Пустошь. Нулевой круг

Михаил Игнатов, 2020

Мир Древних пал в яростном огне… На месте великих городов лишь руины, что исчезают под песком… Но даже здесь есть место жизни и надежде. Вот только пришедшие сюда ценят лишь только силу. Еще недавно он смотрел на всех сверху вниз, наслаждаясь детством… А сейчас – изгой и вокруг лишь желающие унизить. Убийца, что лишил тебя всего, усмехается в лицо. Сверстники не упустят шанса ударить в спину тому, кого считают слабаком. Но так ли это? Что, если сила и месть – единственные его желания? Сколько нужно этой силы, чтобы отомстить за смерть отца и увидеть как стекленеют глаза напротив? И запомнят ли урок остальные, что уже сжимают руки на оружии?

Глава 2

Я прятался от чужих взглядов в оплавленных руинах одной из пещер на берегу реки и бросал в воду камушки, слишком мелкие, чтобы собирать их для деревни. Как пишут в книгах, здесь раньше был огромный город, крышами своих зданий упиравшийся в небеса. Если вспомнить Чёрную гору, то она действительно достаёт до облаков. Хотя мне сложно представить сотни столь высоких жилищ. Все они пали в один день, рассыпавшись белоснежным песком, который и дал название нашей пустоши. Песок лежит на многие тысячи шагов вдоль обоих берегов реки. И также в стороны от реки. Но даже если уйти далеко в пустоши и копнуть там серую землю, то под её тонким слоем обязательно окажется тот самый белый песок.

Это был огромный город, размеры которого мне тоже сложно уложить в голове, ведь даже его руины тянутся на два дня пути в обе стороны от деревни. Но сейчас от него осталась лишь крохотная часть: только вдоль кромки берега стоят не обратившиеся в прах чёрные скелеты прошлого. Не знаю, что послужило причиной — близость реки или особая прочность этих зданий, которые по цвету отличаются от песка. Невысокие, в два, в три, редко в пять этажей. Единицы остовов выше этого предела. Чёрные, пустые, зияющие провалами окон, они невольно внушают страх и опаску.

Я был здесь однажды ночью, когда при свете луны белое кажется чёрным, а чёрное — белым. Жуткое зрелище. В такие моменты они действительно походят на костяки давно умерших чудовищ. Странно бояться домов великих предков, но это пришло мне в голову только под крышей родного дома, куда я в страхе вернулся в тот день.

В голове всё ещё крутились, наверное, раз сотый, слова матери, услышанные вчера. Во всяком случае, теперь многое становилось понятным. Я слышал поговорку у караванщиков: «Я не вижу солнца надо мной». Это значит, что в жизнь пришла песчаная буря, которая может похоронить под собой, насыпав сверху целый холм песка.

Мама постоянно повторяет, что стоит только подождать, когда я подрасту, — мы скопим денег и уедем. Теперь я хотя бы понимаю, куда она хочет уехать. Не знаю, может, она и не зря ходит, невзирая на мои протесты, на Чёрную гору за травами. Ведь ей удаётся утаивать от Кардо свои находки и копить их. Она стиснула зубы и терпит унижения и лишения. Но мне и раньше было тяжело сдерживаться, вчерашний камень в мешочке не даст забыть о желании проломить голову этому Вирглу. А теперь, когда я знаю, что отец был убит? Теперь, когда я каждый день буду видеть убийцу и его сына?

«Терпи, ещё год-два — и мы уедем от этих ублюдков», — строго сказал я себе и представил, как меня окружают прихлебатели Виргла и обливают помоями. И честно признался себе, что сорвусь. А ведь это одна из любимых шуток Скирто. Мне мало просто терпеть ради того, чтобы уехать в Арройо. Отец всю жизнь хотел увезти нас оттуда, ради этого он прорвался на десятую звезду Возвышения, совершил чудо, перейдя на следующий этап Воина.

Я вытащил из мешочка тот странный камень, который стал свидетелем моего унижения, и сжал его в кулаке. Мне тоже нужна цель. Что-то, ради чего я буду покорно терпеть и стискивать зубы, а не приду однажды в хижину Виргла ночью и не проломлю ему голову.

Мама рискует жизнью, бродя в одиночку в туннелях Чёрной горы, но, найдя дорогое растение, говорит себе: «Всё это не зря!» А я? Полью свою норму общинного огорода, вечером накормлю маму похлёбкой из мяса, добытого не мной, и скажу себе эти же слова? Смешно…

Деньги? Ещё смешнее. Откуда их возьмёт ребёнок, который целый день занят поливкой или поиском камней в руинах Древних?

