Вверх по стечению. Утопический роман

Михаил Коссой

Вышедшая из берегов река угрожает разрушить новомодный жилой район в небольшом городке. Городская управа решает вживить в население устройства место- положения, чтобы легче искать унесенных водой людей. Однако устройства оказываются импортным гаджетом для веселых вечеринок. Так намерение градоправителей вступает в конфликт с реализацией, причем прямо под кожей у горожан.Все закончится хорошо, то есть – спойлер! – утонет все, кроме новых способностей жителей и ощущения, что вместе веселее.

День четырнадцатый

— Какие еще «веселее вместе»?! — орал господин мэр в телефон, обнаруживая тем самым, что не чужд современным медиа. — Что вы мне подсунули?

Он несколько раз шумно выдохнул, слушая ответ.

— Да на меня теперь все пальцем показывать будут! Насмешил целый город! Мы не это планировали… Вы не это обещали! — он подышал еще немного. — Не надо меня успокаивать! Весело им!

Телефон стукнул об стол.

— Весело им вместе!.. Идиоты… Света!

Секретарь господина мэра была очень толковой и расторопной. Интонация и сила выдоха, с которой господин мэр выкрикнул ее имя, означала примерно на полтора пальца шотландского односолодового двадцатичетырехлетней выдержки и кофе без кофеина.

— Устроили посмешище! — буркнул господин мэр, когда Света внесла требуемое на подносе.

— Может, так и лучше? — сказала она. — Охотнее устанавливать будут?

Господин мэр принял первый глоток успокоительного и поглядел на ситуацию с предложенного угла зрения.

— Ладно, — сказал он и добил успокоительное. — Учить еще меня будешь…

Света вышла. Ее идея господина мэра все же утешила, но только отчасти. Полностью змееподобные извивы неприятных подозрений его не отпустили, он был насторожен и немного растерян, словно у послушной доселе лошади, запряженной в его телегу, вдруг появились свои представления о цели путешествия.

Ошибка господина мэра, а точнее умов из «Полностроя», состояла в том, что они попытались применить плоды прогресса для консервации состояния дел. Прогресс штука живая, творческая и изобретательная. И его плоды — зараза такая! — имеют тенденцию пускать ростки в неожиданных направлениях и расцветать незнакомыми цветами. Именно из-за их новизны ты и не знаешь, что с ними делать. Рубишь отросток — они выпускают три новых, срываешь цветок — они отращивают шишки. И как из этого построить надежный забор?

Прогресс всегда идет быстрее, чем ты успеваешь от него огородиться, потому что им в охотку занимается много голов, а заборы строят только из-под палки. Прогресс рождается из врожденного человеческого желания заглянуть за горизонт, а причина возведения забора всегда наведенный снаружи страх. Где больше энтузиазма, а вслед за ним и изобретательности? Или как спросили бы в розоватой книжке — у кого больше удовольствия от мысленной картинки? У того, кто на ней ставит решетки и цементирует щели, или у того, кто получает лайки за свои достижения?

***

Откуда я знаю о телефонном разговоре господина мэра? У секретаря Светы есть подруги, которые сами по себе без всяких гаджетов являются социальной сетью со встроенным мессенджером. Фотографию по нему не перешлешь, но рассказы из жизни начальства распространяются моментально.

Вот чего я не знаю, так это как отреагировали в небольшом голландском стартапе, когда им пришел заказ сразу на двести с лишним тысяч чипов! Уверен, что кто-нибудь сказал по-голландски, разыскивая крохотное пятнышко со странным для него названием на гугл-карте:

— Кто бы знал, что эти русские такие дружные ребята! Хотят быть вместе целым городом!

***

Анатолий Антонович голландцев бы расстроил. Он не только не хотел быть рядом с кем-либо, но прямо наоборот занимался самоизоляцией. В частности, он не пошел на митинг, поскольку, разумеется, не верил в действенность всего этого кликушества — все важные вопросы решаются важными людьми безо всяких площадей и толп. Однако тихо булькающее общее беспокойство постоянно производило пары раздражения, которые начали собираться в полостях организма и давить изнутри наружу. Посетить митинг и просто поорать про наболевшее — не такой уж плохой способ стравить давление.

Тем не менее он хорошо помнил про то, что «сейчас не время бузить», и был с этим согласен.

