Суровая сталь

Мила Дрим

Быть старшим, но вторым после Тимура.Нести ответственность.Уметь всё контролировать.Разгребать то, что накосячили другие – и оставаться равнодушным ко всему происходящему – лишь один из братьев способен на это.РУСТЕМ.Мужчина, которому чужды какие-либо чувства, кроме верности орде и беспощадности к врагам.Человек, считающий влюбленных дураками, а саму любовь – проклятием.Но так ли он прав?История Мужчины с непростым характером и сложной судьбой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Шлюха! — зло прокричала Анна Павловна, отвешивая дочери звонкую и весьма болезненную пощечину.

София испуганно вжалась в стену, прикрывая ладонями лицо. Потрясенная, она с ужасом смотрела на разъяренную фурию, синие глаза которой метали молнии. Светлые волосы рассыпались по плечам женщины, красивое лицо побагровело. Нет, девушка, не раз видела мать злой, но такой ужасающей, как сейчас — первый раз.

— Мама, я все объясню, — попыталась оправдаться (только вот за что?) София, но Анна Павловна оборвала ее жалкую речь громогласным голосом:

— Ты кого привела? Проститутка!

— Мама! — повторила девушка, пытаясь воззвать этими словами к материнскому сердцу женщины — тщетная, конечно, попытка. Сейчас ей было абсолютно все равно, что кто-то слышит оскорбления.

— Хотя этого следовало ожидать, — голос матери сочился злостью и обидой, — ведь ты вся в папашу, он такой же был. Ну, ничего, я на тебя управу найду.

Рустем, устав слушать ахинею, с силой толкнул дверь в зал, отчего Анна Павловна возмущенно вскрикнула, а София — порывисто отвернулась, не желая показывать своих чувств.

— А я вижу, ты наглый, — смерив черноволосого мужчину взглядом, пылающим ненавистью, сказала женщина, — сейчас я позвоню Игорю Олеговичу, нашему участковому, и с тобой тоже разберутся.

Мужчина холодно усмехнулся — всего лишь усмешка, а у Анны Павловна все сжалось внутри.

— Звоните, но на вашем месте я не стал бы этого делать.

Мать Софии замерла, пытаясь понять, что за человек перед ней стоит. Эта манера держаться: уверенно, расслабленно… Видимо, не простой человек. Тогда женщина решила сменить гнев на милость — по отношению к гостю, конечно, а не дочери — с ней она разберется позже, когда этот страшный мужчина уйдет.

— Вы понимаете, — деликатно начала Анна Павловна — и даже улыбнулась, прекрасно зная, как особо хороша она, когда улыбается. Сразу выглядит моложе лет на 15. Хотя она и так хороша, в свои 48, — Софии сейчас не до отношений. Все ее время уже расписано на эти месяцы вперед — дочь страстно хочет поступить на медфак. Она мечтает стать врачом. Сами понимаете, это дело важное и требующее особой подготовки.

София поморщилась от этой лжи. Она никогда не хотела быть доктором. Хотя бы потому, что боялась вида крови, и всяких медицинских манипуляций. Но Анну Павловну не волновали подобные «глупости». Это было уже решенным делом. Мать она или не мать?!

— Давайте обсудим это на кухне? — не сводя нечитаемого взгляда с женщины, предложил Рустем. Та колебалась, тогда мужчина добавил:

— Уверен, мое предложение вас заинтересует.

— Ладно, — Анна Павловна, продолжая улыбаться, направилась в сторону кухни — Рустем, не спеша, следом за ней. Они не стали звать с собой Софию — хотя то, о чем планировалась беседа — напрямую касалось девушки. А она — и не хотела идти. Забравшись на диван с ногами, София пыталась успокоиться и найти оправдание своей матери — быть может, та сильно напугалась, может, что-то болит у нее, или — она, София, действительно, шлюха? Девушка тихо всхлипнула, отгоняя мучительные воспоминания из прошлого. Но они навязчиво атаковали ее сердечко: и тошнота поднимается волной — до самого горла. Неужели мама не замечала? Не видела?… Наверное, нет. Конечно, нет. Она слишком уставала. Еще бы, работа в детском саду требовала немало сил. Откуда им потом взяться на дочку?

— Вы хотите, чтобы я продала вам дочь? — сдавленным голосом вопросила Анна Павловна. Ей было непросто выдерживать мрачный взгляд мужчины.

— Хм, звучит не очень, — Рустем цинично улыбнулся, — я предпочитаю это назвать благоустройством собственного ребенка.

— Не думаю… — начала, было, женщина, но мужчина не позволил ей закончить, обрывая ее речь:

— Думать не надо. Вы посчитайте. Сколько всего вы сможете себе позволить. Новую квартиру. Обставите ее. Наряды там, путешествия, — Рустем шире, по-акульи, улыбнулся, вспоминая, что может стать перевесом в решении женщины, — вот вам на работе все обзавидуются. А может, и вообще с работы уйдете. Будете посещать театр, фитнес, там. Заживете полной, своей жизнью. Быть матерью-одиночкой — это непросто, понимаю. Зато теперь у вас будет время на себя, на свою личную жизнь. И вы сможете спокойно заниматься всем этим, будучи уверенной, что ваша дочь в надежных руках.