Сила? Зимой меня не пустили на тренировочную площадку, когда я вошёл в возраст, с которого и начинают Возвышение, а учитель Орикол окинул взглядом и отвернулся. А я ведь знаю, что учат всех! Мама, которая, оказывается, была беспризорницей, это правило наглядно подтверждает.

Кардо нарушает ещё один закон Пустошей. Или нет такого закона? Не знаю. В любом случае стать сильным можно и самому. Я не раз слышал, как Орикол вопит о тупых свиньях, которые должны выучить всего одно наставление, но не могут даже прочитать его полностью. Пусть мой отец тоже не мог прорваться к десятой звезде долгие годы, но, найдя свою ошибку, проявил огромный талант. А значит, у меня в этой деревне есть больше шансов, чем у остальных! Мне нужно достать наставление! Мне нужно покончить с моим бессилием!

Об этом я и сказал вечером маме.

— Тебя не пускают на тренировки? Почему ты молчал? — Она нахмурилась.

— У тебя есть наставление по Закалке меридианов? — терпеливо повторил я вопрос, не видя смысла говорить одно и то же.

Но она, смотря куда-то сквозь меня, словно не видя, продолжала в неверии повторять:

— Как так? Как он посмел? Да мы с помоек приходили на тренировки!

Эти слова только подтвердили мои догадки. Я вздохнул, сжимая кулаки:

— Мама! О чем ты думаешь? Он убил отца, разорил нас, вся деревня живёт впроголодь, отдавая всё добытое в пустоши ему. Что ему один пацан?

— Да-да! — Мама встряхнула головой, разметав, как я любил, по плечам свои красивые светлые волосы, словно отгоняя приставучую мысль, как муху. — Ты прав. Он многое посмел. Вот только насчёт голода и того, что отдают всё, ты ошибаешься. Мой намётанный глаз не обманешь. С каждым днём и охотники, и собиратели утаивают всё больше добычи. Чем больше Кардо бесится на утренней раздаче заданий, требуя повысить нормы, тем сильнее они падают. Люди отлынивают везде, где могут. Люди устали, Леград.

Услышав это, я радостно оскалился:

— Так, может, найдётся тот, кто свернёт ему шею?

— Я не рассчитываю на такую удачу. Если бы в деревне были равные ему, за этим бы дело не стало. Но! Я сильнее всех мужчин деревни! И даже я не решаюсь напасть на него. Я слабее на звезду и я не охотник, и тем более не боец. Ничем хорошим это не кончится, — вздохнула мама.

— Жаль. — Я усмехнулся своим наивным желаниям. — Но что с наставлением?

— Нам оно давно без надобности, мы знали его почти наизусть. Я могла бы написать тебе его, но нужно будет найти хорошую бумагу, чтобы не расползлась через месяц. Да и никто не застрахован от ошибок и неверного понимания, которое въелось в память, а художник из меня никакой. — Мама поморщилась, что-то обдумывая. — Поступим проще. Вообще странная, даже глупая ситуация. Ладно на тренировки не пускают. Это у меня, сироты, не умеющей читать, не было выхода. Но у тебя есть я. В деревне в каждом втором доме есть наставление! Неужели он думает, что ты не найдёшь у кого взять книгу?

— Точно! — Я понял её. — Она есть у Рата! Можно попросить прочитать!

— Не стоит, — возразила мама. — Я хочу, чтобы у тебя была своя. Утром, перед тем как уйти на сбор, я дам тебе пучок травы. Найдёшь дядю Ди, пока он не отправился в пустошь, улучишь момент, когда никто не смотрит, и отдашь ему. У него попросишь бурдюк вина. Его отнесёшь Ориколу и попросишь наставление. Будь вежлив с ним. За вино дяди Ди он тебе с радостью отдаст книгу. Но сделать это нужно в середине дня.

— Почему именно так? — уточнил я, стараясь во всём разобраться. — И почему вежлив?

— Ах! — засмеялась мама и щёлкнула меня по кончику носа. — Утром ему всё равно, что налито в стакане, лишь бы полечить больную голову, а вечером он будет пить даже мочу, если она хмельная. И зачем грубить человеку, который не сделал тебе ничего плохого? И к которому придётся обращаться за советом?

И вот после обеда я сидел в сарае возле тренировочной площадки и всматривался в щель между камнями, из которой высыпалась глиняная замазка. Это центральная площадь деревни, где происходят все важные события: экзамены, принятие в новики, посвящение в охотники, повседневные тренировки решивших возвыситься. Она отделена от домов невысокой прямоугольной оградой из камня и глины. Её отличие от большинства подобных оград в деревне — это сделанные из дерева широкие калитки, почти ворота. По одной на каждую сторону площади. Такие же не плетенные из тростника двери можно увидеть только в доме главы деревни. Есть слишком много других вещей, на которые можно потратить дорогое дерево с большим толком.

