Наместник ночи

Мила Нокс, 2018

Первая книга новой фэнтези-серии «Миднайт» писательницы Милы Нокс, автора популярного цикла «Макабр». Франциск Фармер упрямо ищет Дверь в волшебный мир. Он точно знает, что Дверь существует, ведь у него есть ключ, который когда-то дал ему таинственный незнакомец. Франц уверен: именно там, в волшебном мире, он найдет лекарство для смертельно больного брата-близнеца. Но Франциск и не подозревает, что мир за Дверью – это Миднайт, мир Полуночи, принадлежащий самой Смерти. А значит, волшебство в нем не обязательно будет добрым. Что ждет вставших на смертельно опасный путь по Стезе? Как им победить трех хранителей золотых печатей? И кто на самом деле этот загадочный и жуткий Мертвый Принц – наместник Полуночи?

Глава 2 о тетушке и мотыльках

Филипп тоже глядел на дом, в котором им предстояло жить.

Мало-помалу щеки старшего брата залила краска. Наивные мечты о замке тетки — которую, к слову, близнецы ни разу за все тринадцать лет не видели — вдруг стали неуютны, как прошлогодняя одежда, ставшая короткой и тесной.

Францу стало стыдно, что он делился с Филиппом своими глупыми мечтами.

Дом оказался вовсе не замком…

Он…

Франц с горечью подумал, что его просто-напросто надули. Впрочем, это же он сам себя обманул: нафантазировал воздушный замок и богатую благодетельную тетушку в придачу.

Решил, что наконец-то все их проблемы исчезнут.

Но дом тетушки Мюриель оказался всего лишь серым, унылым зданием, которое спроектировал самый скучный человек в мире. Одной из тех георгианских построек, в которых нет места не то что балкончикам или башням, но и вообще каким-либо радостям жизни. В окнах бледного двухэтажного здания, вытянутого в длину, отражались закатные лучи — и, казалось, вечерний свет умирал, едва коснувшись тусклых стекол. Франц различил по ту сторону рам занавески — они висели за окнами точно коконы бабочек, которые давным-давно вылупились и улетели. Дом тетушки был унылый. Пустой. Холодный.

Оболочка давно упорхнувшего мотылька.

А может, этот жизнерадостный мотылек здесь никогда и не жил.

Франц знал, какие люди предпочитают подобные дома, и ему очень хотелось верить, что произошла какая-то ошибка, что возница остановился перед чужим домом…

Он хотел было обернуться к извозчику, но вдруг хлопнула входная дверь. На крыльцо вышла экономка — женщина с лошадиным лицом и волосами, зачесанными назад в довольно старомодной манере.

— Добро пожаловать.

Даже ее голос, ленивый и скучный, навевал холод.

Мать что-то крикнула, но Франц не повернулся — его ступни примерзли к земле, и он не мог даже пошевелиться. Это не ошибка. Это теперь их дом. В приоткрытой двери замаячил неясный силуэт, и Франц понял, что сейчас увидит тетушку Мюриель…

Мальчик сжался, будто перед ударом. Секунда — и станет окончательно ясно: произошло нечто ужасное или еще есть шанс…

Сколько Франц видел всяких тетушек! Сколько наблюдал за тем, как счастливые племянники утопают в объятиях улыбающихся толстушек, получают в подарок книгу с картинками! Эти тетушки трепали ребят за щеки, а затем — незаметно от матерей — совали в ладонь «дорогому племянничку» хрустящую купюру. Франциск хотел бы иметь такую тетушку, пусть даже небогатую. Втайне же — настолько глубоко в сердце, что боялся признаваться даже Филиппу — он ожидал от ближайшей родственницы не денег, а… хоть немного тепла.

Потому что знал: тепла от матери он не дождется никогда. Ни объятий, ни доброго слова.