— Ну, не знаю… — протянула Анна Павловна, а в синих глазах блеснуло так хорошо знакомое чувство, которое Рустем так часто видел в глазах многих женщин — алчность. Мужчина, чуть усмехаясь, извлек бумажник, и, хрустя купюрами, положил несколько на стол. Глаза Анны Павловны стали больше. Мужчина произнес:

— Это — только малая толика. Если вы не будете делать мне мозги, я уже вечером завезу вам половину от обозначенной суммы.

И когда Рустем в очередной раз заглянул в глаза женщины, он увидел в них согласие.

— София, — немного возбужденным от вида денег, голосом, начала Анна Павловна, возвращаясь в зал в сопровождении Рустема.

— Мама? — девушка сползла с дивана, с надеждой глядя на лицо женщины. Рустем даже поморщился — как по-детски наивно выглядела София.

— Мы все обсудили, — Анна Павловна окинула дочь строгим, оценивающим взглядом, — и пришли к соглашению. Собирайся, ты едешь с этим… добрым, мужественным, заботливым мужчиной. Я благословляю ваш союз.

— Мама? — потрясенно повторила девушка, не веря — ни своим ушам, ни своим глазам.

— Собирайся, — повторила женщина, направляясь к шкафу и извлекая с верхней полки папку. Анна Павловна протянула ее Рустему, — здесь все ее документы — свидетельство о рождении, паспорт, карточка. За исключением диплома об окончании школы — выпускной у нее в эту субботу.

Мужчина, сохраняя молчание, сжал папку смуглыми пальцами.

— Я… не верю, что такое может быть… — София умоляюще посмотрела на такое отстраненное лицо матери. Анна Павловна извиняющимся тоном обратилась к Рустему:

— Может, дадите мне пару минут? Мне нужно кое-что сказать дочери, — женщина томно улыбнулась, — это между нами, девочками.

Мужчина милостиво согласился, однако, у двери угрожающе сказал:

— Только без рукоприкладства, не стоит портить внешний вид.

— Да-да, — согласилась Анна Павловна. Оставшись наедине с дочерью, женщина решительно двинулась на нее. Игнорируя холодный блеск глаз мамы, София обратилась к ней — со всей душой:

— Мамочка, скажи, пожалуйста, что ты просто пошутила. Что это был твой хитрый ход, и сейчас ты вызовешь милицию. Я не верю, что ты способна на это.

— София, — строго произнесла Анна Павловна, и у девушки все сжалось в животе, — ты видела его? Ты обратила внимание на его часы, на обувь, на машину? Видела сколько у него денег? Это — твой шанс, дочка. Шанс выбраться из этой нищеты, в которой мы жили. Я лишь хочу тебе лучшего, доченька.

— Мама, меня все устраивает. Мне не нужно золотых гор и шикарной жизни. Достаточно мира и спокойствия, — София задрожала сильнее, заметив, что ее слова не вызывали никакой реакции у матери. — Мам, я даже готова пойти учиться на врача, только спаси меня.

— Это уже не нужно, — женщина покачала головой, — мы уже обо всем договорились.

— Мама! — София рухнула на колени перед матерью, поднимая на нее взгляд, полный боли и страха. Она смотрела на нее, как тогда — маленькая девочка — напуганная, одинокая, беззащитная. — Я умоляю тебя!!!

Женщина смерила дочку взглядом, которым вряд ли можно назвать материнским — уж слишком равнодушным он был.

— Перестань! — тихо, но это слово, подобно удару хлыста, послышалось Софии. Девушка обхватила себя за плечи, ища поддержки в самой себе. Анна Павловна сделала шаг назад. Затем, раздался ее голос:

— Вытри слезы, припудри носик и собери вещи, хотя я не сомневаюсь, что он купит тебе все.

— Мне не нужно все, — прохрипела София, поднимаясь на слабые ноги, — мне ничего не нужно от него.

Анна Павловна сдвинула брови на переносице.

— Я тебя не для того рожала и кормила 3 месяца грудью, мучаясь, страдая, чтобы ты потом выросла и принесла мне проблем! Неблагодарная! Собирайся. Потом еще спасибо скажешь мне.

Женщина, не в силах более смотреть на дочь (ох уж это чувство вины — в данном случае — заслуженное), вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

София заметалась по залу, пытаясь понять, что взять, что делать, как быть. Внезапно, ее взгляд зацепился за приоткрытое окно. Девушка подошла к нему. Глянула вниз — не так уж высоко. Но все равно, страшно, хоть и первый этаж, и дом уже такой низенький, старый же. Намного страшнее идти к нему — к этому мрачному, непонятному мужчине.

Усмиряя в себе тошнотворную волну страха и слабости, София открыла окно пошире. Медленно, все еще борясь сама с собой, забралась на пожелтевший от времени, подоконник, перевесила ноги. А затем, шумно вздохнув, зажмурила глаза. И… прыгнула.