Каштановая Долина

Мила Никова

Однажды в руки Инги, молодого эксперта-криминалиста, попадают коралловые бусы, которые, по легенде, обладают магической силой проверять глубину любви избранника.Бусы хранят в себе мистические истории, произошедшие в Каштановой Долине. Прекрасное платье, сшитое из слез, загадка исчезновения детей, зелье колдуньи Максы и скитания графа, потерявшего все – тайные тропы к загадкам прошлого открываются перед вами в этом мистическом романе.Итак, мой дорогой читатель, отправляемся в путь…

Глава 7

Поиски сына

Тома продолжала искать своего сына, отгоняя от себя мысль, которая, словно ржавчина, просачивалась внутрь и покрывала рваными пятнами ее надежду на встречу с Томасом.

Чтобы хоть как-то уйти от тоски, она закрывалась в маленькой мансардной комнатке и под покровом ночи шила платье. Однажды посетившая ее мысль о том, что при встрече с Томасом она должна быть в новом платье, согревала и давала силы жить. Слезы, скатываясь по щекам в свете мерцающих свечей, превращались в коралловые бусы, которые она собирала полные ладони. Этими бусинами Тома вышивала подол платья. Узор сам ложился сюжетом, она отдалась на волю творчества и ровными стежками пришивала бусинку за бусинкой, сплетая их в замысловатые картины.

Когда Тома выплакала почти все слезы, готовая вышивка украшала собой широкий подол платья. Кто-то невидимый, но постоянно присутствующий, тот, кто водил ее рукой, сотворил на платье чудесные сюжетные картины. Вышивка, перекатываясь по шуршащей тафте, то изображала узкие улочки Венеции, то вдруг являлась горными вершинами, заросшими густым лесом.

А может быть, именно там нужно искать Томаса?

От этой горячей догадки Томины слезы высохли окончательно, и она поднялась — решительная, готовая тут же ехать, идти, бежать, лететь — туда, где ее сын.

Тома надела платье — то, словно живое, обняло ее фигуру — и вышла из дома. Она доберется до ближайшей станции и там сядет на поезд до Венеции — так думала Тома, не осознавая, как далеко от Долины до той самой станции.

Ее воображение уже рисовало картинку, как она сойдет с поезда и сразу же — на перроне — увидит знакомую белокурую макушку. Она окликнет маленькую фигурку, и та обернется к ней ее маленьким сыном.

А потом они вместе отправятся гулять по мостам и улочкам тонущего города, прокатятся по большому каналу. Тома будет в новом платье, и Томас увидит, что его мама самая лучшая и красивая на всем белом свете, и никогда уже не покинет ее.

* * *

Городок в Долине готовился выйти из-под покрова ночи и встретить новый день. Жители досматривали последние сны, иные уже, потягиваясь, сидели в своих постелях, готовые к подъему. Кое-где хозяйки — ранние пташки топили печи, ставили на огонь кофейники и, ворчливо воркуя, тормошили мужей и детей:

— Пора вставать, подъем, дружище…

И целовали своих близких людей.

Молодая женщина в удивительно красивом платье села в поезд и через сутки добралась до конечной станции, там она вышла на перрон, и, вглядываясь в лица детей, тоже сошедших с поезда в сопровождении своей семьи или матери или няньки, прижимала к себе белокурых мальчуганов предшкольного возраста. Глазами впивалась в лицо мальчугана, заглядывала ему в глаза, ворошила волосы и, стремительно прижимая к груди, шептала:

— Ты мой дорогой мальчик, мой Томас! Как же я скучала по тебе.

Напуганные взрослые с трудом оттаскивали своих отпрысков от странной особы, одетой слишком нарядно для обычного городского дня.

Наконец на нее обратил внимание полисмен, сделал попытку с ней объясниться и, не найдя понимания в ее уже ставших безумными глазах, вызвал карету скорой помощи. Рослые санитары с трудом завернули Тому в смирительную рубашку, и машина с красным крестом, сигналя клаксоном просьбу зевакам расступиться, повезла несчастную на окраину города, где в серых неприветливых стенах держали городских психов.

* * *

Януш Крапт, мужчина в расцвете сил, именно в том расцвете, когда первая седина начинает проявляться в бакенбардах, год назад похоронил свою жену.

Жена уходила тяжело, изматывая себя и его непредсказуемыми приступами душевной болезни. Крапт терпеливо сносил все эти состояния больной женщины, но и его терпению пришел конец. И после очередного припадка, закончившегося вскрытием вен, Крапт прямо на руках унес ее в больницу. Лая после лечения притихла, ее безумные глаза словно утонули, покрывшись легкой ледяной корочкой. Однажды ночью, когда он сидел возле ее постели и держал худую руку в своей, Крапт почувствовал, как ледяная корочка потянулась к рукам и ногам Лаи. Судорога, прошедшая через все ее тело, не смогла разломать наступающую изморозь, и, когда явно видимый туман с выдохом вылетел из приоткрытого рта жены, он понял, что она ушла от него навсегда.

Крапт принял смерть жены как-то отстраненно спокойно. После похорон он продолжал приходить в больницу для душевнобольных, сидел возле их постели, когда они после приступа лежали, обессиленные медикаментозной терапией, кормил их с ложки, выносил утки и делал еще кучу всяких мелких участливых дел.

Вот и сегодня вечером Крапт сидел в палате, куда поместили вновь прибывшую женщину. Ее привезли с железнодорожного вокзала, где она металась по перрону, хватала детей и уверяла, что это ее сын.

Тома, а это была она, спала. Вдруг из ее глаз выкатилась слезинка и со стуком упала на пол. Крапт наклонился, поднял маленькую коралловую бусинку и под кроватью обнаружил еще несколько. Сначала он подумал, что бусы отвалились с платья, висевшего на спинке кровати, подол которого украшала вышивка из тех самых бус. Но из-под закрытых век женщины снова показались слезинки и тут же скатились красными шариками. Женщина плакала коралловыми бусами! Это было удивительно, неправдоподобно, странно… Но Крапт наблюдал это собственными глазами. А ведь он не был пациентом больницы.