Черный монастырь. Книга первая: Анна

Микаэл Ханьян, 2022

«Анна» – первая книга серии «Черный монастырь». Анна, студентка из Санкт-Петербурга, проживает две жизни – в России 21 века и, в своих видениях, во Франции 19 века. Встреча со знаменитым художником помогает Анне поверить в любовь и помочь окружающим ее людям восстановить отношения, разорванные трагической судьбой.

Глава 2

Планирование отдыха — занятие благостное, поэтому половина следующего дня прошла в приятных заботах. С утра Лёша отправился в турбюро, где работала его одноклассница, и Светочка с удовольствием проинструктировала его по всем вопросам, связанным с посещением Земель Луары — так назывался регион, в который входил и департамент Вандея. Выяснилось, что лучше всего лететь до Нанта, а там уже взять машину и остаток пути проделать на колёсах. Лёша почти уже видел, как они добираются до острова, берут напрокат два велосипеда — именно так рекомендовалось познакомиться с этим райским уголком — и начинают его неспешно изучать, останавливаясь у соленых бассейнов, появившихся здесь ещё в первом тысячелетии, загорая на старинном «Пляже дам», отдыхая в тени пиний… Кроме того, была у Лёши ещё одна, потаённая мечта: найти то место, где когда-то стоял мольберт Ренуара.

***

Оплатив бронь и запасшись целой кипой буклетов, проспектов и карт, Лёша вернулся к себе на Грибоедова. Дверь он смог открыть не сразу — пришлось с усилием протолкнуть в прихожую что-то тяжёлое. Протиснувшись в образовавшуюся щель, он увидел на полу огромный деревянный ящик, доверху заполненный разнокалиберными горшочками. Из каждого горшочка выглядывали небольшие ростки; некоторые поникли, а были и такие, которые выглядели совсем чахлыми.

Благодушное настроение сменилось нарастающим раздражением. Было нетрудно вычислить, что Аня сначала затащила ящик, а затем снова убежала по своим делам. То, что Лёша не смог открыть дверь, объяснялось просто: его возлюбленная была вдвое тоньше хозяина квартиры и могла, словно домашняя мышь, просочиться в небольшую щель. Но больше всего Лёшу злило то, что ему навязывают кучу полудохлых, непонятных, ненужных ему растений. С известными оговорками он соглашался время от времени освобождать жилплощадь для очередного редкого экспоната, но превращать свою квартиру в свалку — это уже слишком.

Лёша уже был готов достать большой мешок для мусора и сгрузить в него всё это хозяйство, но тут дверной замок снова щёлкнул, и прихожая наполнилась радостным щебетом его подруги:

— Лёшик, ты уже дома! Ну что, заказал? Когда едем?

Насупившись и не отвечая, Лёша прошёл в комнату, плюхнулся на диван-кровать и уставился в туристский проспект.

— Лёш, ты что, обиделся? Из-за стрептокарпусов?

Гибрид бактерии и пресноводной рыбы тут же нарушил планы Лёши, и вместо того чтобы надуться, он расплылся в улыбке:

— Из-за кого?

Аня поняла, что опасность миновала, и тоже примостилась на диване.

— Лёшик, ты ничего не понимаешь! Это же удивительное растение: на одном небольшом кусте вырастает до ста цветков!

Лёша вздрогнул.

— И что, всё это будет расти и куститься у нас дома? Анют, ну посмотри — ведь уже ступить негде!

Аня весело рассмеялась.

— Ну, что ты! Я приведу их в себя, а потом куда-нибудь пристрою.

Лёша повернул голову, и его взгляд упал на свежую копию Ренуара.

— Кстати, есть у меня один знакомый отшельник. Можно ему предложить.

Аня широко раскрыла глаза.

— Отшельник? Настоящий? Какой-нибудь монах?

Лёша встал с дивана, подошёл к столу и начал протирать отмокшие кисти.

— Что-то вроде того. Правда, обитает не в монастыре, а на чердаке.

— Как романтично! Хочу твоего монаха.

Лёша криво усмехнулся и воткнул протёртую кисть в стакан.

— Хочешь — получишь. Навестить сирого и убогого — дело благое.

***

Отшельник Мафусаил обитал у Пяти углов, поэтому решено было отправиться к нему пешком и провести рекогносцировку на местности — выяснить, согласится ли он приютить бездомные растения, есть ли у него для этого хотя бы минимальные условия, да и вообще узнать, жив ли. Если уж перечислять, то начать, наверное, нужно было с последнего: Лёша не виделся с Мафусаилом уже года два и последний раз застал затворника далеко не в лучшем виде.

