Жемчужина во лбу

Михаил Дорошенко

«В „Жемчужине во лбу“ предпринята попытка превратить подлинные события истории двадцатого века в ряд сюрреалистически воспринимаемых образов. Проекция его мысли направлена не в будущее, ставшее настоящим, а в прошлое, имеющее черты вневременного».Олег Серов

Волшебная гора

«О ритуалах, магии, двойниках и философском камне. Поскольку изумруд, проглоченный мною в юности, стал рассасываться, Фон Мерц провел инициацию с пересадкой философского камня из головы князя в мою. Камень, однако, имел обыкновение перебираться из одной головы в другую, и фон Мерц передал его следующему любителю власти и ощущений неземного характера. Ощущения, впрочем, остались. Он же свел меня с Герингом, и все последующие годы я провел в его резиденции. Под покровительством рейхсканцлера — большого любителя искусства — снял полторы сотни фрагментов и фильмов».

* * *

Бронзовая сирена шевелит крыльями на пьедестале. По аллее кладбища сомнамбулической походкой движется статуя Командора.

— Ну, а мне что нужно делать? — спрашивает корреспондент.

— Будете изображать дон Гуана, — говорит из-за камеры Кирсанов. — Дайте ему шпагу.

— Я пришел взять у вас интервью, а попал…

— В гуано.

— Не понял.

— Берите шпагу и защищайтесь.

— Мне не нужна шпага? Не знаю даже, как с ней обращаться. Я критик, а не дуэлянт.

— Это заметно. Против Командора она бесполезна.

— Смотрите, ваш истукан рассыпается на ходу. Так и должно быть или это съемочный брак? Послушайте, он ко мне приближается. Что нужно делать?

— Когда подойдет поближе, пожмите ему руку.

— Надеюсь, это не опасно?

От рукопожатия идол окончательно рассыпается, и открывается женщина в кирасе. Она сбрасывает с себя кирасу, представая обнаженной, вынимает шпагу из ножен и начинает наступать на корреспондента. В ритме ее выпадов колеблется грудь. Отступая, корреспондент падает на кровать, стоящую на аллее.

— Помилуйте, откуда на кладбище оказалась кровать? Это неправдоподобно!

— Действительно, — спрашивает Кирсанов, — откуда взялась здесь кровать? Должно быть, ее сюда принесли.

— Так не бывает!

— А как бывает?

— Ну, я не знаю…

Она приставляет к его груди шпагу и замирает.

— Снято! — объявляет Кирсанов. — Говорите теперь, что вы хотели сказать.

— Я хотел расспросить вас о концепции вашего фильма.

— У меня нет никаких концепций.

— Я не понимаю, как можно снимать без концепции. В чем смысл сего нелепейшего эпизода, да и предыдущего — тоже?

— Понятия не имею, — говорит Кирсанов, с бокалом шампанского поднимаясь с могильной плиты. — Я просто снимаю — и все.

— Но это упадничество, сюрреализм и декадентство!

— Вот именно, — подтверждает Кирсанов, ставит бокал на крышу роллс-ройса и уезжает.

Корреспондент застывает в недоумения с широко разведенными в стороны руками.

* * *

По извилистой дороге среди сосен и скал движется роллс-ройс к замку вдали. На заднем сидении Шарм и Кирсанов.

— Куда мы направляемся? — спрашивает Гармония.

— На вершину, — указывает Кирсанов, — на вершину власти. В замок Регенсбург.

— Волшебная гора, — говорит шофер, указывая рукой, — все, кто на нее ступают, сходит с ума.

— И мы сойдем, — спрашивает Гармония, — или уже сошли?

— Мы въедем в замок, не касаясь горы. К тому же это поверье: хотите верьте, хотите — нет. Я, конечно, не верю, однако на всякий случай не касаюсь земли.

Кирсанов раскрывает дверь и хватает камень на ходу.

— С ума сошли! — орет шофер.

— Поверье осуществилось и теперь я могу делать все, что захочу.

— Ты и так все делаешь по-своему.

— Я предпочитаю, чтобы меня завоевывали. Только нормальные вечно чего-то завоевывают, сумасшедшие ждут даров, приносимых к ногам.

— Ох, и гиблое это место, — говорит шофер. — Декадентское.

* * *

— Что вы тут делаете? — спрашивает журналист, который располагается в клетке, свисающей с потолка на цепи в холле с гостями.

— Уместней спросить у вас, — усмехается Кирсанов, — чем занимаетесь вы?

— После избрания фюрера, я вышел из компартии, но не сразу подал заявление о вступлении в нацистскую. Опоздал на несколько дней. Теперь вот таким образом избавляюсь от позорного прошлого. Нечто вроде епитимьи. А чем вы здесь занимаетесь?

— Я пришел снять кальку с реальности, чтобы создать очередной шедевр. Как вы знаете, я создаю для ведомства Геринга закрытые фильмы, магическим образом воздействующие на действительность.

— Да? Вы все время снимаете, но где ваши фильмы?

— Народ мои фильмы не видит, да это ему и не нужно. Он, народ, — поясняет Кирсанов, оборачиваясь к Гармонии, — никогда ничего не понимал. Да это и к лучшему. Народ всегда неправ, как утверждает Платон.

— Я, конечно, не верю, в эту вашу магию, но раз сам Геринг так считает…

— Считает, считает! Кстати, это я предложил ему посадить вас в клетку для участия в инициации. Вас радует, что вы принимаете участие в инициации?

— А что остается делать? К тому же мне платят за это.

— Все довольны, как я погляжу.

— Какой же ты все-таки циник! — восклицает молчащая до сих пор Гармония.