Мне нужно выбрать момент и проскочить через двое ворот, миновав открытое всем взглядам пространство — так, чтобы никто не заметил, что я вошёл в дом учителя Орикола. К сожалению, с другой стороны деревни это сделать ещё сложнее, там дома вождя, его семьи, уважаемых охотников, но не дяди Ди, к слову. Даже если я просто войду в ту часть деревни, проблем не избежать.

Никого не вижу, похоже, что пора. И я быстрым шагом, крепко придерживая под старой рубахой бурдюк, пересёк площадку и скользнул за травяную циновку, повешенную на входе.

Пока я пытался привыкнуть к ужасающему запаху немытого тела, перегара и стухшей еды, которым меня встретил дом деревенского учителя, раздался раздражённый рык:

— Кого там вонючие дарсы принесли?!

— Не кричите, уважаемый Орикол, — попросил я, делая шаг вглубь и надеясь, что меня не стошнит.

— Вот это да! «Уважаемый»! Да меня так не называли уже, наверное… Да ни гарха меня никогда здесь так не называли! Кто там такой умный и вежливый припёрся? — В темноте загремело, что-то упало, и в полумрак возле циновки вышел Орикол. — Ты кто такой, молокосос?

Орикол был жутко грязен и давно не мыт. После его появления вонь стала так сильна, что буквально резала глаза. Он бы хоть циновки скатал, чтобы ветерок не только избавлял от жары, но и проветривал дом. Но учителю, похоже, было всё равно — он к этому привык. Одет он сегодня был в широкие кожаные штаны и дорогую выбеленную тонкотканую рубаху с длинным рукавом. Когда-то дорогую. Сейчас она была черна от въевшейся пыли и покрыта пятнами пролитого на неё вина. А ещё Орикол был бос, как последний бедняк нашей деревни. Ведь даже я, главный оборванец среди мальчишек, ходил в мокасинах. Давно не бритый и не стриженный, с сальными чёрными волосами, в которых добавилось седины, учитель слабо напоминал того человека, которого я когда-то впервые увидел у костра в центре деревни.

— Я Леград. — Не видя понимания в мутных глазах успевшего опохмелиться учителя, уточнил: — Сын Эри и Римило.

— А? А! Ага. Помню. — Орикол задрал голову и стал чесать обеими руками шею под короткой неряшливой бородкой. — Чего тебе нужно от меня, мелкий?

— Я прошу вас выдать мне наставление о Закалке меридианов. — Не дождавшись ни звука от деревенского учителя по Возвышению, продолжил: — Моя десятая зима уже наступила, вы должны меня учить.

Конечно, мама советовала не искать проблем, но злость на всех в деревне, а на него в особенности, жгла язык.

— Кардо дружески посоветовал мне не учить тебя. — Орикол пожал широкими плечами.

Он, к слову, был удивительно могуч телом. Казалось бы, пьёт каждый день и не выходит из своего дома неделями, а по-прежнему перевит мышцами, как и тогда, когда мы приехали сюда.

— Твой отец был невероятен и достоин моего уважения. Но этого мало, чтобы искать на свою голову неприятности, пуская тебя на занятия. — Деревенский учитель помолчал, а затем продолжил, грязными пальцами расчёсывая бороду непонятного в этом полумраке цвета: — Вот твоя мать хороша, почему она не пришла ко мне просить за тебя?

Я рявкнул:

— Ах ты!

А затем буквально зажал себе рот, сдерживая все те ругательства, что лезли из меня после этих гнусных слов. Заставил себя глубоко дышать, невзирая на вонь, что царила вокруг, чтобы успокоиться и не броситься на этого грязного алкаша.

— Га-га! — противно заржал, словно мул из обоза, Орикол. — Вот я из «уважаемого» снова превратился в простого «ты». Это мне знакомо, это мне привычно. Вали отсюда, щенок.

— Я ведь не прошусь в ученики, а хочу получить лишь одну книгу. Зачем уважаемый, — я выдавил это слово из себя, представляя, как сжимаю грязное горло учителя, — мечтает о несбыточном?

Орикол показал зубы в оскале:

— Какой дерзкий щенок. И что же, по-твоему, для меня сбудется?

Теперь оскалился я и, вытащив из-под рубахи бурдюк, чуть встряхнул его, чтобы он булькнул.

