Неоновый свет

Михаил Владимирович Сальников, 2020

Последнее ограбление прошло на редкость неудачно, что пустило под откос криминальную карьеру Джин Моррисон. Содержит нецензурную брань.

III

Пытки. Бесконечные пытки, одна хуже другой. Ночь за ночью. День за днём.

Десятками тугих ремней к массивному железному стулу была пристёгнута голая девушка. Края сидения впивались в нежную кожу, оставляя на ногах ссадины. Глубокие порезы обезображивали тело несчастной. На бёдрах, груди, животе. Веки были удалены, что открывало вид на два светло-голубых глаза. Над ней будто поработал безумный хирург-натуралист. Однако из множественных ран не сочилась кровь. Алая жидкость отказывалась покидать ареал своего обитания, оставаясь внутри изорванных кожных покровов. Место пыток освещала яркая хирургическая лампа. Комната, за ореолом яркого свечения, тонула во мраке.

Несмотря ни на что, в жертве теплилась жизнь. Каждый вдох давался с большим усилием и напоминал лихорадочную судорогу. Она исступлённо глядела во тьму. Где-то там, у набора хирургических инструментов, маячил силуэт. Плавный и гибкий, он словно впитывал в себя свет, казался чернее самой глубокой бездны. Наконец, выбор был сделан. Металлический отблеск дал понять — это ложка. Напевая странную мелодию, фигура приблизилась к краю свечения, оставаясь в тени. Из тьмы вытянулась женская рука и схватила девушку за очень короткие светло-розовые волосы, сплетённые в драконьи косички. Маньяк закинула голову жертвы назад, заставляя взглянуть на лампу незащищённым глазным яблоком. Палач сделала шаг вперёд, перекрыв своим затылком источник ослепляющего свечения. Длинные пепельно-рыжие волосы, убранные в конский хвост, свисали до плеч. Два изумрудно-зелёных глаза осматривали свою добычу, не моргая. У голубой радужки возник серебряный столовый прибор. Несчастная уже давно смирилась со своей участью и даже не пыталась противиться. Ложка плавно вошла под глазное яблоко, издав противный хлюпающий звук. Несколько резких движений, и орган покинул ареал своего обитания. Инструмент вышел из черепа — теперь на нём покоился глаз. С остальным телом орган всё ещё был соединен, а потому от ложки тянулся, будто кабель от компьютера, опутанный сосудами тонкий зрительный нерв, заходивший в пустую глазницу. Маньяк поднесла к органическому проводу открытые изогнутые хирургические ножницы. Лезвия сомкнулись, отделяя изувеченное глазное яблоко от мозга.

Удовлетворившись содеянным, она отступила, скрываясь в тенях. Оборванный зрительный нерв остался лежать на щеке жертвы. Последняя за всё это время не издала ни звука. Лишь ручеёк слёз заструился из целого глаза. Хирург открыла банку, наполненную вязкой жидкостью, положила туда око и поставила её на отдельный стол, в компанию других сосудов. В соседних склянках плавали зубы, язык и голосовые связки.

— Хорошая девочка, — нежный голос достиг ушей несчастной.

Силуэт вновь приблизился к области свечения.

— Очень хорошая девочка, Джин. Гляди.

На свету показались две ладони. Они что-то держали. Иссохший от недостатка влаги целый глаз мог уловить лишь размытые образы. Из последних сил девушка напряглась, пытаясь разглядеть инструменты. В одной руке у маньяка покоился проржавевший молоток, во второй — крупные кусачки. Сердце сжалось. Пытка не завершена.

— У меня для тебя подарок. Выбор. Чем мы продолжим?

Девушка подняла молящий взгляд в то место мрака, где должно было находиться лицо её палача.

— Используй глаз разумно. Ложек ещё много, — после холодной реплики один из порезов на щеке открылся, из ранки побежала алая кровь.

Джин тут же опустила взор на предметы. Секундное замешательство, и она кивнула на правую ладонь, избирая следующим инструментом издевательств инженерные острогубцы. Лицо маньяка искривилось в садистском оскале.

— Отличный вкус.

Она подошла к пыточному стулу и встала на одно колено, по левую сторону от сидения. Теперь несчастная могла видеть лицо палача целиком. Элегантный заострённый нос, плавные скулы, слегка скошенный высокий и широкий лоб, чистая белая кожа и светлые тонкие губы, искажённые улыбкой, от которой стыло нутро. Палач раскрыла кусачки, нежно взяла жертву за мизинец и положила его между лезвий.

— Считай со мной.

Предчувствие заставило вжаться девушку в стальное сидение.

— Первый поросёнок, — острогубцы сомкнулись, и палец отлетел на пол, — пошёл на базар.

Мизинец был отрублен чисто и аккуратно, так, чтобы из ладони не торчало никаких остатков от фаланги. Ощущался дух больного перфекционизма. Слёзы нескончаемым потоком лились на грудь, стекая по бледному животу. Из открытой раны не упало ни капли крови.

— Второй поросёнок, — маньяк перешла к безымянному пальцу, — остался дома, — раздался щелчок, и второй обрубок составил компанию первому.

Душегуб остановилась и присмотрелась к свежему срезу. Оттуда слегка выпирала изувеченная жила.