И теперь Франц стоял, боясь даже вздохнуть, и глядел на темный проход, молясь про себя, чтобы приближающаяся тетушка оказалась такой, как у тех счастливцев. Франциск был готов принять ее любую — не так уж много у него было родственников, чтобы выбирать. Францу очень хотелось, чтобы тетя Мюриель, которую он почему-то (интересно все же, а почему?) никогда не видел, ворвалась в его жизнь подобно феекрестной. Такая тетушка сможет делать для него что-то хорошее. Вывезет на конную прогулку или — да бог с ней, с прогулкой! — хотя бы поцелует на ночь, а не запрет дверь спальни на ключ, как мать!

Но вот на порог ступила туфля, попав в полосу закатного света, взгляд Франциска скользнул по колодке, в которую была втиснута пухлая нога, вскарабкался по замшелым складкам рюшчатого подола, изучил расплывшиеся бока, распиравшие платье, попытался отыскать над воротом шею, но не обнаружил ни единого намека на оную. Прямо из покатых плеч вырастало рыхлое красное лицо — и, едва бросив на него взгляд, Франц понял: если ему вдруг придется целовать тетушку Мюриель, он сделает это только под дулом ружья. Он смотрел ей прямо в глаза и вдруг сообразил, что делать это так нарочито и дерзко не стоило, но было уже поздно.

Маленькие глазки тетушки, спрятанные в дряблых щеках, неожиданно блеснули и впились во Франца в ответ. Осмотрев мальчишку с головы до ног и задержав взгляд на его коленках («Черт, надо было получше стряхнуть пыль»), тетушка сощурилась и по-змеиному раздула ноздри.

— Делайла! — каркнула Мюриель.

По левую сторону от близнецов проплыло белое пятно — Делайла Фармер. Трудно было поверить, что эти две женщины приходились друг другу родственницами! Сухопарый богомол и жирная гусеница.

Делайла выплыла навстречу хозяйке дома — с неестественно прямой спиной, чинная, как и всегда. Франц успел заметить, что ее губы сжаты чуть сильней обычного. Тяжело спустившись со ступеней, тетушка Мюриель вразвалку подошла к гостье, и миссис Фармер была вынуждена наклониться, чтобы клюнуть дряблую щеку родственницы, изобразив подобие радости.

Франц и Филипп стояли словно вкопанные, старший и вовсе застыл ни жив ни мертв, отчетливо понимая, что от юрких глазок тетушки Мюриель не укрылся его ужас, — и это ей явно не понравилось.

Хозяйка дома принялась осматривать племянников еще более пристально, будто открывшиеся вблизи детали могли сказать ей куда больше, нежели пыль на коленках. Взгляд тетушки вдруг застыл на уровне третьей пуговицы рубашки Франца, и, чуть склонив голову, мальчик понял, что же ее так заинтересовало.

Ключ.

Франц поскорее спрятал его за ворот. Но было уже поздно, и мальчик подумал, что теперь в голове тетушки наверняка поселилась та же мысль, что и в материнской: «Он странный».

— Так-так-так, — сказала Мюриель.

Это могло означать очень многое, но Франц отдал бы правую руку на отсечение, что явно не желание взять его на конную прогулку.

Мюриель скривила губы и звучно шмыгнула носом.

— Смог.

— Извини, что? — переспросила Делайла.

— Я говорю: смог! — гаркнула тетушка, поворачиваясь к миссис Фармер и глядя на нее так, будто ее до глубины души возмутило это непонимание. — Большой Смог не прекращает дымить, я верно понимаю? Посмотри на него…

Тетушка кивнула на Франца и покривилась. Мальчик сжал кулаки, ощущая, как на ладонях выступает пот. Властный тон смутил его, а то, как Мюриель глядела на племянника — будто оценивала на рынке корову, выискивая проплешины на шкуре, — заставило поежиться. Бойкий и в то же время мечтательный, Франц всегда производил много шума, но, встречаясь с такими напористыми и холодными людьми, которые вдобавок обладали некой властью, впадал в ступор. А тетушка была именно такого сорта. Ей удавалось смотреть свысока даже на Делайлу, несмотря на то что Мюриель была ниже ее на целую голову.