— Прошу, возьмите.

— Щенок учится огрызаться! — Орикол плюнул на пол, который от этого не стал грязнее. — Исчезни с моих глаз, пока я не отбил тебе зад, выкидывая из моего дома.

Но я не сдвинулся с места:

— Это вино охотника Ди.

— Ух ты! — Орикол снова почесал шею, а затем в раздражении дёрнул короткую бороду. — Сам бы ты не додумался до этого. Но вряд ли Эри советовала тебе мне хамить.

Я вновь сдержал рвущиеся изнутри слова. Не сейчас, когда всё висит на волоске. Продолжил слушать.

— Да, искушение велико. Хорошо, щенок, давай его сюда.

— Книгу! — Я быстро спрятал бурдюк под рубаху и отступил к циновке, готовый выскочить наружу.

— Щенок умеет думать? — Орикол улыбнулся так, что мне захотелось самому плюнуть, и развернулся. — Сейчас. Лови!

Хотя к темноте вокруг я уже привык и движение алкаша видел, но среагировать не успел — мне в грудь врезался небольшой предмет. Бросив короткий взгляд на поднятую вещь, спрятал её за пояс и протянул бурдюк:

— Спасибо, уважаемый.

Орикол, уже успевший за эти мгновения найти грубый стакан красного обжига, до этого валявшийся на полу, сейчас с сомнением его разглядывал.

— Ой! — сморщился он. — От твоего именования у меня сводит скулы, столько в нём яда. Будь проще, пацан, я просто немного развлёкся. Говорю же, я уважал твоего отца.

Я уже осматривал улицу, щурясь на яркий свет в щели циновки, но промолчать не мог, слишком часто я сдерживал себя в последние вдохи:

— И оскорбляешь мать.

— Ты видишь второе дно в простых словах! — Орикол рассмеялся. — Я говорил, что она хороша с восемью звёздами.

— Да, конечно. Я даже попробую поверить, — процедил я сквозь зубы в ответ на эту ложь.

— Да как хочешь, мелкий. Да! — спохватился учитель. — А ты вообще читать умеешь?

Не собираясь больше с ним разговаривать, я выплюнул одинокое слово:

— Умею.

— А, ну да. Чтобы Эри не научила тебя… Что-то туплю, да. Удачи тебе в Возвышении, — отмахнулся от меня Орикол и забормотал, отворачиваясь: — А мне нужна бритва. Пить это вино в таком виде — это упасть ещё ниже. Нужно же когда-то цепляться, даже падая в пропасть, дно уже близко. И помыться, да, определённо помыться!

Проделав обратный путь и добравшись до знакомого сарая, я наконец решил посмотреть, что же мне подсунул этот грязный алкаш. Небольшая тонкая книга-кодекс в твёрдом, обклеенном кожей, переплёте. На корешке тиснением нанесена надпись: «Закалка меридианов». Проверив через щель, по-прежнему ли пусто вокруг, с трепетом открыл титульную страницу.

Закалка меридианов

Выпущено свободным городом Морозная Гряда

Издание триста двадцатое, отпечатанное в триста шестьдесят четвёртый год от Падения Мщения

Через тысячу вдохов, потраченных на чтение, прерываемое на осмотр округи из-за боязни быть обнаруженным, я смог для себя обобщить содержимое книги в вольном пересказе основных вех.

Всё вокруг пронизано энергией. Самой разной. Даже мы сами и всё, что нас окружает, — это особый вид энергии. И мы, люди, постоянно поглощаем струящуюся между Небом и землёй энергию. Древние обнаружили, что можно натренировать силу этого поглощения и обратить добытое на свои нужды. Стать подобным Небу в своём могуществе. Этот путь они назвали Возвышением. Первый этап Возвышения Древние назвали Закалкой Меридианов.

В теле человека, среди множества других, ими была найдена особая система органов, отвечающих за взаимодействие с энергией Неба. Она очень разветвлена, пронизывает всё тело, и на первых порах обнаружить её у обычного человека совершенно невозможно. В книге приводили пример, что кровь в теле проводят вены, а энергию — меридианы. Ученику, ставшему на путь Возвышения, необходимо мысленно представлять, как он всем своим телом впитывает энергию из окружающего мира и направляет её на Возвышение или, если проще, на развитие меридианов.

Затем, используя развитые меридианы как каналы, он может потратить поглощаемую энергию на полезную работу, то есть на улучшение тела. Самый простой способ проверить, сумел ли ты верно сделать это, на котором с древности и основана проверка Возвышения, — поднятие тяжестей. Хотя Возвышение увеличивает гибкость, скорость, прочность костей и всего тела. Но проще всего узнать вес, который тебе по силам поднять.

