Бастард царя Василия

Михаил Васильевич Шелест (2023)

Это продолжение книги «Бастард Ивана Грозного».Главный герой, едва не утративший свои магические способности, пытается жить своим умом и умениями, однако судьба уготовила ему царские почести и царские хлопоты.

Глава 5.

Когда на следующее утро в Усть-Лугу входил женский конный взвод городской охраны, работа в городе натурально застопорилась. Весь мужской коллектив большой стройки раскрыв рты глазели на проезжающих мимо воительниц.

Медные панцири и шлемы сверкали. Мощные «кони» ржали и били копытами. Девицы весело переговаривались и строили глазки крестьянам. Крестьянские бабы недовольно косились то на своих мужей, то на воительниц, но лишь злобно шипели и плевались.

Санька строил стапеля для верфи на северной оконечности острова и услышал о прибытии отряда от одного из лесорубов, прокричавшего дико и радостно:

— Бабы-ратницы приехали! Много!

Санька заложил небольшой плотницкий топор за пояс и, обтерев лицо и руки от пота и пыли, поспешил на центральную площадь.

Кикиморки уже спешились и стояли, построившись в две шеренги. Центральная, а в дальнейшем торговая площадь, была размером с футбольное поле и пока совершенно пуста. Поэтому сорок девиц с «конями» на ней разместились легко. Александра, появившегося на площади, воительницы приветствовали стуком кулака в медный нагрудник. Это было отработано ещё в Твери на Санькиной усадьбе, где воительницы проходили курс «молодого бойца».

— Равняйсь! Смирно! — Крикнула взводная. — Равнение на середину.

Она подошла к Александру, доложилась о прибытии. Санька поздоровался и услышал резкое и громкое:

— Здрасть!

После этого девицы весело отвели «коней» в конюшню, а сами определились в казарму, которая представляла собой невысокое длинное помещение с низкими лежанками, возле которых с торца на стенах можно было разместить доспехи и оружие. Что и было сделано девицами с превеликим удовольствием. Они хотели сразу бежать купаться, но Санька этого безобразия не разрешил. Тогда бы точно рабочий день можно было списать на форс-мажор.

Саньки «кони» понравились и он прошёл вслед за ними в конюшню, но когда он попытался похлопать одного из «коней» по крупу, то «конь» обернул к нему морду и угрожающе сверкнув глазами, сказал:

— Даже и не думай! Я не посмотрю на твою силу. Так копытом припечатаю…

Санька немного опешил от неожиданности, но потом усмехнулся и ответил:

— Я машинально. Извини. Очень похож.

Конь весело заржал.

— Что не сделаешь ради женщин!

— И то верно, — согласился Санька. — Сена дать?

— Да иди ты! — Заржал оборотень. — Шутник!

Санька немного посмеялся и из конюшни вышел.

С кикиморками сразу все дела пошли на лад. Заработала корчма, где бесплатно кормили всех рабочих. Заработала Санькина канцелярия. Была взята под охрану казна, а десять мужиков — ратников включились в строительство.

Остров был практически застроен… Кроме открытой верфи, в которой Санька намеревался ремонтировать и строить морские корабли. Остров имел небольшой «изъян» в виде лагуны. Вот в ней, углубив дно и выровняв берега, Санька и строил верфь.

С прибытием девиц-воительниц и их коников, рабочих рук у Саньки прибавилось, и он замахнулся на расширение городка дальше по берегам Луги.

В день прибытия кикиморок, вернее поздно вечером, и они, и оборотни, по просьбе Саньки собрались в казарме. Санька ещё ни разу не видел оборотней и разглядывал их с интересом. Это были люди с волчьими головами, и человеческим телом, сильно покрытым шерстью. Намного сильнее, чем было у Саньки, когда он родился в этом теле.

— Меня зовут Ракшай Мокша, что означает — Зверь из рода Мокши, — начал он. — Зверем меня прозвали родители, потому что я при рождении был покрыт волосом. Почти, как и вы. Поэтому люди отнесли меня в лес и положили в берлогу. Медведица приняла меня и выкормила.

По толпе оборотней и кикимор, они тоже не знали эту историю, прошёл гул.

— Но родители тоже не отказались от меня и вскоре забрали к себе. Так я стал человеком. При рождении я получил особый дар переворачиваться, перемещаться по тонкому миру и получать энергию солнца. Так я познакомился с Гарпией. Дальше историю вы, скорее всего, знаете.

