Белый Кремень

Михаил Авинирович Савинов

В Мире Племён металл ещё не появился. Здесь сражаются каменными копьями и чтят богов верхнего мира во главе с Отцом Вороном. Здесь путь к имени мужчины лежит через опасные испытания, а лучшая судьба для воина – стать героем, чью славу подтвердят во всех родах его племени. Мужское имя и слава – заветная мечта юноши Энке из племени тавальдов. Но труден путь к мечте, если твою семью изгнали в леса, отец погиб на охоте, а самого захватили в рабство враги!

II

^{Бурундук был хитёр, но медведь был быстрее.}

^{Из тайверской сказки}

У охотников есть много особых слов для разных случаев. Есть такие тайные слова и у шаманов, и у менял, а женщины в некоторых племенах и вовсе говорят между собой на своём языке. Среди охотничьих выражений есть слово таатэк, которым обозначается один из видов неудачи. Суть таатэка в том, что охотник, увлёкшись добычей, упускает из виду нечто важное, и это упущение приводит потом к провалу. Например, вперив глаза в дичь, наступит на сучок. Не учтёт, с какой стороны дует ветер. Или — бывает и так! — не заметит вовремя, что на облюбованную дичь охотится не он один.

Едва Энке смог снова дышать, он понял, что случился самый что ни на есть таатэк. В то время, как он, ничего не замечая вокруг себя, выслеживал сазана, его застали врасплох враги. Два чужих воина беззвучно подошли сзади и притопили его в реке, выкрутив руки за спину.

Энке дёрнулся — и его тотчас крепко ухватили за волосы и потащили на берег. Сунули лицом в кору ближайшей ели и чем-то стянули кисти рук. Потом развернули — только теперь он увидел лица врагов — и сунули в рот кусок лыковой мочалки.

Энке попытался крикнуть и укусил врага за палец. Воин стукнул его по губам рукояткой топора — несильно, ровно настолько, чтобы Энке ощутил кровь.

— Зубы выбью, — спокойно, без всякого выражения сказал враг.

Он произносил слова не так, как тавальды, но сами слова были те же, что слова, что и в родном языке Энке. Потом воин и его товарищ потащили Энке куда-то вперёд. Едва заводь скрылась за деревьями, как один из врагов коротко свистнул.

Из-за деревьев выступили ещё четверо вооружённых мужчин. Лица их, выкрашенные красной охрой, поначалу показались Энке неотличимыми друг от друга.

Двое захвативших Энке толкнули пленника вперёд. Послышались негромкие одобрительные возгласы. Затем воины о чём-то быстро заговорили между собой.

Энке пожирал врагов глазами. Страх и гнев мешались в нём с отчаянным любопытством. В своё время он жадно слушал рассказы отца и других старших о войне, о героях, о том, как снаряжаются воины для сражения. Лососий род никогда и ни с кем на его памяти не воевал, и Энкелишь теперь увидел вблизи людей войны, хотя прекрасно знал людей охоты.

«Чтобы узнать человека, с ним и заговаривать необязательно, — говорил когда-то отец. — Рассмотри получше — и всё поймёшь». И частенько испытывал маленького Энке:

— Вон старый Пиччикан входит в селение, скажи-ка, где он был?

— На рыбалке! У него рыбья чешуя к штанам прилипла, и лески с крючками на поясе висят!

— Это слишком просто! — смеялся отец. — А вот где он удил — в большую заводь ходил, или, скажем, на бобровые пруды?

Энке присматривался к старику и отвечал:

— В заводь! Там берег песчаный, а у него все башмаки в песке!

А ещё тайверы одеваются не так, как тавальды, и совсем не похожи на них дзинукане-менялы, а женщина после рождения первенца не носит красные бусы, а на одежде шамана всегда нашиты рыбки… Словом, Энке ясно видел все мелочи в облике врагов, и сразу понял, кто его взял — захватил в плен. И то, что он нужен им живым, он тоже сразу понял. Слишком удобно он стоял там, на реке, а воины хороши — хотели бы убить — убили.

