Королевский Ассасин

Мелисса де ла Круз, 2020

БЕСТСЕЛЛЕР THE NEW YORK TIMES И INDIE BESTSELLER. «Королевский ассасин» – первая часть романтического фэнтези об опасном наемном убийце, его загадочной ученице и дворцовых интригах. Для фанатов Сары Дж. Маас, Виктории Авеярд, Холли Блэк и Лоры Себастьян. Три века назад к власти в Реновии пришел король, прозванный Тираном. Он создал могучее войско и повелел своим воинам собрать все знания о запретной магии. Полученные знания были названы «Деянские свитки». Способные подарить безграничную власть, они несли смертельную опасность для мира. Девятнадцатилетний Кэледон Холт – самый опытный ассасин на службе у королевы. Связанный клятвой крови, он должен отыскать свитки, бесследно исчезнувшие после свержения Тирана. Восемнадцатилетняя девушка по имени Тень с детства упорно тренировалась, чтобы стать наемной убийцей. Они встретились, чтобы распутать изощренную паутину лжи и секретов и спасти свое королевство. «Захватывающий сюжет, который цепляет читателя с первой строчки, закрученные сюжетные повороты, магические элементы и юмористические вставки». – School Library Journal «Фирменный стиль прозы Мелиссы де ла Круз: детализированный мир, динамичное повествование и романтика. Все это есть и в этой книге, которая, несомненно, станет бестселлером». – Booklist Об авторе Мелисса де ла Круз – популярная американская писательница бестселлеров The New York Times и USA Today.

Пролог

Реновия

Период царствования короля Эзбана,

После битвы при Баэре

— Король умер! Да здравствует королева!

Первой это прокричала дряхлая старуха из деревни Нхаинне, стоящая, сгорбившись, в задних рядах толпы, опираясь левой рукой на потертую клюку. Подняв свободную руку, она показала скрюченным пальцем на дворец и закричала опять, на сей раз громче, хотя ее сиплый голос срывался:

— Король умер! Да здравствует королева!

Поначалу остальные боялись раньше времени говорить о смерти государя, поскольку при предыдущих монархах такие разговоры считались изменой, но старуха прожила слишком долго, чтобы бояться правды. Она подняла свою клюку, ударила ею об землю и возгласила опять так зычно, как только могла:

— Король умер! Да здравствует королева!

Следующим эти слова произнес маленький мальчик, затем их начали повторять другие люди, слова распространялись, набирали силу, словно ветер, перерастающий в ураган. Поначалу они звучали чуть слышно, затем их произнесли многие разом, и так продолжалось, пока все вокруг не начали кричать:

— Король умер! Да здравствует королева!

Это переросло в требование. Жители Реновии желали получить ответы.

Накануне вечером крестьяне высыпали навстречу войску Реновии — оставшимся его воинам, когда те брели по проселочной дороге, возвращаясь домой, оборванные и босые. Их плечи были сгорблены, несмотря на одержанную ими победу, многие помогали шагать своим товарищам, еще более потрепанным, чем они. Воины сообщили, что их любимый король, сражавшийся в битве бок о бок с ними против монахов-афразианцев, был убит.

* * *

Поэтому вскоре после рассвета реновианцы начали собираться на границе Виоллы Рузы, их становилось все больше и больше — все хотели услышать объявление. Солнце уже стояло высоко, но к ним так никто и не вышел. Несомненно, королевский дворец сделает официальное объвление, как происходило всегда, когда монарх умирал, или хотя бы намекнет, что слухи о его смерти верны — и что королевству ничего не грозит. Больше всего реновианцы опасались вторжения войска Монтриса, хотя никто не удивился бы и нападению со стороны Ставина или Аргонии. Всем было известно, что мирные договоры часто нарушаются.

Но люди были встречены молчанием. Белокаменные стены и зубчатые башенки дворца безмолвно и зловеще нависали над собравшимися реновианцами, а королевское знамя Реновии реяло на самом высоком из его шпилей еще долго после того, как солнце зашло за дворец, а затем и за горизонт. Его так и не приспустили. Никто не знал, как это понимать: то ли король Эзбан жив, то ли его жена просто не может принять его смерть. Или же ситуация и того хуже — и корону захватили афразианцы?

Наступил новый рассвет, но объявления так и не произошло. Однако вести о гибели короля и поражении афразианцев распространялись от города к городу, от деревни к деревне, и толпы вокруг дворца все росли, росли. Люди стояли перед его огромными чугунными воротами, они заполнили окружающие поля, ряды скорбящих разрастались, в них вливались сначала десятки людей, потом сотни. Одни прибывали верхом или на повозках, на которых ехали и члены их семей, и их соседи, другие приходили пешком. Они привязывали к дворцовым воротам белые и лиловые тряпицы и приносили из своих садов корзины свежесрезанных цветов — лилий для королевы и сирени для маленькой принцессы — и раскладывали букеты вокруг замка. Их король пожертвовал своей жизнью, чтобы они могли надеяться на лучшее будущее, свободное от гнета ордена афразианцев. И теперь все свои надежды они возлагали на королеву-регентшу и наследницу престола.