Санька замолчал. Молчали и оборотни. Потом вышел чуть вперёд один из них.

— Мы тоже переворачиваемся, и можем перемещаться по тонкому миру, но получаем силу не от солнца, а от луны.

— Если ты оборачиваешься, то можешь обернуться в нежить, как и мы в живое, — сказал другой оборотень.

— А значит, мы тебе братья по матери, а ты наш брат по отцу.

— Это как это? — Удивился формуле родства Санька.

— Ты же Мокша, значит твой народ рождён от богини Мокоши, а мы — дети Велеса, который похитил Мокошь у Перуна.

— Может быть, может быть… — хмыкнул Санька. — На ожидал встретить тут родственников. Значит все мокши ваши родичи?

— Нет, — покрутил головой первый оборотень. — Только те в которых есть кровь нашего отца — Велеса. В тебе она есть. Не всякий человек ходит по тонким мирам.

— Это всё здорово, — сбросив с себя морок задумчивости, сказал Санька, — но что делать будем, родственнички? Поможете мне по свойски?

— Что делать надо, брат? — Спросил первый оборотень.

— Хочу здесь построить город и жить в удовольствие.

— У нас с тобой разное понятие об удовольствии, — сказала вторая нежить.

— Похоже, что ты не прав, брат, — усмехнулся Санька. — Нас сильно объединяет одна страсть — женщины. Ведь вы, как я понял, из-за кикиморок сюда пришли?

— Ну… Не то чтобы из-за них, — рассмеялся первый. — Наши три брата прикипели к твоим девицам и попросили нас помочь им выполнить твой приказ. Вот мы и обернулись на время копытными.

Всё оборотни почти дружно засмеялись. Смеющиеся волчьи морды выглядели ужасно и Санька спросил:

— А вы не могли бы принять более человеческий облик? Если вам не трудно?

Нежить притихла, о чём-то посовещалась и обернулась в ладно сложенных людей, одетых в разную крестьянскую одёжку.

— Ух, ты! — Восхитился Санька. — Эх, мне бы таких работничков! Идите ко мне! Живите здесь.

— Мы, может быть, и согласились, — сказал первый оборотень. Он, наверное, был среди них старшим. — Да люди не любят нас. Бьют. А мы ведь зла людям не делаем. Они путают нас с такими как ты, которые, будучи людьми, оборачиваются в нежить или в зверя. Встречают в лесу и убивают. Нам приходится защищаться. Ну и… Враждуем…

— Но здесь же вы будете в образе людей…

— Не можем мы долго так оставаться. Ночью нам надо оборачиваться. Ну, или через день. Нет у нас силы солнца.

— Так у меня возьмите. Давайте попробуем. Всё для вас какое-то разнообразие. То вы всё по лесу бегали, а теперь здесь поживёте. Девок человеческих попробуете.

Последние слова прозвучали довольно двусмысленно.

— Я имел ввиду, как девок, а не как…

— Да мы поняли, — усмехнулся второй оборотень. — Не переживай. Не тронем мы их. Нам лесной дичи хватает. Да и не едим мы много. Мы как волки. Кролика съел и неделю можно бегать за другим.

— С нашими девками на одном кролике в неделю не продержитесь, — рассмеялся Санька. — Договорились, значит?

Обороотни снова пошептались.

— Давай попробуем. Всё равно наши братья здесь пока останутся. Пока их кикиморы у тебя служат. И мы с ними побудем. Чтоб никто ни того… этого…

* * *

Если кикиморы попадались вполне образованные, то оборотни человеческой грамоты не знали вовсе. Ни грамоты, ни человеческих навыков. Силы они были недюжинной, но и только. Умом они тоже не сильно блистали. Были молчаливы и, чаще всего, хмуры. Но как настоящие оборотни, они, как оказалось, могли подражать действиям людей.

Санька поначалу использовал их в качестве «подай-принеси», то есть в качестве грузчиков и дробильщиков камня. Силой оборотней папа-Велес не обидел, да и где надо они могли прибавить «мощности» за счёт внутренних резервов. Но потом Александр заметил, что сначала один оборотень взял в руки инструмент, потом другой. Так в течение месяца все вновь «трудоустроенные» оборотни овладели плотницкими и каменщицкими профессиями на очень неплохом уровне.