Их шестеро — воинов в замшевых одеждах, с копьями в руках. На шее у каждого — ожерелье из блестящих зубов — острых, не имеющих корней. Ни у одного зверя нет таких — должно быть, зубы принадлежат большим рыбам, которые водятся только в Море. И сама одежда необычна. Рубахи и ноговицы воинов сшиты из узких кусков тончайшей желтоватой замши, такой не выделать из оленьих шкур. На плечи у некоторых наброшены коротенькие накидки из меха — таких не носят ни тавальды, ни тайверы.

Тёмные длинные волосы расчёсаны надвое и схвачены ремешками, а у двух — заплетены в косы. На ремешки нанизаны крошечные красные раковины — разве увидишь такое у лесных племён? У одного в волосах видны седые пряди, по его повадкам можно заключить, что он главный в отряде. На хмурых, обветренных лицах врагов — красная охра. Одна полоса пересекает лицо поперёк над глазами, вторая прочерчена через нос вниз. У всех племён такой знак значит одно и то же — «готов убить или умереть».

Копья воинов снабжены добротными наконечниками из хорошего белого кремня. Острия узкие и длиной почти в ладонь, в нужный миг они входят в тело, как в топлёный жир. Нет причин сомневаться, что в каждом каменном жале живёт Ире — дух наконечника, которого призывают на копьё особыми кровавыми обрядами. И такой же Ире — глазастое существо с огромной пастью — вычерчен охрой у каждого на рубахе. Древки копий покрыты разрывными знаками. На поясах висят ножи и топоры в ременных петлях. Лезвия топоров узкие — не дерево рубить таким топором, человека…

Думать тут нечего — это те, кто приходит с Моря.

***

Известно — прародители всех племён приходились друг другу родными братьями. Оттого-то языки всех племён похожи. У каждого брата были особые свойства — один хорошо плавал под водой, другой понимал язык птиц и зверей и так далее.

Энке был ещё слишком мал, чтобы знать рассказы о братьях — это знание взрослых мужей, а некоторые предания и вовсе тайные — их рассказывают только в особые ночи в мужских домах. Но кое-что ему уже было известно — например, что приходящих с Моря врагов зовут «отродье младшего брата».

Вроде бы этот младший брат был вздорным и вредным. Он причинил старшим сородичам немало бед, а потом и вовсе уплыл от них в Море. След его затерялся в волнах, имя его стали забывать, и забыли бы — но однажды в волнах появилась большая лодка, а в ней сидели воины в жёлтых одеждах — сильные и свирепые.

Так потомки старших братьев узнали, что далеко в Море есть острова, а на островах живут люди, и эти люди считают, что остальные жители среднего мира предназначены им в добычу — как олени волкам.

Сами себя они звали «сэйды», от слова «сэ» — «весло». Жители Большой Земли звали островитян иносказательно: «ненавистные», «неназываемые» и «западные». Издавна так повелось — не произносить имя сэйдов без особой нужды. Произнесёшь — и накличешь набег…

Сэйды грабили всё побережье — от земли ренонов на юге до владений дзинукан на далёком севере. На своих больших лодках они поднимались в реки и нападали даже на тех, кто жил далеко от Моря. Иногда островитяне встречали отпор. Тогда они дрались умело и жестоко, а если случалось попасть в плен — старались любым способом покончить с собой.

О сэйдах рассказывали немало жути. Говорили, что они берут в плен даже детей, и потом отдают маленьких пленников на растерзание своим детям — чтобы те с малолетства учились не бояться крови. Говорили, что все пленники сэйдов обречены — их приносят в жертву на праздниках. Впрочем, так делали все племена, так что это было наименее страшным. А ещё говорили, что пленников, показавших стойкость под пытками, сэйды берут в своё племя и опаивают зельем забвения. И бывший тайвер или ренон сам становится таким же убийцей и грабителем, и не помнит больше ни рода, ни племени…

Все эти рассказы теперь всплыли в памяти Энке. Что его ждёт — пытки? Смерть под священным ножом на празднике? Геройский побег из плена? И что будет с матерью и сестрой?

В любом случае, что бы с ним не произошло потом, сейчас ему оставалось одно — смотреть и слушать.

