Планета Афон. Крестный Ход

Мигель Severo, 2020

Книга Мигеля SEVERO продолжает рассказ о наведывании святого Афона. Автор и гости Святоименной Горы, которым по особому приглашению (а пускают на остров не всех!) посчастливилось побывать здесь, делятся не только впечатлениями, но и своими личными тайнами. Впрочем, автор ярко живописует не только красоты священного места и портреты многонациональных паломников, но и проникает в Историю России, чтобы делать выводы и давать советы нам и нашим потомкам… Издание богато иллюстрировано и предназначено для всех, кто любит историческую, духовную, философскую и художественную литературу. Издание 2-е, исправленное и дополненное.

Глава II. «Послушание»

Один человек проделал долгий путь по суше и по морю и явился на Святую Гору, чтобы увидеть прославленного старца.

Придя в монастырь, сначала поинтересовался о нём.

— Скажи, какие чудеса творит ваш авва? — спросил он у молодого монаха.

— Смотря, что называть чудом, — ответил тот. — У вас в мiру принято считать чудом, если Бог исполнит чью-то волю. У нас же считают чудом, если кто-то исполнит волю Бога.

* * *

Порог архондарика стал для нас как бы зримой границей, разделявшей два мiра: напоённый солнцем, благоуханием субтропической растительности и морского прибоя уголок земного рая; и рукотворный — томящийся в полумраке, наполненный суетой, неистребимым запахом толпы и звоном посуды.

Поначалу, затворившись от жары, мы даже почувствовали лёгкое блаженство в сравнении с изнуряющей солнечной активностью. Таковое обычно ощущаешь, воротясь домой после длительного отсутствия по казённой надобности.

Но мятущаяся душа после баньки, трапезы и блаженного сна уже томится неволей и, подобно птице счастья, снова рвётся из пут и всех сухожилий в очередной вояж за приключениями.

Монастырский буфет, по прошествии совсем малого времени, обдав нас волной кофейных ароматов, напомнил о резкой необходимости утоления животной страсти. Но первоочередной задачей, всё-таки было обрести койко-место, поэтому с цитаделью чревоугодия мы решили ознакомиться во вторую очередь.

В заветный кабинет архондаричьего о. И — я выстроились в смиренном ожидании человек несколько, аще убо в предвкушении блаженного отдыха вполне по силам было приглушить звучание внутреннего громкоговорителя.

Авве торопиться было некуда, и он с каждым паломником непременно проводил коротенькую беседу на предмет его целей пребывания на Святой Горе. Обладая знанием как минимум трёх иностранных языков, что при моём музыкальном слухе разобрать было не сложно, сие занятие не доставляло о. И-ю особых проблем, однако требовало времени и немалого, а также нашего недюжинного терпения.

Что ж, мы не гордые, потерпим.

На сегодня у нас запланирован полный штиль, поэтому появилась благоприятная минутка почитать Последование ко Святому Причащению. Достав из безразмерного рюкзака весьма потрёпанный молитвослов, Вольдемар со свойственной его пономарскому гласу выразительностью начал вычитывать каноны.

Звуки, характерные для любого общепита, будь то ресторан или закусочная, трактир или монастырская трапезная, нисколько не мешали нашей усердной молитве. Единственно, что привлекло моё внимание, так это україиньска мова, щедро разбавленная непарламентскими выражениями. У меня почему-то сразу всплыла в памяти картина И.Репина «Запорожцы».

Без труда узнав гуторившего по характерным усам, которые невозможно спутать ни с какими другими, я искренне поразился той тщательности, с которой незалэжный брат подготовил себе лакомое местечко. По непонятной для меня причине, паломники, отведав трапезы, не горели желанием убирать за собой посуду, а о. Ф-ф был слишком один, чтобы успевать всех обслужить, да ещё и за всеми навести порядок.

Как известно, язык до Київа доведёт, если только вовремя придержать его. В противном случае может довести до киллера. Незалэжный брат добродетелью немногословия, похоже, был не слишком обременён, во всяком случае, поносить своих братьев во Христе у него получалось намного лучше, чем проявлять смирение. И что меня всегда особливо поражало в манере поведения потомков древних укров — если уж таковой заведёт свою волынку, то остановить его только пуля сумеет. А так, чтобы по велению внутреннего гласа или по правилам приличия — не дождётесь! На территории по обе стороны нижнего течения Днепра прилично только то, что приносит реальный и ощутимый доход, что осязаемо и не имеет запаха.

«О, безумный человече! Доколе углебаеши яко пчела, собирающая богатство свое? Вскоре бо погибнет, яко прах и пепел: но более взыщи Царствия Божия», — гигант Х-в сделал глубокий вдох, будто сожалел о бесцельно прожитых годах, и продолжал самозабвенно вычитывать канон покаянный Господу нашему Иисусу Христу.

М-да, если бы все, как один понимали Закон Христов, скольких бы войн, да и просто бед и потрясений удалось бы избежать? Сегодня ты окрысился на брата своего за то, что он посуду за собой не убрал, а завтра? Выйдешь на очередной Майдан, потому что власть тебе не угодила?

Так власть и не обязана угождать всем и каждому. На свете семь миллиардов человек проживает, поди, каждому угоди!