Местные мужики даже смеялись и шутили про меж собой, что, де, «пришлые поначалу «Ваньку валяли» чтобы не работать, а когда узнали, что в долю купеческую можно войти, так сразу обернулись…». И слово, то какое было выбрано, «обернулись»… Как будто, что-то знали.

Новые работники влились в коллектив свежей струёй и своим трудом взбудоражили остальных. Народец из ближайших к стройке селений был «ушлый». Даже не смотря на обещанные Александром будущие преференции в, «жилы рвать», как говорили крестьяне, никто не хотел.

Они в конце концов сговорились промеж собой о деле в «гильдии» и о том, что напрягаться не будут, поэтому ходили по стройке, как сонные мухи. И это при том, что Санька гонял их в буквальном смысле на пинках.

С появлением «пришлых» работников конкуренция резко усилилась, ибо Санька расписывал трудодни не только по их количеству, но и по качеству работ. На въезде в «город» стоял щит с нормами выработки: переноска камня — столько то условных денежных единиц, обтёска камня под мостовую — столько-то, под кладку набережной — столько-то, кладка — столько-то… И так далее.

И если раньше все старались взять «лёгкие» работы, то через месяц стало, как в незабвенном фильме: «карьер — я, щебёночный завод — я». Крестьяне стали «рвать» на себя самые сложные работы. А просто потому, что Санька как-то однажды подсчитал сделанное вновь прибывшей бригадой, сравнил с показателями остальных и объявил о том на утреннем «разводе». И для «остальных» стало неожиданным, что новенькие уже обогнали по показателям отстающих, и почти сравнялись с лидером — строительной бригадой села Большие Кузёмки. После этого и началось…

Оборотням соревнование было побоку и свою долю в «торговой гильдии» они отдавали Александру, но о том они никому не рассказывали, так как были ну совершенно нелюдимыми и в пространные разговоры с «остальными» не вступали, за что получили прозвище «немцы».

В начале ноября Ракшай отправил царю Ивану письмо с отчётом, в котором писал: «И всего, Великий государь Иван Васильевич, построено: городская каменная стена длиной три тысячи саженей с двумя башенными воротами, высотой от двух до пяти саженей, водяная башня и хозяйские постройки с банями, русский и шведский гостиные дворы со складами и жильём, склады купеческие, постоялый двор с корчмой, судоремонтная и строительная верфь со стоянкой на сорок средних судов, причальная стена с механическими портальными кранами».

Кроме того, о чём Санька указал в письме царю, были построены две башни и ряд построек по обоим берегам Луги чуть ниже острова по течению. Оборотни не желали жить в гуще народа, и выкопали себе землянки на отшибе, заодно выполняя функции ночного дозора. Людская работа оборотней практически не утомляла, и ночью, обращаясь в нежить, они продолжали жить своей специфической жизнью.

Санька не мог управлять своей «солнечной» силой, но чувствовал, что он продолжает в нём копиться. Тот процесс, который он запустил почти сразу после того, как нацчился переходить в тонкий мир, продолжал работать. Раны его, а строек без «несчастных случаев» не бывает, заживали быстро. Однажды случился серьёзный перелом руки, который Санька, путём поглаживания, залечил в течении суток.

На оборотнях вообще всё заживало почти мгновенно, ибо их тела были не совсем настоящими, и Александр был вынужден попросить оборотней имитировать выздоровление. Однако они придумали менять раненному обличие. Уносили раненного в казарму, а из казармы выходил здоровый «человек», совсем не похожий на раненного.

Санькины девки тоже легко влились в коллектив. Не форсируя, по настоянию Александра, свои любовные игры, и строя из себя недотрог, девицы заслужили уважение местных баб, как замужних, так и девок. К тому же кикиморки активно взялись за Санькино хозяйство и кормёжку строителей, а это та ещё канитель. Кто знает, тот вздрогнет.

Строителей еженедельно обстирывали и кормили два раза в день. Даже оборотней, которые с удовольствием уплетали тушёное мясо и кровяную колбасу, которую простой люд не ел. За поедание варёной крови в чреве, их и приписали к «немцам».

И вот, наконец пришёл тот день, когда восточная застава салютовала прибытию царя холостым выстрелом из дубовой пушки. Проморенная в аммиачной воде пушка перенесла выстрел и, как показали дальнейшие события, не один и даже не холостой.