— Сколько тебе лет, мальчишка?

«У меня вообще-то имя есть!» — подумал Франц, но вслух не смог выдавить ни слова.

— Тринадцать, — ответила мать.

— Я спрашивала тебя. — Тетка даже не повернулась к Делайле.

Франц почувствовал, как по позвоночнику заструился предательский холодок. Тон тетушки явно подразумевал: переступая порог моего дома, вы принимаете мои условия. Я не приглашала вас переехать, а позволила, и, не дай бог, вы об этом забудете!

— Это все из-за дыма, мальчишка наверняка болен из-за этого дыма. Ты говорила, у него нелады со здоровьем? Даже не отдали его в гимназию? Это все дым! Хорошо, что вы наконец-то решили убраться из этого мерзкого городишки, — фыркнула Мюриель. — Давно пора!

В горле тетушки недовольно заклокотало, она откашлялась и гаркнула:

— Ужасное место! Хуже не придумать! Только ослы могут поселиться в этом вашем Лондоне! Вы как хотите, я туда ни ногой. С моей подагрой и ревматизмом не хватало еще подцепить какую-нибудь легочную дрянь! В Ист-Энде легкие можно сразу выплюнуть, подышали бы вы этим смогом еще пару лет и выплюнули бы, попомните мои слова.

«Как будто мы могли выбирать…» — мелькнуло в голове у Франца.

Делайла поджала губы, но промолчала.

Пальцы тетушки, похожие на разбухшие сардельки, брезгливо дернулись, словно сбрасывая паука. Мюриель вновь строго посмотрела на семейство Фармеров, точно они вдруг захотели прыгнуть в повозку и рвануть обратно в город. Впрочем, в отношении Франца это было отчасти правдой: если бы ему выпала возможность вернуться, он бы не раздумывая согласился.

Но возвращаться было некуда.

Он в ловушке.

— Слава богу, я живу в Миллхиле, — продолжала Мюриель, — в тишине, вдали от этих лондонских забастовок. В моем возрасте и с таким здоровьем главное — это спокойствие!

И тетушка вперила взгляд во Франца, будто увидела в нем угрозу.

— Что ж, — с прохладцей ответила мать Фармера, — мы не помешаем.

Тетушка скривилась и недоверчиво покачала головой.

В этот момент раздались шаркающие шаги, и появился еще один обитатель дома — мужчина с измученным серым лицом и длинными усами, и Франц предположил, что это, возможно, садовник. Экономка отдала ему распоряжения по поводу багажа, и мужчина пошаркал к ящикам и чемоданам.

— Что ты, Делайла! — Тетушка ухмыльнулась широким ртом. — Я не сомневаюсь, что вы не помешаете. Просто учтите, что я терпеть не могу топотню и крики. От них у меня мигрень.

— Думаю, повода для беспокойства нет.

— Вы собаку не привезли, случайно?

— У нас нет собаки.

— Это хорошо, — одобрила Мюриель. — Очень благоразумно, Делайла. Животные совершенно не умеют себя вести. Собака в доме — конец спокойствию. Эти бестии только и думают, как стащить со стола скатерть или нагадить на ковер, вдобавок тявкают с утра до ночи, а у меня и так бессонница! А шерсть… — Тетушка передернулась. — Шерсть повсюду! На обоях, в ванной, в тарелках. У меня аллергия на шерсть.

— У нас нет собак, — холодно напомнила Делайла.

— Хорошо! — рявкнула Мюриель. — Очень хорошо. Что же. Можете проходить в дом. Ужин подадут в половине восьмого.

