Потомок Елизаветы I

Михаил Васильевич Шелест, 2023

Главный герой из нашего "настоящего" попадает в прошлое путём "переселения душ" в тело дикого аборигена. Место перерождения неизвестно. Время – неизвестно. До поры до времени герою предстоит существовать в племени таких же, как и он первобытных существ, но потом его жизнь начала меняться.

Глава 7.

Обе экспедиции вернулись благополучно, и плавка бронзы продолжилась, но уже без меня. Я изготавливал пресс-формы. Сначала предмет вырезал из дерева, потом прессовал в бентоните. Пришлось покумекать над боевыми топорами, как их отлить с отверстием под топорище, но с этим разобрался быстро.

Долго работал над пилой. Пришлось вылепливать каждый зубчик вручную и подгонять обе стороны формы. Получилось, честно говоря, так себе, но пила пилила.

Потом отлили несколько кинжалов с пилами на обухе.

Дедал радовался каждой отливке как ребёнок.

* * *

Для того, чтобы разгрузить тело от однообразных нагрузок, я занялся тренировкой войска и досугом ребятишек.

Для ребятишек на заснеженной реке установили небольшие ворота, и я показал, как ловить мяч, который бьют ногами. Расчертили площадку под «пекаря». Это игра, типа «городков», только с наличием защитника города.

Поначалу ребятня и взрослые не понимали, для чего это нужно, но когда я показал, как на расстоянии пятидесяти метров сбиваю голову снеговику, всем всё стало ясно.

Видоизменив «лапту» я показал, как попадать в ту же голову снеговику камнем с помощью дубинки, так же из пращи.

Взрослые занимались строевой подготовкой и рукопашным боем с применением различного холодного оружия.

Сети позволили меньше уделять времени добыче пропитания и кормили племя исправно.

За рудой ходили за зиму многократно, и часто не по двое-трое, а всеми взрослыми мужами. Марганца много не надо было, а вот меди не хватало. Да и волки появились на проторенной дороге. Вдвоём-втроём не отбиться. Заодно потренировались в стрельбе из луков и запаслись шкурами.

Ребятишки тоже осваивали луки, коих наделали изрядно, охотясь на пушного зверя: белку, соболя и что-то очень рыжее и вонючее. Хорька, наверное, американского. Или как он тут называется? Я, отплёвываясь и непроизвольно отхаркиваясь от мерзкого запаха, произнёс слово «хорь».

Лопаты, и большие, и малые, заготовили загодя, и снег вычищали дружно, ежеутренне сбрасывая его со скалы на приток Ларга. В итоге к концу зимы там образовалась великолепная снежная горка, и я не удержался и спустился по ней на изготовленных наскоро лыжах. Оставались ещё неиспользованные заготовки полозьев для саней. Вполне успешно скатился, между прочим.

Когда Игра поняла моё намерение, она впилась в меня руками и едва не укатилась со мной, лишь в последний момент, отпустив меня.

Оттолкнувшись палками, я ринулся с кручи.

На лыжах я намертво прикрепил кожаные крепления, затягивающиеся и завязывающиеся сзади и сверху. Нога держалась очень прочно. Правда, уж если упадёшь, руки-ноги могут не выдержать. Имел я подобный опыт в своей прошлой жизни, поэтому тормозил в конце пробежки по заснеженной реке только лыжами.

Укатился я далеко, но на душе у меня было радостно. Отвязав крепление, прижимавшее пятку, я бодренько побежал к «трём богатырям», как я называл нашу скалу. Они и впрямь, особенно отсюда, и присыпанные снегом, были очень похожи на воинов в белых плащах.

— Не хватает ещё красных тамплиерских крестов, — подумал я, произнеся мысли вслух. И потом добавил, — Свят, свят, свят. Упаси Боже.

Я замахал палками в сторону дома. Мне впервые за всё время пребывания здесь стало по-домашнему хорошо.

— И ведь придут когда-нибудь… — Вздохнул я.

Стоял солнечный мартовский день. Я в течение года экспериментировал с солнечными часами и установил дни солнцестояния: весеннего и зимнего из расчёта — триста шестьдесят пять дней в году.