Отвлекаясь от книги, я посмотрел на всевозможных размеров каменные тумбы с ручками, которыми был завален сарай.

Новорождённый с теми каналами, что получил при рождении, считается первой звездой Закалки меридианов. Обычно к десяти годам, когда и начинают заниматься их развитием, дети считаются достигшими двух звёзд. Хотя некоторые мальчики могут сдать экзамен и получить не только три, но и четыре звезды. Но поднятие мерных гирь — это во многом приблизительная и грубая оценка, которая совершенно не учитывает размеры мышц испытуемого. И вот тут-то всех практикующих Возвышение и идущих к Небу и ожидают огромные сложности, названные в книге тремя препятствиями Закалки меридианов.

Первая преграда. Закаливающий меридианы не может ощущать и тем более видеть движение энергии в них. И зачастую, занимаясь Возвышением, идущий к Небу просто не может научиться поглощать больше силы, чем умел при рождении.

Вторая преграда. Даже научившись поглощать дополнительную энергию, практикующий часто ошибается и направляет её не на дополнительное развитие меридианов, а на развитие того, что легче всего ощутить, то есть на мышцы. И превращается в огромного, увитого ими здоровяка. И даже сможет взять планку финального экзамена в четыреста мер. Но он никогда не прорвётся к Воину духа, как это сумел сделать мой отец. Потому что его меридианы по-прежнему тонки и неразвиты.

А стоит экзаменатору для дополнительной проверки использовать Мерило, особый артефакт, сделанный ремесленниками и оценивающий именно толщину меридианов, и вся гордость такого человека будет уничтожена. Верить, что ты близок к Воину, и узнать, что твоё Возвышение — в лучшем случае на уровне пяти-шести звёзд? Ужасно. Понятно теперь, почему Орикол так орёт на своих учеников.

Третья преграда самая тяжёлая. Она связана с талантом. Можно научиться осознанно поглощать энергию, правильно направлять её в невидимые меридианы и столкнуться с тем, что они просто не растут!

Нормой считается достичь десяти звёзд к шестнадцати годам. Хорошим талантом — за четыре года. Моему отцу было двадцать девять, когда он погиб.

Казалось бы, его талант близок к нулевому, но не стоит забывать, что он вернулся с неправильного пути развития мышц. Развил меридианы, достиг десятой звезды и прорвался к Воину, не имея никаких руководств, кроме пересказов отбросов, вышвырнутых в наши земли. И всё это за четыре года!

Как минимум его талант был хорош! А это очень важно, поскольку считается, что если талант человека хорош, то и дети чаще всего наследуют его. И наоборот. Именно поэтому население всего Нулевого — это отбросы, постепенно скатившиеся сюда из Поясов.

При этой мысли я криво усмехнулся. Действительно, мой отец хорош. Но его предки были вышвырнуты сюда за то, что провалились в Возвышении. Как и предки матери, которая так и не вышла за пределы восьмой звезды.

Помотал головой, отгоняя мрачные мысли. Она никогда и не стремилась к Возвышению, а глядя на её невысокую точёную фигурку, никто не усомнится, что гиря в триста мер, взятая на экзамене, — это именно развитые меридианы.

Для преодоления всех трёх преград книга советовала внимательно слушать наставления учителя и при малейшем сомнении просить о проверке движения энергии в меридианах духовным зрением. «Шутники!» — скептически подумал я о выпустивших эту книгу чудаках. Где они видели учителей с духовным зрением в Пустошах? Здесь появляются только Воины, и они точно этого не умеют. Возможно, в бесконечно далёком от нас Втором и Третьем поясах и появляются внимательные учителя, которые заботятся об учениках и даже обладают этим зрением. Но и там, судя по байкам пьяного Орикола, они редки, словно засохшее дерево в нашей пустоши.

Я снова посмотрел на гири вокруг — на этот раз с желанием проверить себя. Поблизости никого? Что там видно в щели? Пусто, все на работах. Ну-ка, проверим своё Возвышение!

Итог был вполне ожидаем для начала пути к Небу. Третья звезда, пятьдесят мер, поднятых с выпученными глазами. На камень с четырьмя грубо выбитыми звёздами я только поглядел, трезво осознавая свои пределы.

«Значит, так! — Я глубоко вздохнул. — Как было в той книге? Если уж ставить себе цель, то великую! Нацелимся для начала на гору высотой четыре года. Посмотрим, смогу ли я взобраться на неё. Или навсегда останусь в Нулевом круге».