То же Священное Писание для всех едино, однако нашлись умники трактовать его по-своему. Сначала католики подправили Символ Веры, затем Мартин Лютер «реформировал» христианство, и понеслось: иеговисты, адвентисты, мормоны…

Но с этими понятно, а как быть с тремя только православными церквами на территории Незалэжной? На любой вкус! Полный плюрализм мнений: чей «закон божий» больше соответствует твоим греховным помыслам, в том «истина». Поэтому и правительств у них за два десятилетия незалэжности два десятка сменилось, и всё равно во всём виноваты «кляты москали».

Как была Запорожская Сечь, вольница, жившая разбоем и работорговлей, так за три столетия ни на йоту не изменилась. Только грабят теперь казну, а торгуют собственным телом. На панели. И на автострадах. Не вертите пёстрый глобус, куда ни ткни — по всему свету путаны сплошь с Незалэжной.

«Кто творит таковое, якоже азъ? Якоже свиния лежит в калу, тако и азъ греху служу. Но Ты, Господи, исторгни меня от гнуса сего и даждь ми сердце творити Заповеди Твоя», — продолжал гигант Х-в. И мне ничего не осталось, как поворотить на себя мой скорбный лик.

«А ведь и правда, чем я лучше моего незалэжного брата? Только лишь тем, что у него на языке то, что у нас на уме? Разве мы уж такие до зѣла смиренные? Разве весь ХХ век не занимались только тем, что бросали своё дело и шли на баррикады? Осуждаем англо-саксов, а они как приняли конституцию три столетия назад, так и живут по ней. Только где-то раз в десять лет вносят поправки, таки время тоже на месте не задерживается!

А в нашей стране? За прошедшее столетие поменялось семь (!) конституций, и всё равно плохому танцору неуютно.

То ли дело на Афоне! Как приняли устав более тысячи лет назад, так с тех пор и не менялся. Кто только ни покушался на монашескую республику — все сгинули, а Святая Гора как была Уделом Пресвятой Богородицы, так им по сей день и остаётся. Безсменная Игуменья вершит здесь суд праведный, и никакая сила не в состоянии Ей противостоять.

В рассуждениях о мiрском ваш покорный не заметил, как подошла моя очередь, и, осенив себя крестным знамением, азъ свiдомый переступил порог заветного кабинета.

Встретившись глазами с о. И-м, у меня резко пропал аппетит, а прямая кишка назойливо захотела исполнить марш Мендельсона. Тем не менее, как ни в чём не бывало, я развернул свой диамонитирион и с видом запорожского казака, опустившего пудовый кулак на спину своего собрата на картине И.Репина, подал его архондаричнему.

Тому, кто хорошо знаком с творчеством Н.В.Гоголя, станет понятна элегия перехода от «Тараса Бульбы» к финальной сцене «Ревизора». При моём появлении взгляд о. И — я напомнил филина в яркий солнечный день. Учитывая диоптрии, округлость его прозорливых очей увеличилась на порядок.

Не так, чтобы очень давно, но и не сказать, чтобы недавно, ещё в разведшколе меня немного учили различать взгляды. Поэтому моя прямая кишка стала мне подсказывать, что в этом кабинете I’m явно лишний. Но в той же школе я усвоил истину, что иногда нужно не доверять пятой точке опоры и прислушиваться к голосу разума. Поэтому решил не поддаваться шестому чувству, а пройти сей крестный путь до конца.

По всем вероятиям выходило, что надо бы мне улыбку изо всех сил к губам приложить, но мой суровый нрав позволяет вырываться ей наружу лишь в первый день апреля. Поэтому немая сцена продолжалась недолго — о. И — й был слишком занят, чтобы играть со мной в переглядки. Нарочито тихим, ровным, но не терпящим возражения голосом, он спокойно мне намекнул о необходимости поискать себе другое пристанище для ночлега. Странникам приют предоставляется на одну ночь, либо даётся какое-либо послушание.

Однако смирению в той самой школе меня научить не успели, поэтому моя реакция была вполне предсказуема:

— Отче, я просто два дня ждал своих друзей. Завтра поутру мы покинем вашу обитель…

Но архондаричий был неумолим. Видимо все мои деяния за двое суток на благо Святого Пантелеимона он счёл крайне недостаточными во искупление моей грешной сущности.

Что ж, ему виднее. Рыпаться было бесполезно.

Мысль о том, что можно поискать счастье в другом монастыре, мне как-то сразу на ум не пришла. Да и не хотелось, едва встретившись со своими закадычными друзьями, отправляться неведомо куда. На Афоне я был дебютант, путей-дорог ещё не изучил, понеже у меня не оставалось иного выхода, как попытаться умилостивить Пресвятую Богородицу.

Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт — так, кажется, пословица гласит. Но это в том случае, если на горе нет храма. Иначе, какой же он тогда умный? Когда Бог хочет сделать тебя счастливым, то ведёт тебя самой трудной дорогой, потому что лёгких путей к счастью, как правило, не бывает.

Вот и мой путь к счастью оказался не совсем простым. Афон никогда не прощает шапкозакидательства и своеволия.

«Запомни: здесь только один распорядок — всем управляет Богородица! Просите Её о чём хотите, и дано будет вам», — рефреном всплыли в памяти слова брата Владимiра. По большому счёту первое, что мне довелось услышать на Святой Горе.