Кроме того, ему и без митингов было чем заняться — нужно было срочно изыскивать материалы для новой набережной у Экотауна. Полностроевцы вот-вот подпишут контракт, а дальше начнется обычное: «Давай быстрее, все должно быть готово вчера!» Нужно было подобрать опалубки и сваи, договориться об аренде кое-какой техники и доставке песка, перераспределить собственных людей и нанять временных — хлопот хватало. Анатолий Антонович даже испытывал от этого определенное удовольствие. Во всяком случае, решать надо было вполне конкретные и понятные вопросы, которые можно было выразить в суммах, метрах или тоннах. Это он умел и даже любил делать. Никаких там туманных и аморфных штучек вроде какой-нибудь «порядочности». Ближе к вечеру Анатолий чувствовал себя уже почти совсем хорошо, но тут ему позвонили.

— Толик, — спросили его жестким голосом, — ты совсем потерял способность к адекватной оценке обстоятельств из-за временного помрачения рассудка?

Конечно, все, что шло после «совсем», было выражено одним емким словом, но смысл я передаю достаточно точно.

— А что вам не нравится? — обозлился Анатолий.

— Не прикидывайся, — сказал телефон. — Не нравится сумма.

— Сами сказали, что все будет по проекту! А это столько и стоит.

— Ты не видишь, что в городе делается? — уточнила трубка. — Знаешь, сколько у мэра уходит на то, чтобы это все погасить? И догадайся, откуда он откусывает.

— Я не могу делать дешевле, забесплатно я вам ни материалов, ни…

— Толик, не загружай беседу несущественными отговорками, — прервали его, правда, снова не совсем такими словами. — Ты свой интерес закладывал? Ну так вычеркни. И найди, где можно подрезать. Не до жиру сейчас. Город спасать надо. Давай новый контракт и быстро.

Разговор прекратился.

Анатолий точно знал, что город беспокоит его собеседника в самую последнюю очередь, но сказать это вслух, конечно, не мог. Он со своей лесобазой был даже не в середине пищевой цепочки, он был со всех сторон повязан обстоятельствами и обложен порядком вещей. От хорошего настроения не осталось и воспоминания. Надо было как-то выживать, как-то успокоить нервы. На ум приходил только один верный способ, который от устройства пищевой цепочки не зависел, и Анатолий Антонович набрал нужный номер.

***

— Ты когда планируешь чип ставить? — спросила Марина, подавая рулетики из бекона, начиненные мелко порубленным куриным филе с яйцом, в сопровождении салата с отжатой и обжаренной в кипящем масле картофельной соломкой.

— Я не планирую, — сказала Вика. — Я пока не согласна.

— Хочешь, я могу тебя отвезти?

— Я же сказала — я не знаю!

— Хорошо-хорошо! — Марина принесла дочери высокий стакан клюквенного морса собственной варки, она умела делать так, чтобы не кисло. — Или вот с соседкой нашей, Галиной, можешь съездить. Ее внук повезет. Заодно и поможешь, если вдруг что. Она женщина пожилая.

— Мама! Ты сказала «хорошо-хорошо», как будто меня услышала!

— А я что? — обеспокоенно удивилась Марина. — Не услышала?

— Я еще не решила! — раздельно произнесла Вика.

— А! Ну да. Хорошо-хорошо.

Вика уже давно освоила этот способ общения, практически с самого детства. Ее мать всегда была немного отвлеченной, рассеянной, слегка из параллельной реальности. Она могла вместе с детьми смотреть фильм, где герои, скажем, собирались за обеденным столом и вели остроумный диалог, и ни разу при этом не улыбнуться.

— Мама, тебе не смешно? — спрашивал Эдик.

— А они шутили? — удивлялась Марина. — Надо же, а я все смотрела, как они индейку нафаршировали.

В другой раз она могла вдруг тягостно вздохнуть, глядя, как герой новенького сериала проделывает во враге огромную дыру с помощью помпового ружья.

— Ты чего? — спрашивала Вика.

— Хороший был молодой человек.

— Мама! Он уже пятнадцать минут, как зомби!

Семейство, однако, приноровилось с этой марининой расфокусированностью взаимодействовать. Если маме не давать сбиться с курса и напоминать, что она сказала в предыдущей фразе, то она становилась понимающей, деликатной и покладистой собеседницей.

Скажем, Марина ведь донесла-таки мнение Галины Николаевны по поводу пресловутого топа до Вики.

— Ты не думаешь, что немножко это вызывающе как-то? — сказала она, охватив жестом голые плечи дочери, провожая ее как-то в прихожей. — Все так тоненько. Мальчики же смотреть будут.