— Отнюдь! Я — созерцатель всего лишь и… иносказатель.

— Инициатор, к тому же, — отмечает журналист.

— Устами заключенного в клетку глаголет истина! Смотрите лучше на экран…

Конец золотого века

Из дверей замка выходят элегантно одетые люди. Хозяйка дома муж закрывает двери и слегка толкает рукой: дом снимается с фундамента и начинает скользить в полуметре над поляной. Гости останавливаются, каждый у своей машины, и молча смотрят, как замок уплывает в туман. Наконец, раздаются звуки захлопывающихся дверей, и все уезжают. Замок медленно летит через поляну с пирующими обывателями. Кое-кто в мундирах штурмовиков. Обыватели с неохотой расступаются и бросают в пролетающую диковину бутылки и пивные кружки.

Двери и окна в замке хлопают, плещется вино в забытых на ковре бокалах, звенят подвески хрустальной люстры, тарелки с яствами ерзают по лакированному столу, покачивается шпага, воткнутая в пол. То тут, то там разбросанное женское белье наполняется телесными формами, кои, обретая лица на мгновение, осматриваются вокруг непонимающими взорами и вновь исчезают. Рыцарские доспехи падают со стены и рассыпаются по полу.

Обитатели замка оставляют свои машины и, толкая глобус перед собой, шеренгой идут к морю. Они подводят глобус к обрыву, сталкивают в море и со вниманием следят, как он падает. Как только глобус касается поверхности воды, они поздравляют друг друга и с чувством выполненного долга аплодируют, затем все целуются и, взявшись за руки, прыгают вниз. Нестройная шеренга парит вдоль скалы с барельефным изображением замшелого Посейдона и погружается в воду. Волны бьют глобус и тела о скалу. Над обрывом стоящая фигура наяды из позеленевшей бронзы протягивает руку в сторону заходящего солнца. Металлические шарики с мелодичным позвякиванием сталкиваясь друг с другом, танцуют на пустой поляне.

Шарада

«Таких фрагментов я наснимал великое множество, теперь не знаю, что с ними делать. После просмотров в замке Геринга фильмы подвергались сжиганию в камине, не из опасения цензурных запретов, на что имелись основания, а более для того, чтобы другим не достались. Я был на хорошем счету у Геринга. Если с ним что-то случится, в гестапо меня обещали последовательно четвертовать, повесить и расстрелять, предварительно отравив медленно действующим ядом».

«Надеюсь, они шутили».

«Вот и я на это надеюсь. Вызывает однажды Геринг своего помощника и спрашивает обо мне. Он потом мне все рассказал…»

* * *

— Вы что-нибудь слышали о метемпсихозе? — спрашивает Геринг, сидя в кресле за столом в своем кабинете.

— Переселении душ? Я человек практичный, но если вы пожелаете…

— Да-да, пожелаю. Это не совсем традиционная теория о переселении душ, а нечто новое, чего еще не было в науке.

— Если это можно назвать наукой.

— Берем заведомо ложную идею и ведем себя так, как если бы она была верная, — Геринг останавливается с поднятым вверх пальцем и некоторое время молчит, — и…

— И? — напоминает его собеседник о своем существовании.

— И… — как бы просыпается Геринг, — ведем себя в соответствии с принятым постулатом. Через некоторое время появляются практические результаты от, казалось бы, заведомо ложной идеи. Есть такой человек, некто Кирсанов. Что вы о нем знаете?

— Говорят, он ваш протеже.

— Проследите за ним, не скрывает ли он чего-нибудь от меня. Он снимает художественные фильмы магического характера.

— Имеется практические результаты?

— Если следовать его логике… он, конечно, болтун… но кое-что в его методе есть. Даже и не знаю, как обозначить вашу миссию в его съемочной группе. Разгадайте, что он за шарада. Определите опытным глазом человека практичного и умудренного, где он врет, а где по-настоящему пророчествует. Кое-что из его пророчеств исполнилось. Он утверждает, что, живет тремя жизнями одновременно, двумя из которых в будущем. На чем мы там остановились? Ах, да, на шараде, на ребусе! Я коллекционирую затейливые предметы магического свойства. В народном хозяйстве фетишам этим затейливым примененья пока не находится, но в будущем ожидаем переворота в науке. Вот китайская ваза, составленная из тысячи и одного кусочка. Сколько раз разбирали, столько же при последующей сборке появлялось изображений осмысленных — пейзажей или узоров. Ни одного одинакового. Что вы на это скажете?

— Должно быть, имеется какое-то определенное количество комбинаций.

— Ни разу еще не повторилось. Ну, да ладно. Проследите за ним, но в съемки не вмешивайтесь, чтобы он ни снимал.

* * *

«Не буду пересказывать сюжеты всех фильмов, которые я снимал в Каринхалле для Геринга, ибо им несть числа. К тому времени я уже присмотрел для себя другую актрису Анну Карабасову. К сожалению, она оказалось такой же строптивой. Я отобрал ее из тысячи женщин, которые явились на кастинг…»

* * *

Череда женщин поднимаются по лестнице. Входя в комнату, очередная претендентка расстегивает ворот платья и, зажмурив глаза, терпит ощупывания.

— Свиньи, свиньи! Какие же вы все свиньи! — восклицает Анна уже уходя, срывает с себя жемчужное ожерелья и швыряет горсть бусин в Кирсанова.

— Снимайте ее, идиоты, снимайте! Вот это ее сущность! Смотрите, как она радуется! Ну ладно, это все сантименты. По местам, господа! Снимаем дальше, снимаем…