Пока о. И — й регистрировал в книгу гиганта Х-ва, мне ничего не осталось, как обратиться с мольбой к Игуменье Горы Афонской. Выйдя за порог кабинета, я окинул тусклым взором насыщающих чрево, скользнул взглядом по усам незалэжного паломника, и вдруг со щемящей тоской ощутил присутствие рядом с собой Пречистой Девы. Будто она возвышалась над моим челом и нашёптывала мне строки Евангелия от Матфея: «Просите, и дано будет вам; ищите, и обрящете; стучите, и отворят вам» [Мф.7;7].

Так что же я стою, как памятник последнему динозавру? И в то же мгновение мне вспомнилась молитва из недочитанного канона ко Пресвятой Богородице:

Царице моя Преблагая, надеждо моя Богородице,

Приятилище сирых, и странных предстательнице.

Скорбящих радосте, обидимых покровительнице.

Зриши мою беду, зриши мою скорбь…

Вольдемар, закончив оформление, уступил свято место Никите. Какое-то несоответствие в его документах немного напрягло о. И — я, тот задал пару наводящих вопросов, и проблема разрешилась довольно скоро. Наш брат в очереди был последним, поэтому моя участь либо определится в течение последующей минуты, либо смазывать лыжи и ковылять потихонечку.

…Помози мне, яко немощну, окорми мя яко странна.

Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши:

Яко не имам иные помощи разве Тебе, ни иныя предстательницы,

Ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати…

Краем глаза я успел заметить, что порог архондарика переступил седовласый, немного согбенный монах и бодрым шагом направился к кабинету о. И — я. Поначалу я не придал этому значения, продолжая разглядывать публику и кивком отвечая на вопросы Вольдемара.

Но вот отче вошёл в кабинет, но не стал встревать в беседу архондаричьего с Никитой. Однако беседа подошла к концу и мой собрат, уже довольный и счастливый направился к двери.

…Яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь.

Пресвятая Богородице, просвети нас светом Сына Твоего.

Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя… — и как только азъ оптимистичный закончил глаголить молитву Пречистой Деве, вошедший монах обратился к архондаричьему:

— Слушай, о. И — й, у тебя нет кого свободного, мне бы газон прополоть перед входом.

— А кого я тебе дам? Все на послушании, остальные отдыхают после службы.

— Ну, подумай, может, кого со стройки возьмёшь, а то мне в Карею нужно срочно ехать…

Мыслящий человек усваивает с пелёнок, что там, где собираются два монаха, как правило, возникает сразу три мнения. Правило без исключений, за исключением нынешней ситуации.

После кратковременного молчания, взгляд о. И — я остановился на моей скучающей физиономии. Глаза его резко засветились, как лампады над Кувуклией после схождения Благодатного Огня. Было впечатление, что ему хотелось закричать «Эврика!», но он не стал копировать Архимеда, лишь широчайше, по-американски, улыбнулся и обратился ко мне:

— О! Поможешь отцу А-ю? — произнёс он тоном, будто напоминал о невыученных уроках.

— Разумеется, о чём речь? — в подобных случаях мои ответы разнообразием не отличаются.

Авва И — й моментально «забыл» адрес, по которому послал меня пятью минутами ранее, без тени смущения, взял мой диамонитирион и записал данные в заветный фолиант.

После этого наградил нашу троицу постельными принадлежностями и благословил на послушание.

Володя с Никитой на сегодня считались дебютантами, поэтому их сия участь миновала. Мне же отец А-й отвёл краткие минуты для устилания прокрустова ложа, но не отказал в любезности позволить вместе с друзьями заморить червочка в монастырском буфете. Он и сам не счёл нужным прикидываться фарисеем и с радостью отведал чайку с монастырскими дарами.

Ассортимент угощений на сегодня немного поменялся, но вчерашнему нисколько не уступал разнообразием.

Место квашенной капусты заняли причудливые слойки с маком и корицей, а в пластиковых баночках имело место быть разнообразное варенье и мёд. О. Ф-ф всё так же шустро и улыбчиво обслуживал клиентуру, успевая между делом убирать со столов и приносить свежую выпечку.

Меня он встретил как старого знакомого, но от благодарности за вчерашнюю «неоценимую» помощь предпочёл уклониться. Более того, обрушился на меня с гневной тирадой на предмет допуска в «святая святых его добротоделания» в неурочный час братьев-мавританцев.

С пользой для дела, ВПС включил дурака и на всякий пожарный обеими руками ухватился за спинку стульца в надежде хоть за что-то удержаться перед подобным натиском.

Получив вчера полуфунтовый пистон от о. И-я с намёком на несоответствие исполняемому послушанию, о. Ф-ф не был расположен к притворному лицемерию. ВПС и так, и сяк пытался донести до его барабанных перепонок, что родители приучили меня откликаться на стук с малого детства.

Но, как выяснилось, грех самооправдания на Святой Горе признан одним из тяжких, поэтому допустивший прокол виноват всегда, независимо от обстоятельств.

Я смиренно втянул голову в плечи, изобразив на челе мину Ваньки-встаньки. Ежели кто-то ждёт от меня чего-то большего, чем я могу предложить, то это его ошибка, а не моя вина. Если в Святогорье азъ есмъ пробыл столько же часов, сколько в мiру прожил годов, то о чём здесь можно благовествовать?