— Думаешь, если я глухой свитер натяну, они не догадаются, что под ним?

— Ну да, — согласилась Марина. — Тут ты права.

— Ладно, мама. Тогда пока, — Вика поцеловала мать в щеку.

— Пока… Но вот Галина говорит, что…

— Мама! — развернулась Вика уже от двери. — У этой Галины стандарты рабовладельческих времен. И вдобавок ты сказала, что я права.

— Ах! Точно! Сказала… — и Марина улыбнулась дружелюбно. — Будь, пожалуйста, осторожна.

Наверное, это Марину и спасало. Никакие советы Галины Николаевны и других радетелей она никогда не исполняла в точности. Все они опускались в ней на самое дно, как чайный лист в стакане кипятка, оставляя после себя только привкус. Со временем чужих наставлений и соображений на дне у Марины накопилось на хороший археологический слой. Могло бы показаться, что сверху из разнообразия привкусов получилась совершенная бурда, но это не так!

Однако в этот раз прием возвращения матери в колею сработал у Вики не полностью.

— А вот это ты видела? — Марина положила свой телефон рядом с тарелкой рулетиков из бекона и запустила последнее видео Дримкина.

Несколько минут Вика молча жевала салат, узнавая о голландской подоплеке чипов и хорошем совместном времяпрепровождении. Это некоторым образом меняло картину.

— Я еще подумаю, — пообещала Вика по окончании просмотра и получила от матери радостную улыбку и кексик с жидким шоколадом внутри на десерт.

***

Тика принимала Анатолия Антоновича согласно всем традициям, но без удовольствия. Анатолий Антонович, как правило, представлялся ей в голубовато-зеленоватых тонах, как в скандинавских сериалах с сильной цветокоррекцией. Это производило на нее освежающее впечатление. В этот раз он предстал в оттенках сепии, как в сериале про войну в пустыне, отчего все казалось каким-то душным и жарким. Тем не менее Тика старалась сохранять обычный ход вещей: надела чулки и халатик, пахла вишней в сливках, улыбалась, поддерживала беседу, перетерпела прикосновения цвета красного песка, не сбежала из квартиры, пока Анатолий принимал душ, и, наконец, оказалась в кровати, ничем себя не выдав.

Перед ее мысленным взором были две картины одновременно. Одну занимал раздутый до размеров слона Анатолий Антонович, потеющий, набычившийся, нависающий над хрупкой фигуркой самой Тики в левом нижнем углу. Отвратительно! На другой было распахнутое в синюю даль окно, за которым виднелась та же хрупкая фигурка, вприпрыжку идущая к свободе. Прекрасно!

Единственная проблема второй картинки была в том, что Тика на ней шла и шла, но никуда не двигалась. Сразу за ее фигуркой даль совсем уже размывалась синевой. Может она выгнать Анатолия, который фактически лишил ее будущего в этом городе? Да. Может он тогда сделать гадость и отобрать эту квартиру? Тоже да. А если дом не рухнет? Получится, что она сама себя выселит?

Анатолий, продвигаясь к своему облегчению, обхватил ее руками поперек спины, сильно прижимал к себе и пыхтел в шею, а она смотрела в угол потолка и, почти ничего не чувствуя, думала о том, что с ним покончено, это факт, но нужно потерпеть и посмотреть, чем закончится дело с фундаментом. Если дом устоит, расстаться надо будет мягко, лучше оставить его в друзьях. Если же обвалится…

Тика обнаружила, что созерцает себя в образе одной из супергероинь кинокомикса в последние секунды финальной битвы с главным негодяем. Тика себе понравилась. Она не знала, что этот образ восходит еще к Эриниям — богиням мести и ненависти.

Впервые за вечер Тика улыбнулась, но Анатолий Антонович этого не заметил.

***

Дома Анатолий Антонович, наподобие господина мэра, на полном ходу столкнулся с плодами прогресса, как влетевший в стаю гусей самолет.

— А к кому ты заходил? — спросила Марина, подавая на стол кабачковые оладьи и запеченные бараньи ребра.

— К кому? — как бы недопонял Анатолий, чувствуя, как гусиные тушки выламывают лопатки турбины в левом двигателе.

— Я тебя ждала, посмотрела по чипу, ты часа два провел в шестом корпусе.

Анатолий положил в рот половину оладьи и, двигая челюстями, повел плечом. Дышал он с трудом. Прогресс, обернув горло удавкой, начал потихоньку вытягивать свободный конец.