Настроение было праздничным и в то же время серьезным и печальным. Все являлись ко дворцу в своих лучших одеждах, и посему в толпе встречались яркие цвета, разные оттенки красного и желтого, среди традиционных белых траурных нарядов. Собравшиеся здесь более походили на богатый цветник, чем на скорбящих. Здесь встречались старые друзья, вокруг родителей бегали дети, играя в догонялки. Как-никак нечасто стольким людям из стольких уголков страны случалось собраться вместе, к тому же у них был повод для празднования: королю удалось наконец разгромить мятежников-афразианцев, хоть победа и досталась Реновии высокой ценой.

Выжившие в битве с удовольствием рассказывали толпе о последних минутах жизни короля Эзбана и его доблести, клянясь, что они видели своими собственными глазами, как их великий король, собственноручно сразив целую вражескую роту, был пронзен мечом на вершине пригорка, когда на небе, провожая его в загробный мир, пламенел великолепный закат. А через несколько секунд после гибели короля убивший его монах-афразианец пал от руки младшего брата короля принца Аласта, который своим сверкающим мечом отрубил предателю голову.

Когда последние афразианцы отступили, бежав в окружающий аббатство лес, те из оставшихся воинов короля, кто не был ранен, собрали своих павших, включая самого короля, погрузили их тела на подводы и запрягли в эти подводы немногих лошадей, которых им удалось отыскать.

И теперь этих погибших воинов во главе с убитым королем привезли в столицу, дабы похоронить их в городских катакомбах. Так что все, мимо кого проезжала эта процессия, могли видеть, что король Эзбан в самом деле мертв.

Однако королевский дворец по-прежнему хранил молчание…

* * *

На четвертый день после битвы при Баэре, ближе к вечеру, королева Лилиана наконец отодвинула край портьеры на одном из высоких стрельчатых окон своих покоев. С тех пор, как до нее дошла весть о гибели мужа, она укрывалась здесь, и ее покои стали походить на гробницу, ибо их освещала всего лишь одна свеча. У королевы болела голова. Когда она отодвинула портьеру, в комнату проникло солнце и залило светом мраморный пол. Королева вздрогнула и прищурилась, ожидая, когда ее глаза привыкнут к яркому свету, затем посмотрела на возбужденную толпу внизу. Один из собравшихся что-то кричал, те, кто окружали его, согласно кивали. Он размахивал руками, указывая на дворец.

— Мне надо поговорить с моим народом, Холт, — сказала королева. — Заверь их, что я их законная королева, хотя я и не из Реновии.

С момента, как ее муж повел свое войско на аббатство Баэр, дабы сокрушить мятежных афразианцев, она почти не спала. И не выходила из своих роскошных покоев. Случилось именно то, чего она боялась: ее муж погиб. Она уговаривала его не отправляться в поход самому, но Эзбан сказал, что его воины должны видеть своего короля, что это его долг. Прежде всего он был человеком чести, и его призванием было вести людей за собой. Но теперь его не стало, и ей предстояло как-то жить без него.

Несмотря на свое горе, королева Лилиана держалась с обычным достоинством. Ее черные волосы были заплетены в косы и уложены в аккуратный узел, а темно-фиолетовое парчовое одеяние свободными складками ниспадало с ее плеч до туфель. Только ее лицо выдавало усталость — ее глаза, обычно подведенные сурьмой, были сейчас без краски и опухли от слез, смуглая кожа посерела. На ее чайном столике стояли серебряные подносы с нетронутой едой. Она лишь откусила от ломтика хлеба, чтобы ублаготворить своих советников, прежде чем приказать им удалиться из королевских покоев.

Всем, кроме одного. Известный в народе как Королевский Ассасин, Кордин Холт был личным советником Эзбана и командующим войсками службы безопасности Реновии — а также самым близким и доверенным другом покойного короля. И посему именно ему было поручено охранять королеву Лилиану, пока король Эзбан находится в походе. И с момента, когда принц Аласт принес во дворец весть о гибели Эзбана, только Холту королева дозволяла приближаться к себе.

Как только Аласт вышел из королевских покоев, Холт встал возле их дверей и собрался оставаться на своем посту, пока он будет нужен королеве.

— Холт, я должна с ними поговорить, — сказала она.

— Это слишком опасно, — ответил он, держа руки за спиной и вздернув волевой подбородок. — Если вы выйдете на балкон, ваша жизнь окажется под угрозой. Мы не знаем, кто может стоять там, внизу.