Чтобы хоть как-то загладить свой грех, I’m молча принялся помогать моему молодому наставнику наводить на столах чистоту и порядок. Попутно азъ востроглазый узрел боковым оком потомка древних укров, который, видимо, выговорился сполна и с конкретным наслаждением поглощал аппетитный лукум. Видимое удовольствие отразилось даже на его атаманских усах, выбелив их сахарной пудрой, словно ранний первый снег не успевшую ещё озябнуть осеннюю траву.

Даже осьмой, судя по времени, стакан чая «Lipton» не в силах был растопить как лёд в глазах незалэжного брата, так и побелку на его национальной гордости.

Трапеза на этот раз не ознаменовалась ничем примечательным, поэтому задерживаться на ней подробно нет никакой необходимости. Если следовать терминологии автора известного бестселлера, то «маленькую и не крепкого» мы с удовольствием предварили «маленькой и крепкого», that is бузы, при этом посетовав, что квашеная капуска была бы сейчас как никогда кстати.

Но, как поётся в одном широко известном шлягере, «надо благодарно принимать» всё, дарованное Всемилостивым Творцом. Даже в отсутствие подходящей закуски.

После «разминки» мои братья по духу отправились в пятый этаж, мне же была уготована участь добротоделания во славу Божию. Выйдя на свежий воздух и избавив лёгкие от запаха как сырости, так и сытости, неизменно царивших в архондарике, азъ трудолюбивый окинул печальным взором ландшафт предстоящей битвы с сорняками и остался слегка удручён.

Окончить жизненный путь на этой обетованной земле мне, разумеется, не светит — умереть на Святой Горе ещё надо заслужить, — но безапеляционный факт, что за время послушания у меня могут родиться внуки и правнуки, был неоспорим.

Впрочем, куда мне было торопиться? Как говаривал не совсем почтенный персонаж известной советской кинокомедии, у меня учёт в сутках. А в них, как известно, немногим более двадцати четырёх часов, если взбодриться на час пораньше…

Уже через полчаса I’m стал понимать, почему для работы на хлопковых плантациях соединённоштатники применяли исключительно труд потомков Хама. На широте Афона даже в первой декаде мая у потомков Сима мозг переходит в газообразное состояние спустя сорок три минуты, а после часа с хвостиком не только трава, даже слоны становятся розовыми.

Как же надо было нам с Димой благодарить Отца Небесного, что позавчера даровал нам неразумным живительную прохладу вкупе с благодатным дождём! Слава Богу за всё!

Но тут же поймал себя на мысли, что в данный момент мне хотелось влаги с небес меньше всего на свете.

Что такое ковыряться в сырой земле, знаю не понаслышке ещё со школьных годов, когда мы в октябре месяце в белоснежных полях под Москвой отмораживали конечности в битве за урожай картофеля.

Телефон просигналил мне, что ещё я не всеми позабыт-позаброшен, но пришедшая SMS-ка радости не прибавила, более того, добавила головной боли. Далёкий друг оказался немного недалёким и попросил меня встретить его с Тарзаном в аэропорту и приютить на пару дней, а то в гостиницу с мопсами не селят. Что ему ответить? Чтобы прямиком следовал в Салоники и первой же лошадью на Афон? Неужели не мог позвонить тремя днями раньше, если так уж невмоготу ему расстаться со своим четвероногим питомцем даже на минутку?

«Опять впадаю в грех осуждения», — последнее, о чём успел просигналить мне мозг, прежде чем я, резко привстав, дабы размять затёкшие конечности, увидел картину Апокалипсиса.

В глазах у меня нарисовалась кристаллическая решётка эмилпропилбутана, а в ушах трубы-дуры запели «Саданули в огороде». I’m ощутил себя летящим на ковре-самолёте, вот только пункт назначения в билете указан не был, о. И — й впопыхах забыл обозначить. Однако, спустя секунды я «приземлился» и был готов к таможенному досмотру.

Ответ незадачливому собаководу-любителю был предельно краток, тем не менее позволил мне основательно повысить кислотно-щелочной баланс и привести зазоры между извилинами в соответствие. Что Бог ни делай — всё к лучшему.

Ответного послания ваш покорный так и не дождался, значит, далёкий друг, хочется надеяться, останется им ещё на некоторое продолжительное время. Ну, очень хочется надеяться…

Пока I’m давил на клавиши дебильника, мои попутчики успели поменять внешний вид и в достопамятное мгновение как раз вышли из дверей странноприимного дома. Никита сменил «память об Иерусалиме» на импозантную ковбойскую шляпу, а его шоколадно-кремовый загар стал ещё красноречивее на контрасте с белоснежным батником.

Вольдемар в этом отношении являл противоположность своему брату во Христе, поскольку за солидный стаж нашего знакомства ни разу не видел его в безрукавке. Складывалось ощущение, что он никогда не покидает православного храма даже мысленно.

Похвальное качество, но для майского Афона не совсем подходящее. Впрочем, о пристрастиях спорить не принято; каждому своё, как было начертано на воротах Бухенвальда.

