленц.

— Дело явно стоит мессы, товарищ генерал, и мне кажется не лишним послать в «Дельту» одного человека. Под видом инструктора.

— То есть внедрить, — уточнил генерал, подумав: «Не поздновато ли?»

— Не совсем. В данном случае классический вариант не подходит. Попробуем сыграть тоньше. Но от внедрения не откажемся.

— Как это понимать? — спросил начальник разведки. Ведь только что он услышал, что «классика тут не катит».

Полковник, чувствуя перевес на своей стороне, взял внимание не только продолжительной паузой, но и опущенными глазами.

— Мы ставим перед собой задачу — выйти на заказчика. Про исполнителя разговор отдельный. Я предлагаю следующее. Во-первых, мне нужно смотаться в центр — выяснить кое-какие детали. Дальше…

Разведчик говорил долго, в течение четверти часа. Когда он закончил, удивленный генерал спросил:

— Думаешь, твоя программа сработает? Мне кажется, ты живешь переизбытком планов, Михаил Васильевич.

Полковник ответил с придыханием Егора Гайдара:

— Отнюдь…

— Я дал тебе два дня, а ты за двадцать минут родил план многоходовой операции…

— Двадцать минут? Да я ночь не спал!

— Ладно. Как насчет названия — «Жасмин-2»?

Полковник пожал плечами: «Какая разница? Дело не в названии».

Собираясь в конференц-зал, Ленц поправил галстук перед зеркалом и «по-раскольнически» остановил полковника:

— Погоди, вместе выйдем.

«Одним притвором», — перевел-дополнил Артемов.

— Ты начал проверять личности «экипажа-97»? — на ходу спросил генерал, пропуская впереди себя полковника. — Не тяни с этим делом…

Ответ на запрос обескуражил даже начальника военной разведки, повидавшего на своем веку немало. Но главный сюрприз ожидал их впереди. Они не могли просчитать такого развития событий — наверное, мешала логика. Хотя вывод напрашивался сам собой. Он вытекал из прошлого.

Примечания

3

Здесь и далее в этой главе цитаты взяты из статьи Владимира Воронова, «Собеседник», 2002, № 46.

4

Сводки составлены по материалам еженедельника «Независимое военное обозрение».

5

Роман «Если враг не сдается…» из серии «Спецназ ГРУ» Михаила Нестерова.

6

Сейчас на российском Каспии осталось три малых десантных корабля (МДК) проекта 12321 — МДК-18, 88, 184. Входят в состав дивизиона 106-й бригады охраны водного района и дислоцируются в Каспийске.