Вообще-то, хоть у врагов и свирепый вид, маловато их для настоящего набега. В рассказах отца о войнах и походах упоминались отряды в десятки воинов, сожжённые дотла селения, многочисленные пленные, которых гнали, продев через связанные руки длинную жердь. Так ходили когда-то на соседей вожди тавальдов. А тут явно просматривалась какая-то глупая затея. Шестеро бойцов наугад шляются по ненаселённым землям и радуются, что поймали одного-единственного пленника. Может быть, конечно, где-то прячутся и ещё враги, но всё равно — странно…

Энке не только смотрел, но и внимательно слушал. Должно быть, сэйды расходились по лесу в поисках людей и жилья, а сейчас снова сошлись вместе и рассказывали, кто что видел. Четверо из шести не видали ничего, но двоим повезло…

Речь воинов была понятна, хоть и не до конца. Языки всех племён похожи. Тавальды и тайверы понимают друг друга совсем легко, только их иносказания звучат по-разному. Понять южан-ренонов уже сложнее — в их языке много слов, означающих то, что есть только у них, например, плоды дубов — что же сделаешь, если в лесах тавальдов дубы не растут? Моринов и нитинатов, живущих севернее, тоже можно понять без большого труда. Но те, кто сейчас захватил в плен Энке, принадлежали не к ренонам, моринам, тайверам или нитинатам, а к тому племени, имя которого вообще редко произносилось вслух. И всё же из их речи выделялись знакомые слова.

Дым. Люди. Идём. Надо. Не надо. Дым.

«Дым» — значит, один из врагов, рыская по лесу, почуял дым хабагана!

Мать ходит плохо и вдобавок кашляет. Её, наверно, сразу убьют. Сестрёнка… сейчас Эйе четырнадцать зим. Она почти годится в жёны. Её продадут, или…

При этой мысли Энке резко дёрнулся, и тотчас же один из державших его воинов, самый молодой в этой ватаге, выхватил из оплётки нож. Пленник увидел перед самым лицом бешеные глаза врага. Воин оскалил зубы в мерзкой улыбке и, ни слова не говоря, точным движением ножа распорол рубаху на животе Энке, сильно оцарапав кожу. Старший сэйд резко сказал что-то, положил руку на плечо воина, и бешеные глаза исчезли.

Энке ощутил сильное желание убить врага немедленно. Эх, всё-таки не всему научил его отец! Обленились, изнежились тавальды! Выследить зверя, подстрелить птицу, насадить рыбу на острогу — могут. А сражаться с врагом? Движения Военного танца знают все мужчины, но кто знает настоящие приёмы копья или ножа? Опасно Море и впадающая в него Пограничная река — и тавальды предпочли уйти от Моря в глубину лесов, отдать ничейную землю. Да, стало проще жить, лишь изредка случаются распри между родами, и совсем редко — войны пограничных родов с тайверами на юге или моринами на севере. Уэнунт изгнал отца — и это было самое большое событие в селении Лососьего рода за пятнадцать лет. Знал ли отец о том, что враг посещает ничейную землю, хоть никто и не живёт на ней? Возможно, догадывался, но поди теперь спроси его об этом… Эх, знать бы сейчас военное искусство так же хорошо, как приёмы охоты!

Сэйды между тем продолжали спорить. Хотя они, как и подобает на войне, говорили тихо, их жесты и манера речи были весьма красноречивы. Энке понял, что трое врагов — те, которые вели его, и ещё один — не хотят идти к хабагану, но на этом настаивал самый старший из воинов, с проседью в волосах.

Старший-то старший, но… не вождь. Это пленник тоже понял быстро. Нет в этом сэйде той силы, которая заставляет людей повиноваться без слов и обсуждений, нет того, что тавальды и тайверы зовут «ву», а морины — «хо». У отца было это самое ву, его всегда слушались, а с вождём Уэнунтом многие старые воины спорили, и порою в этих спорах он сдавал назад. Тут, как догадывался Энке, крылась одна из причин изгнания, завидовал Уэнунт, но что он мог сделать? Сила ву либо есть у человека, и тогда при случае из него может получиться вождь или даже герой, либо её нет… Энке слыхал о незадачливых воинах-трусах, которые пытались заполучить ву, закаляя себя постом и особыми грибами, но ни разу это не принесло успеха.