Вот что значит родственная стихия! Едва Никита улицезрел очаровательные кусты чайных роз, окаймляющих внутренний дворик, как тотчас стал наслаждаться их дурманящим ароматом. Видимо за два десятилетия добротоделания на ниве цветочного бизнеса не сумел до отказа вкусить запаха душистых прерий. Володя, взирая на это, неравнодушно похихикивал, при этом непрерывно щёлкал затвором своего верного спутника по жизни. Меня он также успел несколько раз запечатлеть для истории, после чего братья во Христе пожелали мне успешного полёта и подались в сторону монастырской лавки.

Как ни коротко было наше свидание, но сил мне придало неимоверное количество. К тому же я вспомнил о своём незаменимом помощнике по прозвищу «барракуда», и процесс борьбы с сорняками ускорился многократно. Да и соловьиный хор способствовал поднятию настроения на небывалую высоту. Проходившие мимо паломники лишь за редким исключением не одаривали меня удивлённым взглядом, не понимая, чем я так провинился, что вынужден искупать грехи столь экзотическим послушанием.

В основном это были граждане просвещённой Европы, русских паломников подобная картина не шокировала.

И вот что хотелось бы отметить в этой связи, — раз мне дали это послушание, значит, на то была воля Всевышнего, — ничего случайного не бывает. I’m сделал вывод, что в просвещённой Европе понятие искупить грех отсутствует в принципе! Там всё покупается и продаётся. Можно купить индульгенцию, и ты безгрешен. А причастие там — пустая формальность, люди даже не понимают её суть, ходят в храм просто отметиться.

Насколько же далеки они от Бога!? Всё, казалось бы, делают правильно, законов не нарушают, на службе от звонка до звонка, жёнам не изменяют, «совсем не такие, как тот мытарь».

А богоизбраный народ всё-таки русские. Почему такая несправедливость? Неисповедимы пути Господни! Потому, вероятно, и ненависть к нам почти всего западного мiра; потому и страна наша без конца под санкциями; провокации то тут, то там; «двойные стандарты», если не сказать больше…

Но что Бог ни делай — всё к лучшему, и если Он за нас, то какая разница, кто против нас? Ведь жизнь лишь на десятую долю состоит из того, что с нами происходит, а на 90 % из того, как мы на это реагируем. Западенцу невдомёк, что за деньги можно купить кровать, но не сон; книгу, но не ум; секс, но не любовь; связи, но не друзей; икону, но не веру; место на кладбище, но не на Небе. Он меряет жизнь материальными категориями, ему невозможно втолковать понятие «от души», для него душа — нечто абстрактное. Рай для них также возможен лишь на земле: если ты богат и успешен, значит это угодно Богу.

Как гласит монгольская пословица, чего нет в мыслях, того не будет и в глазах. Поэтому их глаза как бы за стеклянной витриной, они осязают видимый мiръ, но им неподвластен мiръ духовный. Они созерцают как бы манекены, а не людей.

Неделю спустя мне предстоит воочию в этом убедиться, но это будет через неделю, тогда и расскажу. А пока ВПС занят достойным моего греховного организма послушанием, очищая от сорняков как изумрудный газон Свято-Пантелеймонова монастыря, так и свою изрядно загаженную грехами душу.

И всё же, как бы ни хотелось мне уйти в молитвенное состояние, мысли о мiрском всё равно вновь, словно семена одуванчика или пырея, проникали сквозь невидимую преграду и засоряли изумрудное полотно моей души.

«Меня спросите: «Ты имеешь счастье?» и я отвечу «Чтобы да? Таки нет!». Ведь счастье для христианина — это полное отсутствие желаний, кроме одного — быть с Богом. Разве не так?

А моя греховная сущность откликается на что угодно, только не на разговор со Всевышним. Так чем я получаюсь лучше представителей просвещённой Европы, которых осмеливаюсь судить по своему греховному неразумию?

И как бы там ни было, но трудно назвать человеком того, у кого нет веры, кто умеет только блеять, и любит только «зелень». Если у человека на генном уровне отсутствует понятие души, если для него необходимость пребывания того или иного локального индивидуума на земле сводится к наличию у него счёта в банке, и он в полной уверенности, что любая ситуация просчитывается наукой вплоть до восемнадцатого знака после запятой, то мне такого искренне жаль.

К примеру: с точки зрения аэродинамики, шмель летать не способен, но он этого не знает и продолжает летать. А попробуй это растолковать шибко цивилизованному европейцу…

Да что там наука! Помню, дочка моих друзей ездила по обмену на пару недель в Германию и жила в немецкой семье. Понятное дело летом, в каникулы.

Столбик термометра зашкаливал порой за отметку 30°С, а в такие дни обычно меньше всего думается о достопримечательностях вообще и неметчины в частности; больше тянет в тенистую прохладу, к воде, на пляж.

Германия — образец правопорядка, закон здесь работает как двигатель «Мерседеса», а нарушение карается неукоснительно. И поэтому редко находятся камикадзе, которые полезут в воду, «где нет броду». Оля была в достаточной степени проинформирована, непредвиденные расходы на штрафы не были запланированы, да и лишаться Шенгенской визы из-за ерунды ей тоже представлялось малодушием.