Королева широко раскрыла глаза.

— Вы же сказали мне, что эти клятые мятежники разбиты. Что афразианцам пришел конец.

«По большей части», — подумал он. И, придав своему лицу выражение бесстрастия, осторожно ответил:

— Так оно и есть. Но в королевстве почти наверняка остались те, кто сочувствует им. Так бывает всегда.

Лилиана задернула портьеру, и комната опять погрузилась в сумрак.

— Выходит, мой муж погиб напрасно?

Холт вздохнул и переступил с ноги на ногу, почувствовав некоторую неуверенность, что с ним случалось нечасто.

— Нет, не напрасно. Да, мы понесли огромную утрату, зато королевство вне опасности, по крайней мере пока. Вашей дочери есть что наследовать. Так что ваш муж отдал свою жизнь не зря.

Королева отошла от окна.

— А где свитки? Они у нас?

— Они… — Холт запнулся. — К сожалению, нет, Ваше Величество. У нас их нет. — Он не поднял глаз, чтобы не усугублять ее тревогу. — Пока, — добавил он.

— Как это нет? — вскричала она. — Как это нет? — Холт сжал зубы, и на его квадратном подбородке выступили желваки. Он напомнил себе, что королева еще не пришла в себя после трудных родов, которые случились всего несколько недель назад.

— Коль скоро мы не смогли вернуть свитки, нашу победу над этими монахами нельзя считать полной. Они побеждены лишь частично! — Королева принялась ходить туда-сюда по кремовому ковру, и вокруг нее колыхались волны фиолетовой ткани. — Они будут охотиться за мной. Они упорны. Пока я жива, я буду им мешать. Мне что, придется до конца моих дней оставаться пленницей в этом дворце? Какой смысл жить в постоянном страхе, под угрозой, которая никуда не уйдет? — Холт никогда не видел ее такой, настолько не в себе, и даже не был уверен в том, что ее слова по-прежнему обращены к нему. — Они уже пытались убить меня — это мы знаем достоверно. И ходят слухи о новых заговорах… Они никогда не перестанут охотиться за мной, никогда! А мой ребенок? Сколько времени им понадобится, чтобы открыть охоту и на мою дочь? — Она перестала ходить по комнате и уставилась на него, словно ожидая, что он ответит на этот вопрос. Но у него не было ответа.

Из накрытой пологом колыбели, стоящей рядом с креслом королевы, послышался детский плач, и Лилиана поспешила туда и прижала малютку к груди, успокаивая ее. И, не поворачиваясь к Холту, молвила:

— Он так и не узнает своего ребенка.

— Мне очень жаль, Ваше Величество. — Он помолчал, затем добавил: — Я понимаю.

Она обернулась и посмотрела на него уже другим, вполне осмысленным взглядом, как будто чары рассеялись.

— Конечно, понимаешь, — уже мягче сказала она. И, опять подойдя к окну, отодвинула край портьеры и посмотрела на толпу, по-прежнему прижимая к себе ребенка. На спину ей через плечо свешивался угол детского одеяльца из шелка цвета слоновой кости. — Что мы будем делать? — тихо спросила она.

Он не отвечал. Что он мог ей сказать? Он был не в силах дать ей гарантий, тем более теперь, во время войны. Мятежники вели упорную охоту на королевскую семью, они были полны решимости истребить всех ее членов, устранить всех возможных наследников. Холт мог пообещать только одно: что он положит все силы на то, чтобы защитить королеву и ее дитя. Однако тот план, над которым он думал с тех самых пор, как в начале беременности Лилианы ее попытались убить, вряд ли будет ею одобрен. Сейчас она на это не пойдет. И, быть может, не согласится никогда.

Несколько мгновений они стояли в неловком молчании. Что же делать? Войско Реновии вернулось с победой, но оно было ослаблено, ибо понесло слишком большие потери. К тому же погиб их король. Несколько предводителей афразианцев также пали, но уцелевшие бежали и, несомненно, укрылись у своих сторонников, скорее всего в другом королевстве. Но в каком? В Ставине? В Аргонии? В Монтрисе?

И, что хуже всего, они забрали с собой Деянские свитки — и спасли все древние магические знания.

Королева сделала глубокий вдох и, снова отодвинув портьеру, посмотрела в окно. Вдалеке она увидела торговца с тележкой, продающего белые траурные ленты. Люди привязывали их к палкам и размахивали этими палками — то был старинный знак скорби и надежды, призванный помогать отлетевшим душам уходить в лучший мир.

— Если я не могу обратиться к моим подданным лично, сделайте объявление за меня. Король умер, и мы должны жить дальше, — сказала она и добавила: — Что бы это ни значило.