Отметив самый короткий день в году, я отсчитывал от него дни, и по этим подсчётам шли уже восьмидесятые сутки, то есть — 12 марта.

— День рождения, — вспомнил я. — Сегодня мой день рождения.

День рождения Урфа я не знал. Да и никто не знал. А мой вспомнился. И вспомнился висевший когда-то у меня вечный календарь с цифрами и месяцами, на которые надевались колечки. Какой хочешь день, такой и ставь.

Надо сделать такой же в племени и отмечать дни рождения. У нас в племени, как раз сегодня ночью народился ещё один житель. Я понял, что есть повод для веселья и поспешил в городище.

* * *

Я быстро взобрался по вырубленным в расщелине ступенькам и, на несколько минут зайдя в пещеру, поднялся в город и подойдя к кузнечному столбу, стукнул битой в висевший на бронзовой цепи бронзовый лист.

Народ вздрогнул и приблизился, побросав всё. Вождь зовёт, не хухры мухры.

— Граждане свободного города Урфа! — Прорычал я по-русски.

Я всегда так к ним обращался и они привыкли.

— У нас сегодня родился ещё один гражданин, и я предлагаю отметить этот день, чтобы его родители… — Я поперхнулся. В племени не было постоянных супружеских пар.

— Чтобы родительница, и мы все запомнили этот день и передали память о нём сыну. В честь этого я, как вождь племени дарю новому гражданину наш священный тотем — «рыбу» с символом этого дня. Отныне и далее повелеваю отмечать дни и годы рождения.

Никто ничего не понял, кроме того, что вождь решил одарить сына Огры блестящей и красивой безделицей в виде рыбы, на которой с одной стороны были выбиты непонятные для всех знаки «12.03.03».

Честно говоря, я тоже бы ничего не понял, но с завтрашнего дня решил ежедневно учить детей не только стрелять из лука и кидать камни, но и уму-разуму.

* * *

Сошёл снег, и вскрылась река. Метрах в пятидесяти ниже городища мы наметили линию ещё одного городского рва и стеновой насыпи, и за зиму вырубили там деревья. Большими топорами и несколькими удачными пилами валить деревья было значительно сподручнее.

После ледохода опробовали обтянутую шкурами рамную лодку. Сначала никто не хотел садиться в гуляющую под ногами посудину. Но когда я смело уселся, и, гребя одним веслом, прокатился туда-сюда по реке, взяла весло и села в лодку Игра.

— Ну что, сестрёнка, на «раз-два»?

— На «раз-два», — дрожащим голосом повторила она.

Я оттолкнулся веслом от причала, — уложенных на край скалы двух тёсаных «полубрёвен», уложенных на сваи, и скомандовал.

— И раз, и два, и раз, и два.

Игра послушно опускала весло. Не прошли даром зимние тренировки на бревне.

— Табань, — сказал я, и лодка послушно развернулась почти на месте. — Ну вот, а ты боялась.

— Какой ты у меня, Урф! — Прошептала Игра. — Ты самый лучший. Только я всё равно боюсь.

— Это пройдёт, — довольно сказал я.

Лодка, или как называл её я — каяк, имела толстый «киль», состоящий из двух частей: внутренней и внешней.

К внутренней части киля крепились шпангоуты, утопленные в него на четверть. По бортам от носа до кормы проходили по три гнутых бруса, тоже утопленных в шпангоуты на четверть.

То есть, кожа лежала ровно, приклеенная и привязанная к раме ремнями. На первом снизу брусе лежали скамьи: две центре и по одной спереди и сзади. Лодка получилась вместимая, с высокими, чуть загнутыми внутрь бортами.

— И раз, и два, и раз, и два, и раз….

Я ускорил темп и командовал на один такт, то есть один взмах в секунду, и лодка быстро двигалась против течения. Грести было легко.

— Умничка, — похвалил я Игру.

Мы быстро скрылись за поворотом реки и легли в дрейф. Я положил весло и стал расправлять сеть. Примерно в том месте, где ставили и зимой, я аккуратно стал опускать главный якорь сети.

— Помогай!