Однако всё это гладко выглядит в теории, а на практике приходилось изо дня в день терпеть изнуряющий зной. Только к вечеру была возможность понежиться под холодным душем.

Но это опять же в теории. Блажен, кто верует, что в Германии очень высокий уровень жизни. Он настолько высокий, что мыться позволяет один раз в неделю, да и то шестерым в одной и той же воде, а потом быстренько под душем смыть грязь.

А Оля изучала в университете лишь немецкий язык, немецкие законы ей преподать не успели. И когда на второй день после душа на неё косо посмотрели, а на третий не удержались, чтобы не сделать замечание, искреннее восхищение страной Бетховена и Баха, Шиллера и Гёте, Шумана и Ремарка, в одночасье сменилось искренним разочарованием.

Разумеется, что экономия и бережливость — прекрасные качества, но ведь не до жлобства! Да, согласен, наши люди, порой, не только не умеют беречь Богом дарованное достояние — отношение к нему просто расточительное. Тем не менее, когда её подруга Анжела приехала в российскую столицу и пожила в Златоглавой те же две недели, у неё представление о свободе поменялось самым коренным образом. Она поняла, что всё, о чём вещают не только немецкие, но в большинстве своём все западные СМИ, всего лишь со вкусом упакованная туфта.

Пусть даже она не была в российской глубинке, не видела раздолбанных дорог и хлябей, не ощутила всех «преимуществ» захолустного сортира, не познакомилась с обитателями бомжатников. Но даже эти сирые и озлобленные на весь мiръ люди, которых многие из нас и за людей-то не считают, имеют одно несравненное преимущество перед лощёным западным обывателем. Спросите какое? У них в глазах нет того остекленевшего выражения, свойственного среднестатистическому европейцу. Глаза — зеркало души, поэтому в глазах православных людей отражается тот божественный свет, который мы называем душой.

Как говорил «отец» немецкой классической философии Георг Фридрих Гегель «свобода — осознанная необходимость». А разве может считаться свободным человек, если он элементарно не может справить естественные надобности?

Запад декларирует свободу, как главную из европейских ценностей, к которым так стремятся все шибко просвещённые «братские» народы бывшего СССР. Вот только свободу чего? Греха? Гей-парадов? Однополых браков? Прилюдно нецензурно выражаться? Или беспредела ювенальной юстиции?

Не побоюсь этого слова, но главной европейской ценностью пока остаётся Афон. Святая Гора! Поборники свободы и демократии именно её почему-то и пытаются уничтожить как раз в первую очередь. Попытки предпринимались неоднократно, но пока, слава Богу, безуспешно. Достаточно вспомнить пожар в Пантелеимоне после прихода в Греции к власти «чёрных полковников». Тогда сгорело не только половина построек Нового Русика, но и пострадали многие святыни русской обители.

Радетели европейских ценностей попытались превратить оплот Православия в курортную зону, разрешить присутствие на Святой Горе лицам женского полу. Евросоюз планировал построить автостраду через весь полуостров от Урануполиса до Великой Лавры, но всего лишь семь(!) русских монахов, которые оставались в то время в Свято-Пантелеимоновом монастыре, встали насмерть на пути мракобесов и не позволили провести трассу через земли, принадлежащие обители. Те самые земли, которые как раз и граничат с материковой Грецией…

Взгляд мой в очередной раз зацепил пустые глазницы окон западного корпуса архондарика, и вот о чём волей-неволей подумалось. Ведь именно богохранимая Россия всегда вставала на пути бесовских сил, и поэтому во все времена была бельмом на злобном глазу ревнителей западного «благочестия».

Трудно сказать, что больше — ненависть или презрение к России, к русским — царили в умах «просвещённых» европейцев. Достаточно перелистать историю последних трёх столетий и вспомнить бахвальство некогда великих «кормчих».

«Россия — карлик, я поставлю её на колени!» — заявлял в начале XVIII столетия шведский король Карл XII. Спустя два десятилетия Швеция потерпела поражение в Северной войне и навсегда утратила статус великой державы.

«Если будет нужно, я легко покорю отсталую Россию!» — так в середине XVIII века император Пруссии Фридрих II убеждал своих подданных. «Всё потеряно, спасайте двор и архивы!» — панически писал Фридрих Великий буквально через несколько лет.

«Россия — колосс на глиняных ногах!» — эти слова Наполеон произнёс в начале XIX века. В 1814 году русская армия взяла Париж, и Наполеон был сослан на остров Святой Елены.

«Я завоюю СССР к концу года!» — кричал бесноватый фюрер с Нюрнбергской трибуны весной 1941-го. Спустя четыре года Адольф Гитлер благоразумно решил не дожидаться Нюрнбергского трибунала и покончил с собой.

Но это история, а помимо неё существует ещё диалектика. И согласно ей русских всегда считали неотёсанными варварами, а Россию варварской страной. Зато Англия и англичане — это образец благочестия и этикета.

Времена меняются, но молва как тень, следует по пятам. И наивные европейцы свято верили этим байкам, пока ХХ век не расставил всё по местам, не поставил с головы на ноги.

Когда-то именно английские гувернантки прививали дворянским отпрыскам достойные манеры и правила этикета. На рубеже третьего тысячелетия на смену временам Мэри Поппинс пришли времена английских фанатов. Не буду углубляться в детали — шибко любознательные могут полистать жёлтую прессу. Фактов наберётся достаточно для объявления войны. Но это горячие поклонники самой популярной игры, какой с них спрос?