Холт поклонился, почувствовав некоторое облегчение.

— Разумеется, Ваше Величество. — Коль скоро королева стала готова принять новое положение дел в государстве, опасное и нестабильное, надо воспользоваться случаем и заговорить на ту тему, которая была предметом их споров с тех самых пор, как король объявил монахам войну. Холт тщательно обдумал то, что скажет ей теперь.

Когда он изложил ей свой план, поведал о приготовлениях, которые он уже сделал, о предосторожностях, которые принял, лицо королевы сделалось суровым. Конечно же, ей это было не по душе. Но она была вынуждена признать, что выбор у нее невелик и времени на раздумья почти не осталось.

Королева Лилиана повернула голову к окну, хотя с ее места она не могла видеть толпу народа. Правда, было слышно, как люди скандируют:

— Король умер! Да здравствует королева!

Наконец она прервала молчание.

— Да, я дам согласие на твой план, — молвила она. И посмотрела на Холта, на лице которого было написано потрясение. Он знал, что осуществление его плана сопряжено с риском, и ожидал, что она будет противиться.

Королева подняла палец.

— Но с одним условием, — добавила она, четко произнося каждое слово. — Я соглашусь… но потребую, чтобы ты дал мне обет на крови.

Лицо Холта вытянулось. Разумеется, ей нужно нечто большее, чем обещания, нечто большее, чем слова. Хотя долг и обязывал его защищать и оберегать ее, он боялся, что она потребует от него такой клятвы. Но какой-то частью души он знал, что это случится, а раз он верен трону, у него нет выбора. Единственной его заботой остается забота о будущем королевства. И он кивнул, хотя и понимал, что тем самым предопределит свою судьбу. Освободиться от обета на крови невозможно — во всяком случае, до того, как он будет исполнен — и он влек за собою жертву, тяжелую жертву, которую Холт должен будет принести.

В конце концов, магия всегда требует равновесия. Око за око — или сын за дочь.

Королева положила в колыбель свою спящую дочь, запеленатую так, что было видно только личико с золотистой кожей и темно-русые волосы. Затем подошла к столу, у которого стоял Холт, и взяла бутылку из матового стекла. Налив в массивный, вырезанный из горного хрусталя кубок немного розового вина, она поставила его на стол и подняла позолоченный кинжал.

И, не сводя глаз с Холта, начала монотонно читать: Sanguinem redditur votum. Sanguinem redditur votum^[1]. Она повторяла эти слова все громче, все быстрее, одновременно надрезая маленьким кинжалом свое запястье. Кровь потекла по ее руке, и Холт увидел, что она не красная, а темно-синяя, того же цвета, что и полночное небо во время полнолуния. Он попытался скрыть свое изумление, но помимо воли продолжал пялиться, широко раскрыв глаза. Лилиана между тем разрезала другое свое запястье, продолжая повторять: Sangunum redditur votum.

Закрыв глаза, она слегка опустила руки, держа их над кубком, и ее королевская кровь потекла в ее ладони и скопилась в них. Затем она повернула руки ладонями вниз, и темно-синяя жидкость стекла в вино, образовав в нем фиолетовые завитки, которые продолжали вращаться, пока она повторяла и повторяла: Sanguinem redditur votum. Sanguinem redditur votum. Sanguinem redditur votum.

Холт опустился на колени и протянул королеве Лилиане обе руки ладонями вверх. И, закрыв глаза, мысленно увидел годовалого мальчика, у которого не было матери.

Королева взяла его мозолистые руки в свои, прижав свои большие пальцы к его запястьям, дабы почувствовать биение крови в его жилах. На ее собственных запястьях кожа уже снова стала гладкой, как будто на них никогда не было разрезов.

— Повторяйте за мной, — приказала она. — Я, Кордин Холт…

— Я, Кордин Холт, Хранитель Реновии, верный слуга дома Деллафиоре, — повторил он за ней, — клянусь своей жизнью и жизнью своих наследников, что исполню обет защищать корону и вернуть священные свитки Деи, дабы они служили законным целям.

— Это твой обет? — вопросила королева Лилиана.

— Это мой обет, — подтвердил Холт.

— И ты будешь исполнять его, покуда не исполнишь? — вопросила она.

Он замолк, потом кивнул:

— И я буду исполнять его, покуда не исполню. — Когда эти слова слетели с его губ, Холт почувствовал легкую дурноту, как будто их у него вырвала некая незримая рука, ударив его в грудь, — но прежде чем он смог схватить эту руку, все исчезло.

Королева отпустила его руки и протянула ему кубок. Он взял его и, заставив себя не колебаться, выпил ее королевскую кровь.

Теперь он был связан обетом. Как и его сын.

Примечания

1

Кровь становится клятвой (лат.).