Царь Иван Васильевич прибыл с таким эскортом, что жилья на острове не хватило и кое кого из ратных расселили по берегам Луги. Прибыл Сильвестр, Адашев, Романов-Юрьев, Шереметьев и куча дьяков. Съестных запасов тоже было маловато и оборотни ушли в лес на заготовки.

— Слушай, Иван Васильевич, я твою ораву не прокормлю. Мы посчитали… С тобой прибыло восемьсот тридцать два рта. Это помимо ратных. Ратных, по словам твоего воеводы ещё тысяча человек. Зачем тебе столько?

Санька, Иван Васильевич, Сильвестр и Адашев сидели в бане. Они уже погрелись после дороги в парилке и возлежали на деревянных ложах, по типу римских покрытых тонкими соломенными матрасами.

— Половину отправлю в Ивангороде, немного тебе. Привезли твои винтовые пищали, что ты оставил в Новгороде, четыре пушки и зелье с дробом и пулями. Ядра сам теши.

–Натесали уже.

— Да, как же ты мог натесать, коли пушки токма сейчас привезли, — удивился царь.

— А вы Мокшины пушки привезли?

— Ну да. Твои… С Коломенского кузнецкого двора.

— Тогда я их размер знаю. Они единообразные. Вот, смотри.

Санька подошёл к столу, на котором стояла снедь и питьё, и взял свой кинжал.

— На обушке риски видишь? — Спросил Санька. — Это мера, о которой мы с Мокшей сговорились. Он по ней льёт и режет отверстия. Для пищалей, для пушек… Да любое. Для пищалей двадцать две линии, для пушек сто. Вот мы и натесали ядра…

Государь потрогал пальцем миллиметровую пилку и нервно дёрнул губами.

— Как всё просто, — сказал он и провёл зубьями по деревянной столешнице. Пилка «джикнула» и на пол посыпались опилки.

— И полезно. Жилы на охоте можно резать.

— А ежели другое отольёт, то пришлёт мне записку с цифирью и я смогу другое ядро вытесать пока он пушку отольёт и пришлёт.

— Ведь так можно ранее готовить ядра и пули, — сказал Адашев.

— Мы ведь так и делали в Коломенском, — сказал Александр. — Когда к походу на Казань готовились. Или не заметили?

— До того ль было? — Усмехнулся Адашев. — Всяк своим делом занимался. Но то что ядра и пули летели ровно в цель, то их заслуга, государь. Помнишь, я всё удивлялся?

— Как не помнить. Мы за то и Мокшу твоего наградили… А это, значит, ты придумал?

— Я, государь. Но мне награды не надо. И так милостью твоей обласкан. Едино прошу дозволить мне своих людишек на таможенные и торговые сборы поставить и часть сборов в городе оставлять.

— Ишь, чего удумал?! — Возмутился Сильвестр. — На государеву казну рот раззявил?!

— Погоди, отче, — одёрнул духовника Иван. — Выслушать надо сперва. Сам учил. Для чего тебе?

— Для того, государь, что город прирастать постройками, крепостями и людьми ратными должен. А зачем тогда деньгу гонять туда-сюда? Сначала отсюда в казну, потом из казны сюда? Резонно ли?

— Деньга счёта требует, — снова вставил духовник.

— Охолонь, — сказал Иван Сильвестру. — Он дело говорит. О том и с Алексеем Фёдоровичем проговаривали. Только сможешь ли правильно обсчитать и поделить?

— Смогу, государь!

Санька по прошлой жизни знал, что мямлить на такой вопрос нельзя, но и слишком торопиться, тоже нельзя. Потому он сказал «Смогу!» уверенно и спокойно.

— Извини, государь, но не верю никому. Сам считать буду! А ты знаешь, как я считаю.

— Знаю, — усмехнулся Иван. — Я и сам освоил твоё «умножение». А вот с делением никак не слажу. Но и умножать пяди да вершки никак не получается.

— То наука зело каверзная, — усмехнулся Сильвестр. — Не всяк радеющий освоит.

— Ломать всё надо, да рано. И у немцев пока раскардаш в головах, — сказал Адашев, помня прошлогодние беседы с Санькой. — Вот пусть он пока здесь свой счёт и вводит. Сделал, что хотел? Меры свои?