А вот случай на престижном пляже, что на острове Мальорка, привлёк внимание даже неграмотных бедуинов и старейшин племени Toulambi Новой Гвинеи. Молодая уроженка туманного Альбиона отдалась за ночь двадцать четыре раза(!) каждому случайному мужчине, который покупал ей всего лишь стакан коктейля, стоимостью €4!

По-моему пора расставить точки над «ё». Тем более что своим жалким видом I’m привлёк внимание невысокого субъекта с окладистой чёрной бородой на выразительно-смуглом лице.

Гость Святого Пантелеимона невольно замедлил шаг и вонзил в меня взгляд бирюзовых глаз, будто ВПС только что поймал змею двухметроворостую и собрался её разделать и поджарить на углях. Придя в замешательство от его назойливости, мне ничего другого не оставалось, как ответить взаимностью, и взглянуть в ясны очи неравнодушного индивидуума.

— Простите, — наконец выдавил из себя незнакомец, — здесь что, ведутся раскопки?

— А Вы, простите, часом не археолог? — ответил азъ недостойный вопросом на вопрос.

— Случайно я пою в церковном хоре храма Троицы Живоначальной. А отпуск провожу в Артезианской археологической экспедиции в Крыму. И так уже без малого четверть века.

— И что, всё время в одной и той же экспедиции? — удивление пронзило меня до корней волос. — И за такой короткий срок ни разу не появилось желания сменить обстановку?

— Да Вы что? — искренне поразился мой собеседник. — Экспедиция стала для меня почти домом, а начальник мне как отец родной. Я с шестнадцати лет езжу в Артезиан, и ещё ни разу не пожалел. Может, слышали про доктора исторических наук профессора Виноградова?

— К сожалению, а может к счастью, я пою немного из другой оперы. Строительной. Хотя за свою грешную жизнь строил только воздушные замки и планы на будущее, — мой ответ поверг собеседника в грех уныния, поскольку тема для него не представляла интереса.

— А здесь что, на послушании? Почему тогда не на стройке, я смотрю наш монастырь пожары тоже не обошли вниманием. А рабочих рук раз-два и обчёлся. А тут такая удача!

— Значит такова воля Всевышнего! — произнёс азъ недостойный с такой уверенностью, что у моего собеседника даже пробежала по лицу лёгкая тень желания прервать разговор на самом интересном месте.

Но мне вовсе не хотелось отпускать братишку восвояси, даже не узнав, кто его ангел-хранитель и какого он рода-племени. Да и про экспедицию хотелось бы расспросить его поподробнее. Как знать, может, стоит и мне поучаствовать в раскопках…

— Вас, простите, как величать прикажете? — мой тон вернул собеседнику румянец на чело и улыбку на уста. — Случайно Вы не родственник Ильи Муромца, уж больно похожи.

— Случайно моё фамилие Некрасов, и сколько себя помню, на Серёгу отзывался. Но со знаменитым классиком русской поэзии меня связывает разве что знание церковно-славянского языка и московская регистрация. Даже в Карабихе побывать не довелось ни разу.

— Какие твои годы! Ещё на Луне побываешь, на Марсе будешь яблони сажать. Меня можешь величать Мигелем, как Сервантеса. А фамилия моя настолько известна… в Испании, что на Афоне впечатления не произведёт. Посему скромно умолчу.

— И чем же она так знаменита в Испании? Насколько мне известно, самые знаменитые люди там — тореадоры. Неужто Ваши предки бились на арене с быками?

— Если мои предки и бились, то только об заклад. Хотя, возможно, что ещё и с ордынцами.

Мой род восходит к временам Ивана Калиты, а может и более древним, — при этих словах лицо брата Сергия слегка вытянулось, уголки губ опустились на сантиметр, а в глазах стали поблёскивать светлячки. — Но зачем тебе такие подробности, ты же не архивариус, а в деле познания жития-бытия древних греков подобная информация ничего не добавит.

— Возможно, ты и прав, — Серёга слегка зевнул, обнажив два ряда ослепительно белых зубов, которые на фоне чёрной как смоль бороды сияли, будто звёзды на афонском небе. — И всё же хотелось бы знать, чем ты так усердно занят, если не секрет, конечно…

Секрета из своего послушания, разумеется, я делать не собирался и вкратце поведал своему новому знакомому о строгостях здешнего устава. Брат Сергий был немного удивлён, понеже самому ему не довелось пребывать ни в одном монастыре более суток. На Святой Горе он уже неделю, обошёл и объехал с десяток монастырей и скитов, на вершину подниматься не планирует. После Пантелеимона собирается посетить ещё ряд монастырей на севере Афона, а через два дня отбывает в Урануполис, чтобы после праздника начать трудовую неделю.

— Мы тоже завтра планируем податься на север, ребята хотят к старцу Рафаилу попасть, а он живёт где-то в отдалённой каливе, к нему можно только по морю добраться.

— И я бы не прочь с ним побеседовать, — брат Сергий слегка почесал в затылке, затем продолжил. — Я ещё в Абхазии его застал, как раз накануне войны с Грузией. Долго мы с ним беседовали, он много чего тогда предсказал, но нам не верилось, что такое возможно.