— Оказия, — она поднесла лезвия к ране и стала быстро смыкать и размыкать кусачки, постригая неровную плоть, будто садовник траву.

Джин принялась биться затылком об металлическую спинку.

***

Ванна — единственное укрытие в этом ужасном месте. Согнувшись калачиком, она лежала на холодной эмали, а сверху её обливал тёплый душ. Джин с неверием смотрела на левую руку. Все пальцы на месте. Ночной кошмар, не иначе. Она заходит в тёмную-тёмную комнату. Её связывают или пристёгивают к какому-нибудь устройству. Вкалывают ей какую-то дрянь. Затем пытают. Режут, душат, топят. Вынимают органы и отрезают конечности. А после её будто поеденное дикими псами тело относят в эту ванную. Обычно, в несколько кусков. Когда она приходит в сознание — все органы на месте, а она — цела и невредима. И так из раза в раз. День за днём. Ночь за ночью.

И что это за пытки такие? Кровь после порезов не течёт, а боль, какой бы она не была, не приводит, не то что к смерти, но даже к потере сознания. Джин готова была поклясться, что в один из таких сеансов ей раскрыли грудную клетку и вынули сердце. И даже когда от органа отрезали последнюю артерию, она, несмотря ни на что, оставалась в сознании. В агонии. «Безупречная агония». Именно так это чудовище называло конечный результат стараний. Пока не были произнесены заветные слова, муки не прерывались. Каждый раз девушка молилась, чтобы они прозвучали раньше.

Джин прикоснулась к горлу. Это продолжалось с момента, когда её схватил тот седой истукан. Она была уверена, что поместила пулю в его лоб, однако это нисколько не помешало ему сломать ей шею. Этого попросту не могло случиться. Люди умирают от пулевых ранений в голову. Как и после того, как их шейные позвонки перемололи в муку. Всю следующую неделю он развлекался. По телу пробежали мурашки. Всё это дурной-предурной сон.

Но, глядя на текущую ситуацию, Джин сделала однозначный вывод — лучше бы с ней продолжал веселиться тот громила. Он, если сравнивать, был не так уж и плох. То, что происходило теперь, не подпадало ни под какое описание. Джин не знала, кто её пытал. Имя палача было ей неведомо. В силу профессии, за свою успешную карьеру приходилось встречаться с людьми разного толка, разной «отбитости». Насильники, на подобии её прошлого мучителя, конечно попадались. Но настолько отмороженные, как эта алая ведьма, с ней не пересекались. «Алая ведьма». Наименование само пришло на ум.

Смело об алой ведьме можно было утверждать лишь одно — она «энергетик». Из тех людей, воля которых способна искажать природу пространства. Известных видов энергетиков департамент «Федерального Надзора над Энергетиками» насчитывал более сотни. Джин понятия не имела, какая там, у федералов, классификация, однако алая ведьма как-то влияла на человеческий организм. Пыточные сессии указывали на это. Оказаться в руках у маньяка, дар которого — лечить смертельные раны. Мечта во плоти.

Джин сжалась ещё сильнее. Из глаз ровным потоком потекли слёзы. Она не была честна с собой. Багровое чудище не удовлетворялось лишь истязаниями. Девушка чувствовала, как меняется. Как под кожей ходуном ходят кости. Как бледнеют кожные покровы. Как тускнеют глаза. Однако происходили и изменения, которые можно было охарактеризовать как позитивные. Мышцы становились крепче, реакция быстрее, кости прочнее. А ещё появилась жажда. И сколько бы воды она не потребляла, губы оставались сухими. Всегда хотелось пить. Причиной этих изменений Джин не знала. Что-то на редкость дурное затеяла её палач.

***

Перед тем, как она пришла в относительное душевное равновесие, минуло около часа. Своеобразный рекорд. После первых процедур она проводила в ванной сутки. Затем за ней приходили и вновь уволакивали в страшную комнату. Словно заключённый, ведущий счёт дням неволи, Джин считала количество болевых сессий. Сегодня юбилей — ровно сорок. В прошлый юбилей ведьма отметила тем, что дала ей приказ. Девушка помнила, как та зашла в ванную и протянула ей устройство слежения, ограничившись лишь короткой фразой: «приберись».

Удивление и любопытство вскоре сменилось отчаяньем. «Прибрать» ей велели остатки в виде членов её банды. Тех, что выжил после резни в банке. Хотя, скорее это были те, кто на последнее дело не поехал. Джин выпустили на волю с оружием в руках, однако она быстро поняла, что свобода была лишь видимой. Попытки побега, отказа от приказа или же просто апатичное переминание с ноги на ногу вели к последствиям. В тот день она узнала, что телесная боль предпочтительнее. Переступая через себя, она, стиснув зубы, выполнила уже три таких миссии — одна кровавее другой. Хотя, ей стоило быть с собой честной — убивать было не в новинку.

По узкому пустому коридору Джин вышла к лестнице, спустившись по которой она оказалась во вместительном ангаре. В центре комнаты покоился обкатанный стальной конь — мощный спортивный мотоцикл на пятьдесят лошадиных сил. Рядом был столик, на котором лежала чёрная куртка, восьмизарядный пистолет сорок четвёртого калибра и электронный навигатор. Девушка подошла к устройству и взглянула на экран.

Бледное, почти серое, лицо исказил гнев.