Захватив бутылку красного вина, сыра и пару батонов «Французского», они уже через полчаса были на Разъезжей, где в одном из домов в глубине двора, на шестом, чердачном этаже обитал Мафусаил.

Осторожно ступая по грязным неубранным листьям, Аня вошла в колодец двора и резко остановилась. То, что она увидела, показалось вначале какой-то декорацией к фильму о послевоенной разрухе: всё здание было изрезано диагональными трещинами; обвалившаяся штукатурка обнажала бурые кирпичи. Сбоку торчал огрызок водосточной трубы, а под самой крышей громыхал на ветру кусок оторванной кровли.

— Я и не знала, что такое ещё есть.

Лёша только хмыкнул.

— Есть ещё и не такое.

Дверь в подъезд была открыта и мерно поскрипывала. Внутри пахло куревом, сыростью и бездомными кошками.

— Хуже, чем в нашем виварии, — прошептала Аня, и они начали забираться на последний этаж.

— Смотри под ноги, здесь всё прогнило ещё при царе Горохе, — предупредил Лёша, и Аня крепко ухватилась за его руку.

Последний этаж оказался предпоследним: дальше, резко сужаясь, вела деревянная лестница, которая заканчивалась небольшой тёмной площадкой с единственной дверью непонятного цвета. Звонка не было, поэтому пришлось стучать.

«А вот и монтёр», — послышалось из-за двери, которая после непродолжительной заминки открылась, и на площадку вышел долговязый человек в драном свитере и с заплывшей свечой в руке. Уставившись на гостей, он, казалось, пытался понять, кто это такие.

— А я-то думал, это монтёр. Не случилось.

Долговязый повернулся и снова исчез. «Проходите, раз уж явились», — раздалось из-за приоткрытой двери. Лёша и Аня переглянулись и вошли.

Чуть не споткнувшись о высокий порог, они оказались в тускло освещённом помещении, похожем то ли на бытовку истопника, то ли на заброшенную кладовку. Большой, грубо сколоченный стол, с обеих сторон которого стояли такие же неказистые скамейки, был завален тюбиками краски, пустыми бутылками и стаканами. Между задней скамьёй и стеной втиснулся низкий топчан, а в самом углу виднелась дровяная печь с тлеющими поленьями. К дальней, самой высокой из трёх стен прислонился стеллаж, уставленный книгами вперемежку со скрученными листами ватмана. По периметру горело несколько разнокалиберных свечей, а с потолка на голом шнуре свисала потухшая лампочка.

— Во, перегорела, — махнул рукой на лампочку Мафусаил. — Я и подумал, что это монтёр идёт.

Лёша усмехнулся:

— Да кто ж к тебе придёт, да ещё в такое время?

— Вот и я думаю: какой дурак ко мне притащится? Тем более что я и не вызывал никого. — Внезапно в его голосе появились вкрадчивые нотки: — А может, у вас и лампочка с собой есть?

— Нет, лампочки у нас нет.

— А чё ж вы тогда заявились? — Мафусаил упёр руки в бока и сурово посмотрел на Лёшу.

Впоследствии Аня много раз думала, что, не подай она тут голос, всё могло бы сложиться иначе. Но что было, то было: Аня набралась духу и робко произнесла:

— Это я предложила к вам зайти.

Мафусаил, как циклоп в пещере, повернулся на голос, схватил со стола свечку и поднёс к лицу гостьи. Аня смущённо улыбнулась. На лице же Мафусаила отразилась сложная и непонятная гамма чувств.

— Всё, пора завязывать, — произнёс он наконец и вернул свечку на место.

— С чем? — полюбопытствовала Аня.

— С беленькой. Вот уже и глюки начались. Принял вас за одну нездешнюю особу.

— Завязывать тебе точно пора, — вставил Лёша. — Но сначала мог бы пригласить гостей к столу.

— И впрямь, чего это я? Прошу, так сказать, присаживаться.

Мафусаил приподнял один конец стоящей у стола скамьи, и на пол с грохотом полетел металлический таз и что-то ещё. Широким жестом руки он смахнул со стола пустые бутылки, а рукавом свитера высвободил некоторое полезное пространство.

