наша боль, наша связь, наш смысл

Мелонава

Сломанный… в этой горящей тюрьме, полной отчаяния и боли, я погибну, так и не сумев справиться со своим чувством вины. Почему вы смотрите на меня с жалостью? Мне не нужна ваша жалость. Ведь я знаю, что я заслужил всё это.

Глава 8. Ещё увидимся

— Я позвонил отцу, он сказал, что задержался из-за пробки. Придётся подождать минут двадцать, — сказал я, провожая девушку в гостиную.

— Ничего страшного.

— Присаживайтесь, где угодно.

— Спасибо, — сказала она и села в маленькое кресло. Я слегка замешкался, потому что мне надо было чем-то занять девушку, но тут моя профессия немного помогла мне.

— Чай, кофе? — сказал я официальным тоном. Жаль только блокнота с ручкой не было под рукой.

— Можно мне воды? — тихо спросила она, даже не посмотрев в мою сторону.

— Конечно.

Я принёс стакан с кухни и протянул ей кружку. Девушка посмотрела на меня, холодно улыбнулась, а затем аккуратно взяла стакан за край так, что наши пальцы даже не соприкоснулись. Я не придал этому большое значение и сел на диван, который стоял напротив. В комнате повисла неловкая пауза.

— Значит, вас зовут Карина? — решил я прервать тишину, что было довольно несвойственно мне.

— Да, — спокойно ответила она, — а вы…

— Артур.

— Классное имя, — она улыбнулась, в этот раз более искренне. — А можно на ты?

— Да, давай.

Я успел немного рассмотреть её. Она отличалась от девушек, которые окружали меня. Миловидная, естественная внешность, минимум макияжа, длинные каштановые волосы. Ну и, конечно, её рост. Она была достаточно высокой. Но больше всего внимания привлекали её холодные голубые глаза. Мне был знаком этот взгляд, потому что именно такой взгляд я чаще всего видел в собственном отражении.

— А ты… сын Олега Александровича?

— Да, Артур Литвин.

— Точно, я ведь слышала, что у него есть сын. Вы совсем не похожи.

— Ты уже видела отца?

— Да, я приходила в клинику. Раньше я долгое время консультировалась в другом месте, но родители наткнулись на твоего отца и решили, что мне необходимо работать именно с ним.

— И что, помогает? — не без усмешки спросил я. Затем, пожалев о сказанном, добавил. — Извини.

— Забей. Мне не привыкать.

Я виновато посмотрел на девушку. Её выражение лица не изменилось. На самом деле, я довольно скептически отношусь к такой профессии, как психолог. Как по мне, люди, которые обращаются за психологической помощью, просто имеют слишком много свободного времени. Мне не понять удовольствия изливать свою душу постороннему человеку. Я привык держать всё в себе.

— Ты, наверное, считаешь, что к психологам ходят только избалованные подростки? — Карина посмотрела на меня и немного сжала чашку. Я потупил взгляд.

— Да нет… глупость сморозил, не обращай внимания.

В комнате снова стало тихо. Девушка сидела и смотрела на стакан, который она держала на руках. В глаза бросалась не только её внешность, но и манера сидеть. Идеально ровная спина, ноги аккуратно сведены вместе, голова была слегка опущена, но шея оставалась прямой. Несмотря на эту позу, которая казалась весьма неудобной, она сидела так легко и спокойно, будто совсем не была напряжена. Не знаю, сколько мы просидели, но сидели мы в тишине. Я не знал, о чём говорить, потому что я практически ни с кем не общался. В кафе Анастасия Борисовна сама заводила разговор, а я лишь поддерживал беседу.

— Ты художник? — вдруг спросила девушка. Я удивлённо посмотрел на неё. Как она догадалась?

Но затем я вспомнил, что в тот момент, когда мы встретились, в моих руках было полотно.

— Это было бы громко сказано. Окончил художку.

Выражение лица Карины резко поменялось. Её глаза заблестели и она немного наклонилась ко мне.

— Здорово! Покажешь свои картины?

— Все мои картины остались в художественной школе, — без особого энтузиазма ответил я.

— Почему? — спросила девушка, убрав чашку и опустив голову на свои ладони. — Разве тебе не хотелось их забрать?

Не хотелось. Окончив школу, я не знал, что делать дальше. Я сделал это, я научился рисовать. Но я не стал художником. У меня были все шансы продолжить заниматься этим профессионально. Но что-то отталкивало. Скорее всего, я испугался. Но чего?

Мне всегда нравилось рисовать. В детстве я не придавал этому большое значение, потому что рисование — не то хобби, которым должен увлекаться мальчишка. Но, занимаясь профессионально, я понял, что это что-то большее, чем мимолетное увлечение. Я стал получать от этого удовольствие. Настоящее. В этот момент, когда белая бумага превращается в картину, во что-то живое, в настоящую историю, я становился кем-то другим. Я не знаю, можно ли назвать это счастьем. Я давно забыл, что такое счастье. Но эти чувства, они стали пугать меня. Меня стало пугать то, что я могу испытывать радость. Это просто недопустимо для меня. Я начал рисовать только для того, чтобы осуществить мечту моей сестры. Но это не моя мечта. Я не должен был испытывать никакого удовлетворения. Я просто должен был рисовать, рисовать для неё, когда не хочется, когда устал, когда надоело. Но мне не надоедало. Мне, наверное, нравится рисовать.

Поэтому я решил сбежать. Я оборвал все связи со школой, оставил все картины. Но я всё равно не смог всё бросить до конца. Я постоянно пытался что-то создать. В моей голове рождалась идея, я думал над ней, развивал, но никогда не заканчивал. Поэтому под моей кроватью складировались наброски, концепты, которым не суждено было стать чем-то завершённым.

— Мне всё равно, — сухо ответил я.

Девушка улыбнулась. Как-то странно. Это была какая-то недоверчивая улыбка. Словно она подумала: «Ага, так я тебе и поверила».

Конец ознакомительного фрагмента.