наша боль, наша связь, наш смысл

Мелонава

Сломанный… в этой горящей тюрьме, полной отчаяния и боли, я погибну, так и не сумев справиться со своим чувством вины. Почему вы смотрите на меня с жалостью? Мне не нужна ваша жалость. Ведь я знаю, что я заслужил всё это.

Глава 2. Простите

— Артур, подойди, помоги мне отнести посуду, — услышал я голос своей начальницы.

— Конечно, — ответил я и резво подбежал к ней, выхватив из её рук тяжёлые тарелки.

Я работаю официантом в небольшом заведении под названием «Место». Здесь немного людей, довольно тихо, да и обстановка неплохая. А ещё это кафе находится очень далеко от моего дома. Около часа езды на автобусе. Я работаю здесь почти год и, по факту, работаю здесь дольше всех. Это достаточно молодое место, которое было открыто ради идеи. Одна из причин, по которой меня вполне устраивает эта работа, — это начальство. Хозяйка кафе — женщина примерно сорока лет, довольно приятной внешности, со светлыми натуральными волосами, постоянно собранными в хвост, тонкими руками и с вечной улыбкой на лице. Она подвижная, будто подросток, и непривычно общительная. В моих глазах она является абсолютным разрушением всех стереотипов о взрослых людях. Многие посетители знают её, а потому начальницу можно частенько увидеть сидящей за столиком и болтающей с очередными гостями. Короче говоря, полная моя противоположность. Насколько мне известно, она замужем, но детей у неё нет. Как ни странно, мы довольно легко нашли общий язык. Ну, точнее сказать, она просто умудрилась найти общий язык со мной.

— Анастасия Борисовна, эти тарелки куда положить?

— Пока на стол, их надо перемыть, а то пылью покрылись, — ответил мне высокий звонкий голос.

— Понял.

— Когда ты меня по имени и отчеству зовёшь, я чувствую себя старухой.

— Вы не старуха, — сказал я, перебирая посуду, — но вы, как минимум, мой начальник.

— Вот как, — она засмеялась, — тогда ладно. Когда общаешься с молодыми ребятами, сам себя начинаешь чувствовать двадцатилетним. Здорово быть молодым.

— Прям так и здорово? — спросил я так тихо, будто говорил своему носу, а не кому-либо ещё. Но Настя всё равно услышала меня.

— Конечно! Эх, вернуться бы на пару десятков лет назад… тогда у меня было множество развлечений.

— А сейчас?

— А сейчас, дорогой, только воспоминания.

Я равнодушно пожимаю плечами. Никогда не понимал этой тяги к молодости. Что в ней такого? И что же такое ждёт человека в будущем, что он так отчаянно желает вернуться в прошлое? Неужели не существует людей, которые довольны своим временем? Не прошлым, не будущим, а настоящим временем. К чему вся эта пространственная борьба?

— Знаешь, Артур, тебе даже не нужно понимать. Ты сейчас молод, можешь наслаждаться жизнью. У тебя ещё столько всего впереди. Возможно, когда ты станешь старше, появятся вещи, о которых ты будешь сожалеть или по которым будешь скучать, и тебе захочется вернуться, — Настя облокотилась на стол, улыбнулась, приподняла голову и закрыла глаза. Наверное, сейчас она вспоминает то, о чём «сожалеет» или по чему «скучает».

Я не стал ничего говорить, просто продолжил делать своё дело. А ведь я в свои семнадцать лет тоже имею много сожалений. Если бы я мог, я бы вернулся туда, чтобы не допустить того, что произошло. Но уже ничего не вернуть. Напрасно гнаться за улетающей птицей, когда ты ходишь по земле. Мне остаётся только жить под гнётом своего раскаяния, мучаясь ночью от кошмаров.

…

— Артур, просыпайся… Артур!

— А?

Я распахнул глаза и увидел своего отца. Он был обеспокоен. Я быстро приподнялся и ощутил что-то на своём лице. Я коснулся лба и почувствовал влагу. Что это было? Я попытался поднять глаза, чтобы увидеть источник воды, но меня прервал голос.

— Тебе приснился кошмар? — спросил меня отец.

Я опустил голову. Отец с волнением и любопытством смотрел на меня. Спрашивал то, на что уже знал ответ. Он знал, что меня мучают кошмары. Знал, что я боюсь засыпать по ночам. Знал и… его успокаивало это. Я был уверен. Я был уверен, что он чувствует облегчение, когда видит моё измученное от недосыпания лицо. Это моё наказание. Наказание за мою ужасную ошибку.