«В половине восьмого, ни секундой раньше или позже», — явно имела в виду Мюриель, бросив строгий взгляд на семейство Фармер, и от ее ухмылки, которую тетушка выдавала за улыбку, Франц содрогнулся, будто от порыва неприятного промозглого ветра.

Он вновь поднял взгляд на дом и сглотнул.

Дом надменно смотрел на Фармеров сверху вниз. Длинный и серый, он протянулся из одного угла сада в другой и стоял здесь, видимо, еще с прошлого столетия. Франц с легкостью представил, как поколения предков Мюриель рождались, росли и умирали в этом доме — такие же чопорные, как и их родовое гнездо. С фронтонной части на гостей глядело около десятка окон. За стеклами пряталось множество комнат, но Франц уже догадывался, на что они похожи: молчаливые покои были вычищены до блеска, но всегда пусты. Этому дому были чужды пышные вечера, музыка, танцы.

Ему были чужды люди.

Наверняка здесь обитали лишь унылый садовник, экономка, служанка и Мюриель в компании своих бесчисленных болячек.

«Я не хочу здесь жить! — Франц повернулся к Филиппу, задумчиво рассматривающему окно второго этажа. — Филипп, слышишь? Я не хочу жить здесь! Не хочу!»

Будто услышав внутренний вопль брата, Филипп чуть повернулся, но, прежде чем близнецы обменялись хотя бы взглядами, кое-что случилось.

Со стороны коляски раздался истошный женский крик.

Делайла Фармер мгновенно подобрала юбки, Франц и Филипп оцепенели, а тетушка Мюриель — вероятно, недовольная нарушением спокойствия — что-то недовольно хрюкнула.

У коляски стояла служанка и с ужасом взирала на коробку в своих руках. По-видимому, она хотела помочь отнести пожитки Фармеров в дом и теперь, округлив глаза от страха, смотрела на приоткрытую крышку коробки. Пару секунд спустя из щели вырвались темные пятна, похожие на крупные хлопья сажи, — прямо в лицо служанки. Женщина, вновь вскрикнув, отшатнулась и разжала руки. Коробка грохнулась оземь, крышка отскочила, и на землю со звоном выкатились многочисленные баночки.

«Черт! — скрипнул зубами Франциск. — Наверное, от тряски что-то разбилось…»

— Стойте!

Франциск решительно направился к служанке. Та судорожно трясла руками, пытаясь сбросить черных мотыльков, рассевшихся по всему платью.

— Погодите! Я сейчас их сниму! Не двигайтесь, вы можете их поранить!

— Франц! — прошипела мать.

— Что это? — зарокотала тетушка. — Что это такое?!

Некоторые из раскатившихся по земле баночек треснули, у некоторых отскочили крышки, и из горлышек вовсю выползали пауки, гусеницы, сороконожки. Разноцветные бабочки покинули стеклянные убежища, устланные травами и цветами, и замельтешили над землей.

«Че-е-ерт!»

Франциск бросился подбирать склянки.

— Господь праведный, что это такое?! — гаркнула тетушка Мюриель.

— Это… — Франц покраснел, подняв взгляд на тетушку. — Это просто бабочки. Мотыльки. Они не опасны. Я сейчас всех соберу, подождите немного!

Франциск упал на колени, схватил одну из баночек и, нашарив крышку, принялся торопливо собирать разбегающихся насекомых. Когда он подхватил с земли одну особенно длинную сороконожку («Каких трудов мне стоило ее добыть!») и, подняв в воздух извивающееся членистое тело, аккуратно опустил насекомое в стеклянный домик, все присутствующие невольно вскрикнули. Франц не обратил на это внимания и продолжил собирать беглецов.

Побледневшая служанка в любой момент готова была упасть в обморок, с ужасом таращась на облепивших ее черных бабочек, и Франциск успокаивающе проговорил:

— Погодите… погодите немного… сейчас я найду сачок и сниму их! Сейчас, одну минуту!

