Вниз по матушке по Харони

Михаил Липскеров, 2020

Книга о плавании корвета «Вещий Олег» по реке Харони, текущей от Селезнёвских прудов до города Дальневостокска. Этот корвет зафрахтовал некий мужичок Калика Переплывный для поисков соли земли русской. Читатель узнает о жизни и истории многих городов, сёл и деревень, до этого ему неизвестных. Среднего Новгорода, Прикаменска, Новопупинска, Утопическа, русско-китайского города Вань-Мань и прочих. Узнает историю культа Страстотерпицы Пелагеи Никитичны. Повстречается с Садко, Стенькой Разиным, Лелем-Лёли-Лелем, а также со Стариком, со Старухой и примкнувшей к ним Золотой Рыбкой. О народных промыслах: от липового лосьона до гвоздильного ремесла из ранее неизвестного материала. Ну, и много еще чего. Команда состоит из шкипера Аглая Трофимыча Циперовича, Сидорова Козла и Нупидора. А также пассажиров Клопа, Калики Переплывного, Марусеньки с ея белыми ногами. Ну и автора, Липскерова Михаила Федоровича. Да, и еще. Золотой пердонец!.. Ну, и узнаете, удалось ли героям найти соль земли русской.

Повествование о Клопе

Эту самую софу Аглай Трофимыч доставил из рассказа М.М. Зощенко, после чего был немедля укушен Клопом, который обитал в этой софе со дня ее основания, считал ее фамильной ценностью и очень не любил посягнувших на его собственность. А так как говорить он не умел, чтобы эту самую свою нелюбовь определить голосом, то он, значит, сразу кусал посягателя куда-нибудь в расчете, что севший свалит с его родной софы на какую-нибудь другую софу. Этот Клоп, видимо, обладал не слишком высоким IQ и не предполагал, что российские софы без клопов не существуют. Потому что какая же это российская софа без клопов?! Отечественная софа не мыслит себе существования без кровного клопа, ибо это будет уже не отечественная софа, а какая-нибудь приблудная оттоманка, на которой можно лишь откинуться на спинку, но никак уж не спокойно сидеть. Не говоря уж о том, чтобы на ней ночь соспати или плотские утехи творити, потому что злобная натура Клопа гонит его вмешаться в эти процессы и сорвать сонный или любовный джек-пот своим гнусным участием.

Так что Клоп цапнул Аглая Трофимыча куда-то, после чего тот крикнул Сидорова и Нупидора, и те швырнули софу вместе с Клопом в набежавшую волну Селезневских прудов. И сказок о нем не расскажут, и песен о нем не споют. Лишь шаланды, полные кефали и, наоборот, пустые от ея, бросят на месте гибели усопшего (утопшего) Клопа венок выметенных с сайта «Стихи. ру» выкидышей сонетов. А авторы их будут сидеть на бережку Селезневских прудов, пить горькое пиво (пивняк вот он, под рукой), улыбаясь глубиной души, и петь не шибко красиво в нашей земной глуши. (Эту фразу я написал совместно с незабвенным Александром Вертинским, за что и говорю ему почтительное «простите».)

А Аглай Трофимыч заказал новую софу, в которой… что?.. правильно, оказался Клоп. То ли это был новый Клоп, то ли реинкарнировавший старый, но он тут же цапнул Аглая Трофимыча обратно в то же самое куда-то. Мебельные люди по рекламации тут же обратно заменили софу с Клопом на софу без Клопа. Нет нужды повествовать вам о том, что и в третьей софе обитал Клоп. Вполне себе натуральный Клоп. Но тихий, незлобивый. На мандолине любил играть. На сём и остановились.

И вот корвет «Вещий Олег» плывет себе из Селезневских прудов в реку Харонь. И, как было сказано выше, оказывается в Замкадье во владениях холдинга «Бигшиномонтаж». И пристает к причалу.

— А для какой надобности водоплавающему механизму нужен «Бигшиномонтаж»? — шепотом спросите вы меня.

А я и сам в недоумении на эту тему, поэтому транслирую ваш вопрос Нупидору. Который как раз в сей момент выперся на палубу с сачком для ловли бабочек. Нупидор вместе с сачком подпрыгнул ровно в «Blue canary», а когда опустился на палубу, то ответствовал:

— А это, красава, для забора автопокрышек по бортам корвета. Чтобы корвет своим стальным боком не разрушил причал. Или чтобы причал не развалил стальной бок корвета. А то на Руси не напасешься причалов. Поняли, красавы мои?.. — Взмахнул сачком и поймал бабочку-махаона, тщательно осмотрел ее, проговорил: — Мужчинка… — и выпустил его с ласковым «Шерше ля фам, красава мой…».