Я опускал сеть в воду, а Игра перебирала сеть, чтобы та не запуталась, не зацепилась за борт, и не перевернула лодку. Первый в этом мире спуск сети за борт прошёл благополучно.

Вернувшись к причалу, мы привязались. Я вылез, а Игра вопрошающе посмотрела на меня. Срок крутился рядом, как собачий хвост.

— Вы катайтесь, но не потоните и других не потопите. Помните, чему я вас учил: прежде чем входить-выходить, надо что? — Спросил я.

— Привязаться к причалу.

Я махнул рукой.

Причал у нас получился отличный. Ещё зимой вставили заточенные снизу брёвна в продолбленные во льду лунки (по два на ширину причала) и глубоко вколотили их в дно реки. На лёд положили брёвнышки поменьше и закрепили их на сваях клиньями, а на них положили широкие доски.

Мы не стали пилить брёвна с учетом возможного повышения уровня воды на следующий год. Если что, просто переместим поперечины.

Симпатично как-то становилось вокруг. Ступеньки в город облицевали серой керамической плиткой из бентонита, как только сошёл снег. Сейчас устанавливали вертикально керамические плиты, дополняющие образ трёх богатырей. Получался природно-рукотворный барельеф. Ещё зимой я поставил небольшую разборную печь для выпечки керамики и посуды.

Бентонит — глина особая. Это отличный пластификатор и эффект спекания у неё великолепный. Я домешивал в обычную глину четыре части бентонитовой, и у нас стала получиться неплохая керамика.

Забавно, что на нашей горке лежала и простая глина и бентонит.

Керамические плиты для барельефа делали «г» образными, чтобы верхней планкой плита повисала на выдолбленном для него в камне уступе, а следующая плита ложилась на нижнюю. Получалась довольно-таки крепкая конструкция.

Я хотел, чтобы моё родное племя увидело мой город, о чём я, впоследствии, не раз раскаивался. Надо было сидеть, как мыши под веником. Но гордыня и тщеславие обуяли меня.

Рысь убегала и возвращалась. На охоту я ходить перестал, и ей со мной стало не интересно. Щенята выросли за зиму вдвое, почти догнали мамашу и тоже охотились поодиночке. Но от городища они не уходили, и это уберегло нас от нашествия волков.

* * *

Я замешивал в нужной пропорции очередную партию глины для керамики, когда громко звякнуло било. Это означало, что кто-то увидел посторонних. Я встал, осмотрелся.

— Там! — Крикнул мальчишка лет десяти и ткнул рукой за реку.

Я посмотрел в указанном направлении. На противоположном берегу стояла группа людей, явно заинтересованных увиденным на нашем берегу.

Я сам неоднократно высаживался на тот берег и как художник рассматривал творение рук своих. Барельеф был закончен и он мне нравился. У воинов появились лица, мечи, опущенные в реку и руки, лежащие на гардах. Появилось ощущение, что воины выходят из воды. У среднего воина на голове была корона, и корона не была плоской. Она была вроде как надета ему на голову и возвышалась над краем скалы.

Я подошёл к краю и оперевшись правой рукой о корону, левой помахал бывшим соплеменникам. Это были они. Даже с такого расстояния я разглядел Хрымара.

Из-за реки донёсся его рык. Я ответил своим. Я долго тренировался и хорошо разработал все свои резонаторы. Это была моя территория, и я прокачал её, поэтому мой рык получился сильнее и протяжнее.

Я думаю, и Хрымар узнал меня. Он запрыгал в бешенстве по берегу, а я отошёл в сторону и продолжил свою работу. Масса подсыхала, а её ещё надо было вымешивать. Мои подмастерья застыли в нетерпении. Да и Игра с женщинами, нетерпеливо покручивали ногами гончарные круги и посмеивались, о чем-то тихо переговариваясь.

Я обратил внимание на то, что Игра покраснела, а две её товарки прыснули со смеху. Ещё я заметил, что как раз в это время в городище появился Срок, и взгляды товарок перебегали от него к Игре.

