Старый дом

Михаил Климов, 2014

Приключенческая мелодрама – так, наверное, можно определить жанр нового романа Михаила Климова, автора популярной книги «Записки антикварного дилера». Старая и новая Москва, любовь и ненависть, революционное подполье и торговля старыми книгами сплелись здесь в единый и причудливый орнамент.

13

В предрассветной серой мути, которая заполняла комнату, Слава различил и какой-то силуэт, от которого тянулась рука с пистолетом.

Только что-то во всем этом было не так, он, правда, никак не мог понять, с чем это ощущение связано — с силуэтом или с пистолетом.

Только было ему не страшно, а как-то даже весело…

— Медленно сядьте и руки заведите за голову… — продолжил голос.

И Прохоров понял, почему он не испугался — голос этот был женский, только до него со сна не сразу дошло…

Как и силуэт…

А пистолет какой-то маленький, в кино такие называли «пукалкой».

Он усмехнулся, сел, заведя руки за голову:

— Только ненадолго, — попросил он, — а то у меня кисти затекают…

— Куда затекают? — почему-то нашему герою показалось, что в ее голосе слышится испуг.

Силуэт был в длинном платье и, как кажется, в шляпке с вуалью. Вся подготовка к визиту «соседа» летела насмарку.

— Да ерунда все это… — как можно спокойней и миролюбивей сказал Слава. — Позвольте мне одеться, и я все объясню.

Он поймал себя на мысли, что если бы все происходило в сегодняшнем дне и с сегодняшней женщиной, он бы не просил разрешения одеться, а просто продолжал бы общаться, да мог бы и встать, не думая о своем туалете.

О tempora, о mores…

— Это неважно… — сказала дама, — очевидно имея в виду его некоторое неглиже, — быстро отвечайте на вопрос — кто вы и что делаете в… — тут случилась в голосе «соседки» легкая пауза, а продолжение последовало несколько неожиданное, — в этой квартире, которой нет?

— Как нет, — отозвался Прохоров, пытавшийся потянуть время, — она же есть…

Он вспомнил рассказ одного актера, который снимался в фильме о декабристах. И тот никак не мог сыграть любовную сцену, потому что стоял на земле босой (а так полагалось по сценарию и по ситуации), не мог, и все, до тех пор, пока режиссер не придумал надеть ему сапоги, а босоту его сняли потом на общем плане. Вот так Слава сейчас никак не мог представиться даме из прошлого века, сидя на постели с голой грудью и в трусах в цветочек.

— Ее тут быть не должно, — строго сказала дама. И он подумал, уж не учительница ли она, хотя откуда тогда пистолет? — Ее тут быть не может, потому что с этой стороны должна быть лестница, а не квартира…

— Но ведь есть… — опять надавил он. — Значит, не все на этом свете так однозначно и просто, как вы себе представляете…

Она, видимо, не нашлась, что сказать.

Что, кстати, говорило в ее пользу…

— Если вы уберете пистолет, — снова начал он, — и дадите мне одеться, я вам все объясню…

— Где ваш костюм? — пистолет явно дрогнул в ее руке.

— Вон на стуле…

— Сидеть тихо и не шевелиться… — скомандовала она.

И подошла к стулу, причем шла так, чтобы не выпускать его из вида.

«Сейчас начнется новый этап… — мысленно прикинул Слава. — Что это за хлам? Где ваш халат?»

— Что это за хлам? — удивленно спросила дама. — Где ваш халат?

— Вы не хотите, чтобы я вам все объяснил? — он решил, что надо идти в атаку.

— Хочу…

— Тогда бросьте мне мою одежду… Ну не могу я беседовать с дамой в таком виде…

Она подумала несколько секунд, потом взяла его джинсы с рубашкой, взяла буквально двумя пальцами, затем, стараясь больше ничем не касаться его одежды, поднесла к нему и бросила на постель.

— И не вздумайте мне врать… — жестко, так ей, во всяком случае, казалось, сказала она. — Я отлично стреляю…

«Врет, — подумал Слава, натягивая штаны, — она не может отлично стрелять, не тот человеческий тип… Но вот с чего ей вообще стрелять? Сонька Золотая Ручка?»

Уже довольно сильно рассвело, вещи стали отчетливей видны. Даме оказалось немного за тридцать, не красавица, но вполне миловидная. В роли вуали, как выяснилось, выступали тени от уличного фонаря.

«Что же это за фрукт такой? — мучительно думал наш герой. — Все было бы понятно, гувернантка или преподавательница гимназии, но зачем ей пистолет? И где наш муж, который должен явиться, как полагается, не вовремя?»

Но почему-то он знал, что мужа не будет…

Наконец последняя пуговица на рубашке была застегнута. Прохоров выпрямился и чуть ли не шаркнул ножкой.

Он бы точно шаркнул, если бы знал, как это делается.

— Меня зовут Вячеслав Степанович Прохоров, — выдал он заготовленную фразу, — я живу в городе Москве, хотя родился в Саратове в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году…

Он надеялся, что падать на колени и петь петухом не придется, первый шок уже прошел, и дама хоть как-то, но уже ему доверяла.

— И что вы здесь делаете, Вячеслав Степан… — начала «соседка», но тут же прервала сама себя. — В каком году, вы сказали, родились?

— В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году… — как можно спокойнее повторил Слава. — Я — из будущего…

— Что это значит, «из будущего»? — он почувствовал, что дама опять напряглась. — Есть такое село на Петербургском тракте…

Но видно было, что она и сама не верит ни в какое село.

А вот во что она поверит?

— Успокойтесь… — он вдруг сообразил, что не знает, как к ней обращаться. — Как вас, кстати, зовут?

— Надежда Михайловна… — видно было, что она на грани истерики.

— Видите, Надежда Михайловна, возле окна стоит такая большая белая коробка? Подойдите к ней, пожалуйста, и откройте…

Она подошла к холодильнику, впервые не боясь подставить ему спину, постояла возле него, в испуге поглядывая еще и на компьютер.

— Ну, в чем дело? — попытался он ее подбодрить.

— Я не знаю, как это открывать… — глухо сказала она.

— А вот справа такая длинная вертикальная ручка, потяните за нее…

Она потянула.

И отпрянула, быстро захлопнув дверцу…

— Что это? Оттуда пахнуло холодом, как из подпола…

— Все правильно… — улыбнулся он. — Это холодильник, в нем мы храним продукты, чтобы они не испортились…

— А где лед? — видно было, что она сейчас заплачет. — В холодильнике должен быть лед…

— Мы сейчас с вами в двадцать первом веке, Надежда Михайловна, — сказал он как можно мягче. В вашей комнате — начало двадцатого, а в моей — начало двадцать первого. Кстати, не могли бы вы сказать, какой именно год у вас, а также день и месяц?

— Тридцатое июня тысяча девятьсот тринадцатого года…