Махаон-мужчинка улетел шершеть ля фам, а корвет стальным боком шарахнул по причалу и развалил бы его к такой-то матери, если бы не прифигаченные к причалу шины.

И были отданы швартовы, и перекинут мостик на неразваленный причал, и Аглай Трофимыч сошел на берег, имея на плече Клопа, у которого в софе на «Бигшиномонтаже» имелась дама сердца. Потому как эта самая софа была в родственных связях с софой на «Вещем Олеге» и даже имела один с ней артикул.

Ну и, как вы сами понимаете, Калика Переплывный также сошел на берег, чтоб начать формальные и по существу вопроса поиски соли земли Русской.

Его приветствовал во всей своей красе Арам Ашотович — генеральный директор фирмы и, чтобы не было недомолвок, гражданин Российской Федерации со времен императора Павла. Так, во всяком случае, он утверждал, а опровергнуть эти данные было некому, так как кто ж его знает. Ну, и подтвердить тоже — так как кто ж его знает. Но было одно неопровержимое вещественное доказательство русскости Арама Ашотовича, категорически опровергающее его кавказскость, — безукоризненная выбритость щек и отсутствие шерсти на грудной клетке. А что ж это за кавказскость — без шерсти на грудной клетке? Вот я и говорю. Ну, и кавказского акцента у него не было никакого. Когда молчал. А когда говорил, то куда же денешься.

И, значит, Арам Ашотович крепко обнял Аглая Трофимыча, трижды расцеловал его по старинному русскому обычаю. Не макнул голову по его плечам, а расцеловал — так, как когда-то целовали на Руси, с ахом, свистом, сладким чмоком, так, что листва с окрестных дерев облетала насмерть. И определить по ней стороны света или сезон погоды было решительно невозможно.

А после поцелуйного обряда Аглай Трофимыч представил Араму Ашотовичу Калику Переплывного:

— Вот, Арам Ашотович, пытливый человек со мной плывет. Зафрахтовал посудину на бесплатной основе. На предмет обнаружения соли земли Русской. И имя его будет Калика Переплывный. И автомобильные покрышки нам нужны бессчетно, где-то штук пятьдесят, потому как причалов по пути нам долбать придется тоже бессчетно, где-то штук пятьдесят. Потому как велика земля русская, длинна река Харонь, городов и прочих поселений в ней не сосчитать, а в каком таится соль земли Русской (с чего начинается родина), нам неведомо, вот и покрышек тоже надобно много. Сколько есть.

Арам Ашотович почесал затылок, доказывая тем самым свою русскость, ибо только у русского человека источник знания обретается в затылке, и ответствовал:

— На данный момент, ара, с автопокрышками наблюдается плохо. Потому как резина на Нью-Йоркской бирже, ара, пошла вверх. В Гонконге фабрики футбольных мячей закрылись в минусе. РТС и ММВБ показывают разную направленность. А «Тойота» из-за забастовки добытчиков каучука стала выпускать трехколесные седаны… Так что, ара… — и Арам Ашотович многозначительно замолчал.

— Простите, Арам Ашотович, я, конечно, очень извиняюсь, но не хотите ли вы сказать, — осторожно начал Аглай Трофимыч, — что…

— Именно это, ара, я и хочу сказать.

— Что, только от «Приоры»?

— От нее, ара, от нее… — И швырнул армянскую буйну голову на грудь.

Вслед за ним швырнул на грудь буйну голову и Аглай Трофимыч. Но не так чтобы уж очень сильно швырнул, но эмоцию обозначил. А Калика Переплывный не швырнул, а, напротив, сильно озаботился швырянием армяно-еврейских голов.

— Милые, — начал Калика Переплывный, — а че не так? А че не эдак? А че тоска? А че печаль?