— Теперь поверилось? — в моём тоне слегка просквозила издёвка, но брат Сергий не стал придавать этому значение, а может просто не уловил или не подал вида.

Возникла минутная пауза, ВПС снова принялся было за добротоделание, но не успев ещё начать, снова обратился с вопросом к свому новоиспечённому брату во Христе:

— Сейчас-то откуда путь держишь? Не заметно, чтобы ты сильно пылью пропах.

— А я старался больше по траве идти. Прямиком из Симонопетры. Самый удивительный из увиденных мною монастырей, — брат Сергий слегка покачал головой из стороны в сторону.

— Чем же он так тебя удивил? — мой интерес был вполне искренним.

— Ну, во-первых, архитектурой. Он как будто скворечник на шесте, удивляюсь, как можно было вообще такое соорудить. Во-вторых, послушал хор — это что-то невообразимое! Если бы такой был в нашем храме… В России ничего подобного я даже отдалённо не слышал.

— Ты просто мало где бывал, по всей видимости. Слышал как в Суздале или в Новгороде Великом исполняют? Или как в Оптиной пустыни? Да и на Валааме не хуже…

— Бывал я и тут и там, — махнул рукой брат Сергий. — Понравилось, но в Симонопетре у хора какой-то особый распев. Или язык греческий более певучий, не знаю, надо быть профессионалом, чтобы понять. Трудно объяснить непосвящённому.

— Вообще-то я музыке семь лет учился, просто слишком поздно дошло до моих предков, что не моя это стезя. Потом в аварию попал, сломал кисть руки, слава Богу за всё!

А то бы так и занимал чужое место. Хотя и в строительстве не шибко далеко продвинулся…

— Тоже что-нибудь сломал? — неожиданно повеселел мой новый знакомый.

— Угадал! Сломал представление о том, что пора не бараки панельные ляпить, а строить красивые и добротные здания. А это многим не понравилось, поэтому сменил профессию.

— Так во-от почему ты не на стройке, теперь поня-а-а-тно, — пропел брат Сергий, но мне лень было растолковывать ему истину. Вроде как оправдывался. А зачем? Пусть думает, как ему нравится, не всё ли равно? В конце концов, разве наводить красоту преступление? Или только красным девицам сие дозволено? Послушание — оно и в Африке послушание, и не моего грешного ума дело. Надо будет, меня и на стройку призовут, чай для старцев не секрет, что я строитель, а не садовник. Но и за садом кому-то смотреть нужно, и траву полоть…

— Так что тебя ещё так поразило в Симонопетре, — I’m решил сменить пластинку, чтобы наша первая встреча не стала последней из-за сущей ерунды, вызванной недопониманием.

— Я как увидел последствие пожара, — Серёга указал на пустые глазницы окон, — так сразу прикинул, сколько их было в Симонопетре. Со счёту можно сбиться. И каждый раз он возрождался, можно сказать из пепла.

Удивительно, столько раз горела библиотека и ризница, а все святыни удивительным образом сохранились. Один монах там — сам он из Молдавии, но по-русски говорит даже без акцента, — рассказал нам подробно всю историю монастыря.

— Так ты не один, выходит дело, путешествуешь?

— Нет, нас четверо, просто ребята немного подустали, решили прокатиться до Кареи на четырёх казённых ногах, а мне по душе пешочком через Пантелеимон. И не жалею. Сейчас хочу к святыням приложиться и тоже в Карею пойду. Они хотели в скиту Андрея Первозванного или в Кутлумуше поселиться, как Господь управит. Мы ещё Зограф не посетили и Хиландар.

— Ну что ж, ангела в пути! Кстати, а к вашей археологической экспедиции можно слегка присоединиться или только избранным путь проторен, а всяких залётных не принимаете?

— Почему же, всех принимаем, но только житие спартанское. Со своей палаткой и жратвой или встаёшь на котловое довольствие.

Электричество по талонам, генератор три часа в сутки. Море в семи верстах, после обеда ездим на вахтовке. До ближайшего жилья час ходьбы или на велосипеде, но его с собой привози. В экспедиции с транспортом напряжёнка.

— Устраивает! — азъ неприхотливый сжал оба кулака с поднятыми большими пальцами вверх. — Если в августе прикачу, не поздно будет? Или сезон уже закончится?

— Не-е, в самый раз! Как раз камералка в самом разгаре будет, а у нас немногие, кто любит рисовать, всем бы в раскопках участвовать, артефакты находить. Это интереснее.

— А мне бы наоборот. Рисовать у меня, правда, получается только покемонов, а чертить со школы любил, всегда в отличниках пребывал. Полкурса мои проекты стеклили.

— Ну, вот и договорились. Ладно, я побежал, а то время не резиновое. А мне ещё до Кареи топать и Пантократор сегодня хотели успеть посетить. Не знаю, успеем ли?

— Успеете. Молись Николаю Чудотворцу, он всё управит в лучшем виде. До встречи на Крымской земле! — и мы с братом Сергием крепко обнялись. Он засеменил к воротам Свято-Пантелеимонова монастыря, а я снова принялся за ненадолго прерванное послушание.