— Я в порядке, — ответил я слегка охрипшим голосом. Я попытался прокашляться, но чем больше попыток я предпринимал, тем сильнее становились неприятные ощущения в горле.

— Что тебе снилось? — каким-то чересчур ласковым голосом спросил отец, наклонив свою голову набок.

— Какая разница? — ответил я, когда наконец перестал кашлять.

— Я же психолог, смогу сделать выводы, — сказал он и ухмыльнулся.

Психолог… Единственные выводы, которые ты сумел сделать за эти года, — это бесполезность своих попыток. Попыток разобраться в проблеме, поговорить со своим сыном, простить его. Это невозможно. Так к чему эти вопросы? Неужели тебя просто терзает любопытство?

— Я не понимаю, почему тебе так важно знать? — я начинаю раздражаться.

— Я не могу спросить, что приснилось моему сыну? Ты же знаешь, я беспокоюсь.

— Что мне снилось….

А что мне снилось? Прямо сейчас я осознал, что совсем не помню, что мне приснилось. Я проснулся от того, что меня разбудил отец, а если он меня разбудил, значит, я кричал во сне. Но я совсем не помню, отчего кричал, и не помню в принципе, как кричал.

— Ты же знаешь, это твоя вина, — услышал я.

— Что?

Я удивлённо посмотрел на него. «Ты же знаешь, это твоя вина». Твоя вина… Он снова сказал это, он действительно сказал!

— Моя вина? — повторяю я, будто не могу поверить тому, что сам только что услышал.

— Это ты виноват.

Меня бросает в холод. Мне страшно смотреть на отца, но я не могу отвести взгляд. Что-то в нём притягивает и отталкивает одновременно. Прямо сейчас он не похож на себя. Мне становится жутко.

— Почему… ты говоришь это? — я чувствую, что в горле пересохло, а вода продолжает стекать со лба, опаляя тело своим холодом.

— Ты не понимаешь? Как ты вообще можешь спать, осознавая, что ты натворил?

— Остановись…

— Ты спокойно ходишь по земле, хотя знаешь, кто погребён в этой земле, а главное, чья эта вина.

— Пожалуйста, остановись…

— Ты дышишь воздухом, которым ОНИ дышать не могут.

— ХВАТИТ!!!

Я кричу. Смотрю на отца и прихожу в ужас. Вместо рта — оскал, его глаза почернели, волосы встали дыбом. Я всё так же сижу на кровати, не в состоянии сделать и движения. Вдруг чувствую знакомый жар. Комната наполняется огнём. Окна, мебель, пол, — всё горит.

— Убийца. — Демоническим голосом произносит «отец» и загорается.

Это было последней каплей. Мне плохо, я задыхаюсь, словно что-то невидимое схватило меня за горло. Капли, которые падают откуда-то сверху на моё тело, приносят боль, будто это не вода, а кусочки металла. Кровать, к которой меня приковала какая-то незримая сила, начинает сжиматься и засасывать мои ноги. Я не могу встать, не могу пошевелить и пальцем. Я не могу издать ни звука.

Это кошмар, просто кошмар. Я сейчас проснусь, окажусь в своей комнате, всё будет в порядке. Я в порядке…

…

Просыпаюсь. Я на крыше своего дома. В ушах звенит, но я всё равно слышу знакомый шум. С трудом придя в себя, я осознаю, что сижу под проливным дождём. Обрывки сознания возвращаются ко мне, и картина проясняется. Я вспоминаю, как я тут оказался. Я, как обычно, поднялся на крышу, чтобы посмотреть на звёзды. Но в этот вечер было облачно. Я сел и стал всматриваться в серую вату, надеясь уловить хоть один маленький огонёк. Чрезмерная сосредоточенность утомила мой мозг, и я сам не заметил, как заснул. Верно, так бывает, когда долгое время не высыпаешься. В какой-то момент, даже в самый неожиданный, ты просто можешь отключиться. Мне была знакома эта ситуация.

— Это был просто дурной сон, — сказал я вслух и засмеялся. Хотя смехом это было трудно назвать. Скорее нервозный смешок. Я поджал колени, опустил голову и зажал руками виски.

— Простите… простите меня…