Аня вопросительно посмотрела на Лёшу, который, не обращая особого внимания на действия хозяина, сел за стол. Аня подсела рядом. Хозяин приземлился на скамью с противоположной стороны стола и бесцеремонно уставился на Аню.

— Значит, это вы захотели взглянуть на мою келью?

Лёша усмехнулся:

— Не обольщайся. Анюта тебе цветочек принесла, чтобы он не загнулся.

Аня просительно взглянула на хозяина.

— Вы ведь возьмёте, правда? Его можно поставить на подоконник.

Мафусаил прищурился.

— И где ж вы его разглядели, подоконник-то?

— А вы его сделайте — знаете, можно просто полочку прибить и держать на ней.

Лоб отшельника превратился в стиральную доску.

— Полочку? Прибить? Это очень перспективная мысль, и я буду её думать. А пока что…

Он достал откуда-то снизу початую бутылку водки.

— Хряпнем?

Лёша потянулся к своей сумке.

— У нас бутылка красного. Вам налево, нам направо.

Мафусаил протёр рукавом гранёный стакан и налил себе хорошую порцию водки.

— За высокое искусство! Ну, и чтобы не было войны и всё такое.

Опрокинув содержимое стакана, он, опять же откуда-то снизу, достал буханку хлеба и половинку очищенной луковицы. Срезав несколько колечек и положив их на хлеб, он смачно откусил.

— Лук — от семи недуг.

Пока гость откупоривал бутылку, хозяин жевал, наблюдая за действиями Лёши, который разрезал упаковку сыра, сполоснул под капающим краном два стакана, вытер их своим платком и налил себе и Ане вина.

Наконец Мафусаил заметил принесённый на пробу и поставленный у двери горшок.

— Цветочек-то съедобный?

Аня придвинулась к Лёше.

— Лёш, давай унесём его обратно.

Мафусаил заулыбался:

— Дитя моё, дядя шутит. Цветочки я не кушаю. Я вообще мало кушаю.

— А что так? — поинтересовалась Аня, подхватывая ироничный тон.

— Да знаете, как-то всё некогда, да и, собственно, нечего.

Лёша отпил вина и начал нарезать батон.

— Видишь ли, милая, Мафусаил живёт жизнью особой — нам, простым смертным, недоступной.

— И что же особого в его особой жизни?

Лёша допил своё вино и начал задумчиво жевать сыр.

— Наш друг Мафусаил целиком посвятил себя искусству — принёс себя, так сказать, на алтарь высокого служения и на всё остальное чихать хотел с высоты своей каморки.

Мафусаил оприходовал очередную порцию водки.

— Хорошо говоришь. Продолжай.

— Да я, собственно, уже всё сказал.

Лёша подлил себе вина. Сидя с пустым стаканом, Мафусаил задумчиво поглядывал на приятеля, как будто не замечая гостью. Аня же, наоборот, немного освоилась.

— А что вы пишете?

Мафусаил медленно повернул голову.

— Да всё больше голых баб.

Аня опустила глаза и слегка покраснела.

— Он имеет в виду обнажённую натуру, — прокомментировал Лёша.

Мафусаил оживился:

— Барышня, не согласитесь понатурить?

Лёша нахмурился:

— Не согласится.

Он залпом выпил вино и налил себе водки.

— Вот это дело! — одобрил Мафусаил. — А то «вам налево, нам направо». Всем нам в одно место.

Он налил себе и вопросительно посмотрел на Аню, которая покачала головой:

— Нет, спасибо, мне хватит вина.

Мафусаил протянул руку за бутылкой вина, налил Ане и стал разглядывать этикетку.

— Вы только гляньте, «Сент-Эмильон». Видать, хороший заказец получил?

Лёша ничего не ответил, зато Аня встрепенулась:

— Лёша сделал такую замечательную копию Ренуара — просто не отличить! Остров с романтичным названием.

— Да-да, припоминаю: райские кущи, кораблики и дамы с зонтиками. Значит, на «Нуармутье» замахнулся, друг Лёша?

Продолжая молчать, Лёша, теперь уже руками, отломил сыр и налил очередную порцию водки. Как будто не замечая нарастающую напряжённость, Мафусаил снова переключился на Аню:

— А может, попозировали бы мне, а? А то эта пьяная дворничиха уже в одном месте сидит. И вонь от неё… Не знаю, чем это она там у себя закусывает, только после неё хоть крышу разбирай.

— А зачем вы её приглашаете, если вам это так неприятно? — с искренним удивлением спросила Аня.