Он, тяжело дыша, встал и двинулся к коробке, чтобы поставить уцелевшие баночки обратно, но тут раздался грозный голос тетушки:

— Нет, нет и еще раз нет!

Впрочем, Франц пропустил ее крик мимо ушей.

— Молодой человек, — прорычала тетка.

Франциск замедлил ход.

— Ты слышал, что я сказала? Обернись.

Тон тетушки не подразумевал ослушания, и Франциск, глубоко вдохнув, обернулся. Мюриель глядела на него сузившимися глазками.

— Никаких бабочек! — отрезала тетка. — Никаких мотыльков! Никаких насекомых!

— Но…

— Не смей трогать этих гадких, мерзких существ.

Франц возмутился до глубины души: «Они не гадкие! Как можно говорить такое про бабочек?» Вслух он сказать этого, правда, не смог. Тетушка была иного мнения. Раздувая ноздри, Мюриель какое-то время с отвращением глядела на нежно-лазурного мотылька, приземлившегося в шаге от нее, а затем резко подняла ногу и тут же опустила.

Из груди Франца вырвался крик боли. Ему показалось, будто внутри порвалась какая-то струна; он уставился на туфлю, не смея думать, что бабочка под подошвой уже мертва. «Нет! Нет! Нет!» Страх пронзил мальчика, и он застыл, чувствуя, как в жилах забурлила кровь.

— Вы… вы…

Франциск, трясясь от гнева, устремил глаза на тетушку, а та вскинула голову и нахмурилась — никогда еще не осмеливался какой-то ребенок дерзить ей, почтенной взрослой даме! Делайла Фармер глядела на сына, поджав губы, и всем своим видом демонстрировала, что их ждет серьезный разговор.

— Так-так-так. Ты что-то хотел сказать? Говори.

Филипп, выглядывающий из-за спин тетушек и матери, едва заметно покачал головой. Выражение лица матери ясно говорило Францу, что ему следует держать рот на замке, иначе… Мальчик поджал губы и подавил нарастающую волну.

— Нет? Что ж, отлично. Гарольд, — тетушка обратилась к унылому садовнику, — выбросите эту гадость. Мой дом — не место для этих отвратительных ползучек.

— Что? Нет! — вскричал Франциск.

Ему уже было плевать. Даже если его лишат ужина, запрут в комнате и запретят разговаривать с Филиппом — плевать! Франциск ринулся к заветной коробке, торопливо составил в нее баночки, и тут Гарольд выдернул коробку прямо из-под носа мальчика.

— Нет! — крикнул Франц и раскинул руки, не давая мужчине пройти. Стена самообладания рухнула, и на свет явился обычный Франциск — упрямый мальчишка, который всегда действовал наперекор желаниям взрослых. Мальчик, чувствуя, как в висках стучит кровь, гневно посмотрел на мужчину и выдохнул:

— Нет. Отдайте!

Садовник бросил на Франца пустой взгляд.

— Отдайте! Я… я собирал их! Мы собирали вместе с мистером Бэриллом… Они мне нужны… Я делал записи, наблюдал… — Франциск тяжело сглотнул. — Это же просто бабочки! Они не опасны!

Сзади послышался смешок.

— Делайла, — укорительно цокнула языком тетушка, — я и не знала, что ты так разбаловала своего ребенка. Господь праведный, он вылитый папаша — не зря говорят «яблоко от яблони» — такой же длинный язык! Неужели эта ползучая гадость жила у вас в доме?! Поверить не могу. Как безответственно! Гарольд, чего вы ждете?

Садовник сделал шаг в сторону, но Франциск упрямо двинулся за ним.

— Франц, — негромко позвала мать.

Такого холода в ее голосе Франциск еще не слышал. Он замер, поняв, что это означает. В голосе матери сквозил страх.

И внезапно — будто пораженный громом — мальчик все понял. Все, что стояло за переездом. Что он игнорировал, веря в свою светлую мечту о доброй тете.