— Сделал, Алексей Фёдорович. И весы и метры, чтобы холсты мерять. Весь товар перемеривать и перевешивать станем. Не захотят купцы ганзейские да шведские по нашим правилам торговать, пусть назад везут. Главное, Новгородских купцов сюда перенаправить. Запретить им в Выборг ходить. Тем паче, что шведы войну затевают и тогда задержат купцов и гостей наших надолго.

— Войну? — Удивился царь. — Шведы? Против нас? Откуда узнал?

Санька посмотрел на Сильвестра.

— Сорока на хвосте принесла.

— Знамо, какая сорока, — буркнул царёв духовник. — Всё мнишь бесовские видения?

— Токма через молитву и обращения к Христу, отче, приходят ко мне видения.

— Часто ли молишься? — Подобрел Сильвестр.

— Часто, отче. Просыпаюсь — молюсь, работаю — молюсь, сплю — молюсь.

Сильвестр опешил.

— Как такое может быть?

— Может, отче. Сам диву даюсь.

Санька не шутил и не врал. У него и вправду как-то получалось додумывать во сне то, что не додумал в бдении. И если он перед сном молился, что бывало не так часто, как он сказал Сильвестру, то и дальше во сне он общался с кем-то потусторонним. Христос ли это был, или какие другие боги, Санька так и не понял. Но точно не бесы, ибо сказано, что по делам узнаешь их, а добро и зло Санька научился распознавать ещё в той жизни.

— Ладно вам, — прервал их государь. — Потом поговоришь с ним о делах церковных. Санька, кстати, такой же не стяжатель, как и ты Сильвестр. Писал он мне записку о монастырях. Не отдавал я её тебе, отче, покуда. У Алексея Фёдоровича возьмёшь. Вам есть, что обсудить совместно. А ты скажи ка лучше Александр Мокшевич, что за девки в шишаках, да зерцалах нас встречали? Не уж-то не кривда сказ про твоих воительниц, что до Москвы дошёл?

— Не кривда, государь.

— Но про них и другая молва до нас дошла. Да Алексей Фёдорович?

Адашев кивнул. По лицу Ивана поползла скабрезная улыбка, а глаза его сально заблестели.

— Что живёшь ты с ними со всеми, как Султан Османский, и что склонны девицы оные и к ромейским утехам.

— Было дело, государь. Каюсь. Ханские пленницы они. Выкупил у купцов персидских ещё в Москве. Да оказалось, что научены блуду гаремному. Тот блуд похлеще ромейских танцев оказался. Не устоял, каюсь.

— Оттого от тебя и жёнка сбежала? — Рассмеялся царь.

— Нет, государь. То другая история.

Иван Васильевич насупился, но не надолго. Хмельный мёд уже ударил ему в голову.

— Ну, то твоё дело. Сам со своей жёнкой разбирайся, а мне хочется на ромейские танцы посмотреть. Вон Адашев сказывал, что персиянки зело борзо танцуют. Да, Фёдорович?

Адашев покраснел.

— А я вот ни разу не видел. Можешь?

— Могу, государь, — деланно вздохнул Ракшай.

Баня, в которой они сидели, больше напоминала дворец и занимала почти всю подклеть, то есть всю нижнюю часть трёхэтажного здания, стоявшего на огороженной высоким забором территории верфи. На втором этаже находился зал приёмов, как назвал его Санька, а на третьем — опочивальни. Кладовые и кухня находилась в соседнем двухэтажном здании, соединённым с «баней» переходами.

Как не странно, Сильвестр о блудном грехе промолчал. Видимо хотел поймать Саньку на содомии. Однако, что такое содомия, Александр Викторович знал и кикиморкам своим строго настрого опускаться до оной заказал ещё в Твери. Но они и сами удивились, что такое получение плотского удовольствия возможно. А Санька даже пожалел, что заговорил с ними на эту тему.

Санька не мог знать, что царские банные посиделки закончатся так банально, но как опытный организатор всевозможных охот, где-то в подкорке имел ввиду и такое развитие событий. Поэтому он, выйдя из бани, шепнул охранницам, стоящим на входе несколько слов, а сам вернулся в тепло.

— Скоро будут, — сказал Санька. — Кто в парную?

Его поддержал только Адашев.