Присмотревшись к Игре, я понял, что она беременна. И тут её взгляд встретился с моим. Глаза её испуганно расширились. Я ухмыльнулся, показал пальцем на свой живот, потом на неё, а потом поднял большой палец вверх. Что означал этот знак, в городе знали все. Игра заулыбалась. Срок увидел наши перегляды и шмыгнул куда-то за вигвам.

— Процесс пошёл, — сказал я сам себе, отмеряя нужную пропорцию бентонита.

* * *

Будни любого поселения схожи: добывание пропитания, уборка территории, ремонт инвентаря и оборудования, подготовка к зимнему периоду. К последнему относились различные заготовки, изготовление и ремонт зимних вещей. Рутина.

К концу лета передвижение по реке на лодках освоили большинство мужчин. Купание в реке переросло в плавание.

Когда Игра стала «тяжёлой» она в конце «рабочего дня» спускалась с пирса в реку и лежала в воде, держась за доски или брёвна, отдыхая и разгружая, таким образом, позвоночник.

Течение, совсем слабое под скалой, растягивало, и вода приятно струилась вдоль тела. Эта процедура понравилась и другим «горожанам», сначала женщинам, а потом и мужикам.

Потом Игра и Срок научили всех плавать.

Дальше по течению при соединении реки с притоком, лежала небольшая галечная отмель, на которую и относило смельчаков от пирса. Как-то незаметно, но научились плавать все.

* * *

Пришла беда, как говориться, откуда не ждали. А не ждали мы её со стороны притока. Сначала не вернулись наши разведчики, отправившиеся вверх по притоку на двух лодках.

Они должны были дойти на вёслах до второй от города «закладки» оловянной руды, погрузить, сколько можно, в лодки, и вернуться назад.

На всё про всё им давалось семь суток. Для отсчёта времени у них был небольшой «календарь» — доска с дырочками и цифрами. С ними ушел Срок, который уже вполне сносно мог считать и понимал, что такое дни и ночи, и что они складываются в сутки, которых в году определённое количество.

В нашем первом путешествии, когда мы спускались вниз по реке, у нас было много свободного времени, и я пытался вести с «детишками» просветительскую работу.

— Вы все знаете, что светила меняются — это день и ночь — сутки, что тепло приходит и уходит — это год. Год за годом — это жизнь, которая сменяется на смерть.

Во время путешествия к морю и обратно я научил своих «детишек» считать дни. Мы делали зарубки и помечали их цифрами до тридцати.

А здесь в городе, когда мы завели календарь и стали считать дни от основания дня появления меня в этом мире, я стал проводить занятия по арифметике и не только. Я много объяснял и показывал.

Я вспомнил, как я учил иностранные языки, так стал учить свой народ. Начали со слов, обозначающих действие, их было легко показать. Как известно, глаголы — это производные от существительных: стол — столоваться, шаг — шагать, лёт — летать, бросок — бросать. Особенно в английском. Добавил «ту» перед существительным, вот тебе и глагол. В русском сложнее, конечно. Да и слишком уж русский язык богат. Много в нём заимствованных слов.

Я же пошёл от обратного. Показывал действие и называл слово. Мне было важно, чтобы понимали мои команды. Так, наверное и возник английский язык. Язык — коротких команд.

С одной стороны, если бы я попал в развитое общество, можно было бы общаться на равных, а с другой стороны, кто бы меня там стал слушать? Горожане слушали меня с раскрытым ртом, и выполняли все мои приказания. Поговаривали, что в меня вселился дух огня. Были у местных такие понятия.

Они одухотворяли всё предметы и явления вокруг. Особенно природные. Не обожествляли, но обращались как к равным себе.

Так вот… Экспедиция Срока не вернулась ни через пять дней, ни через десять. По реке не проплыли запасные поплавки, а значит лодки не переворачивались. Не проплывали перевёрнутые лодки, и значит беда случилась на берегу и сразу со всеми.

Я не склонен был отправляться туда же и выяснять, что с ними случилось. Если виной гибели людей звери, то хоть один из воинов должен был вернуться, а если люди, то посылать другую экспедицию в специально расставленную засаду глупо.