Если он сейчас ослушается и выхватит коробку из рук этого Гарольда, защитит своих питомцев, тетка вышвырнет его семью на улицу.

Но у Фармеров больше нет денег и нет другого жилья. Отец исчез, оставив фирму, какое-то время мать пыталась вести дела, но дела шли все хуже и хуже, и фирма разорилась. Какое-то время они жили на накопленные деньги, потом в долг, и в конечном итоге гордая Делайла решилась-таки написать тетушке Мюриель с просьбой приютить их.

Теперь Франциск понимал, отчего не видел Мюриель раньше — видимо, они с Делайлой терпеть друг друга не могли, но сейчас просто не было выхода…

Но все же… все же…

«Успокойся, — быстро сказал себе Франциск. — Успокойся и попробуй по-другому. Попроси ее».

Да, это могло сработать! Иногда, очень редко, мальчик становился шелковым ради того, чтобы заполучить желаемое. И сейчас был такой момент. Ведь именно этого хочет Мюриель — такие люди обожают, чтобы им лизали туфли, чтобы перед ними склоняли головы, чтобы давали ощутить власть над собой. И Франциск был готов пойти на это ради своей драгоценной коллекции.

Мальчик порывисто обернулся.

— Тетушка… — начал он тихим просящим голосом.

Мать чуть кивнула.

— Я… я был неправ. Пожалуйста, скажите Гарольду остановиться.

Мюриель пристально смотрела на Франциска, следила, как он подавляет свой гнев, как разжимает кулаки. Внимательно подмечала перемены в лице мальчишки — на смену гневу приходило смирение. Послушание. Покорность. Строптивец склонялся перед ней, и это доставляло Мюриель огромное удовольствие.

— Остановитесь, Гарольд, — ухмыльнулась тетушка. — Мальчишка хочет что-то сказать. Да, Франциск?

«Ты все-таки знаешь мое имя, старая стерва!» — подумал мальчик. Конечно, дома такие слова не говорили, но, если живешь на краю Ист-Энда, волей-неволей научишься языку улиц. Однако вслух Франциск выдавил иное:

— Я…

Делайла, сузив глаза, кивнула Францу.

— Они не опасны.

Мальчик чуть кивнул на коробку в руках Гарольда. Там находились баночки с лягушачьей икрой и головастиками, мотыльками и гусеницами, которые вот-вот должны были обернуться бабочками. Много-много великолепных образцов. Франциск потратил долгие часы, чтобы отыскать драгоценную для него живность в городе, а иногда мистер Бэрил — частный учитель — брал его в парк, и там они отыскивали новых питомцев. Порой Бэрил даже привозил интересные экземпляры из дальних поездок, и Франц был на седьмом небе от счастья. Мальчик ухаживал за своими любимцами, кормил их и с замиранием сердца наблюдал, как трескается янтарная хризалида, выпуская в мир пурпурную крапивницу. Чудо природы — вот что это было.

— Они не опасны, клянусь. Это просто бабочки. Это задание моего учителя, мы ставили эксперименты. Они не опасны.

— Правда? — сощурилась тетушка.

Франц кивнул. Мюриель обменялась взглядами с Гарольдом, и на какой-то момент мальчик ощутил, что натянувшаяся тетива лука, готовая выпустить смертоносную стрелу, ослабла. Он уцепился за эту возможность и, ободренный милостью тетушки, пошел дальше:

— Я… мне жаль, что я поднял голос… Простите.

— Что-что?

Мюриель не расслышала (или только сделала вид?).

— Я прошу прощения, — сказал Франц громче, сдерживая напряжение и неприязнь. Он постарался вложить в слова ровно столько извинения, сколько мог выдавить из себя в присутствии той, что была ему столь омерзительна.