Старший сэйд не приказывает — он убеждает. Убеждать он, впрочем, умеет. Вот уже двое несогласных закивали головами. Последнего они увещевают хором. Тот мнётся, но, наконец, кивает головой…

— Хэ! — вполголоса произнёс молодой воин и, не выпуская ворота рубахи Энке, сделал шаг вперёд.

Энке представил, как вот этот молодой с тем же самым выражением весёлой злости на лице крутит на руку волосы Эйи. Душная ненависть поднялась откуда-то из глубины груди, залила глаза, очертания предметов утратили ясность. Так же было тогда, при виде хищной свиньи с телом отца в зубах. Нужно немедленное действие, но какое, какое?! Крепко связаны его руки, надёжно заткнут рот. Даже если чем-нибудь сильно разозлить врагов — но чем? — ну, убьют. И чем это поможет матери и сестрёнке? Да и то — не убьют, видно же — он нужен им живым…

Дух-покровитель — последнее спасение человека в трудный миг. Тот, беловолосый старик в полчеловека ростом. К покровителю обращаются просто, не произнося особых слов. Но обращение-то, пусть и простое, должно быть внятным, а с мочалом во рту что скажешь? Для того ведь и заткнули ему рот враги, а вовсе не только для тишины. Сэйды в лесу не у себя дома, они боятся местных духов и проклятий. Пленник должен молчать. Звать духов без слов может только шаман, на то ему послан особый дар и волшебные предметы…

Выхода нет. Пусть хоть так, может, испугаются!

Энке прикрыл глаза, выпрямился во весь рост и загудел через кляп:

Дедушка лесной,

Явись передо мной!

Помоги найти дорогу, если слышишь голос мой!

Я без добрых слов,

Без хороших слов

Ни раза не тронул дичи посреди твоих лесов!

Это была чистая правда. Отец хорошо обучил Энке обычаям охотников, и тот всегда просил прощения у дичи перед броском копья или выстрелом из лука. Правда, само это заклинание тавальды произносили лишь в самом крайнем случае — заблудившись в болоте, например. Дедушку чтили, но и опасались. Но Энке уже один раз видел хранителя, да и вряд ли можно было вообразить более тяжкое положение, чем то, в которое он угодил.

Сэйды, уже шагнувшие в сторону хабагана, удивлённо обернулись. Пленник явно обращался к иным силам и, скорее всего, призывал проклятие. Те, кто с самого начала сомневался в необходимости похода, посмотрели на главаря. Через прикрытые глаза Энке ясно различил промельк тени страха на лицах воинов. Кляп-то кляпом, и никаких шаманских вещей у пленника нет, но вдруг они захватили туджигина? А духи, как известно, туджигинов любят, ведь обычно туджигин — будущий шаман.

Именно в этот миг Энке почувствовал в себе нечто необычное. То было спокойное, ровное и тёплое ощущение — так и должно быть. Всё, что он сейчас делает — правильно. Он на своей земле. Духи леса — его защитники. Чувство было похоже на горячий уголёк, греющий где-то в глубине груди. Ему захотелось раздуть этот уголёк, поддержать его. Пусть он и дальше даёт Энке своё мягкое тепло…

В нескольких шагах от них над кустами черники закурился белый дымок. Энке показалось, что он начинает различать очертания низкорослого человека.

Сэйды, переглядываясь, попятились в стороны. И тут всё кончилось — дым рассеялся, человеческий образ исчез без следа. Энке широко распахнул глаза и побледнел — он больше не ощущал уголька в груди.

Но врагам было достаточно и этого мимолётного видения. Те, кто не хотел идти в сторону хабагана, заговорили разом — повышая голос и слегка повизгивая. Они даже предлагали бросить пленника здесь.

Главный сэйд, однако, не испугался. Морщинистое лицо не отразило ни малейшего замешательства. Он тоже повысил голос и выдал длинную тираду, из которой выскочило несколько знакомых слов.

Надо. Обещал. Вождь. Одеяло. Много.

Сэйды замолчали, покачивая головами. Главный протянул руку в успокаивающем жесте и снова открыл рот, но сказать ничего не успел.