Наверное, глупо было оставлять своих горожан одних, но нам нужна была медная руда, а самородки вокруг «медной горы» закончились, и нужно было искать залежи выше по реке. Туда я и поплыл, взяв с собой лишь Браса. В городе за старшего остался Дук.

* * *

Обойдя окрестности «медной горы», я убедился, что малахит здесь закончился, но нашёл несколько крупных самородков золота и пирита.

Мы поднялись на лодке выше по реке и тут я увидел знакомые норы в глиняном холме. Я точно помнил, что, когда мы спускались с Игрой и Сроком на плотах, жилищ не было.

Убедившись, что людей вокруг нет, мы подплыли ближе и вылезли на берег. Стоянка пустовала давно. Запахи, характерные для поселения не цивилизованных людей, почти отсутствовали. Мусорные кучи ещё пованивали, а вот отхожие места, коими являлась вся стоянка, уже нет.

Осмотревшись я заметил, что относительно свежие следы многих ног уходили не вниз по реке, а вверх. Меня это и удивило, и насторожило. Близятся холода и Хрымару пора спускаться к океану, а он почему-то повёл племя в глубь материка в горы.

И тут я вспомнил, что выше этого места на реке есть перекат, через который мы перетягивали плоты вручную. Хрымар перевёл племя на нашу сторону реки, понял я.

Окинув взором горы, я увидел ложбину, по которой можно перейти в долину реки Ларга.

Мы поднялись вверх по течению и на противоположном берегу увидели старые следы, уходящие в направлении ложбины. Я всё понял. Мы срочно поплыли обратно.

Не останавливаясь на ночлег, и непрерывно работая вёслами к середине следующего дня мы увидели нашу скалу. Ещё издали было понятно, что что-то с нашим городом не так.

Нас не встречали ни рыбаки на лодках, ни дымы от костров. На стенах не было некоторых плит барельефа и короны на голове центрального «витязя». Приблизившись я понял, что город пуст.

Мы спешили, но мы не успели. Мы отсутствовали всего четверо суток, но за это время кто-то разрушил город, убил или взял в плен жителей.

То, что в городе шла нешуточная битва, мы определили по обильным следам крови и нескольким телам, лежавшим на отмели, вероятно, сброшенными со скал в реку.

Я сел на бревно и заплакал. Стоял и плакал, поскуливая словно щенок, Брас. Я вскочил и зарычал, раздирая лицо когтями. Я жаждал крови. Хоть чьей-нибудь.

Скулёж усилился.

— Брас, прекрати, — крикнул я, но вдруг понял, что это скулит не человек.

Я огляделся. У норы Рыси сидел маленький щенок и скулил, а за ним, закрывая телом вход, лежала его мать. Даже издали было понятно, что она мертва.

Я подошёл ближе. Щенок взвыл и попытался убежать, но передние лапы его не удержали, и он ударился мордочкой о землю. Я подхватил его левой рукой, а правой потянул Рысь за лапу и перевернул её на спину. Рой мух взмыл в воздух. Стеклянный взгляд кото-пса упрямо уставился мимо меня.

В норе многократно пискнуло.

Я сунул щенка в сумку, оттащил Рысь от входа и полез в нору, пробуксовывая и руками, и ногами в луже застоявшейся крови.

* * *

Я предал Рысь земле с почестью, а в холм воткнул обломок деревянного копья, которым её убили. Хоть она и не стала домашней собакой, но она поверила мне и мы стали с ней приятелями. Теперь надо как-то не дать погибнуть её новорожденным щенкам.

— Нужна коза с молоком, — сказал я Брасу, делая сложный выбор: или идти выручать оставшихся в живых жителей города, или заниматься щенками. Если первое, то щенки погибнут. Я выбрал второе, тем более, что пленникам, по-моему, ничего не угрожало кроме голода.

Быстро сделав загон из кольев и вплетённых в них веток для будущей добычи, мы с Брасом пошли на охоту.

Мы освободили проход в «бутылочном горле» охотничьей засеки и, перебравшись каждый на свою сторону, пошли к основанию ловушки.

Я уныло брёл вдоль правой стороны засеки, когда вдруг услышал угрожающее рычание. Поведя в сторону рыка копьём, я увидел «серо-буро-малиновую» шкуру. В сумке заскулили щенки.