— А то, ара, что Аглаю Трофимычу нехорошо, чтобы, ара, «Вещий Олег», ара, мудохался о причалы реки Харонь, ара, покрышками от «Приоры»! Такой, ара, человек, такой, ара, корвет, такой, ара, «Олег», такой, ара, «Вещий», и такая, тьфу, ара, чтобы глаза мои, ара, не видели, чтобы уши мои, ара, не слышали, река Харонь, чтобы по ней, ара, покрышки от «Приоры» колотились. Ара, ара и еще сто раз ара…

И тут голос подал Нупидор:

— Арам Ашотович, и что, красава, нет вариантов?

Арам Ашотович подернул плечами, что означало «Ну конечно, ара, варианты кой-какие, ара, есть, потому что, ара, как не быть вариантов, ара, для таких, ара, людей, как Аглай Трофимыч, как этот, ара, древнерусский дедушка и, конечно же, многоуважаемый Клоп. Но…» И Арам Ашотович глянул на гостей таким простодушным взглядом, что гости поняли: «…дорого, ара».

Сошедшие на брег вещеолеговцы переглянулись. Типа, откуда у нас дорого, у нас и полдорого нету, так — четверть дорого где-то завалялась.

Но Арам Ашотович ни на полдорого, ни тем более на четвертьдорого ни в какую. Потому что дорого оно и есть дорого. Ара.

Ну, понятное дело, Клоп не при делах — какие в софе дорого, когда и полдорого нету. Даже и четвертьдорого нет смысла искать. Да и зачем в обыденной жизни деньги Клопу? Так, когда кто на софу приляжет на полежать — то тут Клопу и выпивка, и закуска.

Аглай Трофимыч в принципе не любил платить ни дорого, ни полдорого — так, четвертьдорого куда ни шло, а если дорого, то извини, ара, нет таких денег. И вообще, за фрахт с Калики Переплывного это самое дорого и надо взимать. И все странно посмотрели на Калику. Тот как-то засуетился вокруг себя по карманам. В армяке бостоновом нетути, в портах полосатых шевиотовых — ай-яй-ай, в шапке-треухе фетровом за ленточкой — одно а-ля-улю. И тут уж он странно глянул в заинтересованные глаза заинтересованных людей, включая Клопа, странным глазом. И всем, неизвестно по какой причине, стало стыдно. И все покраснели ровно предветренный закат. И все отвернулись от Калики Переплывного. А тот поднял вверх правую руку и пошебуршил ею по-над головой. И по-над головой что-то крякнуло-пукнуло-смачнуло. И свет из правой руки Калики Переплывного брызнул. И свет этот исходил от зажатой в правой руке Калики золотой монеты. А когда весь окружающий Калику людской мир, включая Клопа, повернул оправившиеся от стыда головы к Калике, то все мигом сообразили, что это не то что полдорого, не говоря уж о четвертьдорого, а самое что ни на есть дорого. Потому что речь шла о золотом пердонце, который… Впрочем, об этом чуть позже… И Калика отдал его Араму Ашотовичу.

И Арам Ашотович мигом дал присным своим шиномонтажным указание. И дал другим присным своим другое указание. И дал третьим присным своим третье указание. И по первому указанию одни присные порскнули в сторону на предмет покрышек качественных и достойных того, чтобы корвет «Вещий Олег» околачивал ими причалы по вдоль реки Харони от Москвы-матушки до конца Амура-батюшки.

Другие присные озаботились столом обеденным, где одной долмы было шесть сортов, а коньяк армянский «Арегак» был выписан из самой Армении, куда его спецрейсом доставляли с Болшевского винзавода.

И наконец, третьи присные для телесной услады пригнали на «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» дам — младых, красивых, девственных… Ну, не совсем… Секонд-хенд, скажем…

И даже для Клопа даму приволокли чистых кровей, из князей Барятинских, которая многия десятилетия обитала в скелете ложа княгини Нинель Барятинской в краеведческом музее в ожидании реституции имения Ушлепино, состоявшего из шести кирпичей, этого самого скелета, ложа и рессоры от передней колесной пары фамильной кареты князей Барятинских, пожалованной им с плеча Его Императорского Величества Александра Павловича за заслуги, связанные с восшествием того на престол после гибели батюшки его императора Павла Петровича.

Но наши герои от дам отказались, а от обеда (одной долмы шесть видов) — ни в коем разе. Кроме Клопа, которому дама из князей Барятинских — одновременно и дама, и обед. А коньяк — чистой воды каннибализм.

И после второй чарки коньяка Калика Переплывный поведал высокому собранию историю золотого пердонца.