— К коллеге заходил. Обсудить кое-что… — пробурчал он сквозь кабачки.

— Я и не думала, что у тебя тут кто-то живет, — улыбнулась Марина и пошла поставить чайник. — Я его знаю?

В ее голосе звучало столько искреннего недоумения, что баранина сбилась в горле в комок, вместо того, чтобы растаять на языке. Анатолий ее проглотил и как-то сгорбился над тарелкой. Две независимые картинки в его голове с жестяным скрежетом входили друг в друга, как два сталкивающихся океанских танкера. Вроде и скорость никакая, да из-за массы инерция непреодолимая. На краях картинок заискрило, затлело, потянуло горьким дымом.

— Нет, — сказал Анатолий и снова забил рот оладьями.

Он видел себя могучим, сильным, но опутанным цепями почти до полной неподвижности, вроде иллюстрации к древнегреческому мифу, скажем, о Прометее. Хотя если бы эту картинку вывести прямо у него из головы на принтер и показать людям, многие бы сочли, что скорее он похож на перевязанную для запекания в духовке курицу. Иногда впечатление сильно зависит от угла зрения, конечно. В картинку Анатолия, в образе клюющего печень орла, влезла Марина.

— Все получится? — спросила она. — Ну то, что обсуждали?

Анатолий Антонович подумал, что теперь придется каждый раз объяснять задержки в шестом корпусе. Картинка с цепями разделилась, как амеба, и их стало две. Потом четыре, потом больше. Они выстроились в ряд и стали листаться, как страницы книги, если бывают такие толстые книги с одной и той же иллюстрацией на каждом развороте. Баранина забила пищевод и, кажется, заблеяла.

От полного коллапса Анатолия Антоновича спас хлопок входной двери. В столовую заглянул Эдик.

— Ты где был? — тут же спросил отец.

Прозвучало это неожиданно грозно. Эдик удивился.

— А что?

— А ничего! — жестко обозначил свою позицию Анатолий Антонович. — Хватит по ночам шляться!

Эдик округлил глаза.

— Ты в курсе, что мне двадцать четыре?

Анатолий Антонович не знал в точности, что происходит с детьми, когда они вырастают. Его представление о них начиналось с вида почтительно прислушивающихся лиц и им же заканчивалось. Какого-либо другого выражения детских лиц, а тем более собственного детей поведения, в его мысленной картине не было.

— Но ты все еще сидишь на моей шее!

— Деньги на житье ты уже мне перестал давать, хочешь вообще из дома выгнать?

Ничего такого Анатолий Антонович не хотел. Это было против желанного образа.

— Я хочу знать, где ты бываешь! — попытался смягчить он ситуацию.

— Сядь поешь… — попыталась помочь смягчить ситуацию Марина.

— Тотальный контроль? Большой брат в действии? — не захотел смягчаться Эдик и вздернул, как ему казалось, гордый бунтарский подбородок.

— Что вы кричите опять? — спросила из коридора Вика.

— Ничего! — хором сказали отец и сын, и оба смутились.

Анатолий Антонович наколол на вилку последние пололадьи.

— Чтобы завтра же поставил чип!

— У меня есть, чем завтра заняться!

— И чем же это?

— Борьбой против тотальной слежки! — Эдик развернулся и вышел.

Анатолий Антонович уперся взглядом в тарелку и запихал оладью в рот. Он не хотел смотреть на жену, потому что она удивительным образом пробуждала в нем желание примкнуть к Эдику и тоже побороться против слежки. Увы, он был уже недостаточно гибок, чтобы двигаться в двух разных направлениях одновременно.

Проблемы с фундаментом, непослушные дети, чип в заду и шестой корпус в телефоне жены… Анатолий Антонович видел и чувствовал себя брошенным камнем, который растрескался в воздухе. Куски еще летят рядом почти по одной траектории, но уже не связаны друг с другом. Не самое уютное ощущение.

***

Эдик, кстати, весь вечер был на совете по планированию следующих городских акций против чипирования. Было решено напечатать еще разоблачающих листовок. Все скидывались, кто сколько мог, завели электронный кошелек для пожертвований. Эдик скинуться не мог, поэтому строчил воззвания в соцсетях со свежесозданного аккаунта комитета «чипамНет!».

Название «Зады без насилия!» отклонили как двусмысленное.

Конец ознакомительного фрагмента.