«Брат» снова зарычал. Похоже, это был он. Я заметил его рваное ухо. Хоть пёс и прижал их к голове, что означало явную агрессию, он стоял ко мне правым боком и изъян был виден.

— Ты чего? — Спросил я, отступая спиной к завалу. — Мамку твою убили, а это её дети.

Я поставил сумку на землю и приоткрыл её, стараясь, чтобы кутята не расползлись.

— На, посмотри на брательников. Иди ко мне, — позвал я пса.

Пёс нерешительно, максимально вытянувшись мордой вперёд, подошёл ближе и обнюхал сумку, потом завилял хвостом, подошёл ближе и лизнул ближайшего к нему щенка.

— Так-то лучше. Пойдёшь с нами на охоту? — Спросил я. — Где твой Друг?

Брат оглянулся в чащу, и я увидел сливающийся с осенним лесом силуэт большого кота. За год они сильно выросли и уже давно жили отдельно от мамаши, а значит и от города, но охотились с нами сообща всегда с удовольствием.

— Молоко нужно. Коза нужна с молоком. Загон! — Скомандовал я.

Брат вскинулся. Уши его встали торчком, но он вдруг заскулил.

— Ну, что поделать? Иди ко мне, — подозвал я.

Кото-пёс подошёл без опаски и потёрся о мою ногу. Шерсть у него была короткая, и оттого тело казалось горячим. Я любил спать в обнимку с Рысью. Почухав его за ухом и потрепав холку, я толкнул его.

— Вперёд!

Брат и Друг исчезли в лесу.

— Как-то стало веселей, — сказал я, приободрившись и доставая из нашейного мешочка бронзовый собачий свисток. Я отлил его с пятой попытки. У меня был такой дома, и я точно помнил его размеры. Он был очень маленький, и потому отлить его долго не получалось. Я даже сначала плюнул, отлил гильзу как от «мелкашечного» патрона, и дул в неё, управляя псами, но потом собрался и придумал, как отлить длинную тонкую трубку, переходящую в «улитку». Терпенье и труд, как говориться…

Я зашагал веселее.

Когда я дошёл до входа в засеку, вся троица была в сборе и ждала меня.

— Загнали? — Спросил я.

Братья замотали хвостами.

Я трижды свистнул. Псы разбежались по загону. Свистнул ещё трижды и пошёл в сторону ловушки.

Наша с Брасом миссия упростилась, поэтому встретившись с ним у «бутылочного горлышка», я похлопал его по плечу.

— Псы с нами, — показал я, двигая двумя руками вперёд, сжимая и разжимая пальцы.

— Видел, — ответил он, показывая двумя пальцами правой руки на свои глаза и направляя пальцы вперёд.

Этот русский язык жестов освоили все взрослые воины нашего племени, и я горделиво ухмыльнулся, а потом с горечью сплюнул.

В загоне можно и пошуметь, но привычка — вторая натура. Если можно не шуметь, то зачем? А вдруг кто ещё здесь есть? Мы охотимся на коз, а кто-то на нас?

Впереди рыкнул Брат. Я заметил, что псы четко понимают, кто из них старший. Вернее, кого я назначил старшим. Обычно это был Друг, но сегодня я назначил Брата, и все слушаются его. Псы меня удивляли своим разумом.

Поняв, что братья «поставили» добычу, я свистнул два раза, что означало — «ждать», и поспешил вперёд.

Не сказать, что нам повезло, просто я знал, что в наших «охотугодьях» проживает шесть маток оленей, каждая с двумя-тремя телятами. Я запретил их убивать, и мы постоянно их выпускаем после загона.

«Матухи» уже даже перестали бояться не только нас, но и Рыси с псами и теперь стояли в ловушке, спокойно обгладывая кору деревьев. Они косились на «братьев» и прядали ушами, но не выказывали беспокойства.

— Не угадали, девоньки, — вроде, как сожалея, сказал я, разводя руками и одновременно сбрасывая волосяной аркан с плеча.

Конец ознакомительного фрагмента.