Мафусаил медленно расплылся в улыбке:

— Так кто ж ко мне ещё пойдёт, кроме пьяной бабы? Нормальным натурщицам платить надо. А у нас с платёжными средствами временные затруднения вышли, так что приходится удовлетворяться представительницей трудового пролетариата.

В глазах Ани мелькнула тень сочувствия.

— А вы только… обнажённых рисуете?

Мафусаил захохотал, Аня тоже начала улыбаться. Несмешно по-прежнему было только Лёше.

— Да мне всякие нужны — мужики и бабы, одетые и наоборот, красивые и страхолюдины. Лишь бы сидели терпеливо и не бегали ежеминутно в сортир.

Аня снова опустила глаза:

— Ну, я могла бы… как-нибудь попробовать.

Лёша резко хлопнул рукой по столу. Стакан Мафусаила подпрыгнул, и часть только что налитой водки пролилась на стол.

— Да оставь ты Аню в покое! Не будет она тебе позировать! — Он вскочил с места. — Вон, тараканов пиши — они у тебя из каждой щели лезут.

Мафусаил долил себе из бутылки и с интересом ждал продолжения.

Лёша принялся нервно расхаживать по каморке:

— Думаешь, если появится новая натурщица — в твоей жизни что-то изменится?

— Не дай бог! — отозвался Мафусаил с набитым ртом, смачно жуя батон.

— Что ты можешь? Водку пить и малевать лысыми кистями нечто неудобоваримое?

Мафусаил перестал жевать:

— О-о, тут ты… прав!

Он весело заржал и подлил себе ещё водки. Лёша остановился:

— Вот-вот, сказать-то нечего.

— Сказать-то можно много чего, да только зачем? — Мафусаил наконец дожевал батон. — Всё уже говорено, и не раз. Ты выбрал свой путь, я — свой.

— Путь? И ты называешь вот это, — Лёша обвёл рукой чердак, — путём?

— Что-то мне подсказывает, что у вас есть своё определение, коллега.

— Дно это, а не путь. Яма. Помойка.

— Значит, я — навозный жук.

Мафусаил снова заржал, подлил в оба стакана водки и опрокинул залпом свой.

— Боюсь, ты прав. Жить в грязи, общаться с грязью и не уподобиться ей невозможно.

— А вот тут ты, батенька… опять прав!

Мафусаил загоготал и свалился со скамейки на пол. Лёша вскочил:

— Всё, с меня хватит. Пошли отсюда.

Взяв Аню за руку, он быстро повёл её к двери, но она всё-таки успела оглянуться на хозяина, который продолжал лежать на полу, дёргаясь от смеха.

На обратном пути Ане пришлось чуть ли не бежать за Лёшей, который быстро шагал по пустынным улицам, подняв воротник куртки и засунув руки в карманы.

— Лёш, не гони ты так, я за тобой не успеваю.

Лёша как будто не слышал её и лишь мрачно глядел перед собой.

Быстрая ходьба сбивала дыхание; пару раз Аня чуть не поскользнулась на мокрых листьях. Холодный ветер хлестал её по щекам, вздымал полы лёгкого пальто, ледяной струёй бежал за воротник.

— Лёш, не молчи, а?

Не останавливаясь, Лёша резко повернул к ней голову:

— Да что ты прицепилась ко мне? Может, жалеешь, что ушла? Путь свободен. Иди, позируй ему. Можешь вообще там остаться.

— Зря ты так много выпил. А теперь ерунду несёшь какую-то.

Лёша резко остановился:

— Не нравится — не слушай!

Он снова взял с места в карьер. Аня уже не могла идти в прежнем темпе; расстояние между ними всё больше увеличивалось. Вскоре она уже едва различала его среди вздымаемых ветром листьев.

Не видя ничего перед собой, Лёша шагал по мосту Ломоносова. Почему-то водка ударила в голову только теперь: в висках стучало, башни моста чуть покачивались. То ли от злости, то ли от водки, то ли от того и другого, но он совершенно не думал об Ане. Ему хотелось одного: добраться до дома и уснуть.

Впереди показалась площадь, и Лёша прибавил шаг. Поднятый высоко воротник ограничивал обзор, но ему было всё равно — он и так ничего не замечал. Не заметил он и вынырнувший слева тёмный седан.

Последнее, что он успел почувствовать, был сильный удар. Всё остальное — запоздалый визг тормозов, ступор водителя, истошные крики Ани — осталось в той жизни, к которой отныне он был непричастен.