Тетушка ответила на его слова долгим взглядом. Смотрела и смотрела, будто проверяя — действительно ли племянник сожалеет? Действительно ли смирился и положил свое «я» к ее ногам?

Франциск собрал все силы, чтобы ответить на этот пронзительный взгляд инквизитора достойно, ничем не выдать то, чего жаждет на самом деле, а именно утопить Мюриель собственными руками. Наконец тетушка удовлетворенно кивнула. На бледном лице Делайлы проявилось облегчение — видимо, она ожидала, что Франц продолжит упрямиться, разозлит Мюриель, и та выставит их вон.

— Хорошо. — Хозяйка дома махнула рукой.

Франциск выдохнул, ощутив, как на лбу выступила испарина. «Слава богу!» Тетушка заставила его склониться перед ней, но коллекция стоила того, чтобы пожертвовать своей гордостью. Франц подумал о своих драгоценных бабочках. Хрупких, бедных бабочках, чуде природы, которое мог защитить только он один. «Они будут в безопасности!»

— Возможно, ты прав и эти ползунки неопасны, — продолжала тетушка, и в глубине ее глаз Франц вдруг заметил какой-то блеск, — но в любом случае… Да, в любом случае, молодой человек, это послужит тебе хорошим уроком, чтобы в следующий раз подумать хорошенько, прежде чем дерзить старшим. Вот так! Гарольд, слышите меня? Уничтожьте эту гадость!

— Нет!!! — закричал Франц.

Но было поздно. В мгновение ока садовник вытряхнул содержимое коробки на выложенную каменными плитами дорожку под кленом, а затем бесстрастно опустил огромный башмак на стеклянные баночки. Он топтал перламутровых бабочек, превращая их нежные крылышки в пыль, давил крохотные тельца гусеничек, уничтожал хрупкие куколки. Лицо Гарольда не выражало ничего — такой же пустой взгляд, как и прежде.

— Нет! Нет! Нет! — кричал Франциск. Он чувствовал каждый удар ботинка о землю так, будто били в живот его самого. — Не-е-ет!

Некоторые мотыльки пытались вырваться. Они судорожно трепетали помятыми крылышками, но едва успевали приподняться над землей, как безжалостный башмак Гарольда все же настигал их.

На какой-то момент Франц потерял рассудок. Он даже не подумал о том, что делает. Ноги сами понесли мальчика туда, где под кленом творилось варварство. Где совершалось настоящее… убийство.

Он ринулся к Гарольду, но оклик матери, в котором звенела неприкрытая тревога, заставил его остановиться на полпути. Мальчик застыл, содрогаясь от боли — внутри он кричал и молотил руками по врагу, — но в жизни вынужден был стоять в нескольких метрах от места казни, глядя на бездушного Гарольда, который топтал и топтал прекрасных бабочек. Вынужден был стоять, умирая внутри от ненависти и гнева, и все, что ему оставалось, — лишь сжимать кулаки в бессилии.

— Франциск, — снова окликнула мать.

Мальчик тяжело дышал и едва сдерживался, чтобы не разрыдаться у всех на виду.

Через несколько минут с коллекцией Франца было покончено. Гарольд отер подошвы о дерн и двинулся прочь, все с тем же равнодушием на лице.

Все, что осталось от трудов Франца и мистера Бэрила, от работы, в которую они вложили столько любви, внимания и времени, — пустая коробка и стеклянное крошево. Ветер подхватывал разноцветные оторванные крылышки и уносил прочь.

Они все погибли.

Франц обернулся к Мюриель — его щеки были красны, ноздри раздувались. Мальчик сжал пальцы в кулаки, больше не намереваясь притворяться. В этом не было смысла. Тетушка же довольно блеснула бусинами глаз и ухмыльнулась. На ее лице сияло торжество — Франциск его мгновенно узнал.

— Терпеть не могу животных, — негромко и чопорно протянула Мюриель. — Но больше всего — невоспитанных детей, которые не знают свое место.